Так они погибают

Глава семнадцатая

У меня были вопросы, которые я хотел задать Гэлли Лоуренс один на один, но полиция опередила меня. Я всегда считал, что полиции надо официально отдавать предпочтение, когда она оказывается первой на месте события. Поэтому и не стал съезжать с автострады, а поехал на юг через Санта-Монику.

В больницу в Пасифик Пойнт я приехал уже после четырех часов дня. Прошел мимо справочного бюро и направился прямо наверх, в 204-ю палату. Кровать Марио Тарантайна была пуста. На второй кровати лежал маленький мальчик и листал комикс.

Я еще раз проверил номер палаты и отправился по коридору в отделение медсестер. Старшая медсестра оторвалась от графика и посмотрела на меня своими пронзительными глазами:

— Время посещения прошло. Мы не сможем работать в больнице, если посетители не будут выполнять правила.

Вы совершенно правы, — согласился я. — А что, мистер Тарантайн отправился домой?

— Мистер кто?

— Тарантайн. из 204-й. Где он?

Ее маленькое заострившееся лицо выражало строгое порицание.

— Да, он действительно отправился домой. Вопреки указаниям своего доктора и вопреки своему состоянию, вчера вечером он переоделся в свою одежду и ушел из больницы. Надо думать, вы его друг?

— Я знаком с ним.

— Ну что же, вы можете передать ему наш разговор. Если у него возникнет рецидив болезни, это будет его вина. Мы не сможем нормально работать в больнице, если больные начнут своевольничать, — ее раздраженное ворчанье сопровождало меня и в коридоре.

Я проехал по городу до конца улицы Санедрес и запарковался перед бунгало миссис Тарантайн. Вечернее солнце, пробиваясь через лавровое дерево в садике перед домом, оставляло причудливые золотые фигуры на вытоптанной лужайке. Я постучал в стеклянную дверь и услышал мужской голос:

— Войдите.

Я повернул круглую ручку двери и попал прямо в небольшую полутемную гостиную. В помещении пахло специями, начищенными полами и увядшими цветами. Оштукатуренная стена напротив двери была почти целиком закрыта грубо нарисованной картиной, изображавшей четырехмачтовую шхуну под парусами. Над покоробившейся полочкой камина висел почерневший деревянный крест с поблекшим золотым распятием Христа.

Перед пустым камином сидел Марио Тарантайн, положив ноги на изношенную от времени, обитую мохером тахту, белая подушка подоткнута под его забинтованную голову.

— Опять вы? — единственное, что он произнес, когда увидел меня.

— Опять я. Сначала заехал в больницу. Как вы себя чувствуете?

— Теперь, когда у меня приличная еда, хорошо. Вы знаете, чем они пытались кормить меня в больнице? Куриным бульоном. Фруктовым салатом. Брынзой. — Его распухший рот выплевывал слова, как будто он мог чувствовать их вкус. — Разве я могу набраться сил от творога? Я только что отправил мать к мяснику, чтобы она принесла самый большой кусок для бифштекса, который там окажется. — Он болезненно улыбнулся, продемонстрировав, что передние зубы у него выбиты. — Что говорят?

— Вы имеете в виду — о вашем брате? Он продолжает действовать. Ваша посудина ушла в море, но, думаю, вы знаете об этом.

— «Королева ацтеков»? — Он подался ко мне, выставив вперед мощные плечи, старая тахта застонала под его весом. — Ушла куда?

— Может быть, в Мексику. Туда, куда подался Джо.

— Ради Христа! — Его черные глаза, посаженные как бы отдельно на разбитом лице, блуждали по комнате. Его взор задержался на позолоченной фигурке Христа над камином и поник. Он встал и двинулся ко мне. — Когда ушло судно? Откуда вы знаете, что его взял Джо?

— Я разговаривал с Гэлли. Она высадила его у бухты сегодня ранним утром, в четыре или пять часов. У Джо есть ключ от судна?

— Негодяй завладел моими ключами. Ваша машина с вами? Мне надо поехать туда.

— Я вас отвезу, если вы чувствуете, что сможете туда доехать.

— Чувствую себя достаточно крепким для этого. Постойте. Я надену башмаки. — Он засеменил из комнаты в носках и, возвращаясь, застучал башмаками, на нем оказалась также кожаная куртка. — Пошли.

Он заметил, что я разглядывал нарисованную на стене шхуну. Это была не литография, как мне показалось с первого взгляда, а настенная картина, нарисованная прямо на штукатурке, с обведенной вокруг нее черной рамкой. Цвета были слишком кричащими и смотрелись еще хуже из-за несуразного заката и освещенной его лучами застывшей воды. Мастерство живописи было так себе. И все же наклонившийся вперед корабль, казалось, двигался, это уже было нечто.

— Как вам нравится картина? — спросил Марио из открытой двери. — Ее в детстве нарисовал Джо. Ему хотелось стать художником. Очень жаль, что когда он вырос, превратился в настоящего подлеца.

Тут я заметил, что картина была подписана четким печатным шрифтом: «Джозеф Тарантайн, 1934 год». У нее было и название, возможно, списанное с календаря: «Когда приходит мой корабль».

Я вел машину по дороге вниз, в направлении окаймленного пальмами бульвара, который огибал морское побережье и доки. Марио указал мне путь к стоянке судов у основания волнореза, где я запарковался рядом с видавшим виды катером «Стар», закрепленным на трейлере. Резкий ветер с берега поднимал песок и перекидывал пригоршни брызг через бетонный волнорез. Под его защитой покачивались на якорных цепях различные суда, начиная от полузатопленных яликов до морских яхт длиной в семьдесят футов с мачтами, похожими на телефонные столбы.

Марио взглянул поверх ярко освещенной воды заливчика и громко простонал:

— Точно, она ушла. Он сбежал на моем судне. — Марио готов был заплакать.

Вслед за ним я поднялся по засыпанным песком ступенькам к серому одноэтажному зданию с вывеской «Ответственный по гавани». Дверь была закрыта. Окно позволяло увидеть, что контора пуста.

Старик в маленькой лодке с навесным мотором, пыхтя, подтягивал ее к причальной платформе внизу. Марио крикнул ему: — Где начальник?

Ответ старика заглушил ветер. Мы спустились по наклонному трапу на платформу, которая поднималась и опускалась вместе с прибоем.

— Где Шрайбер? — повторил Марио.

— Он уехал на катере береговой охраны, — объяснил старик. — Они получили радиограмму с рыболовецкого сейнера из Сан-Педро. — Он поднял навесной мотор над кормой и плюхнул его на пристань. — Какое-то судно наскочило на рифы возле Сэнчури. Они сказали, что, похоже, это судно гибнет. Что с вашим лицом, приятель?

— Не обращайте внимания, — Марио схватил старика выше локтя. — Вы расслышали название судна?

Старик отстранился.

— Не волнуйтесь, дружище. Спокойней. Рыболовецкий сейнер близко не подходил, название не могли прочитать. А что, у вас пропало судно?

— Вы угадали. — Марио торопливо повернулся ко мне: — Отвезите меня в Сэнчури! Отвезете? — Отвратительные ссадины вокруг его глаз ярко выделялись на фоне побледневшего лица.

— Не думаете ли вы, что вам лучше особенно не волноваться?

— Когда мое судно разваливается на рифах? Если вы не отвезете меня, я поеду на мотоцикле.

— Отвезу, — сказал я. — Это далеко?

— Меньше десяти миль. Поехали.

— Это ваше судно? — Вопрос старика прозвучал за нами, как писк чайки, и остался без ответа.

Мы молча мчались по прибрежной автостраде. Марио угрюмо сидел рядом со мной, уставившись на ободранные суставы своих рук, которые он время от времени нервно потирал. Он был похож на гладиатора со своей забинтованной головой и поврежденными латинскими чертами лица. Я надеялся, что он не потеряет сознание в моем присутствии.

— Кто измолотил вас, Марио? — спросил я через некоторое время.

Он ответил не сразу. А когда заговорил, в голосе звучал еле сдерживаемый гнев:

— Их было трое. Двое держали меня, а третий бил. Кто они такие, это мое дело. Я займусь ими лично, поодиночке.

Он запустил руку в карман пиджака и вынул оттуда тускло сверкнувший предмет. Я оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на него. Это был обработанный металлический брусок из алюминия, примерно пяти дюймов длиной, с четырьмя круглыми отверстиями для пальцев и обмотанной лентой рукояткой. Марио надел кастет на пальцы и шмякнул своей вооруженной правой рукой по открытой ладони левой.

— Я займусь ими лично, — пригрозил он вполголоса.

— Спрячьте это, — сказал я. — Ношение таких кастетов — уголовное преступление. Где вы это достали?

— В один прекрасный день отнял у клиента. Когда-то я был барменом в городе. — Он поцеловал край металла и опять положил его в карман. — Думал, когда-нибудь пригодится. И рад, что сохранил его.

— Вы попадете в еще большую передрягу. Марио, почему они вас избили?

— По вине моего негодного братца, — ответил он. — В пятницу вечером он улизнул и сделал меня козлом отпущения. Они думали, что я с ним заодно. Он даже не предупредил меня заранее. Они заявились на борт «Королевы» среди ночи и стащили меня с кровати. Я не мог справиться с троими.

— Это случилось в ту ночь, когда вы с Джо вернулись из Энсеньяды?

Он с подозрением посмотрел на меня.

— Что такое в отношении Энсеньяды? Мы с Джо отправились из Каталины на рыбалку, на четверг и пятницу. На ночь мы бросили якорь около острова.

— Что-нибудь поймали?

— Ни черта. И все же, что там в отношении Энсеньяды?

— Слышал, что у Доузера имеется мексиканское отделение. Ваша преданность Доузеру впечатляет, особенно после того, как он разукрасил ваше лицо.

— Не знаю никакого Доузера, — ответил он неубедительно. — Вы не представитель казначейства страны?

— Нет, не представитель. Я вам сказал, что я частный детектив.

— В чем здесь заключается ваша роль? Вы сказали, что разговаривали с Гэлли, вы, должно быть, отыскали ее.

— Ваш брат долбанул меня вчера. Это беспокоит меня, как ни странно. — Но на самом деле мне не давал покоя убитый Кит Дэллинг.

— Я одолжу вам свой кастет, когда покончу свои дела с ними, — сказал он. — На следующем перекрестке поворачивайте вниз.

Дорога серпантином извивалась по высокому плоскогорью и подходила к оконечности морского утеса. У края утеса раскинулась эвкалиптовая роща с гладкими розовыми стволами, похожими на очищенную рыбу. Деревья прижимались друг к другу под ветром. Среди деревьев разбросаны столики для туристов, когда-то красного дерева, ныне ободранные. Марио побежал по тропинке к краю отвесной скалы, и я последовал за ним. Через деревья просвечивала вода, такая же блестящая, как ртуть, а дальше, в полумиле от берега, был виден серый катер береговой охраны. Он шел к северу, в направлении Пасифик Пойнт.

Тропа заканчивалась покосившимся деревянным забором, за которым находилась отвесная скала. Сотней футов ниже набегавшие волны разбивались о каменную преграду. Марио наклонился над забором, вглядываясь вниз.

Там, где прибой рождал больше всего пены, возле торчащих черных базальтовых рифов, застряло наполовину опрокинутое судно. Волны одна за другой ударяли в его борта и почти целиком погрузили в воду, покрывая пенистыми потоками накренившуюся палубу. Судно перекатывалось от этих ударов, его разбитый остов сидел на рифах, спасательные шлюпки болтались, как обломанные крылья. Разрушение было полным.

Туловище Марио съежилось от жалости к судну. Не было необходимости спрашивать о его принадлежности. Марио застонал, когда прибой накатил на него. Его лицо было более мокрым, чем оно могло бы стать от долетавших брызг.

— Хотелось бы знать, что случилось с Джо, — сказал я.

— Мерзавец разбил мое судно. Надеюсь, он утонул.

Над водой, с севера на юг, пролетел баклан, похожий на заостренную черную душу, направляющуюся в ад. Марио следил за ним, пока тот не скрылся из виду.