Страж сумерек

Глава 11 Байки и были

Ларс перечитал послание. Буквы, выведенные уверенным почерком полицейского канцеляриста, были до крайности ровны и правильны — как и положено служебному распоряжению. Содержание оставляло желать лучшего.

'от… июля (эйаннира) 1889 года

ленсману герада Гёслинг гере Л. Д. Иверсену.

Настоящим уведомляю, что накануне из тюрьмы города Свартстейна совершил побег подследственный Уле Карлсен, отзывающийся также на прозвище Веснушка. В связи с этим фактом приказываю усилить бдительность и принять меры к скорейшему обнаружению, задержанию и водворению под стражу в случае, если вышепоименованное лицо объявится на вверенной вашему попечению территории.

Обер-полицмейстер фюльке Таннмарк полковник Р. Олешерна'

— Сбежал-таки мерзавец, — процедил Ларс сквозь зубы, откладывая бумагу в сторону.

— Зараза! — откликнулся Аксель. — Такие труды — и впустую! Да как он из камеры выбрался? Там же не наша развалина, там здание крепкое.

— Одиночка на четвертом этаже, — сообщил Ларс. — Окно смотрит во внутренний двор, обнесенный стеной. Когда раздавали ужин, Карлсен был на месте. Ночь прошла спокойно, никакого подозрительного шума. А поутру решетка на окне под потолком оказалась распилена, а Веснушка исчез.

Все эти подробности Ларс узнал у фельдъегеря, привезшего распоряжение.

— Воспарил, аки птичка? — удивился констебль. — Высоковато, да и двор ведь — внутренний.

— Когда не доступна земля — остается небо, — ответил Ларс. — Думают, что он поднялся по карнизу на крышу и сполз на улицу по водосточной трубе.

— Вот ведь клоп, чтоб его, — скривился Аксель. — Не, не станет он возвращаться. Здесь его каждая псина облает. Я бы двинул на юг, в большие города. Залег на дно. Переждал.

— Твоя правда, — согласился Ларс. — Но все равно: передай парням, чтобы смотрели в оба глаза. Еще закажи в типографии листовки — объявление о розыске, приметы, все такое. Расклеим по городу.

— Будет сделано.

Аксель отправился к двери, но внезапно повернулся и с деланной небрежностью спросил:

— Гере Иверсен, а вы чего такой?

— Какой? — насторожился Ларс.

Аксель помялся, почесывая памятный фингал — за эти дни он уже изменил цвет с сине-багрового на желтовато-сизый.

— Ну, смурной какой-то. Из-за этой сволочи, да? Да плюньте вы. Попадется еще. Мы от него избавились.

— Иди, констебль, иди, — пробормотал Ларс. — Тебе показалось.

Когда Аксель скрылся за дверью, ленсман вполголоса выругался.

Констебль не ошибся. Все эти дни Ларс прожил, словно под прицелом, в крайнем напряжении души и тела, с невероятным трудом примиряя обыденный разум и вновь обретенную тайну.

… Проснулся он рано, перед самым рассветом, скорчившись на полу под дверью. Мельница была пуста. Никакого следа мельничного грима Ларс не обнаружил, равно как и таинственного флакона. Впору было подумать, что безумное ночное знакомство ему привиделось в кошмаре.

Ларс поспешно выбрался наружу, в туманное молоко летнего утра.

Воробей бродил на лужке за деревней и встретил постылого всадника неожиданно радостным ржанием. Коня стало не узнать: он сделался покладист, весь гонор слетел с него, точно вода с перьев гусыни. Не иначе, с перепугу. Конская грива была усеяна комками репьев, как и седельная попона.

Больше альвы не объявлялись. Никто не бродил по дому, никто не покушался на его сон. А Ларс по полночи лежал, смотря в темноту, и перебирал в памяти свои приключения. Иногда казалось, что все это — лишь бред. Не могут же стать реальностью те замшелые сказки, в которые верят лишь дети и деревенские простаки.

Но вопреки любому здравому смыслу Ларс постоянно ловил себя на том, что всматривается в мир заново, стараясь отыскать приметы той загадочной, сумеречной стороны. Он резко оглядывался, пытаясь уловить движение за своим плечом, он изучал каждый предмет так, словно видел его впервые.

Все казалось новым и неожиданным, слишком ярким, слишком резким — древесная листва, уже пыльная, июльская, ослепляла зеленью, игра солнечного света на стекле заставляла жмуриться от разноцветья бликов, даже пятна на штукатурке порой казались неизвестными письменами. Голова шла кругом.

Последствия для обыденной жизни получались самые печальные: Ларс сделался нервным, забывал есть, пил чересчур много кофе и даже пару дней не брился. Долго так длиться не могло. Аксель наверняка озвучил то, что заметили все подчиненные.

…Ларс провел руками по лицу, словно отгоняя морок. Надо пересилить себя. Выкинуть из головы колдовские штучки и браться за дела. Покушение на барона повисло на шее, точно камень, а тут еще и Веснушка в бега пустился. А если у него остались-таки здесь дружки? Нужно, пожалуй, написать в Свартстейн — пусть пришлют полную историю бесчинств Карлсена.

Он взглянул на часы. Пора идти в суд.

— Именем его Королевского Величества Олафа V и в соответствии с Гражданским Уложением Королевства Норланд…

Судья закашлялся и в который раз потянулся за платком — остатки простуды давали о себе знать. Ларс, воспользовавшись внезапным перерывом, быстро огляделся.

Соперники сидели как можно дальше друг от друга (насколько позволяло пространство судебного зала). Ларс, как лицо независимое, скромно выбрал скамью в третьем ряду — отсюда весьма удобно было наблюдать за сторонами. Справа от него, у окна, расположилась баронесса Дагмар — изящная и невозмутимая, как и полагается истинной аристократке. Компанию ей составляли двое: поверенный — улыбчивый господин в строгом черном костюме и до блеска начищенных штиблетах, которые слегка поскрипывали при каждом движении, и управляющий Соснового утеса гере Арне Леннвальд. Лицо новое и чрезвычайно начальника полиции заинтересовавшее.

Внешность гере управляющего внушала почтительное опасение. Огромный рост — Леннвальд был на две головы выше Ларса — и широченный разворот плеч в сочетании с подтянутой фигурой производили впечатление большой физической силы, соединенной с неторопливой уверенностью дикого зверя. Леннвальд буквально заполнял собой пространство зала, даже сейчас, когда просто сидел подле баронессы, положив руки на колени. Поверенный, перебиравший бумаги, казался суетливым и невзрачным на его фоне. Лицо гере Арне словно высекли из гранита, и резкость черт не могли скрыть ни аккуратно подстриженная светлая бородка, ни очки в тонкой оправе.

Сам истец — юный барон — не почтил собрание своим благородным присутствием.

Представители ответчика занимали левую сторону зала и выглядели далеко не столь впечатляюще. Кнуд Йерде, казалось, сохранял спокойствие, однако трость, которую он держал в руке, выстукивала едва слышный нервный мотивчик. Герсир Нильс Блюмквист и вовсе не сдерживался. Он ерзал на скамье в ожидании решения и беспрестанно сжимал и разжимал кулаки, поглядывая вправо с явной неприязнью.

Адвоката у общины Альдбро не было. Все документы, как понял Ларс, готовил Кнуд Йерде, однако, не имея юридического образования, он не мог выступать в суде в качестве представителя. Так что говорить пришлось герсиру, и он очень старался, но отсутствие опыта сказывалось. Впрочем, даже будь Нильс Блюмквист гениальным оратором, это мало бы что изменило: доказательство своего права на владение сеттерами ответчики так и не представили.

В зале присутствовали еще двое: знакомый Ларсу секретарь, который усердно горбился над бумажным листом, и зритель. Тоже довольно необычный.

Низенький, жилистый человек с желтоватым нездоровым цветом лица и запавшими голубыми глазами. Жидкие черные волосы его стягивал тонкий ремешок из кожи. Одет человек был на особый манер: в штаны из мягкой замши и яркую синюю рубашку с обильной пестрой вышивкой по вороту, плечам и рукавам, а обут в странные кожаные башмаки с загнутыми носами. На вид Ларс дал бы ему лет тридцать-сорок: определить точнее мешали морщинки, что разбегались от глаз. Словом, на задней скамье у двери сидел самый настоящий ульп — кочевник, какие живут в тундре и разводят оленей.

Как понял Ларс (а он опоздал к началу и пришел, когда заседание было в разгаре), этот человек был в услужении у баронессы. На скамье подле его руки лежал кучерский кнут. Ульп равнодушно озирал тесный зал и не проявлял никакого интереса к делу. Возможно, он вовсе не понимал языка.

— … и Гражданским Уложением Королевства Норланд, — повторил судья, откашлявшись, — суд принял решение: иск барона Свейна Дальвейга к селению Альдбро удовлетворить.

Баронесса слушала с бесстрастным видом. Нильс Блюмквист вполголоса выругался и смолк под гневным взглядом судьи.

— Ответчику, то есть селению Альдбро, предписывается прекратить пользование указанными в иске землями и выплатить истцу компенсацию за упущенную выгоду в размере десяти тысяч крон…

— Сколько⁈ — заорал Блюмквист, вскакивая в места. — Ваша честь! Да мы… да где мы такие деньги возьмем⁈

— Почтенный, разве вы не слушали? — снисходительно отозвался поверенный. — Мы представляли в суд расчеты…

— Да плевал я на твои расчеты, крючкотвор! Вы же нас разорите! Произвол!

Судья недовольно ударил по столу молоточком. Кнуд Йерде дернул герсира за руку, призывая сесть, но Блюмквиста было уже не унять. Он бросился через зал и остановился перед баронессой.

— Это все ты, змея! — крикнул он. — Гадюка! Знаешь ведь: есть на землю бумаги!

Дагмар Дальвейг и бровью не повела, будто перед ней было пустое место, а не разъяренный до крайности человек. Поверенный чуть отодвинулся.

Арне Леннвальд поднялся, поправил очки и негромко, почти благодушно произнес:

— Блюмквист, закрой рот или сейчас в окно выйдешь.

— Сам заткнись, Йотун! Думаешь, побоюсь тебя⁈ Давай, гадюка, прикажи своему мордовороту — пусть добивает!

— Закрой рот, — с нажимом повторил Леннвальд, легко оттесняя герсира от баронессы.

Судья напрасно призывал к порядку — на него не обращали внимания. Ларс понял, что пора вмешаться.

— Уймитесь-ка, господа, — начал он, вскакивая с места и вторгаясь меж спорщиками, — а не то…

— Не то что⁈ — рявкнул Блюмквист, сжимая кулаки.

— Отправитесь под арест за оскорбление суда, — закончил Ларс, подцепляя герсира под локоть. — Оба. Идемте-ка на улицу, гере Блюмквист. На улицу!

Герсир выдернул руку и, процедив ругательство, выбежал вон. Судья снова стукнул молотком, с благодарностью взглянул на Ларса и закашлялся. Леннвальд уселся на место.

Поверенный торопливо зашептал ему.

— … можно привлечь за оскорбление…

Управляющий поморщился и покачал головой.

— Решение суда понятно? — обратился судья к единственному представителю Альдбро, который остался в зале.

— Вполне, ваша честь, — откликнулся Кнуд Йерде. — Как и право его обжаловать.

— Заседание закрыто.

Молоток судьи в последний раз ударил о стол.

— Так вы собираетесь подавать на обжалование? — поверенный удивленно смотрел на музыканта. — Зря потратите время. И помните, от обязанности выполнить решение суда вас это не освобождает.

Дагмар Дальвейг повернулась, ожидая ответа. Она смотрела на Кнуда Йерде с легкой ледяной полуулыбкой, словно собиралась сказать что-то убийственное, но сомневалась, стоит ли тратить время.

Кнуд Йерде поправил очки, словно защищаясь от этого взора.

— Я знаю законы, — коротко ответил он и, собрав бумаги, покинул зал.

Победители тоже двинулись прочь, а за ними вышел на крыльцо и Ларс. Слуга-ульп уже ждал у открытой коляски. Баронесса и Леннвальд простились с юристом. Куда делись Кнуд Йерде и Блюмквист, Ларс не заметил. Наверно, уже отбыли.

— Эй, гере офицер!

Ленсман обернулся. На мостовой стоял Снорри Прищур.

— Здравия желаю, гере ленсман! — Прищур прикоснулся к полям неизменной шляпы.

— И тебе не болеть, Снорри, — ответил Ларс. — Ты откуда?

— А-а, из лавки, всякой мелочевки домой прикупил. — Снорри потряс увесистой торбой. — А теперь вот и возвращаться поздно, дай, думаю, зайду — погляжу, как гере Иверсен устроился.

— Пойдем ко мне в кабинет. Посидим.

— Не, непривычно мне в полиции-то рассиживаться. Неуютно. А вот ежели в трактир прогуляемся…

Снорри с интересом посмотрел вслед коляске Дальвейгов.

— Чего Блюмквист-то ровно ошпаренный вылетел? Проиграли, что ли? А я сразу сказал: куда старине Нильсу против Йотуна переть? Жидковат…

Ларс взглянул на золотистые предвечерние облака, плывущие над площадью, и понял, что в самом деле не прочь развеяться.

Гостиница «Золотой гусь» стояла на главной улице города и по праву считалась лучшим в городе увеселительным заведением. Трактир на нижнем ее этаже являл собой образец местного уюта. Просторный общий зал, где подавали крепкое пиво и сытную еду, а также весьма прилично обставленное отделение для «важной» публики — с бильярдом, карточными столами и дорогим вином — делало это место желанной целью как для простого работяги, забредшего опрокинуть стаканчик после трудового дня, так и для праздного гуляки из местного «общества».

Держал гостиницу мистер Кеннет — переселенец из Дорнлесса, которого судьба невесть когда занесла в Норланд. Рыжий и чисто выбритый, он высился за стойкой, словно часовой на посту. Поприветствовав начальника полиции и его спутника, он пригласил гостей в «особую» половину, но Ларс и Снорри, не сговариваясь, направились к одинокому столику в углу общего зала.

Слуга притащил керосиновую лампу — уже начинало смеркаться, но люстру под потолком еще не зажигали — поставил на скатерть две кружки темного пива от заведения и, выслушав заказ, удалился.

— Ну, гере офицер, — сказал Прищур, отрываясь от кружки, — как у тебя на государственной службе дела идут?

— По-разному, — ответил Ларс. — Слышал, наверное, какая история с молодым бароном.

— Люди разное болтают, уж и не отличишь, где правда, а где бабские сплетни. Выпустили парня-то? Или врут?

— Выпустили, — подтвердил Ларс. — Вчера.

Судья выздоровел, и машина правосудия начала постукивать, принимая решения. Бьярне Тильсен был отпущен под поручительство и крупный залог, который заплатил Фратсен, и душевное смятение юноши при вынесении вердикта было безграничным. Когда он вышел из зала суда, фермер злорадно ухмыльнулся и наградил страдальца отеческим подзатыльником. Сомневаться, что дальнейшая судьба парня будет связана с Карой, не приходилось.

— Ты оттого такой усталый? Начальство гложет, поди: вынь да положь стрелка?

Так. И старик пошел по той же тропочке. Ларс криво улыбнулся:

— Нет. Тут другое…

Слуга вернулся с блюдом вяленой рыбы, сыром и ломтями поджаренного хлеба. Разговор ненадолго прервался, и Ларс благоразумно сделал вид, что сосредоточился на пиве и закуске. Снорри покачал головой и с хрустом переломил хребет сушеному хариусу.

— А я, знаешь ли, одно дело задумал…

Разговор пошел свободно. Обсудили дело: Прищур подумывал войти в долю к соседу и сообща построить мельницу, чтобы не таскаться невесть куда. Заказали еще по кружке темного. Старик словно понял, что не стоит расспрашивать Ларса о службе: больше говорил сам и все сворачивал беседу на шуточки. Ларс и не заметил, как на душе стало легче.

Трактир мало-помалу заполнялся народом. В «особой» слышалось щелканье шаров на бильярде, и вскоре мистер Кеннет отправил туда поднос с бутылками вина. В общей зале гомонила кучка возчиков леса, степенно ужинали лавочники и конторские служащие.

Ларс уловил обрывки разговора.

— Да дерьмовая та дорога, — жаловался небритый молодой парень. — Промоина на промоине и вьется, зараза промеж взгорков. А там — плиты стоят вот такенные. — он широко развел руки. — Я говорю старшому: давай плиту вниз стащим, промоину закроем. А он мне: дурень. Вот чего я дурень, а?

— Дурень и есть, — внезапно отозвался Снорри. — Не взгорки это, а курганы. И не плиты — памятные камни. Не знаешь — не трепись.

— А ты самый умный, старик? — вскинулся парень, но, заметив Ларса, сразу поостыл, сел на место.

— Да уж побольше тебя на свете прожил, побольше и видел.

— Вы бы лучше рассказали, гере Снорри, — мистер Кеннет возник, готовясь погасить искру ссоры. — Сами видите: люди молодые, нездешние. Да и наши послушают.

Возчики впрямь были чужаками: судя по выговору и платью — венландцы, артелью пришедшие на заработки. Тяжелый труд — где лошадьми, а где и волоком протащить бревна ниже городской плотины, чтобы дальше спустить вниз по течению.

— И расскажу, — Снорри откинулся на спинку стула. — Только рассказ долгий. Не возражаешь, гере ленсман?

— Главное: не призывай короля свергать, — улыбнулся Ларс.

— Нет, гере Иверсен. А рассказ будет про те времена, когда не знали на нашей земле ни единого короля, ни единого бога. Давние времена…

Снорри отхлебнул из кружки и продолжил.

— Тогда на месте, где сейчас Альдбро, стояла усадьба хевдинга Лейфа Рваной Щеки. Прозвание такое дали ему из-за шрама: как-то на хольмганге противник посек ему физиономию мечом аж от глаза до подбородка. В те времена дрались по-настоящему, не чета нынешним слабакам, так что Лейф в долгу не остался — снес обидчику башку с плеч, да и дело с концом.

Лейф жил богато, много имел и рабов-трелей, и живности на подворье, и ячменя в амбаре. Про дочек не скажу, а сыновей у него было двое: один от законной жены, а другой от рабыни, смуглой и волосом черной, как перо ворона.

Старший, Торстейн, был вылитый отец и нравом, и статью. Веселый и сильный парень, первый на охоте, первый в драке, первый на пиру, всеобщий любимец. Младший же, Рагнар, пошел в мать-рабыню: смуглый, темноглазый, тонкий в кости. Сразу видно: чужая порода. Ребятня дразнилась, взрослые ворчали и косились, и от насмешек да подколок сделался Рагнар мрачен нравом, упрям и недоверчив. Но зато живуч и цепок, как сорная трава. Много он дрался, много скул разбил, много и сам получил тумаков.

Шли годы, Лейф Рваная Щека старел. И тут сын рабыни смекнул, что коли отец помрет, Торстейн станет править в усадьбе, как законный владелец, а его, Рагнара, судьба — служить брату простым воином. И тогда обидчики будут потешаться куда злее.

И решил Рагнар податься в дальние края, к морю, где слава и золото берутся с бою и всем плевать, кто ты таков. Выбрал ночку потемнее и дал деру. Вот только вышла загвоздка: думал парень стащить меч, но дверь в оружейную была заперта, а у порога лежал отцовский волкодав. А что за воин без меча?

— Что ж его папаша не одарил? Сын все-таки, — заметили от крайнего столика.

— Меч, поди, штука дорогая — на ублюдка тратиться, — проворчал пожилой возчик. — И так обойдется.

Снорри кивнул, подтверждая догадку, и продолжил:

— Осенью ночи сырые да промозглые, тяжко в такую пору путнику. Сами знаете — любой думает о тепле и мягкой постели.

— И жаркой бабе, — вставил кто-то.

Вокруг заржали.

— Однако пошел Рагнар прочь и не оглянулся, покуда частокол усадьбы не скрылся из виду. Шел он, шел, да и вышел на старую дорогу, ту самую, по которой вы, ребята, бревна спускаете. Дорога, надо признать, и в те времена была дрянь дрянью. Курганы еще не насыпали, зато росли сплошные осины да бузина — самые тоскливые деревья. Ну, и дождь лил. Грязища…

Топает Рагнар по дороге, ноги из месива выдирает и вдруг слышит, как кто-то его окликает:

— Эй, Рагнар Лейфссон! Куда бредешь?

Ну, думает Рагнар: погоня!

Оглянулся — пусто на дороге, по сторонам посмотрел — нет ни души. Послышалось. Пошел дальше, но не сделал и девяти шагов, как снова голос:

— Эй, Рагнар Лейфссон! Так куда идешь ты?

И вновь никого вокруг. Ну, Рагнар малость разозлился, сжал кулаки и крикнул:

— Кто меня зовет, а сам прячется? Покажись, может, и отвечу!

А негромкий такой голос в ответ:

— Да тут я, рядом.

И видит Рагнар: стоит у осины человек в темном плаще, капюшон низко опущен, лица не видать. А ростом невелик: Рагнару разве что до плеча достанет. Словом, не опасный противник.

Рагнар и говорит: кто ты, мол. Чего тебе от меня надобно?

А незнакомец и отвечает:

— Называют меня Тьяльви Огнецветом. А от тебя Рагнар Лейфссон ничего мне не надобно, разве что скажи, куда бредешь сквозь дождь.

Тут словно огонек у человека на ладони зажегся. И стало видно, что лицом незнакомец, бел, точно снег, волосы вьются, словно змеи черные, а глаза — как льдинки голубые да прозрачные.

Смекнул Рагнар: нечисто дело. Не человек перед ним вовсе. Альв…

— Вранье! — громко сказал пожилой возчик.

Ларс вздрогнул: после скрипучего, размеренного говорка Снорри возглас прозвучал, точно выстрел.

— Конечно, вранье! — проговорили сзади. — Где это видано, чтобы альвы были с черным волосом⁈

— А ты, что, сам альва видел? — оскорбился Снорри.

— Я не видел, а дед мой видел. В роще под Веермистом.

— И моя тетка двоюродная, — не совсем уверенно поддержал конторский служащий, ужинавший в одиночестве у стены. — Говорила: красавец был писаный, кудри, как золото расплавленное…

— Вот и рассказывай про свою тетку, а я помолчу! — обозленный Снорри отвернулся и взялся за кружку, но тут вступил мистер Кеннет.

— У меня на родине, — ровным тоном заметил дорнлессец, — в каждой долине живет свой род Соседей. И все они разнятся и статью, и мастью так же, как цветом полос на фамильном тартане. Отчего же все ваши альвы должны быть одинаковы, точно горошины в стручке?

Спорщики задумались. Идея, видимо, пришлась им по душе.

— И то правда, — протянул пожилой возчик. — Люди и то разные, что ж про Добрый народ-то говорить? Валяй дальше, старик, мы слушаем.

Но Снорри выдержал паузу и продолжил не раньше, чем мистер Кеннет велел разносчику притащить еще кувшин темного.

Ларс не вмешивался. Весь спор он просидел с каменной физиономией, боясь выдать себя неосторожным словом.

Все эти люди вокруг верили, что альвы существуют! Верили настолько, что готовы были всерьез поругаться из-за цвета волос сказочного существа! Еще несколько дней назад Ларс бы расхохотался над столь вопиющим невежеством, но сейчас он все больше убеждался, что новый непонятный мир, за чью завесу он заглянул летней ночью, плотно сплетен с миром внешним.

Кажется, зря он мальчишкой презирал волшебные истории.

Снорри продолжал рассказ:

— Так вот, понял Рагнар, что перед ним альв, а потому ответил кратко, но с почтением. Иду, мол, на запад, на побережье — удачи воинской искать.

А Тьяльви Огнецвет и спрашивает:

— А что ж ты безоружен, как трель?

Обиделся Рагнар и говорит:

— Нож мой при мне и остер. Дурной язык враз подкоротит.

Сказал так, а сам в душе обмер — разозлится альв. Но тот ничего, рассмеялся.

— Ну-ка, подожди, Рагнар Лейфссон.

Шагнул в темноту и пропал, будто не было вовсе.

Думал было Рагнар убраться восвояси, да не успел — вернулся альв и тащит с собой свернутую волчью шкуру. На, мол, смотри, сгодится тебе такая штука?

Рагнар шкуру развернул — и словно луна над пустошью взошла. Был в той шкуре боевой топор с лезвием из невиданного металла — оно и светилось. Легкий, точно деревянная игрушка у мальчишки, острый — волос разрежет, по топорищу руны вырезаны. Славное оружие, одним словом.

Вздохнул Рагнар.

— Нечем мне за такое диво заплатить.

А Тьяльви отвечает:

— Не возьму я с тебя ни золота, ни серебра. Через три года в такую же ночь вернешься сюда, тогда и сочтемся. Только молчи — нечего другим про наши дела знать.

И исчез. А топор остался. Завернул Рагнар его обратно в шкуру и пошел дальше сквозь ночь. Искали его, конечно. Искали, искали и перестали.

А после поползли слухи от фьорда к фьорду, от усадьбы к усадьбе, будто бы появился на Цепи молодой удалец, собрал себе хирд и присягнул конунгу Видге Однорукому, великому морскому вождю. И под его рукой выбил сконнов с Кёнгскруны, взял богатую добычу и разбил самого Торвальда Рубаку у скал Ютты. Говорили, что удалец этот черноволос и тонок в кости, однако ж дерется, как берсерк, и не признает никакого оружия кроме топора. Еще говорили, что перед топором тем что камень, что железо, что слабая плоть человеческая — будто доска гнилая. Называл себя воин Рагнаром Лейфссоном.

В усадьбе Рваной Щеки дивились и не знали: верить или нет.

Прошло три года. Когда порыжела листва, и ветер погнал с моря влажные тучи, показался на дороге большой отряд. Вел его черноволосый малый в плаще из волчьей шкуры и со здоровенным топором на плече.

В усадьбе всполошились. Ворота закрылись, воины поднялись на стены. Сам Лейф, седой, как полярная сова, но все еще крепкий для драки, окрикнул чужаков: с чем, мол, пришли к дому моему — с миром или войной?

Ждали, конечно, войны, но вожак поклонился и крикнул:

— Привет тебе, Лейф Гаральдссон! Узнаешь ли сына своего Рагнара? Добыл я удачу в чужом краю и принес тебе с почтением дары богатые, чтобы и ты порадовался радости моей.

Прищур прервался на очередной глоток пива. Люди кругом зашевелились, пользуясь передышкой. Ларс задумчиво покрутил свою кружку.

Когда-то он и сам мечтал, что вернется домой со славой и деньгами и докажет, что жить можно и по-другому. Что ж, в легенде такие повороты смотрятся убедительней. На то она и легенда.

В жизни все сложней. Даже если альвы и существуют.

— … чтобы и ты порадовался радости моей.

Словом, ждали боя, а вышел пир. Предки наши знали толк в войне и мире, а потому костры горели ярко, и мяса, выпивки было вдоволь. Рагнар сидел на почетном месте, и топор лежал тут же на скамье, чтобы люди смотрели и дивились.

Хирд решил зимовать в усадьбе. По весне же Рагнар собирался в дальние страны. И Торстейн, старший брат, как чести, просил позволения пойти вместе с младшим.

Весело жили. Целый месяц — то охота, то поединки ради забавы, а вечерами — пиры да песни скальдов. Но чем темнее становились ночи, тем задумчивее становился Рагнар. Ждал, значит, расплаты.

И вот пришла назначенная ночь. Как и три года назад скрипели деревья, ветер бросал в лицо дождевые струи, и ни зги не было видно вокруг. А Огнецвет уже поджидал.

— Вижу, послужил тебе топор. Если выполнишь мое веление, будет он твоим до конца дней и достанется потомкам в наследство. И будет с родом твоим богатство, и удача, и слава. Понял? Так слушай. Завтра в ночь отправляйся на Брусничную пустошь. Посреди стоит здоровенный валун. Когда наступит полночь, разольется из-под него подземный свет. Тогда выкопай яму и все, что в ней найдешь, принеси сюда. Все, что найдешь.

Исчез альв. Побрел Рагнар по слякоти к усадьбе, а в памяти все крутились слова: «Все, что найдешь».

Настала следующая ночь. Втайне от людей выбрался Рагнар на пустошь. Ненастье гуляло, тучи заволокли небо, словно одеяло. Страшные мороки являлись сыну рабыни. Не стало твердой земли под ногами, разверзлась болотная жижа и проминалась под поступью, угрожая утянуть. Плясали болотные огни. Жуткие чудовища выли. Но Рагнар был не тряпка и потому дошел до нужного камня.

Вдруг из-под дерна полился свет. Вскочил сын рабыни и давай лопатить со всей силы. И выкопал он…

Снорри прищурил левый глаз и умолк. Слушатели ждали.

— Ну⁈ — выпалил пожилой возчик. — Дальше-то чего?

Снорри кашлянул, довольно огляделся и продолжил.

— И выкопал он, значит, котел. Простой закопченный котел, какие над очагами вешают. Открыл крышку, а внутри добра! И монеты золотые блестят с чеканными профилями, и камни драгоценные переливаются — цвета чистые, как на майской радуге. Рагнар знал цену золоту и серебру, но такого дива отродясь не видывал. Весь Норланд можно было купить за тот котел, да еще и на Сконнию бы осталось.

Рагнар как прилип. Сидит, добро перебирает. И так ему горько сделалось, что придется отдать все это! Так горько…

Снорри сделал значительную паузу, и слушатели сочувственно закивали, представив себя на месте героя. Жуть как жалко!

— Но Рагнар все же собирался исполнить уговор. Вытащил котел на старую дорогу. Умаялся вдрызг. Дай, думает, пока Тьяльви нет, полюбуюсь напоследок. Открыл и затосковал: горит сокровище перед глазами, жаром бередит душу. И подумал сын рабыни: «Возьму одну монету на память! Не убудет!» Вытащил золотой кругляш и сунул в карман. Только-только опустил крышку на котел, глядь, а уж альв стоит рядом.

— Что ж, Рагнар Лейфссон, — говорит, — ты выполнил зарок. Все ли ты сделал, как я велел?

— Да, — ответил тот.

— Тогда иди и не оборачивайся, и зло не доберется до тебя.

Так они и расстались. Вот только до дома Рагнар не дошел.

А наутро, когда заморозки выбелили землю, один хирдман наткнулся на своего вождя на дороге недалеко от усадьбы. Лежал Рагнар с лицом белым, точно мука, и кровь застыла на множестве ран. Топора же не было — исчез. Одна лопата валялась с переломленным надвое черенком.

Много было разговоров. Шептались бонды вечерами у очагов, боязливо косясь на двери. Спорили и ругались хирдманы, трясли оружием, клялись покарать убийцу. Только, как его отыщешь, злодея, за чертой сумерек…

Снорри покачал головой, словно сетуя на невозможность возмездия, и замолчал. С полминуты в зале стояла тишина.

— Эй, старик! — потребовал пожилой возчик, — что ж ты не до конца рассказываешь? Кто его уложил, этого Рагнара⁈

— А курганы-то с камнями здесь с какого боку? — спросил его задиристый товарищ. — Чего-то я не понял…

— Так с него, с Рагнара, эти курганы и повелись, — снисходительно пояснил Снорри. — Там и положили прославленного воина, курган насыпали, рунный камень поставили. А ты — плита, плита, давай дорогу замостим…

— Так это, — слегка смутился парень, — по незнанию.

— Теперь не отговоришься. А кто его уложил? Да кто теперь скажет… Только думается мне, парни, что не возьми Лейфссон ту монету, не отыскали бы его темные силы. Вот и все дела.

И Снорри встал, давая понять, что разговор окончен.

Расплатившись, они выбрались из трактира и, не торопясь, пошли по улице.

— Уф, умаялся языком трепать, — с довольным видом пробормотал Прищур. — Как, гере офицер, понравилась тебе история?

— Складно рассказываешь, Снорри, — подтвердил Ларс. — Сам придумал?

— Какое сам! — рассмеялся Снорри. — Эта история старинная, дедовская. Я ее еще мальчонкой от стариков слышал. Не совсем так, конечно. Всяк на свой лад норовит повернуть.

— Так сказка же…

— Какая же сказка? — удивился Снорри. — Смотри-ка, гере офицер.

Он принялся загибать пальцы.

— Старая дорога есть? Есть. Курганы есть? Есть. Рунные камни есть? Есть. А…

Снорри внезапно закашлялся.

«Альвы есть? Есть», — мысленно продолжил за него Ларс.

— А про сокровища, что на пустоши зарыты, слухи, сколько я себя помню, бродят, продолжил Снорри. — Смеешься? А зря. Умные люди в это верили.

— Например?

— Кетиль Амундсен, покойный наш городской советник. Бывало, засядут они с молодым Дальвейгом в «Гусе». Вот как мы с тобой сейчас…

— С молодым Дальвейгом? — переспросил Ларс. — Городской советник дружил с бароном Свейном?

— Так он и с баронессой был дружен, — подтвердил Прищур. — А с мальчишкой и вовсе не разлей вода. То в бильярд играли, то в карты, а то вино вместе пьянствовали. Амундсен же горазд был выпить, да и барон не сильно отстал. Весь в папашу своего покойного. Сейчас-то юнец так не гуляет — мать да Йотун ему полной воли не дают…

— Ну, засядут они и дальше что? — Ларс постарался сосредоточиться. Если уж всплыло имя барона Дальвейга, следует разузнать побольше. Снорри и не собирался отмалчиваться.

— Что? К столу пригласят, виски дорнлесского поставят. Давай, Прищур, чеши языком. Вот, помню, тоже выпытывали, почему Огнецвет сам за кладом не пошел…

— Руки не пожелал марать? — предположил Ларс, с раздражением припомнив надменные манеры невидимой силы. Пальцы сами собой сжались в кулак.

— Может, и так, — согласился старик. — Но сдается мне, что другая причина. Слышал я, будто клад заклят от Дивного народа навек. Не найдут альвы дорогу через пустошь. Человек нужен. Человек.

Прищур цокнул языком.

И Ларс внезапно понял, что и они сейчас рассуждают так, будто и сокровища, и заклятье, и неведомый убийца реальны. Что творится вокруг? Он вышел проветрить мозги, а зацепил нить новой тайны. Или нет, старой тайны. Сколько еще загадок таят предгорья Рандберге?

Одно Ларс знал точно: лучше бы эти тайны миновали его стороной.