Страж сумерек

Глава 6 Белая ночь

Застолье продолжалось, но Ларс уже не вслушивался в разговоры вокруг. Он торопливо перебирал в уме темы для беседы с соседкой, но как назло — ничего толкового и любезного не придумывалось.

Удружил Блюмквист, ничего не скажешь! С женами сослуживцев по полку Ларс ограничивался поклонами да замечаниями о погоде, там требовалось быть почтительным и вовремя кивать. С разбитными девчонками, что запросто подсаживаются к солдату в кабачке, нужно было быть веселым и щедрым.

А вот как развлекать такую вот даму? А она непроста, ой, непроста. Одна прическа чего стоит. Короткая стрижка и в столице-то считалась признаком экстравагантности, а здесь и вовсе, можно сказать, попирала устои общества. Не всякая осмелится. Ларс искоса посматривал на Эдну Геллерт и все глубже ощущал собственную неловкость.

Женщина заговорила первой.

— Вы ведь здесь недавно, гере Иверсен, — негромко спросила она. — Как вы находите Гёслинг?

— Приятный городок, — выдавил Ларс, с затаенным подозрением взглянув на собеседницу: не смеется ли она над солдафоном. Женщина казалась вполне серьезной.

— Говорят, вы много путешествовали, бывали за границей…

— Кто⁈ Я⁈ — растерялся Ларс. Норланд он покидал ровно один раз в жизни на десять миль вглубь чужой земли — это если считать неделю перестрелок на спорной территории Южный Горнштадт. Правда, по итогам стычек заграница быть таковой перестала и сделалась вполне себе норландской, но особого отличия Ларс так и не заметил. Поле и поле, кочки и кочки. Правда, был еще Линветтен, но он же изначально был норландским. Не считается.

Кажется, личность нового ленсмана обрастала небылицами.

— Да, я бывал за границей, — небрежно ответил Ларс. — А кто говорит?

— Все, — дама слегка улыбнулась. — О вас все говорят. Вы знаменитость, гере Иверсен. Разве вы не в курсе?

— Я не сделал ничего особенного, — честно сказал Ларс. Нет, правда, его уже утомила всеобщая настойчивая любезность. Ведь везение, чистое везение — не наткнись он на след подковы, еще не известно, как обернулось бы дело.

— Уле Карлсен был далеко не самым приятным соседом, — заметила фру Геллерт. — Благодарность естественна.

Наверно, естественна. Вот только в время от времени у Ларса возникало странное чувство: казалось, люди смотрят на него как-то… выжидающе.

Блюмквист собрался провозгласить очередной тост.

— Могу я предложить вам… — Ларс быстро оглядел стол (нет ли чего-нибудь послабее акевита?) и подцепил одинокую маленькую бутылку с длинным узким горлышком, — вина.

— Предложить можете, — серьезно сказала фру Геллерт. — Вот только я, пожалуй, откажусь.

— Тогда я тоже не стану, — Ларс пресек попытку герсира наполнить его стакан. — За компанию с вами.

Фру Геллерт рассмеялась коротко и резко. Сколько ей лет, подумал Ларс. Тридцать? Или больше? Лицо казалось еще свежим и молодым, но этот ироничный взгляд, этот смешок, от которого у рта и глаз появлялись морщинки, делал ее старше.

— Вы уже познакомились с городским обществом? Где-нибудь бывали?

— Только с бургомистром и членами совета, — признался Ларс, понятия не имевший, с чего бы ему сдалось это самое общество. — Совершенно не знаю, куда податься. Возможно, вы могли бы меня сориентировать?

— О, мне довольно сложно судить. Я, видите ли, здесь немногим дольше вашего. Всего лишь с месяц. Приехала из Федериции подышать горным воздухом…

— Так, значит, вы южанка? — удивился Ларс. Странно, в женщине совершенно не чувствовалось некой расслабленной мягкости, обычно свойственной обитателям южного Норланда.

— Отнюдь. Наша семья родом с северо-запада. Но вот брат решил осесть здесь… и я временно составляю ему компанию.

Вот оно как получается: дама-то и впрямь оказалась столичной штучкой. Значит, брат и сестра…

— Но какое-то впечатление вы составили? — улыбнулся Ларс.

— Разумеется. Так что вам по вкусу, гере Иверсен? Если любите бильярд и карты, то лучше «Золотого гуся» не найдете.

— Да я как-то не картежник, — ответил Ларс. — Разве что в бильярд по мелочи.

— Балы на праздники здесь дают в ратуше или по очереди у кого-то из советников. На Мидсоммар судья даже устроил фейерверк — вполне приличный…

Вот еще загвоздка, подумал Ларс. Балы! Ведь ленсмана, пожалуй, будут зазывать. Надо заранее придумать отговорку.

— Что еще осталось? — продолжала фру Геллерт. — Музыка. Вы любите музыку, гере Иверсен?

— Да, — убежденно сказал Ларс, — очень.

Мечтой его солдатской юности было стать полковым барабанщиком. Но в сигнальный взвод его не взяли — сказали, что пальцы недостаточно быстрые и гибкие. Но все равно при звуке барабана или трубы сердце Ларса каждый раз начинало биться чаще.

— В прошлый раз у фру Реннинген недурно играли сонаты Кольбурга. Вам нравится ранний Кольбург?

И здесь засада! Зыбкая почва разговора заколебалась, грозя поглотить ленсмана. О Кольбурге он не имел ни малейшего понятия, ни о раннем, ни о позднем. Позориться не хотелось, врать, чтобы пустить пыль в глаза, — тоже. Как бы выкрутиться?

— Я предпочитаю духовые оркестры, — наконец сказал он, ощущая себя безнадежно серым человеком. — Знаете: трубы, тромбоны… барабаны.

Дама чуть приподняла брови. Ты бы еще литавры вспомнил, дурень, мысленно выругал себя Ларс.

— Замечательно, — сказала она. — Музыкальное общество Гёслинга собирается по четвергам в пять вечера, в доме фру Реннинген. Считайте, что вы приняты. Брат предупредит госпожу советницу…

Вот так поворот! Не успеешь оглянуться, а ты уже посчитан и записан.

Ларс невольно посмотрел на Кнуда Йерде. Стакан акевита, казалось, не возымел никакого воздействия на музыканта, даже щеки не порозовели. Йерде казался весьма увлеченным беседой с фельдшером, но внезапно бросил быстрый взгляд в сторону сестры и ленсмана и едва заметно улыбнулся. И Ларс почуял: с этим человеком нужно быть настороже.

Кнуд Йерде и фру Геллерт пробыли на ужине недолго. Когда речь гостей начала становиться громче и несвязнее, а вокруг стола закружился табачный дым, они распрощались. Фру Эдна, приветливо улыбнувшись напоследок, оставила ленсмана в одиночестве.

Ларс расслабился, радуясь прекращению непростого разговора, огляделся… и как-то сразу заскучал. В комнате было тесно, душно и шумно. Надвигался тот момент в застолье, когда все трещат вразнобой, не слишком прислушиваясь к собеседнику, а стаканы наполняются и опустошаются механически.

Ларс поднялся, кивнув герсиру:

— Пойду проветрюсь.

И вышел за дверь, в мягкий июньский сумрак.

Фонаря на крыльце не было, но свет из окон яркими полосами падал на подворье. Звенели комары. У ворот разговаривали вполголоса.

— … трудно составить определенное мнение за столь краткий срок, — различил он женский голос.

Ларс, стуча каблуками, сбежал с крыльца. Разговор прервался.

— Гере Иверсен! — окликнула Ларса фру Геллерт, выступая из тени. — Решили прогуляться?

— Да, — неловко отозвался он. — Дай, думаю, пройдусь.

Альдбро светилось редкими огнями окон. Коротко взлаивали собаки. Улица была пустынна и словно мерцала серой пылью в сиянии луны. Разговор не клеился.

— Не желаете? — Кнуд Йерде протянул Ларсу портсигар. Тот вытянул сигарету — больше за компанию — курил он нечасто и без особого желания. Помял между пальцами — дорогая тонкая бумага, такие в полку позволяли себе только старшие офицеры.

Кнуд Йерде поднес зажженную спичку. Ларс затянулся — да, и табак тоже недешев.

— Славный вечер, — заметил Кнуд Йерде, выпуская сквозь зубы струйку дыма. — Луна еще сильна.

Луна и впрямь была на загляденье, пусть и на ущербе. Она висела невысоко над крышами и заливала селение невесомым сиянием, делая ночь еще прозрачнее.

Фру Геллерт поправила наброшенную на плечи шаль и подставила лунному свету лицо. Изящные браслеты, украшавшие оба ее запястья, слегка поблескивали, словно искрясь.

— В этой силе мало покоя, брат.

— Сила не нуждается в покое, Эдна. Это удел слабости и растерянности.

Огонек сигареты вспыхнул чуть ярче, и Ларс уловил на лице гере Йерде грустную усмешку. Эдна промолчала. Она смотрела на луну, чуть щурясь, словно пыталась рассмотреть нечто, видимое лишь ей.

Неужели они впрямь брат и сестра? Разница в возрасте лет пятнадцать, а то и больше. Да и внешность составляла разительный контраст, словно между темным декабрем и теплым августом. Если бы не пристальные карие глаза, Ларс бы в жизни не поверил, что эти двое близкие родственники.

— Ну, вот мы и добрались, — Кнуд Йерде остановился у ворот, за которыми виднелся бревенчатый дом — небольшой, но высокий, в два этажа. Стоило приоткрыть калитку, как со ступеней крыльца поднялся человек.

— Это вы, гере Кнуд? — послышался юношеский басок.

— Да, Бьярне, — откликнулся тот. — Мы вернулись.

Человек зажег фонарь и, держа его в руке, подошел ближе к ограде.

— Мой работник Бьярне Тильсен, — пояснил Кнуд Йерде.

Тильсен? Не родич ли утреннего жалобщика? Может, сын?

Если так, то природа знатно расщедрилась, полной мерой отсыпав младшему Тильсену все то, чего недодала старшему. Бьярне был настоящим красавчиком, из той породы, которую принято называть «кровь с молоком». Высокий, плечистый, полный животной силы — клетчатая красно-черная рубашка так обтягивала мощный торс, что едва не трещала при каждом движении — он, пожалуй, сознавал свое физическое превосходство над прочими людьми. Уж больно гордо нес голову, уж больно уверенно, чуть вразвалочку, шел. Да и щеголеват был явно напоказ: иначе с чего бы в будний день таскать на себе широченный кожаный пояс с медными заклепками.

Заметив ленсмана, парень недоуменно поднял брови.

— Что ж, гере Иверсен, доброй ночи, — коротко распрощался Кнуд Йерде. Эдна Геллерт слегка кивнула.

Ларс откланялся. Фру Геллерт и ее брат скрылись в доме, Бьярне задвинул засов, и ленсман остался один на деревенской улице.

За огородами начиналась березовая рощица. Июньские ночи и без того ясны и коротки, а тут еще и луна постаралась: тонкие стволы словно светились молочным светом. Далеко внизу слышался плеск воды: река в своем каменном ложе не знала покоя ни днем, ни ночью.

Ларс брел, засунув руки в карманы. Трава шелестела под сапогами, звенели комары. Тишина лилась на деревню с усеянного неяркими звездами неба, и в душе постепенно родилось грустное спокойствие.

Отчего-то вспомнилось детство, темноватая квартира над лавкой, вечно занятые отец и мать, узкие улочки родного городка, которые так быстро сделались скучными и тесными… Как далеко теперь все это!

Ларс никогда не жалел о сделанном выборе, совсем нет, но иногда, в такие вот теплые прозрачные вечера накатывало странное чувство отчужденности. У каждого вокруг был кто-то еще, он же всегда в итоге оставался в своем беззаботном и вольном одиночестве. Это не пугало и не раздражало, разве что удивляло немного…

Тени сделались гуще. Ларс поднял голову и обнаружил, что прошел березняк насквозь. Впереди стеной вставали сосны. Шум потока сливался с легким гулом ветра. Сосновая мгла казалась непроглядной, лишь кое-где свет луны выделял то гладкий ствол, то приземистый куст можжевельника, то искореженный пень. Лес полнился шепотками и скрипами.

Ларс помедлил немного и совсем было собрался повернуть назад, когда из чащобы донесся напористый хруст веток. Кто-то тяжелый пробирался через бурелом, медленно, но верно приближаясь к опушке.

Зверь? Или человек? Березняк полон лунного света — не скроешься. Ленсман отступил за ствол сосны, слившись с ее тенью. Вовремя.

Из-под покрова древесной мглы выбралась странная фигура. Несомненно человеческая и в то же время имеющая в себе что-то неправильное и отталкивающее. Ларс, прижавшись к сосне, всматривался в силуэт, замерший на границе тьмы и сумерек. Что-то было не так.

Фигура зашевелилась и двинулась по кромке бора, держась в гуще подлеска. Словно избегает лунного света, подумал Ларс, напряженно следуя взглядом за тенью. Что его так насторожило? Разум еще не сумел осознать причину, но чувства кричали о близкой опасности, а Ларс привык доверять себе.

Шум шагов сделался почти неслышным — ленсман едва улавливал шелест травы под ногами незнакомца. Но вот фигура остановилась у самого края березовой рощи, и лучи плывущей по небосводу луны на мгновение коснулись ее. Ларс обмер.

Да, это было человеческое существо, но какое уродливое! Крупное тело казалось скособоченным и искореженным. Широкая спина горбилась, одно плечо торчало выше другого, руки болтались, словно плети вьюнка. Какие-то лохмотья свисали, цепляясь за ветки. Но это было не самым главным…

Глаза существа светились. Не блестели отраженным светом луны, нет, они горели внутренним бледно-зеленоватым огнем. Ларс ясно видел две точки — будто кто-то разом зажег фосфорные спички. Что же это?

Ветер зашелестел березовой листвой и бросил в лицо ленсмана волну запаха. Ларс словно подавился. Этот сладковатый, всепроникающий, липкий душок он не спутал бы ни с чем и никогда.

Смрад разложения. Аромат смерти.

Ларс вжался в ствол сосны. Он утратил всякое мужество. Он забыл про револьвер в кобуре и желал лишь одного: чтобы немыслимая тварь убралась отсюда, все равно куда, лишь бы подальше. Живое существо не может источать такое зловоние, а значит перед ним нечто, отмеченное смертью. Нечто жуткое.

Он попытался вспомнить слова молитвы и не смог. Зубы стучали. Паника почти захлестнула его, как водоворот, и тут откуда-то всплыли иные слова. Сказанные очень давно, когда Ларс еще был сопливым юнцом и отпраздновал труса в первой драке. Вот он, сержант Йозеф, гроза новобранцев, бережно обтирает штык после рукопашной. Тряпка красная, штык красный, и руки у сержанта тоже.

— Мертвецы не встают, парень, — хмыкает Йозеф бледному от долгой рвоты мальчишке. — Живого бойся. А покойнички тебя не достанут.

Мертвецы не встают. Мертвецы не встают. Мертвецы не встают, слышишь, трус. Не встают.

Паника отхлынула, словно вода в отлив. Ларс сжал пальцы на рукояти револьвера и осмелился взглянуть в сторону опушки.

Фигура исчезла. Растворилась в ночной мгле. Сразу стал яснее шум воды и шелест берез. Где-то в чаще вскрикнула птица. Переливались звезды.

Ларс выждал несколько минут. Рискнул расстаться со спасительницей-сосной. Сделал несколько шагов назад, неотрывно смотря на стену леса.

На траву рядом с его тенью упала еще одна — громадная, изломанная.