Тайна за семью печатями, или… Новые невероятные приключения Брыся и его друзей

Глава 34. Удар

Раннее июльское утро на пустыре — сплошное удовольствие для неспешной и обстоятельной прогулки. Кроме юрких мышек в росистой траве — ни-ко-го! Хозяин даже поводок отстёгивает, позволяя питомцу побегать на воле — хоть какая-то компенсация за подъём ни свет ни заря. Конечно, было бы гораздо веселее посостязаться с кем-нибудь в силе и мощи, но… приходится довольствоваться малым. Правда, сегодня прогулка обещала быть интересной, ведь она превратилась в игру «Ну-ка, отыщи!», а это очень увлекательно. Особенно, когда нужно найти вещь, закопанную кем-то другим, и неизвестно, чем и кем она пахнет.

Хозяин с удивлением наблюдал, как питомец, уткнувшись носом в землю, ринулся изучать пустырь, словно гулял здесь впервые. Обычно пёс не торопясь обследовал сначала спортивную площадку, а потом заросли бурьяна, оставляя «записки» для тех, кто выйдет после него. А тут — как с цепи сорвался. Кажется, даже забыл, для чего его сюда привели. Впрочем, ротвейлер был явно занят делом, а потому можно было расслабиться и досмотреть фильм на смартфоне.

Фильм, как и время прогулки, закончились раньше, чем ротвейлер смог выполнить данное серо-белому коту обещание. Однако имелся и положительный момент — он обследовал почти половину пустыря и нашёл кучу полезных вещей: старый башмак, порванный мяч, сломанную куклу, отличную косточку (видимо, зарытую какой-нибудь дворняжкой), тряпку, когда-то бывшую штанами, и много чего ещё, что пригодится для игры. Наверняка завтра, когда он продолжит поиски, обнаружатся и другие приятные сюрпризы. И среди них уж точно будет обувная коробка с таинственными пузырьками.

Но… с каждой утренней прогулкой количество находок росло, пополняясь в основном сломанными, а иногда и совершенно целыми детскими игрушками, стоптанными ботинками и даже осколками виниловых грампластинок, а вот коробка с эликсирами юного химика как в воду канула…

***

Книга была старая, изданная ещё к 40-летию Великой Победы, а потому выяснить историю появления в ней фотографии двух собак-диверсантов на первый взгляд казалось совершенно невыполнимой задачей. Но, как говорится, кто ищет — тот найдёт. И в конце длинной цепочки поисков в издательствах и архивах в руках обоих семейств (Сашиного и следователя Петрова) оказался адрес бывшего партизана.

— Мы снова едем в Белоруссию? — в мальчике с новой силой вспыхнула надежда.

— Даже не знаю… — в сомнении протянула мама Лина. — Если он жив, то ему уже за 90…

Николай Павлович был настроен более решительно.

— Едем! — сказал он, и все (за исключением Сергея Анатольевича, который не смог оставить службу) стали собираться в дорогу.

Брысь, разочарованный неудачами ротвейлера, попросил того не сдаваться и продолжать раскопки. А сам попрощался с друзьями и его сиятельством, забрался в сумку-переноску, спихнув её с полки в прихожей на пол, и стал караулить момент отъезда, чтобы никому и в голову не пришло оставить его дома под наблюдением бабушки Александры Сергеевны…

На этот раз путь лежал в столицу Республики Беларусь — город-герой Минск. Номер городского телефона, который удалось раздобыть в адресном бюро, выдавал лишь длинные гудки, поэтому пришлось идти без предварительной договорённости.

— А вдруг старичок давно переехал? А вдруг никого нет дома? А вдруг он лежит в больнице? А вдруг он уехал на дачу, ведь сейчас лето? — Саша засыпал родителей вопросами, но вразумительных ответов не получал. Любое из предположений могло оказаться верным.

Подъезд дома (четырёхэтажного, судя по монументальной архитектуре — построенного ещё в 1950-х годах), как и следовало ожидать, имел кодовый замок. На сигнал домофона никто не отозвался. Скорее всего, в квартире действительно было пусто.

— Вы к кому? — подошедшая старушка с любопытством оглядела Лину, державшую букет роз, Николая Павловича — с большим тортом в руках, Сашу — с рюкзачком за спиной и особенно пристально — кошачью сумку-переноску.

— Мы в 10-ю квартиру, — после лёгкой заминки ответила Лина (называть фамилию старого партизана она не стала, испугавшись, что может прозвучать ответ, который их всех сразу огорчит и лишит надежды).

— К Егорычу? — удивилась старушка, и все заулыбались — как минимум адрес у них правильный.

— Да, к Василию Егоровичу. Правда, мы ему не дозвонились, приехали наобум, — затараторила Лина.

— Так и не дозвонитесь, он никогда трубку не снимает. Говорит, кому очень надо, тот не поленится и в гости придёт.

— Так он в городе, не на даче? — обрадованно спросил Саша.

Старушка посмотрела на мальчика так, словно он сморозил глупость.

— Уж какая дача в его-то годы! 95 вот-вот стукнет. — И она снова с любопытством уставилась на сумку-переноску. — А что это вы с котом к нему? Или не с кем было оставить?

— Не с кем, — лаконично ответил Николай Павлович. — А на домофон он тоже не отвечает? Тем, кто не поленился и в гости пришёл?

— Ответит, только раза с третьего-четвёртого. Кто его навещает, те знают. Ходит медленно, коридор в квартире длинный, вот и ждите, коль он вам очень нужен. А то хотите, со мной в подъезд заходите, только потом около его двери всё равно долго стоять придётся.

— А звонить сколько раз? — поинтересовался Саша.

Лина тут же пояснила:

— В смысле, он хорошо слышит?

Старушка поджала морщинистые губы и ответила довольно сухо:

— Слышит так, как все мы в его возрасте слышать будем, если доживём!

В подъезде она так же сухо сказала:

— Вам на третий этаж. Лифта нет.

А сама остановилась около почтовых ящиков.

Дверь в квартиру «Егорыча» была довольно новая, обитая тёмно-коричневым дерматином, видимо, у ветерана имелись заботливые родственники. Трель звонка гулко отозвалась по ту сторону, и визитёры приготовились ждать. Однако, вопреки предупреждению старушки, щелчки открываемого замка послышались сразу же, Николай Павлович ещё и руку от звонка не успел отдёрнуть. Вероятно, хозяин квартиры направился открывать, как только сработал домофон, и того времени, которое Сашино семейство потратило на разговор со старушкой и подъём на третий этаж, хватило, чтобы он дошёл до цели.

— Здравствуйте! — хором воскликнули Саша и его родители, едва образовалась щель, ограниченная дверной цепочкой.

Наконец, дверь открылась совсем, и перед Сашиным семейством возник высокой худой старик в очках, с косматыми седыми бровями и белоснежной шевелюрой, возможно, и не такой густой, как в былые годы, но пока целиком покрывающей голову. Николай Павлович даже застеснялся своей проплешины на макушке, появившейся у него лет пять назад.

— И вам здравствуйте, — Василий Егорович с удивлением оглядел визитёров, сдвинув очки на кончик носа и слегка наклонив голову. Одет он был совершенно не по-домашнему — в белую рубашку с широким бордовым галстуком, тёмно-серый жилет и такого же цвета брюки. И только стоптанные тапочки нарушали официальность его облика.

Взгляд старика скользнул по букету, коробке с тортом и остановился на сумке-переноске.

— Кот тоже в подарок? — в голосе Василия Егоровича, слегка шамкающем, но ещё полном силы, прозвучало неподдельное изумление и даже некоторая опаска.

— Нет-нет, что вы! — заторопился с объяснениями Саша. — Кот мой, он с нами, он наш. Мы все к вам!

— Насовсем? — строго спросил старик, и только очень внимательное ухо (например, Брыся) расслышало в его тоне шутливое лукавство.

Саша растерялся и уступил продолжение разговора маме.

— Мы приехали из города Пушкина по очень деликатному вопросу, — произнесла Лина и протянула розы: — Это вам.

— Ваза на кухне. Тапочки на полу. Дверь захлопните, — отрывисто проговорил Василий Егорович и, повернувшись, шаркающими шагами направился вглубь квартиры.

Николай Павлович выразительно приподнял брови и сказал шёпотом:

— Суровый дядя.

Кухня была чистенькая, но крошечная, что резко контрастировало с длинным просторным коридором. Большую её часть занимал холодильник. Маленький квадратный столик у окна (к счастью открытого настежь, что добавляло комнате немного объёма), табуретка, газовая плита с колонкой, белый в синий цветочек кухонный шкаф, такой же весёлой расцветки навесная полка над ним и белая чугунная раковина в углу — вот и всё, что поместилось на шести (вряд ли больше) квадратных метрах.

Старик молча указал на стеклянную вазу, стоявшую на навесной полке, так что Николаю Павловичу понадобилась табуретка, чтобы её достать. Так же молча наполнил водой чайник и зажёг конфорку.

— Деликатный вопрос будем обсуждать в зале, — сказал он оробевшим от не слишком приветливого тона гостям и снова зашаркал по коридору.

Сначала Саша подумал, что «залом» хозяин квартиры называет то, что они у себя именуют «гостиной», однако ошибся. Это действительно был зал. Огромный, с лепниной по потолку и тремя высокими окнами. Сверху свисала запылившаяся хрустальная люстра, что было не мудрено, с учётом того, как сложно было до неё добраться — тут обычной стремянки не хватит. Мебель тоже была старинная, тяжёлая, дубовая. В сочетании с вытертым бордовым ковром на полу обстановка очень подходила этой комнате — от каждого предмета веяло надёжностью и тайными знаниями, которыми бы они поделились, если бы умели говорить.

— Чашки и блюдца, — Василий Егорович указал на сервант, и Лина с благоговением открыла резную створку.

Хозяин достал из нижней части серванта льняную желтоватую скатерть и протянул Саше:

— Стели на стол, сынок.

«Сынок», произнесённое уже гораздо мягче, чем все предыдущие слова и фразы, подействовало на гостей ободряюще.

На кухне засвистел чайник, и Василий Егорович отправил за ним Сашиного папу, крикнув в удаляющуюся спину:

— В холодильнике сметана для кота.

Проголодавшийся Брысь тут же приступил к угощению, пока остальные усаживались за большой круглый стол, на котором уже красовалась ваза с розами и торт на фарфоровой тарелке.

— Сынок, принеси-ка мне кружку из кухни, около раковины стоит, — снова обратился Василий Егорович к Саше.

Кружка была эмалированная и такая старая, что пожелтевшая эмаль во многих местах отколупнулась.

— Из неё чай вкусней, — пояснил хозяин, неторопливо прихлёбывая и поглядывая на гостей всё-так же поверх очков. Преклонный возраст высветлил глаза до блёкло-голубого цвета, но взгляд оставил молодым и цепким.

Заметив, как Саша, быстро допив чай и разделавшись со своим куском бисквита, ёрзает на стуле, Василий Егорович наконец спросил:

— Так что у вас ко мне за дело?

Николай Павлович посмотрел на сынишку, и тот метнулся в прихожую, где оставил свой рюкзачок, в котором лежала книга с фотографией. Брысь вскочил на колени к маме Лине и впился глазами в лицо старика.

Подвинув очки ближе к переносице, Василий Егорович коротко взглянул на снимок и закрыл книгу. Затем вернул очки на кончик носа и снова обвёл гостей блёкло-голубыми, слегка увлажнившимися глазами.

— Хорошие были собаки. Умные и отважные. Весь отряд горевал, когда они погибли…