Судьба животных. О лошадях, апокалипсисе и живописи как пророчестве

VIII. Букинистический в Филадельфии. Встреча со странным мужчиной — может быть, ангелом (или демоном). Он знакомит нас с одной книжкой. Из-за этой книжки на горизонте нарисовался Д. Г. Лоуренс — и это проблема

С тех пор, как я увлекся — можно даже сказать, стал одержим — картиной Франца Марка, известной как «Судьба животных», прошло несколько лет; я оказался в дивном и угнетающем городе Филадельфия — и, роясь на полках букинистической лавки, случайно наткнулся на одну книжку. Мое внимание привлекла обложка. Там была цветная репродукция «Судьбы животных» и дальше название: «В созерцании Апокалипсиса: живопись Франца Марка и немецкий экспрессионизм». Автор книжки — некий исследователь по имени Фредерик С. Левин. Вышла она в Icon Editions, тогда это был импринт издательства Harper & Row.

Собираясь ее купить, я принес книжку владельцу букинистической лавочки в филадельфийском закоулке; тот на мгновение поднял глаза от блокнота, куда столбцом выписывал цифры. Он одарил меня взглядом поверх очков (его глаза были почти не видны за оправой) и торжественно кивнул. Мы не обменялись ни единым словом. От его жеста прямо-таки веяло торжественностью. Был ли тот человек пророком или же ангелом? Без понятия. Заметил ли он, что за книгу я покупаю? Тоже без понятия. Существовал ли вообще тот книжный? Пожалуй.

Тот кивок от мужчины в букинистическом — мужчины, который, быть может, был вовсе не человеком, а каким-нибудь небожителем или, возможно, существом подземного мира — демоном, как выражались раньше, — кем бы или чем бы тот ни был, его кивок произвел на меня впечатление, хотя вскоре я про все это забыл. «Славно, именно эта книга тебе и нужна», — вот что, как я думаю задним числом, значил этот кивок. Потом книжка еще больше года пылилась у меня на полке. Мы неизменно противимся той судьбе, которая нам предначертана. Вот и я тоже, противясь судьбе, ту книжку продолжал игнорировать. Затем как-то раз я без всякой причины снял ее с полки. И набрел на один пассаж.

В данном пассаже профессор Левин рассказывает, как страстно Франц Марк любил рисовать животных, в частности лошадей. Профессор упоминает такие картины Марка, как «Маленькие синие лошади» и «Большие синие лошади» (обе 1911 года), затем идут «Маленькие желтые лошади» 1912-го и — как пишет Левин, «в конце концов» — «Башня синих лошадей» 1913 года. «Башня» и впрямь является высшей точкой как в плане размышлений Марка про цвет и животных, так и в плане того, что Левин зовет «апокалиптическим» напряжением в творчестве Франца Марка вообще. И это апокалиптическое напряжение имеет какое-то отношение к животным. В этой связи Левин приводит цитату из Юнга, что «животные всегда символизируют душевную сферу человека, скрытую во мраке инстинктивной жизни организма».

Далее профессор Левин приводит цитату из Д. Г. Лоуренса, а конкретно — из причудливо-любопытной книжки, которую тот написал незадолго до смерти, — книжки под названием «Апокалипсис», посвященной, по всей видимости, Откровению Иоанна Богослова. И, кстати, нельзя не отметить, что «Апокалипсис» Лоуренса — книжка действительно исключительная. Во многом она паскудная и язвительная — как и все прочие книжки Д. Г. Лоуренса, по крайней мере в той или иной степени. Без хотя бы некоторой доли паскудства Лоуренс бы не был Лоуренсом. Такую вот цену платишь за чтение Лоуренса. Приходится терпеть желчь. Мириться с уродством. Стоит оно того? Это решайте сами.

Рассуждая, о чем вообще Откровение, Лоуренс говорит, что там все сводится к такой основной идее: «Слабые и ложно-смиренные сотрут всю мирскую власть, славу и богатство с лица земли — и потом будут править они, истинно-слабые». Подозреваю, что это краткое резюме Откровения — вообще-то достаточно точное. Если формулировать так, то есть на манер Лоуренса, — звучит не так уж и круто. Но вот за это, говорит Лоуренс, и выступает сегодня религия. Она выступает за власть ложного смирения. Поэтому отчасти цель Лоуренса в «Апокалипсисе» — открыть нам глаза, насколько мышление Иоанна Патмосского (который, предположительно, и написал Откровение) — отбито-злобное, убогое и полное ресентимента.

Но конкретный предмет интереса у профессора Левина в книжке Лоуренса — не в этом. Левина интересует, что у Лоуренса (отчасти в юнговском смысле) говорится о лошадях и о том, как лошади были всегда отражением различных томлений и сил в человеческой психике:

Именно такие вот символические данности, которые описывает в вышеприведенном пассаже Д. Г. Лоуренс, и сподвигли Франца Марка — по мысли Фредерика С. Левина — рисовать лошадей. Для Марка, как утверждает Левин, лошадь символизировала все то, чем «он не был, но стремился быть».

По сути, здесь профессор Левин заявляет, что Марк рисовал животных, в частности лошадей, потому что в некоем глубинном смысле хотел быть животным, а конкретнее — конем. Говоря иначе, хотел сам прожить ту чистоту действия и инстинкта, какой определено животное состояние. Может, ему хотелось сбросить оковы цивилизации и, подобно одной из своих желтых коров, ни с того ни с сего вприпрыжку пуститься себе вниз по склону.

В письме, которое Марк отправил Марии 12 апреля 1915 года, на что-то подобное он намекает и сам. «Дух современных эпох, — пишет он, — полон тщеславия из-за идеи прогресса и слишком противен тому искусству, о котором мы грезим». Противоядие к этому упивающемуся прогрессом тщеславию современности, как пишет Марии Марк, — это «инстинкт». «Конкретно я имею в виду, — говорит он в том же письме, — тот самый инстинкт, который от человеческого жизневосприятия увел меня к чувству „животности“, к „чистому животному“». И далее Марк в письме заявляет, что «животное „чувство жизни“ укрепило во мне все хорошее».

Звучит вполне в духе как юнговских рассуждений про скрытую и животную «сферу психики», так и Лоуренса, когда в своем «Апокалипсисе» тот пишет, что конь «блуждает по сумрачным подземным лугам души». Посему Фредерик С. Левин считает, что Марк вполне себе следует по стопам Юнга и Лоуренса, то есть желает отбросить в человеке все так называемое цивилизованное — а это, по правде, в своем роде недуг — и вернуться к чему-то «животному» и «первобытному» — а это, по правде, в своем роде здоровье.

Но есть в живописи Франца Марка одна составляющая, которая этой трактовке противится. Это абстракция. Для Марка абстракция в живописи была чем-то новым и многообещающим — чем-то, что могло зародиться лишь в лоне современного в-остальном-недужного мира. И после annus mirabilis 1910–1911 годов эта абстрактная составляющая в творчестве Марка не угасает, а крепнет. Взгляните, скажем, на полотно вроде «Синих лошадей» 1911 года (оно известно еще под названием «Большие синие лошади» — Die grossen blauen Pferde). Все полотно — сплошь основные цвета, что характерно для зрелой живописи Марка. Синие лошади. Красные холмы. На горизонте — мазок-другой желтого. В плане цвета картина бескомпромиссная. Но синие лошади переданы все еще с долей натурализма. Лошади, без сомнения, геометризируются, скругляются. Они балансируют на грани чистого геометризма. Но все-таки Марк приложил немало усилий, чтобы лошади по-прежнему были похожи на лошадей. У них лошадиные гривы и лошадиные морды. Картинная плоскость здесь такова, что у синих лошадей есть все необходимое им пространство, чтобы быть лошадьми.

Теперь сравните эту картину с «Конюшней» (1913-й). Пространства, чтобы быть лошадьми, на картине «Конюшня» у лошадей нет вообще. Здесь их разобрали на плоскости, конусы, лучи и прочие геометрические фигуры. Одно более-менее цельное и хорошо различимое лошадиное тело тут есть — в верхнем левом углу. Но и только. В остальном же лошади превратились в абстракцию.

Короче говоря, «Конюшни» — не анализ чего-то там инстинктивного. Это больше анализ геометрической реальности, которая, как правило, скрыта за органической реальностью живой лошади. Это, если так можно сказать, анализ реальности позади реальности. Тут изучаются основания — основания визуальные, структурные и психические. Это картина отнюдь не про лошадь как первобытного зверя, а про те первобытные силы, которые порождают, среди прочего, лошадей. Можно сказать, что именно эти глубинно-первобытные силы, эти лучи, линии и цветовые блоки — они-то и служат источником бытия всего сущего, становясь в том или ином случае оленем, лисицей, человеком или же лошадью.