Святые Бенгалии

Глава 8 Прабху Джагатбандху (Дахапада, Муршидабад)

Джагатбандху родился в, расположенной на берегу Ганга, деревне Дахапада района Муршидабад. Его отцом был Шри Динанатха Ньяяратна, а матерью — Шримати Бамасундари. По золотому сиянию тела, сверхъестественной красоте и необыкновенно сладостной манере поведения мальчика становилось совершенно очевидно, что он не был обыкновенным ребёнком, а скорее происходил из рода ангелов или являлся олицетворением божественности, снизошедшей на землю для выполнения воли небес. Поэтому, хотя мальчика звали Джагатбандху, местные жители звали его Джагат Сундара[142], Бандху Сундара (красивый друг) или Бандху Сонна (золотой друг). Астролог определили, что в его гороскопе пять планет находятся в одном доме; это указывало на то, что ребёнок станет сверхчеловеком и его влияние в сфере духовности и религии, как мессии или спасителя падших душ, распространится повсеместно.

Джагат в один год от роду лишился матери, а в возрасте семи лет у него умер отец. Вскоре после смерти матери малыша из Дахапады взял на воспитание его дядя Бхайравачандра Чакраварти в свой дом, находящийся в Говиндапуре. Дядина вдовая дочь Дигамбари Деви с большой заботой и любовью ухаживала за двоюродным братом.

Пока Джагат рос, его сверхчеловеческий характер проявлялся всё больше и больше. Во время игры в прятки соседские мальчишки с лёгкостью обнаруживали ангелочка по необыкновенному аромату его тела. Он отличался завидной храбростью. Смельчак приходил на берег реки Падмы, забирался в лодку и поднимал якорь. Лодку уносило сильным течением реки. Кто-нибудь из его товарищей по детским играм бежал к Дигамбари Деви и докладывал о случившемся. Она прибегала, стеная и плача. Затем кто-нибудь прыгал в реку, вплавь догонял лодку и причаливал её к берегу. Джагат часто играл в лесу со своими друзьями. Когда кто-нибудь из них говорил: «Джагат! Будь осторожен. Здесь под деревом чья-то нора. Возможно, в ней прячется кобра», — тогда он бесстрашно помещал свою ногу на отверстие в земле и стоял, как ни в чём не бывало.

Иногда Джагат с мальчишками приходил в места кремации и ложился там на одну из артхи[143]. Его друзья говорили ему: «Джагат! Что ты делаешь? Артхи осквернены». Но Джагат никого не слушал. По возвращении домой друзья рассказывали обо всём Дигамбари Деви. Она отчитывала воспитанника: «Джагат! Ты нечист. Тебе необходимо принять омовение перед тем, как войти в дом». На что он отвечал: «Диди[144]! Чистое или нечистое — это только концепция ума. Чего бы я ни коснулся, становится чистым». После таких слов Дигамбари Деви приходилось силой опрокидывать на упрямца ведро воды.

Через некоторое время Бхайравачандра построил новый дом, куда переехал со всей семьёй. Но он умерспустя семь месяцев, и бремя поддерживания семьи легло на плечи его двух сыновей Гопалачандры и Тариничарана.

Они соответствующим образом организовали образование двоюродного брата. В тринадцатилетнем возрасте для Джагата провели церемонию священного брахманского шнура. Это событие ознаменовало новые изменения в его жизни. Джагат, бывший до сих пор своенравным и резвым, внезапно стал серьёзным и важным. В мыслях, словах, делах и в соблюдении правил и предписаний шастр он походил на молодого риши. Он омывался три раза в день, совершал садхья-пуджу[145] утром и вечером, готовил сам для себя, строго соблюдал брахмачарью[146], ежедневно одевал чистые белые одежды, опускал глаза вниз во время ходьбы, почти не разговаривал, в школе сидел на последней скамье и всегда терялся в глубоких размышлениях. Иногда он выходил из дома и несколько часов сидел в уединённом месте в медитации. На ночь Дигамбари Деви укладывала его спать подле себя и время от времени, проверяя на месте ли он, касалась брата. Если его не было на кровати, она поднимала шум, крича: «Джагат! Джагат!» Его двоюродные братья и слуги соскакивали со своих постелей и бежали искать юного риши. В процессе поисков кто-нибудь из них кричал: «О! Я чувствую запах Джагата, исходящий с противоположной стороны пруда». Когда поисковая группа прибегала в указанное место, то находила его, сидящим в глубокой медитации. Однако ни у кого не хватало смелости потревожить медитирующего риши.

Теперь Джагата всегда видели в задумчивом и глубокомысленном настроении, так что, казалось, в его сердце теплилась божья искра, и он готовился сделать что-нибудь великое.

По окончании его образования в Брахманаканде Джагата отправили в Ранчи, где его брат Тариничаран занимал должность инспектора подоходного налога. Брат устроил Джагата в местную школу.

У Раябахудура Ракхала Бабу, соседа и друга Тариничарана, был ценный племенной жеребец, впавший в буйство. Он сбрасывал всех наездников, пытавшихся укротить его, и убегал прочь. Как-то Джагат услышал разговор Раябахадура с Тариничараном о строптивой лошади и громко объявил: «Я обуздаю коня». Тариничаран встревожился и предупредил смельчака: «Джагат! Зачем тебе бросать вызов? Жеребец действительно свирепый. Он сбил спесь с многих опытных всадников. Ты не должен даже подходить к нему близко!» Но Джагат заявил, рассмеявшись: «Дада[147]! Даже лев превратится в мышь, если окажется под моим контролем».

Как-то вечером Раябахадур, вернувшись из офиса, очень удивился, не увидев своего свирепого жеребца в стойле. Этим днём удивление испытал и Тариничаран, поскольку он по приходе домой не нашёл в нём Джагата. Кто-то сказал им, что видел Джагата верхом на коне. Как только они услышали эту новость, их беспокойству не было границ. «Тарини Бабу! Я не волнуюсь о жеребце. Он может вернуться или пропасть. Мне безразлично живой он или уже сдох. Но я сильно встревожен о твоём брате», — сетовал Раябахадур.

Оба соседа погрузились в беспокойство и с ожиданием вглядывались в даль дороги. Внезапно вдалеке они заметили злополучного жеребца, скачущего в клубах пыли по направлению к ним с бешенной скоростью. У Тариничарана сжалось сердце, и на лбу выступила испарина. Ему показалось, что конь уже сбросил Джагата, разбив его на куски, и теперь возвращается без наездника. Однако в следующий момент жеребец, быстрый, как молния, приблизился так, что можно было разглядеть на его спине всадника, и остановился возле ворот конюшни.

Джагат в одной руке держал уздечку, а во второй — хлыст. Его лицо покраснело и покрылось капельками пота. Он спрыгнул с коня и, остановившись перед Раябахадуром, с гордостью объявил: «Раябахадур! Твой жеребец усмирён и объезжен!» Этот случай предоставляет прекрасный пример удивительно сильной притягательности и необыкновенного обаяния Джагата, которые действовали не только на людей, но и на животных, и которые в его поздние годы обращали атеистов в теистов и грешников в праведников.

Одним днём, когда Тарини Бабу пришёл из офиса, он увидел Джагата, корчившегося от острой боли в желудке. Позвали доктора. Он поставил диагноз: пациенту дали яд, и предпринял соответствующие меры. Больной почувствовал себя лучше. В доме не было никого, кроме повара и слуги, причём первый уже сбежал. Слугу допросили с пристрастием, и он признался, что сговорился с поваром отравить Джагата, потому что они погрязли в воровстве, и его присутствие стало помехой.

Тариничаран хотел сдать слугу в полицию. Но Джагат сказал: «Дада! Средством от преступлений является не наказание, а раскаяние. Прости его, и он раскается». Тарини Бабу пощадил отравителя, но нашёл не совсем нормальным оставлять его в одном доме вместе с Джагатом. Он отправил брата к Голокамани, младшей сестре Дигамбари Деви, чей муж Прасаннакумар Лахиди был известным адвокатом в надежде, что в их доме ему обеспечат более надёжный присмотр. Лахиди Бабу определил Джагата в школу в Пабане.

С этого места началась его карьера великого святого и спасителя человечества. Искра, тлеющая в его сердце, воспылала огнём. Он мало интересовался получением образования, хотя успешно сдавал все экзамены. Однако сейчас для него обучение стало лишь формальностью, поскольку он уже достиг очень высокого уровня бхакти, который является вершиной любого образования. Сейчас он всегда совершенно терялся в мире бхавы и лилы. Ему с самого рождения нравился киртан, но теперь он стал сердцем и душой его жизни. Как только звуковые волны достигали его ушей даже с большого расстояния, он тут же начинал танцевать и терял внешнее сознание. Его тело дрожало, слёзы струились по щекам, из каждой поры кожи сочились капельки крови, и иногда полностью прекращалось дыхание.

Однажды он смотрел спектакль о Дхруве. Лишь только Дхрува начал петь: «Котхая падма палашалочана Хари — О! (О! Где лотосоокий Хари?)» — он задрожал и упал без памяти. На спектакле присутствовал известный доктор из Калькутты Чандрашекхара Кали. Сперва он определил состояние Джагата как эпилептический припадок, но затем после более внимательного обследования нашёл, что в его теле пропал пульс. Также прикосновение к якобы эпилептику возбудило в теле доктора саттвика-бхавы, и он ощутил в себе неуёмное желание танцевать и петь: «Харибол!»

Как-то Джагатбандху принимал омовение в реке Ичхамати и услышал пение пастухов: «Ара кабе декха хабо джугала рупа экашане! (О! Когда же я увижу божественную чету, сидящую вместе?)» Заслышав песню, он тот час же потерял сознание и свалился в реку. Люди, стоявшие рядом, выловили его из реки и положили на берегу. Он долго не приходил в сознание. Какой-то Бабаджи вайшнав сказал: «Он в бхава-мурчхе[148]. Давайте встанем вокруг него и будем воспевать Харинаму». Все запели, хлопая в ладоши: «Харибол! Харибол!» Джагатбандху открыл глаза, но ещё долгое время оставался охваченным бхавой.

Джагатбандху находился в состоянии божественного сумасшествия из-за своей необыкновенной преданности Харинаме. Он также нашёл себе сумасшедшего друга в Харане. Харна — это имя нового друга, однако все называли его Кшьяпа[149] Хараиа. Местных жителей крайне удивляла их дружба, поскольку с виду они были полной противоположностью друг другу в характере, внешности, в образе жизни и поведении, и почти во всём внешнем. Джагат отличался необыкновенной красотой, в Харана — уродством. Джагат олицетворял собой опрятность и чистоту, а Харана был всегда грязен. Джагат принимал омовение три раза день и носил белые одежды, выстиранные собственными руками до безупречной чистоты. Он даже не прикасался к чужой постели или ношенным вещам, а его друг одевался в тряпки, латанные лоскутьями от старой грязной одежды, которую он находил где попало, и по виду его чумазой наружности можно было понять, что тот никогда в жизни даже не притрагивался к воде. Он селился в заброшенных местах Пабаны, где находил какое-нибудь полуразрушенное строение. Из щелей в стенах этих развалюх даже днём шипело множество змей. Вся территория вокруг его жилища была захламлена старыми сломанными глиняными горшками, которые он собирал на разных помойках, в некоторых из них ещё оставались объедки испорченной, гниющей еды.

Джагат всё ещё находился в цветущей молодости, но возраст Харана не поддавался определению. Он помнил свадьбы бабушек и дедушек множества пожилых людей Пабаны. Люди называли его трикалгья[150] и вакшидха[151]. Что бы он ни сказал о каком-нибудь человеке, даже мимоходом, всегда сбывалось. Однако он отличался грубым поведением и речью, наполненной ругательствами, поэтому люди посещали его очень редко. Но подобно тому, как только ювелир знает ценность камня, Джагатбандху испытывал к нему большое уважение и любовь и с почтением обращался по имени Шива, а Харан в свою очередь ласково называл своего молодого друга Джага. Безупречно чистый и свежий, как только что распустившийся цветок, Джагатбандху часто приходил к нему и обнимал, несмотря на его грязное, уродливое и дурно пахнущее тело, так, как будто отшельник вечно принадлежал ему, и он любил его больше жизни. С любовью заключив его в свои объятия, Джагат говорил; «О! Шива». На что Харан от всей души отвечал: «О! Джага». Они продолжали повторять имена друг друга до тех пор, пока оба не погружались в према-самадхи. Даже в отсутствии Джаги Шива часто, подобно человеку, находящемуся под интоксикацией, стеная; «Джага! Джага!» Было очевидно, что он испытывал от этого процесса такое же удовольствие, как от взаимных объятий с ним. Харан довольно часто приходил в дом Прасаннакумара Лахиди, и Голокамани Деви сердечно кормила его. Как-то он, загадочно взглянув на неё, сказал: «Обрати внимание Диди! Джага не является обыкновенным человеческим существом. Джага — раджа, а мы все его праджа (подданные)». Также известно, что Джагатбандху как-то поведал своим наперсникам: «Шива — действительно настоящий Шива и Адвайтачарья в Гаура-лиле, живущий здесь под видом Харана со времён завершения развлечений Гауранги».

Когда Джагатбандху поселился в Пабане, он стал кумиром местной молодёжи. Молодых людей восхищала его красота, сверхъестественные сияние и аромат тела, высоко религиозный и строго дисциплинированный образ жизни, благочестие, духовность и любовь. Они испытывали сильное желание предаться его стопам, чтобы он руководил ими и сотворил из них подобие себе.

Джагатбандху лишь только ждал такой возможности. Он стал наставником молодёжи. Его наставления выглядели следующим образом:

Практикуйте брахмачарью и проповедуйте другим поступать также.

Что бы вы ни делали, делайте для Говинды, понимая, что Он есть причина всякой деятельности, а не вы.

Если во время практики дхармы[152] случаются какие-либо неприятности или несчастья, встречайте их смело и терпеливо, поскольку дхарма — это Кришна.

Не говорите о других плохо.

Не транжирьте время в бесполезной деятельности и пустых разговорах.

Вы можете делать или не делать что-нибудь ещё, но вы обязаны воспевать Харинаму. Харинама — это моя жизнь. Поддерживайте её Харинамой.

Другие могут практиковать или не практиковать Харинаму, но вы должны всегда, куда бы ни пошли, громко воспевать Харинаму так, чтобы слышали окружающие вас люди. Только слушая Харинаму, они могут достичь освобождения от Майи.

Наставления приносят плоды только в том случае, если сам наставник является олицетворением своих указаний. Могущественные наставления Джагатбандху, кто был живым примером своих слов, вскоре совершили беспримерные изменения в юношах Пабаны. Старшее поколение начало предчувствовать, что молодые люди могут отречься от мира, и они сами лишатся своих единственных надежд и какой-либо поддержки в старости. Они собрались вместе и вынесли решение срубить эту проблему под самый корень, убив Джагадбандху. Их дети узнали об этом и предупредили своего наставника. Услышав новость, он оставался серьёзным, не обеспокоенным и неподвижным, подобно Гималаям, но произнёс: «Много будет злодейских заговоров против этого тела, но никто не сможет его убить. Страдайте от насильников, но не совершайте насилия. Вы, возможно, тоже должны будете встретиться лицом к лицу с насилием, но не прячьтесь от страха в своих домах».

Джагатбандху обычно каждое утро, перед восходом солнца, гулял на свежем воздухе. В одну из таких прогулок какие-то негодяи напали на него сзади и стали безжалостно наносить удары. Избиение продолжалось до тех пор, пока он не упал на землю без сознания. Злодеи подумали, что их жертва убита, и скрылись, оставив Джагата одного в лесу. Его обнаружил сторож, возвращавшийся после ночного дежурства. Он пришёл к Лахиди Бабу и рассказал о происшествии, и тот вместе со своими людьми прибежал в лес. Они подняли пострадавшего и принесли в дом. Слухи о случившемся вскоре распространились в Пабане, подобно лесному пожару. В дом Лахиди Бабу стали стекаться толпы молодых людей, все буквально озверевшие от гнева. Как только Джагатбандху пришёл в себя, они пытались узнать у него имена напавших злодеев, но он молчал. В конце концов, уступив настойчивым вопрошателям, он попросил тетрадный лист и карандаш. Пока он писал, все с волнением вглядывались в слова на бумаге, ожидая увидеть имена злоумышленников. Но вместо имён там было написано обрывистыми буквами: «Я пришёл не для наказания, а для освобождения».

После этого происшествия в Пабану приехал Тарини Бабу и забрал брата в Ранчи. Там он устроил его в десятый класс английской школы. Но как Джагатбандху мог направить свой ум на учёбу и с какой целью, когда его постоянно грызли поедом мысли о спасении падших душ проповедью Харинамы. Побуждаемый этими раздумьями, одним днём он сбежал из Ранчи. Никто не знает, где и что он делал два следующих года. После двух лет он появился в Брахманаканде и начал миссию своей жизни — проповедь Харинамы со всей решимостью. Джагатбандху построил два ашрама, один в Брахманаканде, а другой в Вакчаре, неподалёку от первого.

Он также организовал семь групп киртана, в каждой были две мриданги и четыре пары каратал[153]. Все группы ежедневно устраивали шествие с воспеванием Святых Имён в семи различных частях города. Джагатбандху также принимал участие в одной из процессий. Иногда все группы собирались вместе и пели киртан непрерывно целые сутки. Большинство песен, исполняемых в киртанах, сочинял сам Джагатбандху. Важной частью шествий была Хари-лута[154]. В ней также участвовал сам Джагатбандху. Сперва он разбрасывал прасад, затем, войдя в состояние экстаза, кидал в толпу свои ручку, карандаш, трость, одежду, монеты, купюры и всё, что бы ни попадало под руку. Однажды, совершая Хари-луту, он с криком:

«Хари бол», — выбросил ситар[155], который, упав на землю, сломался. Джагатбандху дал владельцу ситара пару каратал, давая этим понять, что для киртана подходящими музыкальными инструментами являются именно они и мриданга. Он говорил, что мриданга — это сам Адвайтачарья, а караталы — Нитьянанда.

Однажды Джагатбадндху принял участие в нагара-киртане[156]. Навстречу шествию приближался восседавший на слоне Ванамали Рай, преданный раджа Тадаса, в сопровождении солдат, вооружённых пиками и ружьями. Ванамали Рай увидел в центре группы киртана необычайно красивого двадцатилетнего юношу с телом цвета золота, который пел и танцевал, проливая бесконечные потоки слёз. Раджа заинтересовался: кем бы мог быть этот золотой молодец, такой божественный и одновременно такой безумный от любви. Спустившись со слона и расспросив прохожих, Ванамали Рай узнал, что это тот самый Джагатбандху, о котором он уже много слышал от разных личностей. Затем он, проталкиваясь через толпу, обступившую золотого кумира, приблизился к нему и, упав на колени, взмолился: «Прабху! Я умоляю Вас хотя бы раз осветить мой дом пылью с Ваших лотосных стоп».

На следующий день к Джагатбандху прибыл Рагхунандана Госвами, сын раджа-гуру (духовного учителя) Ванамали Рая, и, предложив ему проехаться на слоне, доставил во дворец раджи. Как только Джагатбандху вошёл во дворец, Ванамали упал, распростёршись у его стоп. Затем он пригласил гостя в комнату, примыкающую к храму своего Тхакура Радхавинода, и закрыл двери. Раджа хотел как-то высказаться, но у него от внезапно набежавших слёз перехватило дыхание и только вырвалось: «Прабху!» Он не мог произнести больше ни слова, но его бхава сказала больше, чем можно выразить словами. Раджа всем своим видом показал, что он принимает Джагатбандху как своего господина, а сам занимает смиренное положение его слуги. Ответ Джагатбандху на царскую бхаву прозвучал также единственным словом: «Раджарши!», которое говорило, что хотя Ванамали Рай и является царём, но он в действительности подобен риши. С этого момента Джагадбандху стали называть Прабху Джагатбандху, а Ванамали Рая — Раджарши Ванамали Рай.

С тех пор Раджарши Ванамали Рай начала принимать советы Прабху Джагатбандху и выполнять его наставления. Согласно его совету, святой царь взял на себя ответственность за печать и распространение книг Рупы, Санатаны, Дживы и других Госвами. Даже в наши дни в библиотеках имеются бесчисленные работы Госвами, опубликованные Ванамали Раем.

Прежде, чем познакомиться с Прабху, Раджарши находился под влиянием Брахма Самаджа. Он считал, что Абсолют не имеет формы, и не верил в Шри Виграху (Божества) Господа. В его дворце служение Божествам Радхавинода являлось не более, чем рутиной, выполняемое пуджарием точно таким же образом, как это делал его отец, предыдущий пуджарий. В ежедневное служение Божествам входило предложение хукки (кальяна). У Радхавинода развилась привычка к курению с тех пор, как Ему поклонялся один преданный, заядлый курильщик, который перед тем, как вдохнуть дым табака самому, предлагал хукку Радхавиноду.

Однажды после предложения Божествам бхоги Джагатбандху сказал Ванамали Раю: «Пойдём насладимся итой курения кальяна Радхавинодом». Они прошли на зеранду храма и уселись там. Спустя некоторое время Джагатбандху прошептал: «Теперь слушай, Радхавинод курит. Можно ясно расслышать бульканье кальяна». По милости Джагатбандху раджа обрёл духовные органы слуха и несказанно изумился, услышав булькающие звуки. Слёзы любви и раскаянье за неверие в Шри Виграху покатились по его щекам, и он погрузился в бхава-самадхи.

С тех пор вера Ванамали Рая в Шри Виграху стала настолько крепкой, что даже едва заслышав чьи-нибудь слова, слегка подразумевающие, что Божества являются обычными статуями, он чувствовал сердечную боль.

Раджарши расценивал Джагатбандху и Радхавинода не отличными друг от друга и служил им обоим соответственно.

Джагатбандху начал свою миссию проповеди Харинамы вместе с фаридобадской общиной Буно, считавшейся самой униженной и попираемой в индийском обществе. Долгое время её члены терпели пренебрежение и дурное отношение своих соотечественников. Английские миссионеры хотели обратить их в христианство. Они уже установили день для проведения церковного обряда. В тот же самый день Джагатбандху организовал большое и помпезное шествие санкиртаны. Процессия двигалась, разрывая небо громоподобными звуками бесчисленных мриданг и каратал, приближаясь к поселению буновцев. Они стали присоединяться к санкиртане. Джагатбандху обнял их лидера Раджани Пашу, и они вдвоём начали танцевать, воспевая Святые Имена. Другие участники процессии также последовали примеру Джагатбандху, обнимая буновцев и танцуя вместе с ними. Совместное воспевание Святых Имён растопило сердца людей из общины Буно. Они отбросили идею обращения в христианство. Миссионерам пришлось вернуться разочарованными. Джагатбандху дал буновцам мриданги и караталы. Они собрались в большую группу киртана, и он включил их в свою процессию, относясь к ним и к своим людям одинаково.

Район Рамабаган в Калькутте населяли люди из касты Домас[157]. Джагатбандху часто наведывался туда, останавливаясь у своего преданного Тинкари. Он обучил жителей этого района киртану. В течение небольшого срока Рамабаган стал центром киртана в городе, а все люди, принадлежащие к касте Домас, стали преданными. Они поклонялись Джагатбандху как своему Бхагавану. Он также относился к ним с почтением и даже не колебался принимать пищу из их рук.

Постепенно личность Джагатбандху привлекла к себе один за другим семерых преданных, которые стали его главным помощниками в проповеди Харинамы. Рамадас Бабаджи, его ближайший спутник с самого отрочества, обычно был главным певцом в киртанах. Он отличатся глубиной голоса и бхавы. Как только он начинал киртан, на его теле проявлялись все саттвика-бхавы. Его раньше звали Радхика. Но Джагатбандху терял внешнее сознание, едва заслышав: «Радхика». Поэтому он называл его Шарика и позднее — Рамадас.

Атула Чампати, муж Дигамбари Деви, дочери Кширода Сундари, занимал пост директора школы в Аре района Патана. Он встретил Джагатбандху первый раз во время своей свадьбы и попал под его трансцендентное влияние, причём в своём сердце принял его как гуру. Позднее он отрёкся от мира, приняв образ жизни отшельника. Его часто можно было видеть на улицах Калькутты с сумой на плече, играющим на караталах и восклицающим: «Харибол! Харибол!». Поэтому горожане звали его Харибол Чампати. Он часто посещал район Рамабаган, где жили люди касты Домас.

Шри Девендранатха Чакравати также был директором средней школы и также попал в сети преданности к Джагатбандху, став его пылким последователем. Он, подобно Чампати, принял отречение от мира и стал бродить по городу, восклицая: «Джай Нитай! Джай Нйтай!» Вследствие чего был известен под именем Джай Нитай.

Подобным образом многие преданные попадали под влияние Джагатбандху и заряжались от него энергией проповеди Харинамы. Из них самой большой известностью пользовались Махендраджи, основатель сампрадаи Маханама, Рамешачандра Чакравати, Бакулала Вишваса, Махимадас и Навиначандра Враджаваси.

Последние дни Джагатбандху провёл в Гояле Чаматапали, неподалёку от Фаридапура, в ашраме, построенном им самим и получившим название «Шри Шридхама-Фаридапур-Шри Ангана». Во время проживания а Шри Ангане у него впервые стали появляться признаки бхавонмады[158]. Находясь в состоянии бхавонмады он часто до такой степени погружался в бхаву, что не осознавал своё тело. Он даже не понимал есть на нём одежда или нет, поэтому обычно оставался в чём мать родила. Переживая свою бхаву, он вёл себя, подобно младенцу, который полностью зависел от других. С 1902-го по 1918-ый, около шестнадцати лет и восьми месяцев, он хранил полное молчание. В течение этого периода его местом жительства была тёмная комната в Шри Ангане с дверью всегда закрытой изнутри на задвижку. Он не позволял, чтобы в этой комнате зажигали свет и не поддерживал никаких взаимоотношений с внешним миром. Его время на еду и сон было сведено до минимума. Джагатбандху оставил тело в 1921-ом году спустя два с половиной года, после того как он прервал обет молчания.

Что представлял собой Джагатбандху, и какой секрет заключался в его махамауна-лиле (длительном обете молчания)? На эти вопросы трудно найти ответ. Как-то он сказал: «Я подметальщик. Я пришёл, чтобы вымести мусор из людских сердец», — и ещё: «Я — Харинама, и ничего больше. Воспевая Харинаму, вы можете обладать мной и соединиться со мной». Его преданные верили в то, что он был совместным воплощением Гауранги Махапрабху и Прабху Нитьянанды, В образе Гауранги Шри Кришна исполнил Своё желание высшей расы[159], — расы, проистекающей от соприкосновения с Его красотой и сладостью, которой наслаждается через глаза премы (любви) только одна Радха. Кришна мог испытать это в Гамбхира-лиле как Гаура, поскольку Гаура — совместная инкарнация Кришны и Радхарани. Подобно этому в образе Джагатбандху Гаура удовлетворил Своё желание высшей расы, — расы, возникающей от соприкосновения с Его собственной красотой и сладостью, которой в совершенстве наслаждался Нитьянанда. Гаура мог насладиться Своей Гамбхира-лилой также и в Гояла Чаматапали как Джагатбандху, потому что Джагатбандху явил себя как совместное воплощение Гауранги и Нитьянанды.

В «Чайтанья Бхагавате» явлены слова Махапрабху, указывающие, что у Него будут ещё две инкарнации:

Последователи Джагатбандху считали, что он является одной из двух аватар, упомянутых в «Чайтанья Бхагавате», исходя из следующего подобия между ним и Гаурангор, которое проявлялось в золотом сияние их тел, в проповеди движения санкиртаны с целью освобождения падших душ, в необыкновенном смиренном состоянии ума, в котором они считали себя ниже травы, и в признании их обоих еще при жизни Богами, так что Джагатбандху даже называли Нава-Гаурангой.

Только из-за того, что люди принимали его за Гаурангу, Джагатбандху иногда приходилось пускаться на странные хитрости, чтобы скрыться от них. Как-то он решил принять омовение в Ганге в какой-то благоприятный день, когда Навадвипа была переполнена паломниками. Новость о том, что Нава-Гауранга прибыл в Навадвипу и они могут быть облагодетельствованы, получив его даршан, когда он придёт на берег Ганги, распространилась, подобно лесному пожару. Огромная толпа паломников собралась на пути, ведущему к месту омовения. Джагатбандху, так или иначе, узнал об этом и ночью покинул Навадвипу.

В другом случае во время отбытия Джагатбандху в Фаридапур тысячи людей, верящих в его божественность, пришли с целью получить даршан Бхагавана на рынок, через который он должен был пройти. Он попросил своих людей приготовить аратхи[160]затем лёг на них и накрылся покрывалом. Последователи Джагатбандху пронесли его через рынок под видом покойника, восклицая: «Харибол!»