Страж сумерек

Глава 5 Альдбро

По окну разгуливала муха. Большая, наглая, с зеленоватым отливом крыльев, она важно пересекала стекло, изредка останавливаясь, дабы почистить спинку. Ларса бесила мушиная спесь, но вставать из-за стола было лень. Да и некогда.

Ларс учился.

Он чувствовал себя школяром. Даже жесткий воротник нового черного мундира натирал шею совершенно так же, как в детстве — форменная куртка ученика начальной школы. Но тогда было легче: грамоту он освоил довольно быстро, а вот зубодробительные словоблудия законников давались с трудом. Как⁈ Как можно простые в сущности вещи облекать в столь заумные словесные сочетания, что к концу фразы уже не помнишь ее начала? Смысл ускользает, разум помрачается, зевота раздирает глотку.

Ларс никогда не отличался пристрастием к книжной премудрости, и Уголовное уложение по сложности превосходило всё немногое, прочитанное им в жизни. Оно просто подавляло своим мелочным юридическим занудством. А ведь, говорят, есть еще и комментарии.

Никуда не денешься: сам взялся. И ленсман прилежно зубрил нудный том: другого дела для него пока не имелось. В округе стояла тишь да благодать. Банда Веснушки была с почетным эскортом переправлена в Свартстейн — ожидать суда в тамошней окружной тюрьме, и с той поры в городе не случилось даже простой трактирной потасовки. Егеря патрулировали улочки, во дворе под чутким присмотром Руди вновь нанятый дворник заравнивал лужу, а Аксель в соседней комнате возился с какими-то замшелыми папками, расставляя дела в алфавитном порядке.

Ларс всерьез подумывал устроить полицейским подготовку по строю и стрельбе сразу же, как плац приведут в пристойный вид. Гарнизон у него не просто маленький — крошечный, так что брать придется выучкой.

Когда на призыв нового начальника явиться для знакомства откликнулось шестеро (пятеро — старые знакомые по драке с бандой), Ларс, ожидавший, что личного состава будет побольше, удивился, но констебль Линд просто сказал:

— А они и не придут. Они в Норе.

Выяснилось, что кроме Гёслинга в гераде имелся еще один пункт полиции, располагавшийся за много миль от города, по ту сторону Ранберге, на руднике Левердаллен, и те двое, что значились по бумагам, как подчиненные Ларса, на самом деле были «дикой бригадой», лишь изредка подававшей признаки существования (обычно в случае перебоев с жалованием).

Поняв, что людей у него меньше, чем у иного сержанта, Ларс пригорюнился и дал себе слово навестить эту самую Нору и посмотреть, нельзя ли кого оттуда выкурить.

А пока — статья двести пятая, параграф четвертый, пункт восьмой… Нет, это он уже читал…

В приемной послышались голоса. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась взъерошенная голова Линда. Расчески парень не признавал в принципе.

— Гере Иверсен, тут приперся… пришел, то есть, один.

Ларс с облегчением бросил книгу на стол. Ну наконец-то!

— Зови.

— Только это, — Линд состроил пренебрежительную мину, — он на голову малость тронутый. Чушь понесет.

— С чего ты взял? — поинтересовался Ларс, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Да знаю я его. Может, сразу развернуть, а?

Придумал тоже — развернуть! А начальник, значит, будет дальше мучиться над скучной книжкой⁈ Не уж, лучше тронутый, но реальный проситель.

— Мы полиция! — назидательно сказал Ларс. — Мы обеспечиваем… — он скосил глаза на циркуляр «О полиции, ее назначении и установлении функций», — безопасность и надлежащий правовой порядок в общественном устроении.… Зови давай.

Констебль исчез. Ларс выпрямился, застегивая пуговицы кителя.

Мундир — великая вещь, даже если он не привычного серого цвета инфантерии. Цивильное платье излишне расслабляет военного человека, мундир же понукает размякшую волю к действию. Стоило Ларсу примерить пошитое по срочному заказу творение гёслингского портного, как тут же возникла непреодолимая потребность сбрить щетину и подстричься, что он и проделал.

Положение обязывает, как говорится.

Дверь отворилась. Через порог мимо Линда проник человечек. Низенький, щуплый: мизинцем зашибешь. Выбрался на середину комнаты, торопливо поклонился портрету короля Олафа на стене, потом ленсману.

— Добрый день, почтенный, — негромко сказал Ларс. — И какое же у тебя дело к полиции? Что стряслось?

Человечек поднял давно не стриженую голову. Маленькие, с косинкой, глазки подслеповато мигнули.

— Так что, ваша милость, — произнес он, вертя кепку. — Загуляла она.

— Кто загулял? — спросил Ларс.

— Милашка моя, — ответил проситель. — Красавица. Увели.

Он шмыгнул носом, словно собираясь пустить слезу.

— Э-э, — подал голос Линд, подпирающий дверной косяк. — Так я и знал. Опять старая песня! Поимей совесть, гере Тильсен! В прошлый раз тоже плакался, а она сама домой явилась.

— Так то ее два дня не было, милашки моей, — заволновался человечек. — А то неделю как не видно. Я извелся весь.

— Соскучился? — язвительно спросил Линд. — Не грусти, гере Тильсен, чай не съедят волки-то. Она у тебя и раньше загуливала. Скажешь, нет?

— Загуливала, — уныло подтвердил Тильсен. — Ну, ночь. Ну, две, по крайности, это когда я прошлый раз сюда приходил. Но чтоб так надолго…никогда!

— Ага, мы будем округу прочесывать, а она потом приплетется довольная, как из кабака. Нет уж, гере Тильсен, не будут мои парни искать твою дурищу!

И констебль, словно в подтверждение сказанного, стукнул по косяку ладонью. Человечек съежился.

Да что ж такое-то⁈ Ларс громко кашлянул, напоминая о своем присутствии. Спорщики умолкли. Ленсман выразительно посмотрел на Акселя. Тот смущенно улыбнулся и подул на ушибленную ладонь.

— Так, — четко проговорил Ларс, переводя взгляд на совершенно несчастного просителя, — вы, гере Тильсен, утверждаете, что кто-то похитил вашу… м-м-м…. подругу жизни?

Линд перестал дуть на руку и фыркнул. Тильсен замигал. Что за бред? Он сказал что-то смешное?

— Что такое, констебль? — сквозь зубы процедил Ларс. — Здесь что, ярмарочный балаган?

Аксель проговорил, едва сдерживая смешок:

— Никак нет… гере ленсман… не балаган. Только вы, гере ленсман, не так поняли. Гере Тильсен, он не подругу жизни утратил…. а, с позволения сказать… корову.

— Корову⁈

— Точно так, — подтвердил Линд, снова фыркая, — корову. И то сказать, ежели б у него свели подругу его дней и ночей — любезную фру Астрид, он бы так не убивался. Правда, гере Тильсен⁈

И констебль подмигнул совсем растерявшемуся крестьянину.

Ларс рассмеялся. Да уж, волноваться и говорить о корове, точно о женщине… Но ничего, когда о женщине, как о корове, — это гораздо хуже. Интересно, а как Тильсен отзывается об этой своей фру Астрид?

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Тильсен (вместе с женой, тремя детьми, коровой и прочей домашней живностью) обитает в деревне Альдбро, что лежит «тут поблизости — часа три на телеге». Корова Милашка отличается острыми рогами, большими надоями и, по выражению Линда, ' блудливостью мозгов и копыт'. А точнее — животина имеет привычку, освободившись от привязи, бродить по окрестностям день-другой, а после радостно являться на родимое подворье.

— Сначала-то мы ее в общее стадо пускали, — повествовал Тильсен, усевшись на скрипучий табурет, — а только стадо вечером домой, а она где-то шлендает. Пастухи умаялись ее отыскивать. Ладно, раз дело такое, стали на луг водить и привязывать. А тут моя пошла проверить, а ее и нет. Думали, к утру заявится. А и утро пришло, и день прошел, и вечер, а она где-то шляется. А тут еще как раз какие-то пришлые по округе шатались, ну я и подумал — сперли.

— И припер… пришел сюда, — встрял Линд, — и давай ныть: украли корову, украли корову. Спасите, помогите! Ну, парни погрузились в повозку и туда! День потеряли. А поутру глаза продрали: а она, зараза, стоит на лужке, траву жрет!

— А что за пришлые были? — Ларс решил пока пропустить мимо ушей фразу «продрали глаза». Интересно, чем парни занимались на самом деле: искали животину или надирались местным акевитом? Но это дело прошлое.

— Да так, какие-то, — легкомысленно отозвался констебль.

— Ясно, — сказал Ларс и добавил, обращаясь к Тильсену. — Ну, а теперь-то что?

— Ну так, — пробормотал фермер, почесав макушку, — почитай, неделю как нету, и деревенские никто не видел, чтобы она по округе шастала или в лесу. Да и еще…

Он замялся.

— Э-э, гере Тильсен, не мудри, — протянул Линд.

Ларс покосился на констебля. Тот сделал невинное лицо, смешно наморщил переносицу.

— Так что ж еще?

— Ну, — Тильсен заерзал на табурете, — не знаю, ваша милость, а только вроде как странная она стала.

— Кто⁈ Корова⁈ — заржал Линд.

— Ну да, — ответил Тильсен, с неожиданным раздражением воззрившись на насмешника, — она самая. С той поры, как с веревки отвязалась, с той и странная стала. То спокойная, а то взбесится, не ровен час кинется на кого. Целый день пасется, а пригонишь домой — молока только кошке. Вот я и мозгую: сглазил ее кто-то и украл.

— Я ж говорил, гере ленсман, — завопил Линд, — чушь понесет! Корова у него сбрендила! Сперли ее! Да еще сглазили! Да кому она нужна, твоя, тьфу, Милашка косорогая⁈

Нет, он, что, все время будет пререкаться⁈

— Умолкни, Линд, — велел Ларс. — А ты, Тильсен, будь добр, изложи все письменно.

— Извиняйте, ваша милость, — отозвался тот, — неграмотен.

— Но крестик-то поставить сможешь? Сможешь. Так, констебль Линд, садитесь и составляйте прошение. Что значит, не умеете? Научитесь!

Прошение наконец состряпали — Ларс раз пять украдкой заглядывал в инструкции, сверяясь, что да как. Констебль громко огласил сочинение Тильсену, тот покивал и поставил закорючку внизу. Затем фермер был спроважен с уверениями, что полиция примет все надлежащие меры к поиску пропажи и наказанию виновника.

Телега потерпевшего тронулась с места. Ларс потянулся, еще раз бросил взгляд на первую в его ленсманской жизни официальную бумагу. Да уж, великое дело — искать крестьянскую животину!

— А что, гере ленсман, — сказал Линд с зевотой в голосе, — не пора ли прерваться? Моя сестрица, поди, уже обед сготовила. Сейчас малый прибежит, притащит.

Малый — так Аксель звал своего племянника, белобрысого постреленка Кая.

— Да, пожалуй, — кивнул Ларс. — Скажи, констебль, что думаешь?

Он потряс бумажным листом.

— Чушь, — повторил Линд. — И если желаете знать мое мнение, то вы вовсе зазря велели писать эту самую жалобу. Нету бумаги, нету и дела. А теперь проверять придется.

И проверим. Все же какое-то занятие. От чтения Ларса уже воротило до невозможности.

— Корова-то пропала, — заметил он. — Привязанная.

— Детишки пошутили, — отозвался Линд. — В Альдбро могут.

— Может и так, — Ларс поднялся. — Вот что, констебль, надо бы туда съездить.

— Зачем⁈ — сдержанно возмутился тот. — Очень нужно ради коровы буераки считать! Да и ребята все при деле.

— Ребята при деле, а мы — нет. Мы и поедем. Осмотримся.

— Ладно, — покорился Линд. — Но только после обеда!

Отправились они ближе к вечеру, отяжелевшие от кушаний фру Магды и оттого несколько сонные, ленивые и не склонные к разговорам. Двигались без спешки.

Старая повозка, запряженная парой кобыл, была основным транспортом полиции. По должности ленсману полагался конь — серый жеребчик по кличке Воробей, но Ларс старательно оттягивал тот момент, когда придется забраться в седло. Наездником он был никудышным, и лошади это всегда чуяли. Вот и Воробей при первом знакомстве нагло фыркнул, принимая предложенную морковку.

Аксель правил лошадьми. Ларс сидел рядом и смотрел, как над скалами ползут пушистые серые облака. Неширокая дорога с глубокими впадинами-колеями шла частым сосновым бором. Прямые стволы, казалось, упирались прямо в небо, гордо раскинув щетинистые кроны. Пересвистывались синицы.

— Тишь какая, — заметил Ларс примерно через час. — И голоса человечьего не слышно.

— Тишь, — зевая, подтвердил Аксель. — Здесь еще ничего, люди ездят, вот дальше, за Альдбро — там редко-редко кто селится. Дикий край. Раньше, говорят, здесь торговая дорога была. Давно, еще при прапрадеде моем. Тогда богато жили, даже городские права имели. А после граница отодвинулась, тракт забросили, так что пустеет селение. Уезжают. Мои родители вот тоже в Гёслинг перебрались, когда Магда замуж вышла.

— И где тебе больше нравится?

— Знамо дело, в Гёслинге. Там народу больше, веселее. В городском саду танцы бывают, и книжная лавка есть, а в Альдбро книги и газеты только у учителя да еще у гере Йерде.

Ларс подивился про себя: уж кого-кого, а Линда было трудно подозревать в пристрастии к чтению. Казалось бы, простоватый парень.

— А те, что остались? Они как живут?

— Как живут? — Аксель снял фуражку и подставил ветру лицо. — Да как везде. Скотину разводят, землю ковыряют. Только мало ее земли-то. Камни кругом. Каждый лужок на счету. Вот и судятся…

— Судятся? — рассеянно проговорил ленсман.

— Ага, — отозвался Линд. — Альдбро с молодым бароном Дальвейгом. С полгода как сцепились. Вы с бароном познакомились? Нет еще? Ну, невелика потеря. Веселый господин, весь в отца. В «Гуся» зайдите, там все общество, он там часто в карты режется. Только старый-то барон, говорят, выигрывал часто, а гере Свейн больше пролетает.

Аксель улыбнулся с нескрываемым злорадством.

— А за что судятся? — уточнил Ларс.

— А за восточный сеттер. Там луга — загляденье! Трава сочная, густая. Отродясь наши были… ну, то есть местные…

Констебль замолчал, досадливо поморщился и причмокнул, понукая лошадей. Помолчали.

— Тепло, — сказал Ларс, стаскивая китель и ослабляя узел галстука. — На юге сейчас вовсю купаются.

Аксель воззрился на него с нескрываемым изумлением.

— Вы вот только не вздумайте в реку сунуться! — торопливо заявил он. — Сулвэлвен — это не озерцо, здесь водица ледяная, а течение бешеное. А то полез один такой в прошлом году, а мы с ребятами умаялись тело искать. А тоже не последний человек был: целый городской советник.

— Что же он, не знал про опасность?

— Да как не знал, коли здешний. По пьяни полез. А ведь не дурак был, и для города много чего доброго сделал. Только пил — жуть как пил! Через то и смерть принял.

— Многие пьют, — заметил Ларс, вспомнив свое состояние после вечеринки в Миллгаарде. — Ты ведь тоже не трезвенник.

— Пьют, да не все спиваются. — твердо сказал Аксель. — Меня батюшка наставлял: пей, сынок, только по праздникам да себя помни.

— А в Миллгаарде, значит, праздник был? — спросил Ларс, вспомнив, как констебль с кружкой в руке стоял на крыльце и громко считал звезды.

Аксель повернулся.

— Праздник, — с улыбкой подтвердил он. — Большой праздник.

Герсир деревни Нильс Блюмквист — жилистый мужчина лет сорока с обветренным грубым лицом — воткнул топор в наполовину обтесанную жердину и, не торопясь, подошел к нежданным гостям. Смотрел он прямо, но настороженно: словно ждал от визита какой-то неприятности. Впрочем, едва Аксель объяснил, что за дело привело нового ленсмана в Альдбро, герсир заметно успокоился.

— Стоило из-за болтуна в такую даль тащиться! — заметил он, проводя рукой по жесткому седоватому ежику волос. — Ты ж его знаешь, Аксель! Ну да ладно, что за беда! Прошу в дом, гере ленсман. Познакомимся!

Сказано это было приветливо, но без всякого угодничества. Видно, герсир был из той породы людей, у кого спина трудно гнется. Ларс такое поведение одобрял, а потому не стал отказываться от приглашения.

И вскоре понял, что знакомиться здесь принято основательно.

Блюмквист велел жене накрывать к ужину. Через десять минут на широком деревянном столе появились густой мясной суп, копченый окорок, сладкий козий сыр, варенье из клюквы и всяческие другие закуски. Ларс с беспокойством глядел на миски и тарелки. За последний месяц он растолстел, а если так пойдет и впредь, то, пожалуй, станет жирным, как праздничный гусь. Аксель же явно чувствовал себя как дома, даже помогал расставлять угощение и раскладывать ложки.

Герсир тем временем разослал сыновей за самыми почтенными жителями общины: пригласить для знакомства. Званые не замедлили явиться, и вскоре Ларсу представляли троих зажиточных фермеров, местного фельдшера и владельца лесопилки. Некоторые пришли с женами. Гости здоровались и чинно устраивались за столом, то и дело исподтишка поглядывая на ленсмана. Разговаривали вполголоса, и оттого тенор гере Блюмквиста казался особенно громким.

— А что ж это гере учитель не идет? — вопрошал он на крыльце Нильса-младшего, долговязого проворного подростка.

— Да нет его дома, — звонко докладывал сын.

— А ты в школе смотрел? — не унимался отец. — Нет⁈ Иди да посмотри!

Наконец расселись. Учителя так и не смогли отыскать, а для кого оставлено место по правую руку от герсира, Ларс не расслышал.

Блюмквист вышел и вернулся с объемистой бутылью, в которой плескалась мутная жидкость. Ларс обреченно вздохнул и переглянулся с Акселем.

— Праздник, — едва слышно прошептал тот, пряча улыбку.

Герсир еще раз громко поприветствовал ленсмана. Выпили. Затем Ларсу пришлось встать для ответного слова, желая процветания Альдбро, его добропорядочным жителям и хозяину гостеприимного дома. Краткая и не особо складная речь, однако, вызвала одобрение. Выпили и приступили к ужину. Гости начали поочередно предлагать тосты и здравицы, и акевит полился еще не рекой, но вполне окрепшим ручейком.

Так что когда в дверь постучали, Ларс не обратил внимания. Мало ли, явились припоздавшие гости, что такого.

— Добрый вечер! — произнесли почти в унисон два голоса.

Ларс поднял голову от тарелки.

Женщина, что стояла на пороге, спокойно глядя на застолье, отличалась от прочей компании, как отличается дикая птица, с ленивой плавностью чертящая круги в небе, от пестрого разноголосого собрания птичьего двора внизу.

Красива ли она была? Ларс затруднился бы сказать однозначно. Высокая и статная — несомненно, но черты лица лишены миловидности, крупноваты и чуть неправильны. Карие глаза смотрят прямо и пристально. Волосы светло-соломенного оттенка острижены невероятно коротко, практически по-мужски.

Темно-серое строгое платье, черная шаль, сколотая крупной брошью, черные кружевные перчатки. Но все это Ларс отметил почти мельком. Главное, от чего ленсману стало не по себе, заключалось в другом.

От женщины исходило почти осязаемое ощущение потаенной, дикой и тревожной силы. Глубокая, буро-красная от торфа вода, полная луна, крик совы в чащобе, черные ветви, что тянутся в небо…

Все эти бессвязные образы словно сами собой родились в голове Ларса за те короткие мгновения, что он пялился (иного слова и не подберешь) на незнакомку, не понимая, что, собственно, стряслось. Ни один человек в его жизни не производил на него такого впечатления чего-то нездешнего, почти чуждого.

— Прошу, прошу! — радушно возгласил Блюмквист. — Заждались мы!

Наваждение сгинуло. Собравшиеся радушно загудели, и тут Ларс наконец вспомнил про манеры: торопливо отложил вилку с недоеденным ломтем ветчины и поднялся на ноги.

— А это фру Геллерт, гере Иверсен, новый наш ленсман, — представил его Блюмквист.

— Лавранс Иверсен, — торопливо добавил Ларс. — Рад знакомству.

— Эдна Геллерт.

Женщина протянула Ларсу руку. За кружевом перчатки на запястье тускло блеснул серебром браслет. Ленсман поклонился и осторожно пожал тонкие пальцы так, как когда-то учили его в офицерском собрании. Вроде справился, подумал Ларс, и тут же внезапно обнаружил, что Аксель, до того сидевший рядом, куда-то сгинул вместе со своей тарелкой и стаканом. Стул по правую руку от Ларса был пуст, на скатерти ждал чистый столовый прибор.

— Фру Геллерт, прошу за стол! — возгласил Блюмквист, и Ларсу ничего не оставалось, как снова выдавать манеры и отодвинуть гостье стул.

Аксель, предатель, когда только успел смыться?

Женщина села. Ларс, слегка озадаченный, посмотрел вокруг и внезапно натолкнулся на острый, словно бритва, взгляд. Карие, столь же пристальные, как и у Эдны Геллерт, глаза смотрели из-за стекол очков внимательно и насмешливо, будто видели его насквозь.

Невысокий полноватый человек в строгом черном костюме занял место по правую руку от герсира. Где они встречались раньше?

— Кнуд Эйрик Йерде, — представился человек. — Музыкант.

Музыкант! Барабанщик, столь ловко отбивавший ритм на двери суда.

— Очень рад, — пробормотал Ларс, пожимая протянутую ладонь — неожиданно крепкую.

— Опоздавшему — штрафную! — выкрикнул кто-то.

Ничего себе здесь нравы! Еще бы даме предложили…

— И тост! — добавил Аксель. Ларс оглянулся: констебль, отселившись на другой край стола, уже неслабо напраздновался и вовсю наслаждался жизнью.

— Тост так тост, — невозмутимо согласился Кнуд Йерде. Он дождался, пока герсир наполнит его стакан акевитом (герсир не скупился и края видел четко), поправил очки на переносице и произнес с легкой улыбкой.

— Желаю вам, гере ленсман, на вашем важном поприще большей удачи, чем вашим предшественникам!