Страж сумерек

Глава 14 Поединок

— Пожалуй, достаточно, — устало проговорил Кнуд Йерде. — Надеюсь, в ближайшее время дождя не случится, иначе все наши труды исчезнут. В буквальном смысле, гере Иверсен…

Он вытряс из мешка на дорогу последние крупицы едкой смеси, замыкая круг, которым столь старательно обводил Альдбро. Ларс не выдержал — чихнул. Перец и соль, кто бы мог подумать, что это защита от мертвецов!

…На создание столь странного ограждения они выдвинулись перед рассветом. Ларс едва опомнился от первой растерянности. Сведения, вываленные на голову ленсмана, еще не устоялись в мозгу, но дело не требовало отлагательств, и, отбросив размышления на потом, Ларс занялся насущными проблемами.

— Ингредиенты просты, — наставлял его Кнуд Йерде, — и известны еще с древности. Соль весьма ценилась нашими предками, как оберег. В позднейшие времена, когда люди Норланда познакомились с пряностями, они оценили свойства перца, однако он уступает соли в силе воздействия. А с появлением огнестрельного оружия подобное влияние приписали и пороху, но здесь скорее намек на его способность воспламеняться. Эдна, а у нас еще соль есть?

Ларс внимал лекции с некоторым сомнением. В детстве он слышал сказки про то, как юные герои, встретившись с троллями, швыряли им в лицо пригоршню соли. Но кто угодно зажмурится и примется тереть глаза, если туда попадут крупинки. И что, прикажете гоняться за трупом по лесу?

— А как же железо? — спросил Ларс, помогая пересыпать соль из фунтовых пузатых мешочков, в которые ее пакуют в лавке, в один большой мешок. Работать одной правой рукой оказалось непривычно, однако левая, которую Эдна Геллерт на всякий случай зафиксировала повязкой, нуждалась в покое.

— Железо? — Кнуд Йерде растянул края мешка, чтобы ни одна крупинка ценного оружия не пропала впустую. — Сложный вопрос. Бытовали поверья, что любая нечисть бежит опрометью от холодного железа, но это, мягко говоря, не вполне соответствует действительности. Альвы и впрямь недолюбливают сталь, но серьезный ущерб или смерть от одного прикосновения к простому железному ножу — байки.

— Соли больше нет. Перец возьмете? — Эдна извлекла с полки кладовой стеклянную банку. — Свежий. Недавно смолола.

— Сыпь, — махнул рукой Кнуд Йерде. — Пригодится.

Отправив в мешок всю припасенную для маринования овощей соль, они выбрались из амбара под звездное небо. Было свежо и безмолвно.

— Что ж, — заявил Кнуд Йерде. — Время сеять. Гере Иверсен, вы в состоянии пойти со мной?

— Конечно, — откликнулся Ларс. Его слегка познабливало: то ли от ночной свежести, нагло лезущей под заимствованную одежду, то ли от предстоящей вылазки в неизвестность.

Кнуд Йерде молча кивнул. Сам он выглядел сосредоточенным, но никак не напуганным. Но что взять с человека, который знает о нечисти больше, чем Ларс о пехотном строе!

Эдна осталась дома — присматривать за Лив. Кнуд Йерде вскинул мешок на плечи и быстро пошагал по темной улице. Ларс замешкался: одолженные сапоги оказались несколько великоваты и замедляли движение. На окраине музыкант остановился и, поджидая отставшего спутника, раскурил сигарету. Багровый огонек словно парил в сумраке.

— И что же дальше? — тоскливо поинтересовался ленсман. Темные пространства, лежавшие впереди, не внушали ему никакого доверия. Трава слегка шелестела под ветром, из березняка доносилось странное поскрипывание, от которого мороз пробегал по коже. Собаки, и те заткнулись, твари сонливые. — Мы пойдем туда?

Он ткнул пальцем в сторону леса.

— Дальше мы сделаем вот что.

Послышалось легкое металлическое бряцание, спустя мгновение вспыхнул слабый свет. Он шел от потайного фонарика-«факела», который Кнуд Йерде зажег от сигареты. Хитрая конструкция вещицы позволяла прикреплять фонарь к запястью, оставляя руку свободной, а система подачи масла и фитильки были устроены так, что «факел» не гас, даже будучи перевернутым.

— Полезная штука, — заметил Кнуд Йерде удивленному Ларсу. Тот кивнул. Да, полезная, особенно для моряков и воров. И дорогая в придачу.

— Подержите-ка, — музыкант передал Ларсу мешок. — Вот так.

В правой руке Кнуда появился квенский складной нож, «щучка». Музыкант резким движением надрезал мешок снизу. Ларс вздрогнул: на миг показалось, что острие вошло ему в печень.

— Право же, гере Иверсен, — съязвил Кнуд Йерде. — Я же в мешок целюсь.

Ларс опомнился.

— Что-то нервы шалят, — признался он. — Эта бесовщина просто с ума сводит.

— Ничего, привыкнете, — пообещал Кнуд. — Не вы первый. Так, посмотрим.

Круглый пучок света от фонарика лег на дорогу. Ларс различил на прибитой почве серые кристаллики.

— Сойдет, — решил Кнуд Йерде. — Смеси, конечно, маловато, но зайти к соседям среди ночи, чтобы попросить еще фунтов десять соли для борьбы с покойником, — так себе идея. Верните мешок, гере Иверсен. Предупреждаю, идем напрямую.

Спорить с этим странным человеком здесь и сейчас было выше сил ленсмана. Поэтому он подчинился и полез сквозь заросли лебеды вдоль забора ближайшего огорода. И тут же со скрежетом зубовным понял, что это вовсе не лебеда, а самая что ни на есть крапива!

… По счастью, драугр во время ночного путешествия им так и не встретился. И никто не попался по пути, разве что пару раз вспугнутые кошки шарахались от ломящейся сквозь бурьян парочки, да еще зашелся в лае соседский пес. Ларс устал даже бояться и только с отстраненным любопытством думал, что случится, если кто-то из жителей выглянет на улицу и узрит ленсмана за таким чудным занятием. Но, кажется, обошлось.

— И что, теперь покойник уберется прочь? — Ларс постарался вложить в вопрос как можно больше сарказма. Плечо ныло, руки жгло от крапивы, и ленсман поставил зарубку в памяти: надо попенять герсиру за неокошенные окраины. Развели заросли!

— Нет, но соль отпугнет его. На некоторое время. Через пару ночей придется повторить, — Кнуд Йерде свернул мешок. Потушил фонарик — уже светало — и убрал его в карман куртки.

— Повторить??? — простонал Ларс. — И сколько же раз?

— До той поры, пока мы не найдем способ усмирить тело бедного Кетиля, — невозмутимо заявил Кнуд Йерде.

— Я как раз собирался обсудить этот вопрос, — заявил Ларс, с отвращением вытаскивая из-за воротника жирную гусеницу. — Первое…

— Давайте оставим обсуждения до завтрака, — прервал его Кнуд Йерде. — Вот что, гере Ларс, возвращайтесь и скажите Эдне, чтобы ставила кофе. Побольше и покрепче.

— А вы⁈

— Прогуляюсь до берега и посмотрю, как дела там, у обрыва.

Ларс перевел на миг замершее дыхание и сказал:

— Я тоже пойду.

— Нет, — твердо отмел его предложение Кнуд Йерде. — Вы сейчас не ровен час свалитесь и уснете прямо здесь. Завтрак и кофе. Все вопросы после.

— А если вы столкнетесь с… этим? — Ларс отчего-то не мог заставить себя произнести слово «драугр». Казалось, что само упоминание способно призвать жуткую тварь.

— Не столкнусь. Солнце встает.

Эдна почти не удивилась, увидев ленсмана в одиночестве. Выслушала, кивнула и отправилась по своим делам. Бессонная ночь, казалось, не оставила на женщине заметного следа усталости: Эдна была все так же спокойна, уверенна в себе, приветлива и неприступна.

Ларс сидел на диванчике в гостиной, смотрел, как первые солнечные лучи играют на лакированной черной крышке пианино и медленно погружался в сладкую невесомую дремоту.

— Засыпаете? — Эдна вернулась с подносом кофе и протянула ему чашку. — Завтрак накрою, когда Кнуд вернется. Лив не стану будить — пусть отсыпается.

Ларс попытался вскочить на ноги, но женщина жестом вернула его на диван.

— Давайте сейчас без церемоний. В нашем доме вы желанный гость. А теперь еще и скьольдинг. Честно говоря, человек с приобретенным даром сейчас довольно редкое явление.

— Как вы сказали? — переспросил Ларс, осторожно глотая горячий напиток.

— Скьольдинг. Так когда-то очень давно называли нас на Горячей Земле. Считалось, что мы последний щит между двумя мирами, людским и волшебным. Но это название осталось разве что в старых сагах. Сейчас чаще употребляют термин «мёркман». Человек сумерек. Как предпочитаете называться, гере Ларс?

— Честно говоря, не вижу особой разницы, — ответил Ларс. — Разве что первый вариант более звучный.

— Брат тоже так считает. Но он может услышать музыку где угодно: в слове, в шелесте листвы, в звоне металла. Книги, картины, людская речь — он везде отыщет мелодию. Я так, увы, не умею. Другое проклятье. И то никак не сбудется.

Она словно ненароком коснулась браслета на левой руке и грустно улыбнулась. Ларс пригляделся внимательнее: тонкие пластины серебра, соединенные между собой серебряными же цепочками. Каждая пластина заполнена черненой резьбой: ветви, листья и ягоды, переплетающиеся в сложном узоре.

Ларс не понял последние слова, но не решился переспросить. Оттого и задал вопрос более безопасный, но интересный.

— И много вас… нас… скьольдингов на свете?

— Больше, чем вы думаете, — улыбнулась женщина. — Но, увы, куда меньше, чем иногда требуется. Взять, например, сегодняшнюю ситуацию. Драугр — серьезный противник. Я бы не отказалась от подкрепления. Желательно, наперевес с парочкой фолиантов со старинными способами изгнания нечисти. Что-нибудь по типу «Рыжей кожи» или «Письмовника Стуре»…

Она умолкла и тоже глотнула кофе. Комнат постепенно наполнялась утренним светом, и в его золотистом сиянии на стене словно зажглось яркое цветовое пятно.

— Все кажется таким нереальным, — неожиданно для самого себя пожаловался Ларс. — То чрезмерно четким, то плывущим, текучим, словно волна. Вот эта картина, например. Я мог бы поклясться, что смотрел на нее четверть часа назад. Смотрел и не замечал. А сейчас она словно горит.

Он осторожно поставил чашку на стол и, встав на ноги, подошел ближе. Эдна Геллерт, заинтересовавшись, последовала его примеру.

— Иногда картины сами выбирают, кто и когда будет смотреть, — негромко сказала она, остановившись за плечом Ларса. — Что вы видите?

Что он видел? На маленьком, не больше альбомного листа полотне на фоне насыщенной синей ночи возвышалось дерево с тяжелой медно-рыжей листвой. Крепкие ветви его усеивали собранные в гроздья ягоды, напоминающие рябину. И такие же гроздья — крупные, насыщенного багряного, радостного и тревожного оттенка, были звездами раскиданы по небосводу. Краска словно светилась. Ларс мог бы поклясться, что ощущает тепло на лице. Но, возможно, это было лишь следствие выпитого горячего кофе.

— Она волшебная? — шепотом спросил Ларс. — Рисовал, наверно тоже скьольдинг?

— Картины пишут, гере Ларс, — таким же шепотом поправила женщина. — И да, она волшебная. Но это мало кто чувствует. Ее вообще мало кто замечает.

Она бережно провела по деревянной простой раме, словно желая стереть незримую пылинку, и ободряюще улыбнулась ленсману.

— Не переживайте из-за изменившегося зрения. Не бойтесь, постепенно глаза привыкнут. Привыкнет ли сердце — другой вопрос.

На крыльце послышались четкие шаги.

— Кнуд идет, — Эдна Геллерт вернулась к столу, собирая грязные чашки. — Завтрак сейчас будет. У вас чуткое зрение, гере Ларс. Даже не знаю, поздравить или посочувствовать.

Она вышла. Ларс снова уселся на диван. Чуткое зрение? Он снова уставился на багряное дерево, но что-то изменилось.

Картина словно закрылась. Погасла. Спряталась.

— Итак, что вы желали узнать? — полюбопытствовал Кнуд Йерде, когда после завтрака они расположились на крыльце с еще одним полным кофейником. Ларс приободрился. Утренний свет пригревал землю, тенькали синицы, и тревоги ночи, нет, не исчезли, но несколько отступили. Но самое главное: он снова обрел свое оружие. Кнуд Йерде, вернувшись с берега, торжественно вручил Ларсу брошенный на обрыве «империор». Револьвер нуждался в чистке, но то, что он не сгинул в реке и не пропал бесследно, неимоверно обрадовало ленсмана.

Теперь он был готов рассуждать и делать выводы.

— Многое, — Ларс поудобнее устроился на стуле. — Я слышал, что городской советник Кетиль Амундсен утонул, купаясь, но понятия не имел, что его тело не нашли. Что вам известно по этому поводу?

— То же, что и остальным. Выше по реке, за водопадами, есть довольно ровный участок склона. Там образовалось что-то вроде крошечного заливчика среди камней, где достаточно мелко, и есть тропа, чтобы спуститься к воде. Если лето теплое, то вода там нагревается на солнце и делается пригодной для купания. Молодежь из Альдбро и с ферм бегает туда освежиться. Там прошлым летом и обнаружили лошадь гере Амундсена.

— И почему же решили, что он полез в воду?

— Лошадь была привязана, а на берегу лежали вещи: сумка с деловыми бумагами, одежда, сапоги. Конечно, лес вокруг проверили, но вы же не думаете, что он ушел куда-то в одном белье. Еще кофе?

— Но почему решили, что он был пьян?

Кнуд Йерде наполнил чашку гостя, потом свою.

— Склонность Амундсена к алкоголю не была секретом. В городе его частенько видели сильно навеселе. Да и, кажется, среди вещей нашли откупоренную бутылку. Полицейские и местные добровольцы обшарили бухту и сошлись во мнении, что тело вынесло на середину реки, на сильное течение. А это значит, искать дальше бесполезно. Но подробности лучше узнать у констебля Линда.

— Эта речушка до самого моря может протащить, — сказал Ларс. — Но тогда объясните, с чего это вдруг вы определили, что драугр и есть Амундсен?

— Все дело в поверье, что убитый должен пролежать в воде год, прежде чем он преобразится в драугра. Последние года два ни в Альдбро, ни по соседству не было ни одного подозрительного случая на воде. Если люди и тонули, тела отыскивали. И ни одного нападения на людей до этого лета. Сопоставив числа и факты, получаем, что больше некому. Конечно, есть шанс, что это труп, принесенный водой, но мне почему-то кажется, что шанс этот весьма мал.

— Допустим, это и впрямь Кетиль Амундсен, — проговорил Ларс. — И кто же тогда его убил?

— Замечательный вопрос, — откликнулся Кнуд Йерде. — Но, к сожалению, ответ на него неизвестен.

Конечно. Ответ неизвестен. Поздравь себя, гере ленсман, башка ты дубовая! Было у тебя одно нераскрытое преступление, стало два, а если этот ушлый покойничек до кого-нибудь доберется, будет три. И виноват будешь ты, ибо не уследил.

— Что надо сделать, чтобы он перестал бродить? — буркнул Ларс.

— Для начала подумать, — отозвался Кнуд Йерде. — Поднять источники. Вот что, гере Иверсен, давайте сделаем так: вы займетесь расследованием, а уж разработка плана по упокоению несчастного Кетиля останется на мне и Эдне.

— Я не против, — ответил Ларс. — Но легко сказать: займитесь расследованием. Прошел год с лишним, если и были какие-то нити, то теперь они надежно спрятаны. Впору допросить самого драугра: а, скажите, любезный, кто довел вас до смерти такой?

— Не вздумайте, — серьезно проговорил музыкант. — Он не ответит, просто свернет вам шею. Там уже вряд ли что-то осталось от личности. Это не Кетиль Амундсен. Это… нечто чуждое.

Несколько минут они молчали, попивая кофе. Солнце пригревало. Над зелеными зарослями смородины жужжали пчелы. Черный котяра, притаившись за поленницей, плотоядно щурился на воробья, что прыгал по козлам для пилки дров.

— Охотник, — заметил Ларс.

— Сигурд? Да, та еще зараза.

Кот приник к земле. Усы топорщились, кончик хвоста слегка подергивался. Желтые глазищи были устремлены на цель, словно магнетизировали ее. Так напряженно смотрят на стаканчик с костями или на крутящуюся рулетку…

Ларс откинулся на стуле. Мысль, мелькнувшая в мозгу, почти ускользнула в щели памяти ловкой змейкой, но ленсман успел сцапать ее за хвост и теперь терпеливо вытягивал на свет божий. Тянем-потянем…

— Кетиль Амундсен ведь был другом барона Дальвейга? — быстро спросил Ларс.

Кнуд Йерде несколько встревоженный его тоном, оторвался от которой за утро сигареты.

— Кажется, — с долей неуверенности произнес он.

— Снорри Прищур сказал мне, что они часто вместе играли в карты и пили.

— И что? Вы видите какую-то связь?

Кнуд Йерде осекся.

— Да нет, — усомнился он. — Право слово…

Ларс вскочил со стула, да так резко, что рука снова заныла. С оханьем он схватился за плечо. Воробей сорвался с козел. Сигурд злобно мявкнул и исчез в смородине.

— Ну-ну, не стоит так волноваться. Садитесь. Эдна, иди-ка сюда! — Кнуд Йерде с легкой улыбкой указал Ларсу на стул, но тот замотал головой и принялся мерить двор шагами.

Нарезав три круга по двору, Ларс резко остановился.

— Что мы имеем? — вопросил он. — Покушение, которое пытаются представить делом рук не того, кем оно было совершено, — раз! Убийство, которое обставили как несчастный случай, — два! Вы же сами говорили, что есть ощущение, будто тяжба выступает прикрытием, а дело в чем-то другом! Три!

— Говорил, но…

— И жертвы были друзьями! Неужели вы не чувствуете никакой связи⁈

— Возможно, но ведь между этими двумя случаями прошел год! И ничего нельзя утверждать наверняка.

— Нельзя, — Ларс шлепнулся на стул. — Но я намерен проверить эту версию.

— Но что такое необычное могло объединять барона и советника? — задумчиво произнес Кнуд Йерде. — Амундсен ведь был много старше Свейна Дальвейга. И он, как говорили, был весьма неглуп и практичен — по крайней мере, пока был трезв.

— Общие интересы все же имелись, — заявил Ларс. — Карты, вино и пристрастие к здешним легендам.

— К здешним легендам⁈ — изумился Кнуд Йерде. — Смеетесь⁈ Молодой Дальвейг и провинциальные сказки⁈

— Представьте себе. Они неоднократно расспрашивали Снорри Прищура про сокровища на пустоши. Он подтвердит.

— Сокровища на пустоши? — Кнуд Йерде наморщил лоб. — А, знаю, монета Рагнара Лейфссона.

На крыльцо вышла Эдна Геллерт, вытирая руки о полотенце. Браслеты привычно позвякивали: женщина отчего-то не сняла украшения даже во время работы по дому.

— Что у вас здесь такое⁈ Военный совет зашел в тупик?

Ларс немедленно изложил все свои размышления.

— Сокровища Брусничной пустоши — это очень старая история, — заметил Кнуд Йерде. — Но я бы не доверял ей до конца. По цепи курганов идет граница, и сумеречный народ не любит, когда туда ночами забредают незваные гости… Думаю, альвы сами и запустили эту страшилку, что поменьше лазили чужаки.

— Возможно, — ответила Эдна Геллерт. — Но некоторые люди видят в ней рациональное зерно.

— Это кто же например?

— Тот амбициозный молодой человек, с которым ты меня познакомил несколько недель назад. Почтенный бакалавр словесности. Он, знаешь ли, половину вечера развлекал меня логическими трактовками суеверий и легенд. Кое-что было и впрямь занимательно.

— Эсбен Мерк? — поднял брови Кнуд Йерде. — А ведь и правда. Пожалуй, он сможет прояснить этот вопрос…

На закате того же дня Ларс Иверсен стоял на площади перед ратушей.

Солнце уже опустилось за черепичные крыши, и отблески закатного золота на окнах домов и стеклах фонарей медленно гасли, зато перистые облака мало-помалу наливались багрянцем и пурпуром.

Народу на площади было немного: гуляющая публика предпочитала парковые аллеи неподалеку от реки. У здания тюрьмы мялся на крыльце дежурный надзиратель, прочие присутственные места и вовсе были заперты до следующего утра. Вечерний час, бездельный час, блаженный час…

Впрочем, для кого блаженный, а для кого и нет. Начальнику полиции предстояло сегодня вечером непростое дельце.

Ларс пригладил волосы, провел ладонью по чисто выбритым щекам и ощутил терпкий аромат парфюмерной воды. На ней настоял Аксель, придирчиво обозревший ленсмана с полчаса назад.

— Все отлично, — заявил констебль с видом знатока. — Мундир с иголочки, сапоги блестят, вид бравый! Да все здешние дамы дар речи потеряют! Вот только, может, волосы чуть-чуть намазать, чтоб лучше лежали, а?

Средство для укладки волос Ларс отверг категорически. Он бы и парадный мундир с аксельбантами не стал надевать, но, увы, от повседневного его наряда после купания в реке мало что осталось. Сапоги и вовсе пришлось покупать новые, готовые, и теперь они изрядно натирали ноги.

— Как знаете, — с сомнением в голосе ответил Аксель. — Но учтите, на такие вечера здешние кавалеры наряжаются, как павлины. А букет вы приготовили?

— Какой букет? — пробормотал ленсман, при упоминании о «таких вечерах» слегка взгрустнувший.

— Ну, здрасте! — констебль горестно развел руками. — Вы же идете с дамой, так? А как же без букета-то?

— У меня что, свидание? — угрюмо проворчал Ларс. — Обойдемся без букетов!

— А разве нет? — удивился Аксель.

Ларс опомнился. О том, что сегодняшний вечер отнюдь на развлечение, а деловая встреча для нужд следствия, констеблю знать пока не полагалось.

— Просто дружеское приглашение на музыкальный вечер, — объяснил Ларс подчиненному. — Дружеское, ты понял?

Аксель закивал, но по заблестевшим глазам парня было ясно — он остался при своем мнении. Вот идиот!

Ларс озадачился. Честно говоря, он и не думал об Эдне Геллерт в таком ключе. Женщина она была и впрямь интересная, но все же не в его вкусе. Да и в поведении ее что-то было такое, что напрочь пресекало все фривольные мысли. Слишком разные они были люди. Ларс был не из того теста, чтобы всю жизнь тянуться до винограда, как лиса из басни.

Велев констеблю бдить — сегодня дежурили он и Руди, Ларс отправился на заранее оговоренные позиции. Бродить по площади и думать.

Повезло, что как раз сегодня было обычное собрание этого местного общества любителей искусства. Иначе пришлось бы ждать целую неделю. Или отправляться в соседний герад, где столь нужный свидетель вторую неделю гостил у родителей.

— Каникулы, — пояснил Кнуд Йерде. — Но на собрание он приедет обязательно. Никогда не пропускает.

Что ж, оставалось надеяться, что все сложится, как они предполагали. И что он сумеет достойно пережить знакомство с высоким искусством.

Вороная легко вынесла коляску из-за угла и остановилась неподалеку от фонарного столба. Ларс поспешил навстречу.

— Добрый вечер! — поприветствовала его фру Геллерт с сиденья. Кнуд Йерде, правивший лошадью, кивнул. Ларс пожал протянутую руку и примостился рядом с женщиной, стараясь занять как можно меньше места. Не дай бог, помнешь или зацепишь ножнами тесака пышные юбки.

Эдна сейчас выглядела, как настоящая светская дама. Темно-зеленое платье, открывавшее плечи, кружевные перчатки, лаковые туфли. Шею украшала золотая цепочка с темно-зеленым в тон платью камнем. Волосы тщательно уложены, в руке — дорогой расписной веер. Рядышком на сиденье лежал футляр для скрипки.

С трудом верилось, что эта женщина с царственной осанкой не спала всю ночь, с утра пораньше готовила завтрак, а после оттирала кучу грязной посуды без помощи служанки.

— Узнали что-нибудь новое? — спросила она, пока коляска, разворачиваясь, делала круг по площади.

— Не слишком много, — ответил Ларс.

Он и в самом деле почти ничего не выяснил. Вернувшись в Геслинг, ленсман вызвал Линда. Как оказалось, слухи о происшествии на реке уже достигли ушей констебля, и он как раз собирался послать в Альдбро стражников, чтобы проверить на месте, что случилось с начальством. Ларс кратко пересказал свои приключения, умолчав о драугре и ночной экспедиции. История повергла Линда в легкий шок, и навести разговор на несчастные случаи на реке вообще и гибель Кетиля Амундсена в частности большого труда не составило.

Аксель подтвердил сведения, полученные от Кнуда Йерде. Кетиль Амундсен возвращался из объезда дальней части герада. Среди вещей, которые были обнаружены на берегу пастушонком с ближней фермы, оказались бумаги, одежда, а также целая батарея бутылок с дорогим вином и виски, уложенная во вьюк. Еще пара бутылок валялась на берегу — одна пустая, в другой «так, на дне плескалось».

— Ребята после открыли парочку для согрева, — признался Линд. — Но я остальные отобрал — доказательства все-таки. Как можно…

Констебль красочно описал, как егеря вместе с деревенскими парнями искали тело, ощупывая дно баграми, и как он сам, Аксель Линд, едва не перевернулся и не погиб, когда волна вытолкнула лодку на стремнину. Так что пропал наш гере Амундсен ни за грош, пусть душа его пребудет в мире. А что бумаги? Да нет, ничего важного. Да, и сумка, и даже бутылки по сию пору в архиве лежат…

— Ну, а как ваши дела? — в свою очередь полюбопытствовал Ларс, когда они двинулись в сторону квартала, где стояли особняки почтенных и состоятельных горожан.

— Скупили всю соль в лавке, — улыбнулась Эдна. — Про запас. Еще мы предупредили герсира Блюмквиста, что видели неподалеку от Альдбро медведя. Чтобы люди стереглись шататься после заката. Не знаю, поможет ли.

У старинного, в стиле позапрошлого столетия, дома Кнуд Йерде натянул вожжи. Вороная послушно встала, и Ларс спрыгнул на тротуар, чтобы подать руку Эдне. Окна особняка светились яркими огнями, у ограды уже стояло несколько экипажей.

— Что ж, — Кнуд Йерде вытащил из кармана часы. Щелкнула, откидываясь, крышка. — Мы вовремя. Идемте, гере Иверсен. Нам всем предстоит занимательный вечер.

Скрипка в последний раз взвизгнула, точно поросенок-сосунок, и умолкла. Раздались аплодисменты, довольно сдержанные. Высокий юноша в модном фраке склонился в поклоне и приложил ладонь к груди, всколыхнув пышный шейный платок. Русые кудри до плеч придавали облику музыканта одухотворенность, а изящная бледность лица намекала на тонкость натуры. Это шепотом (который услышал весь ряд) сообщила Кнуду Йерде пожилая дама с ярко-алым веером. Кнуд вежливо кивнул, а Ларс подумал, что юноше просто следует чаще бывать на свежем воздухе, а не мучить несчастную скрипку.

— Браво, Арнульф, — сказала председательница собрания госпожа советница Реннинген, — Ваше исполнение весьма усовершенствовалось с нашей прошлой встречи.

По ее любезному тону невозможно было понять: комплимент это или тщательно спрятанная язвительность. Ларс с некоторым трепетом принялся размышлять, каким же было звучание инструмента в прошлый раз, но Эдна отвлекла его от столь печального занятия.

— Мне кажется, или вы заскучали, гере Иверсен? — шепнула она, пока советница отвлеклась на подошедшего слугу, а остальные слушатели, около тридцати мужчин и женщин самого разного возраста, оказались на несколько минут предоставлены сами себе.

— Да как сказать, фру Эдна, — улыбнулся Ларс. — Боюсь прослыть тупым солдафоном, но, знаете, те песенки, что наяривали скрипачи на вечерних посиделках в Альдбро, мне понравились больше.

Кажется, дама с алым веером услышала его слова. Она обернулась, приставила к лицу лорнет и смерила ленсмана испепеляющим взором.

— Не обращайте внимания, гере Иверсен, — карие глаза Эдны смеялись, — я с вами совершенно согласна. Более того, я бы сказала, ребята из Альдбро и играют куда мастеровитее бедняги Арнульфа.

Она произнесла последнюю фразу едва различимо, так что Ларс скорее прочитал слова по губам. Дама с веером бросила в их сторону полный страшных подозрений взгляд, но госпожа Геллерт уже приняла невозмутимый вид.

Ларс и вправду скучал. Еженедельное собрание Общества любителей искусства оказалось вовсе не такой пугающей штукой, как ему представлялось. Сначала Кнуд Йерде представил его хозяйке дома. Фру Ида Реннинген — маленькая дама, напомнившая Ларсу спелое яблоко (такая же круглая, свежая и румяная) — весьма приветливо отнеслась к новому знакомому.

— Надеюсь, вы станете постоянным участником нашего маленького кружка, — сказала она. — В провинции так мало людей, которые бы любили подлинно глубокое искусство. Но Кнуд время от времени отыскивает в нашей глуши истинные таланты и приводит к моему порогу.

— Увы, я лишь скромный ценитель, лишенный какого-либо творческого дара, — произнес Ларс заранее заготовленную фразу. Советница позволила себе усомниться в этом факте, ленсман был допущен к руке и познакомлен с чертовой прорвой народа — «цветом умственной деятельности города и всего герада», по выражению дамы. Ларс пожимал руки и кланялся, тщетно пытаясь запомнить все лица и имена. Встречались и знакомые: ленсман увидел в гостиной судью и пару влиятельных и богатых купцов — членов городского совета.

Ларс уже знал, что собрания Общества были одним из самых излюбленных развлечений для жителей Гёслинга, чем-то вроде клуба, открытого для любого, имеющего вес в обществе, образование или талант (или призрачный намек на оный). После разношерстного концерта, организованного силами участников собрания, обычно подавался легкий ужин, а иногда устраивались и балы, приуроченные к праздникам.

Сам советник Реннинген, как всегда вальяжный и добродушный, бродил по гостиной с бокалом виски и развлекал то одну, то другую группу гостей беседой.

— Наконец-то! — сказал он, завидев Кнуда Йерде и компанию. — Явился. За тобой должок, друг мой. Помнишь?

— Еще бы, — в тон ответил Кнуд Йерде. — Вот принес средство оплаты.

Он указал на скрипичный футляр, который держал в руке. Реннинген рассмеялся и сделал знак слуге, чтобы тот подал гостям поднос с напитками.

— Надеюсь, из северного запаса? — непонятно поинтересовался Кнуд Йерде, подцепляя бокал с виски.

— Разумеется. Источник еще не иссяк, так что пользуйся случаем, дружище.

— Здесь очень сложно достать настоящий виски, — пояснил Кнуд Йерде, когда хозяин, обменявшись любезностями с Эдной и Ларсом, отправился дальше. — Разве что у Кеннета в «Гусе». Остальное — подделка. Реннинген привез с севера партию дорнлесского, так что можно пить, не боясь за последствия.

Все это было прекрасно, но Ларс, явившийся в изысканное общество отнюдь не развлекаться, беспокойно ожидал, что спутники подадут ему сигнал о прибытии нужного человека. Однако время шло впустую.

Через некоторое время гости проследовали в небольшой зал, где было устроено подобие сцены и расставлены в несколько рядов стулья с мягкими спинками. Зрители рассаживались, и Эдна то и дело будто невзначай посматривала на задние ряды и каждый раз отрицательно качала головой.

— Странно, — наконец произнесла она. — Обычно он пунктуален. Может быть, что-то задержало в пути?

… И вот ленсман уже добрый час выслушивал томных поэтов и одухотворенных певцов. Кое-что ему понравилось, например, немолодая уже дама в черном, читавшая старинные баллады и собственные стихи, и парнишка, что душевно играл на гитаре, но в большинстве своем высокое искусство оказалось вещью весьма занудной.

Фру Реннинген вернулась к обязанностям председательницы собрания.

— Итак, — спросила она, — кто же продолжит наш концерт?

Кнуд Йерде поднялся с места.

— Думаю, настало наше время искушать терпение почтенной публики, — заявил он. — Не так ли, Эдна?

Госпожа Геллерт обреченно вздохнула, но взяла скрипичный футляр и направилась к сцене.

— Могу я попросить об одолжении? — обратился музыкант к Иде Реннинген. — Если не трудно, пусть убавят свет. Для вещи, которую мы будем играть, желателен полумрак.

Слуги принялись гасить лампы, и вскоре зал погрузился в сумерки, подсвеченные лишь огоньками свечей в канделябре у фортепьяно. Кнуд Йерде и Эдна что-то негромко обсуждали.

Женщина вынула из футляра скрипку и смычок и отступила к окну. Туда почти не достигали отсветы пламени, и ленсман видел лишь высокий силуэт на фоне черного стекла. Эдна подняла скрипку к плечу. Кнуд Йерде сел за фортепьяно, опустил руки на клавиши.

Нот на пюпитре не было.

Мелодия расплывалась по залу. Звуки, что рождались под пальцами Кнуда Йерде, словно кружились в полумраке, сплетаясь между собой, и, казалось, даже огоньки свечей колышутся в такт музыке. Медленно, грустно и волнующе.

Ларсу редко доводилось слышать игру на фортепьяно, а от серьезной музыки, как он только что убедился, его клонило в сон. Но сейчас расслабленную скуку, как рукой сняло: мелодия словно отыскала некую дверцу в его душе, и, легко отворив ее, тянулась к самому сердцу. Она словно звала за собой, обострив все чувства, и Ларс с радостью поддался зову.

Скрипка лишь вторила основной мелодии — так дальнее горное эхо отдается по скалам и ущельям, не имея собственного голоса. Скрипка отступила в тень, и звуки фортепьяно заполнили все вокруг.

Смотри! — шептали звуки. И он смотрел то на огонь свечи, то на пальцы музыканта, но видел совсем другое: серые горы, бегущие вдаль облака, и сосны над речным обрывом.

Слушай! — требовали звуки. И он слушал, и мелодия фортепьяно сливалась с шелестом ветра, и перестуком дождя по траве, и криком коршуна в серой вышине.

Помни! — просили звуки. Ибо мир так непрочен и так прекрасен, и бег облаков может прерваться, и крик коршуна станет лишь памятью. Все на свете однажды станет лишь памятью…

И Ларс был готов вобрать в сердце весь этот пасмурный мир до последней пылинки…

И вдруг что-то случилось.

Скрипка смолкла, оборвав тихое эхо, и внезапно обрела голос.

Почти исподволь; звенящие ноты сначала лишь усилили мелодию фортепьяно, как постепенно усиливается, расходясь, дождь. Словно холодные брызги, звуки скрипки, разлетелись по залу, обжигающе неприятные, но сильные и страстные.

Ларсу вспомнилось недавнее купание в реке, и мороз продрал по спине. И это воспоминание выдернуло его из иллюзии в обычный мир, разрушая очарование.

Он снова взглянул на музыкантов и вдруг ясно понял, что не так.

Эдна больше не играла.

Она стояла, еле различимая в темноте, и смычок послушно взмывал в руке, но — Ларс был убежден — не касался струн. Рука ее дрожала. А фортепьяно и скрипка по-прежнему вели мелодию, с каждой нотой все более напоминающую противостояние.

Ларс обернулся — единственное движение в зачарованном музыкой зале.

И увидел скрипача.

Он остановился на пороге зала, и полоса света из гостиной косо падала на голое плечо. Незнакомец был облачен лишь в кожаные штаны и бос. Ларс не видел лица — оно было скрыто гривой волос, в которые были вплетены темные нити, но почувствовал на языке острый привкус тины и влаги.

Незнакомец играл, слегка склонив голову, небрежно дергая смычком и быстро прижимая струны пальцами, и звуки, издаваемые скрипкой, казались такими же резкими и причиняющими боль. Ледяными и в то же время жгучими, словно прикосновения волн.

Спор нарастал, мелодия будто раздваивалась, рвалась и дробилась, чтобы на мгновение слиться воедино и тут же с новой силой начать борьбу. И Ларс уже против воли окунулся в водоворот звуков.

Фортепьяно прибивало его к берегу, скрипка тянула за собой в глубину, фортепьяно успокаивало бушующие волны, но скрипичные струны рвали покой в клочья и разражались безумной и жадной песней стихии, которая выше любого закона, любого порядка.

Ларсу стало трудно дышать, будто его вновь несло на Троллью челюсть.

Скрипка спорила, скрипка била наотмашь, отвечая на каждую ноту противника хлесткими ударами струн. У бури нет цели, смеялась скрипка, нет ни прошлого, ни будущего. Есть только свобода и страсть, которая разрушит все преграды, сметет все препятствия…

Только сила. Только свобода. Только вечное падение в пропасть.

Фортепьяно сдалось и умолкло. Скрипка властвовала. Скрипка торжествовала. Звуки пенились и разлетались ледяными уколами, потоки мелодии били в окна, стекло звенело, не сдерживая дикой силы.

И Ларс кожей ощутил невероятный напор кипящей воды, которая обрушивалась, спеша затопить зал и увлечь все живое и неживое за собой…

Музыка оборвалась. Исчезла. Сгинула.

Дала дышать.

А когда Ларс открыл глаза и вновь обнаружил себя в полутемном зале, то понял — вместе с музыкой сгинул и таинственный скрипач.