Страж сумерек

Глава 4 Геслинг

Утро было поздним, серым и вообще грустным. То, что муторно сегодня не одному ему, Ларса не утешало. Когда, кое-как одевшись, он спустился вниз, зал постоялого двора выглядел, как после разгрома: столы сдвинуты, стулья перевернуты, на стойке батарея кружек и тарелок. Поимку банды праздновал весь Миллгаард, и отпраздновал весело и бурно.

Парнишка-слуга (кажется, Оскар), в одиночестве подметавший полы, вежливо поздоровался, но не сумел скрыть улыбку. Ларс и сам понимал, как нелепо смотрится: глаза, как щёлки, волосы всклокочены, шаг нетвердый. Нет, такие гулянки уже не для него. Староват.

Усевшись за липкий стол, Ларс попросил подростка принести кофе.

— Гере Иверсен, а завтрак подавать?

При одной мысли о еде в горле толкнулся тошнотный комок. Ларс поспешно отказался.

— Только кофе. А что, констебль Линд ещё не проснулся?

— А они уже с час как отбыли, — отозвался Оскар, таща поднос, на котором спасительно дымился кофейник. — Не стали вас будить. Констебль Линд просил напомнить: как в город приедете, так в полицию зайдите. Бумаги какие-то подписать.

Вот так-то. Мальчишка-констебль оказался покрепче опытного бойца.

— А бандиты? — спросил Ларс. Кофе обжигал губы, но зато нес голове облегчение. Трижды благословен тот, кто придумал этот напиток!

— Увезли, — Оскар снова взялся за метлу. — Наши парни деревенские вызвались проводить. Такая толпа собралась. Не сбегут.

— Да, теперь уж не сбегут, — откликнулся Снорри Прищур, возникая на пороге. — Попались крысюки, — добавил он с довольной улыбкой.

Ларс кивнул на соседний стул, но Снорри отказался.

— Пора мне, гере офицер. И так уж задержался. Тебя не подвезти ли?

— Это мысль! — Ларс поднялся, торопливо допивая кофе, — Подожди, я только сумку возьму…

— Ой, а гере Пауль велел, как вы соберётесь, коляску заложить! — воскликнул Оскар.

— Ничего! — важно отозвался за Ларса Снорри. — Мы и сами управимся, а, гере офицер⁈

Путешествовали весело. Прищур травил байки. Звёздочка, сытая и вычищенная, бойко стучала копытами, всем видом показывая, что рада возвращению. Боль и тяжесть постепенно покидали голову. Словом, все шло замечательно.

Отсмеявшись после очередной истории, Ларс вытер выступившие слёзы, и сказал будто невзначай:

— Снорри, а знаешь, такое дело… я когда на следы Звёздочки наткнулся, трава вокруг стояла непримятая.

— Да, ты говорил уже, гере офицер. Странное дело.

— И след странный — только от одной подковы…

— Ишь ты! Бывает же…

— А еще я обрывок мешковины нашел неподалеку. Вот я и думаю…

Снорри причмокнул губами, подгоняя гнедую.

— … как же так вышло, что и мешковина у Звёздочки сорвалась, и след остался, где все прочие пропали? А, старик?

Прищур пожал плечами.

— Всякое бывает, гере офицер. Дельные руки те подковы ставили. А руна Рейд на дороге никогда не подводит. Бережет.

— Руна? — поинтересовался Ларс. Он смутно помнил, что руны — знаки, которые в незапамятные времена, еще до того, как в Норланд пришли истинная вера и белый тёрн, использовались вместо букв. Сейчас эти мудреные письмена и увидеть-то можно было разве что в глуши, где уж прочесть и понять…

Старик кивнул и громко заворчал: мол, табак в трубке не разгорается. А вскоре они добрались до развилки.

Проселок пересекала дорога поуже. На обочине высился одинокий столб с потемневшим от ненастья указателем. Надпись гласила:

Гёслинг — одна миля.

— Вот, — сказал Прищур, останавливая повозку. — Тебе прямо, гере офицер. Недалеко. Да поспеши, а то небо мрачнеет. А я к теще на торп загляну. Проведаю.

— Будь здоров, старина!

— И тебе здравствовать…

Звездочка вытащила повозку на узкую колею. Снорри обернулся:

— А в Гёслинге смотри в оба, гере офицер! Шебутное место!

Когда перекресток скрылся из виду, и дорога пошла молодым березовым перелеском, Снорри натянул вожжи и проворчал себе под нос:

— Ишь, какой ты шустрый, гере офицер! Все так сразу тебе и выложи: что за руна да что за дела… Нет, братец ты мой, здесь дела такие… особые. Правда, Звёздочка?

Он слез наземь и погладил кобылу по светлой залысине:

— А ладная история вышла… Как думаешь? Вот и я так думаю. Ну, стой, красавица, жди…

Старик огляделся, стянул с телеги мешок зерна и, взвалив ношу на спину, потащил через березняк.

Часы на башенке ратуши показывали без четверти четыре пополудни. Ларс остановился на углу улицы, неподалеку от торговки-лоточницы, и неторопливо осмотрелся.

На мощеный булыжниками прямоугольник площади глядели присутственные места. Впереди — строгое, тщательно побеленное здание ратуши, где, как он узнал от Снорри, по вторникам и четвергам заседает городской совет. Сегодня как раз был четверг. Напротив — полицейское управление, а по левую руку от него суд: скучные на вид казенные дома. Четвертым зданием была тюрьма, чьи обшарпанные стены смотрелись весьма уныло. Впрочем, тюрьме веселой быть не положено.

Ларс вытащил из кармана мелкую монетку и купил у торговки пирожок. Вернулся на свой наблюдательный пункт, откусил от поджаристого пшеничного бока. К ратуше степенным шагом приблизились два господина и, не прерывая беседы, скрылись внутри. Видимо, здешние отцы города.

Пирожок был слегка подгоревший, но вкусный, с яйцом и луком. Ларс в два счета расправился с ним — прогулка по улицам вернула утраченный после застолья аппетит.

Гёслинг был типичным провинциальным городком. Он прижимался к склону горы Рандберге, и кое-где узкие улочки ползли, то и дело прерываясь ступенями лестниц — деревянных, а иногда и вытесанных в скале. Бурные русла реки рассекали город на три неравные части: старую, что лежала между потоками — с внушительным, еще дореформенным, кафедралом на главной площади и аккуратными домами из дерева и камня — и новые, заречные, где на окраине стояли настоящие деревенские усадьбы, и добродушно мычали коровы.

Простота, благочестие и скука. И с чего это Снорри велел смотреть в оба?

Сзади загремели копыта. Запряженная вороной лошадью коляска повернула на площадь и остановилась. Возница — среднего роста человек в строгом черном костюме — спрыгнул на землю. Еще один городской старшина спешит на заседание, решил Ларс.

Внешность у незнакомца вполне соответствовала такой догадке. На вид Ларс дал бы ему лет под пятьдесят. Несмотря на склонность к полноте, двигался человек легко и уверенно. Свежее лицо, темные, зачесанные назад волосы, очки в роговой оправе на крупном носу, даже тонкая аккуратная полоска усов — все выглядело крайне респектабельно.

Человек небрежным жестом обмотал вожжи вокруг фонарного столба, однако, вопреки ожиданиям Ларса, направился вовсе не к ратуше, а к зданию суда. Он поднялся по ступеням и дернул дверную ручку. Заперто. Человек взялся за шнур колокольчика. Раздался надтреснутый звон, но никто не спешил на зов. Человек позвонил снова, на сей раз более настойчиво.

Прошло минут пять. Здание суда безмолвствовало. Незнакомец окинул взглядом площадь и встретился глазами с Ларсом.

— И да отворятся двери на стук ваш, — негромко заметил человек с едва уловимой язвительностью в голосе. Затем спустился обратно к коляске, бросил на сиденье кожаный портфель, который до того держал под мышкой, взамен извлек внушительную трость и твердым шагом вернулся обратно.

Набалдашник трости ударил в дверь. Звук отчетливо разнесся над площадью, но прежде чем он смолк, человек ударил снова. И снова. И снова.

Трость била по двери, как молоток. Или нет, понял Ларс, — как палочка барабана, ибо человек выбивал ритм с удивительной четкостью и методичностью, не сбиваясь ни на долю секунды. Его бы в наш полковой оркестр, в барабанный взвод, с легкой завистью подумал Ларс. Капельмейстер бы не нарадовался.

Дверь потрескивала. Дело принимало оттенок правонарушения. Ларс скосил глаза: на крыльцо полицейского управления вышел Аксель Линд. Ларс был уверен, что он направится к возмутителю спокойствия, но констебль, паче чаяния, остался на месте. Он сложил руки на груди и с невозмутимой миной наблюдал за развитием событий.

С шумом отворилось окно на третьем этаже ратуши. Какой-то представительный господин, чей воротничок туго врезался в складки двойного подбородка, решительно оперся о подоконник и громко пробасил с укоризной в голосе:

— Право слово, гере Кнуд, ну нельзя же так!

— Отчего же нельзя, господин бургомистр? — отозвался тот. — Я, так сказать, пытаюсь достучаться до правосудия — в буквальном смысле. До окончания присутствия еще час. И неужели вы думаете, что я гнал свою бедную лошадь в такую даль только для того, чтобы полюбоваться на закрытую дверь?

В течение всей этой тирады трость выбивала безупречную дробь на дверных досках.

— Правосудие болеет, — проворчал бургомистр. — То есть я имею в виду, что судья болен. Перестаньте барабанить!

— Искренне сочувствую, — ответил гере Кнуд. — Но канцелярист-то точно на месте.

Словно отзываясь на его слова, несчастная дверь приоткрылась. Одновременно на башенке забили часы.

Ларс расправил плечи и двинулся к ратуше.

Поднявшись до пролета второго этажа, Ларс услышал, как его окликают:

— Гере Иверсен! Гере Иверсен!

Аксель Линд торопился следом, перепрыгивая через две ступеньки.

— День добрый, гере Иверсен! — выпалил он, нагнав Ларса. — Отчего же вы не заглянули в управление? Ну да ладно, даже лучше, что вы сразу сюда! Пойдемте!

И он повлек Ларса на третий этаж, прямо к приоткрытой двери, за которой спорили.

— … право слово, господа, это уже чересчур! — трубил голос, без сомнения, принадлежавший обладателю двойного подбородка и жесткого воротничка. — Это неуважение, это посягательство на основы…

— Не преувеличивайте, гере Риккарт, — вмешался некто, говоривший добродушно-расслабленным тоном, — всего лишь легкая эксцентричность…

— Не защищайте его, Реннинген!

Констебль одернул форменную куртку, застегнул ворот и постучал костяшками пальцев по дверному косяку.

— Войдите! — приказал трубный бас, и констебль толкнул дверную ручку, пропуская Ларса вперед.

Ларс шагнул через порог и увидел длинный стол красного дерева, вокруг которого сидело около десятка мужчин в строгих черных костюмах, листая бумаги и потягивая кофе. Почти никто не поднял головы.

— Вот, господа, — объявил констебль. — Это и есть тот самый гере Иверсен.

Взгляды старшин города немедленно обратились на Ларса. Доброжелательные, равнодушные, изучающие, впрочем, без особого интереса. Ларс поневоле представил, как они оценивают то, что видят: помятую, запыленную и измаранную травяной зеленью одежду, потертую сумку, физиономию, на которой оставили свой отпечаток бессонная ночь и возлияния.

Человек не слишком значимый, но заслуживающий одобрения. Поблагодарить и выпроводить с миром.

Бургомистр поднялся с своего места во главе стола.

— Что ж, гере Иверсен, — пробасил он. — Мы рады, что вы нашли время посетить Гёслинг. Я, бургомистр Риккарт, от лица всего нашего общества благодарю вас за проявленную смелость в задержании опасного преступника.

Он протянул Ларсу руку. Сесть, однако, не предложил, да Ларс и не ожидал этого. Остальные одобрительно кивали.

— Сама судьба послала вас на ту лесную дорогу, гере Иверсен, — добавил господин, занимавший кресло справа от бургомистра. Он, единственный в этой чопорной компании, выделялся некоей вольностью костюма — носил коричневый жилет, украшенный вышивкой. А еще, как приметил Ларс, имел на лацкане сюртука красно-синий ромбик. Знак ордена Коронации. Непростой человек.

— В самом деле, — продолжил обладатель орденского ромбика, — кто знает, сколько бы эти субчики еще испытывали бы наше терпение, если бы не вы. И, я полагаю, гере Риккарт, что столь смелый поступок заслуживает достойного поощрения. Не так ли?

— Д-да, пожалуй, — без особого энтузиазма согласился бургомистр. — Думаю, мы сможем выделить из городского бюджета некую… сумму. Прошу, гере Иверсен, зайдите завтра в нашу канцелярию… а сейчас, прошу простить, повестка дня сегодня столь обширна…

По всем приметам, на этом месте следовало бы поблагодарить и откланяться. Ларс остался стоять на месте.

— Что-то еще, гере Иверсен? — с легким недоумением спросил бургомистр.

— Одна мелочь, гере Риккарт, — проговорил Ларс. — Простите, господа, я вынужден ненадолго отвлечь вас от дел. И я должен сообщить, что не могу принять то поощрение, что вы столь любезно предлагаете.

— Вот как? — в голосе бургомистра звучало недоумение и некоторое раздражение. Констебль за спиной Ларса даже удивленно присвистнул. — Отчего же?

Вместо ответа Ларс достал из кармана конверт и протянул его бургомистру. Конверт был плотной бумаги, но слегка помятый: последние недели он пропутешествовал в жестянке с патронами. Гере Риккарт с подозрением посмотрел на него.

— Что это?

— Министерский приказ, гере бургомистр, — ответил Ларс, обводя взглядом собрание. — Я ваш новый ленсман, господа. Капитан Лавранс Даг Иверсен. Будем знакомы.

И, не дожидаясь приглашения, он отодвинул свободный стул и сел.

В открытые настежь окна лился золотистый вечерний свет, полосами ложась на чисто вымытые половицы.

Ларс стоял посреди гостиной казенной полицейской квартиры, усталый, как актер, сбросивший маску после долгого спектакля. Так, в сущности, оно и было. Все прежнее наконец исчерпало себя, и новая жизнь сделалась явью, неотвратимой реальностью, которую надлежало освоить, будто чужую землю. Что ж, он умеет завоевывать место под солнцем, и первый шаг уже сделан.

Можно расслабиться и осмотреться в тишине и покое.

Он неторопливо прошелся по гостиной — продолговатой комнате с бежевыми полинявшими обоями в мелкий цветочек. Мебели было мало: круглый стол без скатерти, пара стульев с изогнутыми спинками, старый диванчик у стены, с вытертой коричневой обивкой. Все прочее — кресла и комод — Аксель и Руди выволокли наружу за полной непригодностью. Обшарпанная дверь вела в маленькую спальню — из тамошней обстановки Ларс рискнул оставить лишь сосновую кровать да тумбочку, все иное так же отправилось на свалку. Обживаться придется почти с нуля, но это и к лучшему, потому что впервые за свои двадцать девять лет он устроится на собственный лад. Правда, Ларс понятия не имел, как именно это сделает, но не сомневался, что справится.

Этот дом был частью новой жизни. Не койка в казарме. Не комната на съемной в складчину квартире. Не гостиничный номер. Настоящий дом, пусть маленький и старый, пусть расположенный во дворе полицейского управления. Дом.

Ларс подошел к окну. Занавесок не было — старые, пожелтевшие от времени, он выбросил, новые еще предстояло купить, но стекла были отмыты до полной прозрачности. Сам Ларс в жизни бы не привел дом в порядок за столь малый срок, но выручили Аксель и Руди. Несколько ошалевшие от неожиданно свалившегося на голову начальства, они, однако, проявили и радушие, и расторопность. Аксель сбегал за сестрой, фру Магдой Кальман, полной веселой женщиной лет тридцати пяти, и та явилась на подмогу с ведром, шваброй и тряпками, попутно сделав рекламу мебельной мастерской своего благоверного. Ларс был подробно извещен о множестве вещей, которые следует учесть новоселу: и где лучше прикупать припасы, и где можно недорого пошить полицейский мундир, и кто возьмется привезти и напилить дрова. Фру Магда даже пообещала помочь с наймом прислуги (Ларс, правда, счел, что это пока лишнее — за собой он привык присматривать сам). Так что уже перед закатом гере ленсман мог стоять в новообретенном жилище и обозревать в окно изнанку своего владения.

Обширный двор управления полиции был огорожен кирпичным забором. У противоположной стены громоздилась куча старья: бочки, ящики, сломанный экипаж с оглоблями, но без колес. Сбоку расположилось длинное приземистое здание конюшни, туда Ларс еще не заглядывал. Через двор к заднему крыльцу управления тянулись дощатые мостки — вещь нелишняя, ибо после дождей большую часть пространства занимала обширная лужа. Сейчас по ней, сноровисто перепрыгивая с доски на доску, пробирался Одд Свенсен — тощий егер-фогт, оставленный на ночное дежурство. В каждой руке он нес по ведру воды и, как понял Ларс, держал путь в конюшню — поить лошадей. У самой цели Одду не повезло: он оступился, и жидкая серая грязь, взметнувшись из-под сапога, щедро окатила голенища и брюки.

Егер-фогт высказался столь громко и пламенно, что куры, неторопливо гулявшие под тенью стены, испуганно бросились врассыпную, а мелкий петушок забил крыльями и, взлетев на бочку, поддержал Одда восторженным кукареканьем.

Ларс улыбнулся и взял на заметку заняться осушением местности. И заодно изгнанием куриного семейства. И это только начало.

А ведь его предупреждали: просто не будет…

— Итак, гере Иверсен, что все таки сподвигло вас оставить службу? — обер-полицмейстер Таннмарка полковник Олешерна поправил пенсне и с приветливой улыбкой волкодава посмотрел на собеседника. — Вы ведь четырнадцать лет отдали армии…

Ларс мысленно послал вопрошавшего за край света. На зеленом сукне стола перед полковником лежало его личное дело, где содержались четкие и гладкие ответы на все вопросы. И без сомнения обер-полицмейстер дело это прочел. Но этому облаченному в черный с золотым шитьем мундир господину с напомаженными усами возжелалось посмотреть, как Ларс будет объяснять свой выбор. Считай, оправдываться. Объяснять и оправдываться Ларс Иверсен ненавидел. Да и что он должен был ответить?

Что армейская служба утратила очарование, которое придает мундиру юность, жаждущая подвигов и славы?

Что военный в мирное время подобен клинку, ржавеющему попусту?

Что жизнь «казарма-плац-офицерское собрание» внезапно сделалась в тягость и породила непонятную, но неизгонимую тоску в душе?

Все сразу и кое-что помимо, но разве в таком признаются постороннему человеку? Разве в таком вообще признаются? Просто встают и закрывают дверь в прошлое.

— Я думаю, что прошел эту дорогу до конца, — уклончиво ответил Ларс.

Полковник понял его на свой лад.

— Вы считаете, что достигли предела своей армейской карьеры, не так ли? — вежливо поинтересовался он.

— Да, — без колебаний ответил Ларс. — Достиг.

Это тоже было частью правды. Ослепительные взлеты возможны лишь во время войны. Никто в мирное время не допустит сына лавочника к старшим офицерским званиям. Лучшее, что он может выслужить, чин майора инфантерии перед самой пенсией. И что он станет делать тогда? Никакого толкового ремесла Ларс не знал. Торговать бакалеей в родительском магазинчике? Но младший брат с этим делом справляется гораздо успешнее, и становиться на его пути Ларс не собирался.

— Вы амбициозны, гере Иверсен?

Ларс пожал плечами. Это смотря как понимать.

— Я люблю дело делать, — ответил он. — И люблю это дело доводить до конца.

— И решили, что полиция для этого подойдет?

Ларс замялся, подбирая слова.

— Думается, я мог бы принести здесь пользу, — проговорил он. — И не сидеть попусту.

Полковник небрежно перелистнул пару страниц.

— Да и способности, как я понимаю, некоторые имеются, — заметил он. — Ловко вы его подцепили…

— Да какие способности, — пробормотал Ларс. — Случай-то пустячный.

— Ну не скажите. Но вот… бить-то было лишним, не правда ли?

— Он воровал деньги у новобранцев, — ответил Ларс, поглядев на сбитые костяшки пальцев. — У сопляков, которые бы не дали сдачи. Я помню — я сам такой был. За безответного надо бить.

— Что ж, позиция ваша понятна. — Олешерна еще раз бросил взгляд на лист с прошением Ларса, положил его в папку и, закрыв ее, придавил указательным пальцем. — Но я надеюсь, и вы понимаете, что не один такой.

Ларс коротко кивнул, уже сообразив, куда идет дело. Сейчас Олешерна извинится, сославшись на занятость, и встреча закончится. Для чего только и было каждый день наведываться в канцелярию, чтобы напоминать о себе.

— Вы бывали на северо-востоке? — внезапно спросил Олешерна. — В Таннмарке?

— Нет, никогда.

— У вас есть там родственники или знакомые?

— Вся моя родня здесь, на юге, — слегка удивленно ответил Ларс.

Полковник поднялся из-за стола и подошел к стене, на которой висела карта Норланда — политическая, с границами провинций-фюльке и разноцветными значками городов, городков и селений. Он поставил палец на ярко-красный круг, отмечающий Федерицию, и наискось провел по карте воображаемую линию вверх и вправо, к зеленому, гораздо меньшему, кружку.

— Это Свартстейн, административный центр фюльке Таннмарк, обер-полицмейстером которой я, как вы уже знаете, являюсь. А это…

Полицмейстерский палец указал на маленький синий кружочек еще правее. Ларс, внимательно следящий за внезапным уроком географии, присмотрелся. Синий значок окружали разрозненные черные точки — деревеньки. Выше карта выглядела уже совершенно одноцветной.

— Это Гёслинг, — полицмейстер вновь ткнул ногтем в синий кружок. — Последний что-либо значащий городок на северо-востоке. И это весьма… странный городок.

— Странный? — повторил Ларс.

— Большую часть года он безмятежен. Оживает лишь по весне, когда начинается сплав древесины, и идут обозы. Лес, извоз и коровий навоз — этим там живут. Это не я сочинил — местные сами так говорят. Обычный город, на первый взгляд. И на второй. И на третий. Иллюзия блаженной скуки. Но рано или поздно там всплывает всякое… дерьмо, или случается что-нибудь странное — как правило, в самый неудобный момент.

Как вы видите, Свартстейн далеко, три-четыре дня пути — это по сносной дороге. Зимой тамошние места практически отрезаны от внешнего мира: непогода напрочь перекрывает перевалы. А я крайне занят. За этот год было три забастовки на литейном заводе, это не считая обычной уголовщины. Словом, там нужен надежный человек. Но как назло…

Он отошел от карты и вернулся за стол.

— Но как назло, существует еще одна проблема. Я никак не могу подобрать толкового ленсмана. За последние полтора года сменилось четверо. Ни один не удержался. Провинция, глушь, грубые нравы, жалованье невелико. Министерство юстиции направляет мне на выучку выпускников Академии правоведения, и эти лощеные молодчики сникают, едва ступив лаковыми штиблетами в грязь и навоз. А через неделю начинают строчить рапорты о переводе. Один такой умник просто сбежал ночью.

— Но, — заметил Ларс, — можно же найти пожилого служаку, которому важна не карьера, а покой и пенсия.

— Разумеется, — бросил полковник. — Можно. И что такой ветеран будет делать, когда посреди зимы заявится банда и примется грабить фермы? Полезет в горы? И тут же скончается от ревматизма или сердечного приступа⁈ Нет, здесь нужен человек молодой, сильный и способный действовать. Словом, гере Иверсен, вы кажетесь вполне приемлемой кандидатурой. Это отнюдь не синекура, но у вас будет должность, жалованье, служебная квартира. Не думаю, что вы найдете нечто лучшее… и это единственная вакансия, которую наше ведомство готово предложить.

Ларс молчал. По правде сказать, он не ожидал, что придется забраться так далеко. Но отступать и отказываться, коли сам напрашивался, было бы нелепо и стыдно. Он прищурился, вглядываясь в кружок на карте.

— Я ведь горожанин и ничего не знаю о севере, — признался он.

— Вот и посмотрите, — ответил Олешерна. — Поверьте, это будет весьма интересный опыт.

Да, первый опыт и впрямь получился занимательным. Но сейчас следовало подумать, расставить все в голове по местам, точно патроны в барабане. Понять, что делать дальше. С чего начинать оседлую жизнь?

В дверь постучали — несильно, но бойко. Ларс открыл.

На крыльце стоял светловолосый малец лет семи, босой и с объемистой корзинкой.

— Здрасте, — сказал он, с любопытством разглядывая Ларса, как некую диковину. — Я Кай. Меня мамка с Акселем прислали. Вот, держите, горячие еще.

Он протянул свою ношу. Ларс в недоумении взялся за ручку, откинул накрывавшее корзину полотенце. Оттуда потянуло сытным ароматом булочек с корицей, и Ларс сразу понял, что проголодался. Золотая женщина фру Магда!

— Подожди-ка, — он торопливо зашарил по карманам, отыскивая мелочь. Нащупал монетку в пять йоре. Сойдет. — Держи на леденцы. Матушке передай мою признательность. Не забудешь?

— Не-а, — малец подкинул монетку на ладони и унесся прочь, не упустив случая разбрызгать босыми пятками грязь.

Ларс вернулся в дом. Раз есть булочки, то нужно развести огонь и поставить чайник. Вот и первое дело.

Он прошел на кухню. Достал нож и принялся стругать тонкие полосы березовой щепы. Отчего-то это занятие его всегда успокаивало, с самого детства.

Тяга оказалась сильная. Растопка занялась быстро, и вскоре пламя загудело вовсю. Ларс уселся перед очагом на корточки, протянул руки к огню, чувствуя, как тепло окутывает ладони. Мысли приняли спокойное деловое направление. Нужно разложить вещи. Подумать, что купить для дома. А еще завтра надо будет найти портного и заказать мундир, рубашки и все такое прочее.

— Ой, люди добрые, да что ж такое-то⁈ Что деется⁈ Что деется, а⁈

Крик донесся откуда-то с улицы. Ларс вскочил. Неужели что-то стряслось? В первый же вечер⁈

— Безобразники! Головы поотрываю!

Торговка пирожками и зеленью — крупная краснолицая тетка — еще стояла на краю площади у своего лотка и громко ругалась. Завидев Ларса, она уперла руки в бедра и вскинула подбородок:

— А тебе чего тут надо, долговязый⁈ Тоже решил за мой счет поживиться⁈

Ларс опешил, но тут встрял выбежавший из управления Одд Свенсен.

— Кончай разоряться, фру Бедвиг! — гаркнул егер-фогт еще с крыльца. — Стыдно! Это ж гере Иверсен, новый ленсман наш…

— Этот? — торговка оглядела Ларса с ног до головы. — Ленсман? Ну пусть так. Только толку-то мне с него, да и с тебя, Одд, тоже, как с козла молока. Редиска-то моя где⁈

— Что, снова утянули? — Стражник неторопливо прошелся вдоль лотка, взял из мешка сморщенную, прошлого урожая, картофелину. Подкинул в ладони.

— На место положь, — приказала торговка. — И для чего только вас держат! Тут товар прут прямо из-под носа, а вы и не чешетесь! И никого ведь не было поблизости-то! Только на чуток и отвернулась…

Она отобрала у Одда картофелину и принялась складывать овощи в тележку, проклиная весь белый свет.

— Воришки, — объяснил Ларсу егер-фогт. — Какой раз уже. Дождутся вечера, когда смеркается, и прут. То лука пучок, то редиску, то еще чего по мелочи. И ведь не углядишь. Проворные, заразы.

— Мальчишки? — Ларс оглядел площадь. Фонарь еще не зажгли, и лишь желтый свет из окна полиции падал на мостовую. Надо будет надрать оболтусам уши.

— Кто ж еще, — Одд пожал плечами. — Ни разу так и не попались, засранцы. Сейчас уж не сыщешь — далеко, поди, убежали. Разрешите идти, гере ленсман?

Ларс вернулся в дом. Дрова в очаге горели, по комнате разошлось уютное тепло. Ларс открыл шкафчик для посуды и обнаружил пузатый чайник. Заварка нашлась в сумке.

Но где брать воду? Кажется, он видел на улице колодец. Ларс откусил от булочки и. взяв чайник, направился к двери. Да так и остановился с набитым ртом на пороге гостиной.

На столе, пока лишенном скатерти, горела свеча. А под ней, на самом видном месте — там, где принято ставить вазы с цветами, — расположился стоптанный башмак. Шнурки его кто-то завязал аккуратным бантиком.

Из башмака торчали свежие листья редиски.