Глава 35. Рассказ бывшего партизана

— Мы звали их Красавица и Мухтар. Неразлучная была парочка, — продолжал Василий Егорович, словно и не заметив, как вздрогнули его гости (включая кота), когда он сказал про гибель собак.

Саше и Лине на глаза навернулись слёзы, Николай Павлович нахмурился, стараясь не расклеиваться при сынишке. Конечно, они с женой готовили себя и старались подготовить Сашу к тому, что их любимый питомец может и не вернуться из проклятого военного прошлого, как и последовавшая за ним Альма. И всё-таки… Всё-таки каждый из них лелеял в душе надежду, что их весёлый, простодушный гигант, обожающий свою красную утку из латекса и не оставивший в нетронутом состоянии ни одного предмета мебели в квартире, снова будет радостно встречать их в тесной прихожей, подпрыгивая чуть не до потолка и облизывая им лица и руки. И будет складывать уши треугольником, принимая виноватый вид, даже когда вина за что-нибудь разбитое или сломанное целиком и полностью лежала на котах.

Сейчас эта надежда отмирала по кусочкам, то вселяя на миг веру в то, что вовсе не о Мартине и Альме ведёт речь старый партизан, то безжалостно отнимая её…

— Ошейники у них были особенные, не как у остальных собак, какие к нашему лагерю прибились. Из хорошей кожи. У Красавицы так ещё и с золотыми звёздочками-заклёпками.

Саша не удержался и охнул, однако Василий Егорович, погрузившийся в воспоминания, не заметил и этого. Не задал он и вопроса, почему вдруг семью, так неожиданно заявившуюся к нему, интересует столь давняя история. А если бы задал, то услышал бы заготовленный ответ, что Николай Павлович пишет книгу о собаках, участвовавших в Великой Отечественной войне, и собирает для неё любой подходящий материал.

— Мне было почти пятнадцать, когда война началась. Как раз приехал на летние каникулы к бабушке в село, что недалеко от польской границы, а родители с младшей сестрёнкой Зиночкой тут в Минске оставались. Зинушке тридцатого мая пять годочков исполнилось… А 22 июня их не стало. Погибли под бомбами…

Василий Егорович замолчал, потом тяжело поднялся и прошаркал к книжному шкафу. Открыв стеклянную дверцу, долго смотрел на корешки, затем зацепил один крючковатым пальцем, вытащил и так же медленно вернулся к столу. Принесённая книга оказалась пухлым фотоальбомом. Старик перелистнул страницы с приклеенными к ним карточками почти до самого конца альбома и положил его перед гостями.

— Вот они.

Лина, Николай Павлович и Саша были уверены, что увидят погибшую семью Василия Егоровича, но увидели… сложенную вчетверо пожелтевшую газетную страницу, и первое, что бросалось в глаза, — фотография, та самая, что была в привезённой ими книге. Только на газетном снимке собаки были помельче, а вот окружающих деталей побольше. В издательстве главных героев укрупнили, убрав всё «лишнее» — сидящих чуть в отдалении на заднем плане двух белых пуделей и двух чёрных лохматых котов. Причём стало видно, что сидят животные на снегу. Видимо, поэтому и убрали пуделей, они почти сливались с окружающим пейзажем и заметить их можно было только приглядевшись, да и то благодаря котам, которые тесно прижимались к своим друзьям.

Василий Егорович провёл по ним указательным пальцем, будто погладил.

— Цирковые, — в голосе старика прозвучала нежность. — Развлекали нас с самого первого дня и до вот этого последнего.

— Они тоже погибли? — жалостливо спросила Лина.

— Нет. Их в тот день самолётом забрали вместе с дрессировщицей и Андрюшкой, цирковым мальчонкой, он заболел сильно, думали, помрёт…

Саша, потихоньку хлюпавший носом, отвлёкся от своих горьких мыслей.

— Каким самолётом? Вы же в партизанском отряде были?

— В партизанском. Сначала маленьком. Но потом многие красноармейцы, что в первые дни в окружение попали, к нам прибились. Постепенно и связь с «большой землёй» наладили. Задания иногда оттуда получали. Пару раз и самолёт к нам присылали: нам — продукты, одежду, боеприпасы, обратно — тяжёлых раненых. На самом первом корреспондент газеты прилетал — статью о партизанах писать. Фотографировал много. Заодно и собак, очень они ему приглянулись. Особенно эта парочка. Это он попросил им боевые вьюки надеть, в которых они на операции ходили. Мол, и попозировать, и опытом с другими поделиться. Всё спрашивал, какой процент собак с таких заданий возвращается. Дались ему эти проценты… Как накаркал… В тот же день всё и случилось… — старик прижал к глазам ладони, сморщенные, с припухшими косточками суставов и желтоватыми, словно задубевшими от почтенного возраста ногтями. Как будто не хотел, чтобы гости увидели его слёзы. Для него всё, что он рассказывал, не покрылось пылью времени, не обросло новой кожей, как рана при выздоровлении. Для него это было не десятки лет назад, а вчера…

— Простите нас, — с раскаянием произнесла Лина, видя, как тяжело даются старику воспоминания.

А Николай Павлович виновато спросил, намекая на парадно-выходной вид хозяина квартиры:

— Вы, наверное, куда-то собирались, а мы вас задержали.

— Собирался, — отняв ладони от лица, суховато ответил Василий Егорович. — Туда, куда уж давно пора. Каждый день при параде встречаю, а она всё не идёт.

Саша простодушно похлопал глазами:

— Кто не идёт?

Лина и Николай Павлович смутились, поняв, кого имел в виду старик.

— Смерть не идёт, — спокойно ответил Василий Егорович. — Забыла про меня совсем.

— Ну что вы такое говорите! — воскликнула Лина. — Живите 100 лет! — И опять смутилась, осознав, что и до сотого юбилея хозяину квартиры осталось не так уж много…

Брысь, которому не понравился поворот беседы, спрыгнул с колен Лины и, перейдя к Василию Егоровичу, устроился на коленях ветерана. Ему хотелось, чтобы бывший партизан вернулся к рассказу.

Василий Егорович погладил кота.

— Те такие же шелковистые были, только ваш гладкий, а цирковые лохматые. Дрессировщице причёсывать их было некогда, так шерсть постепенно в такие колтуны свалялась, что разве что на лысо остричь их оставалось. Имена у них были чудные — Арчибальд и Роланд. Это если полностью. А коротко — Альф и Рол. И пуделей смешно звали — Ювенталий и Галентин. Юв и Гал, значит. Я ведь в отряде-то через них оказался.

Старик заглянул в свою кружку и выразительно постучал ею по столу.

— Организуй-ка нам ещё горячего чайку, сынок, — обратился он к Саше, и мальчик схватил чайник.

— Только чур без меня ничего не рассказывайте! — потребовал он.

Когда чашки снова наполнились дымящимся напитком, Василий Егорович, не притронувшись к своей кружке, продолжил:

— Фашисты, как только село взяли, так сразу с арестов начали. По каждому двору прошлись, каждый амбар проверили. А я в свои неполные пятнадцать был уже высоким и крепким, и на лето остриженным, так что показался им, наверное, переодетым красноармейцем. Вот и схватили меня до кучи. Сначала арестованных в церкви разместили. И там рядом со мной один из цирковых оказался. Их труппа накануне представление в селе давала, ну и застряла… Он в бедро был тяжело ранен, крови много вытекло, сознание терял часто. А как в себя приходил, так меня старался ободрить и других пленных поддержать, фокусы нам показывал…

Василий Егорович замолчал, вспомнив, что гости приехали с конкретным вопросом о собаках.

— Это я к чему рассказываю. Собаки нам помогли выбраться. И коты эти цирковые. Они охранников отвлекли….

Старик с некоторым раскаянием посмотрел на своих слушателей.

— Опять меня в сторону унесло… Я к чему про цирковых-то. Командир наш поручил их дрессировщице Виолетте выучить собак для диверсий. Красавица и Мухтар показали себя в этом деле самыми смышлёными. А ещё они спасли того самого фокусника. Если бы не они, лишился бы он ноги, а скорее всего, и жизни…


***

В помощь Валентине старший лейтенант выделил трёх красноармейцев. Юв, Гал, Альф и Рол ревниво наблюдали, как любимая хозяйка пытается наладить контакт со служебными овчарками и выяснить, что они умеют. Казалось, что собаки умеют всё… И ползать по-пластунски, и через барьеры прыгать. Вот только дисциплина у них хромала. И команды они выполняли через раз, а то и через два: не хотели подчиняться молоденькой незнакомой девушке. Тем более что они рвались в бой, а девушка заставляла их повторять упражнения, которые надоели им ещё в школе. Люди почему-то считают, что собаки такие же тугодумы, как они. Вот и не верят, что питомцы всё схватывают налету, а не выполняют команд только потому, что не видят в них смысла. Альма, быстро поняв проблему, намекнула новым товарищам: на дело их отправят не раньше, чем Люди поверят, что управляют ими. А потому следует немного потерпеть и подыграть. Собаки поворчали, но слушаться дрессировщицу и прикреплённых к ним бойцов стали чаще. Все, кроме… Мартина. Он во время тренировок откровенно зевал, пропуская мимо ушей то, к чему призывала Валентина (и, вероятно, укрепляя девушку во мнении, что дворняги уступают породистым собакам в умственном развитии).

На деле объяснение было гораздо проще — тренировки проходили днём, а ночи напролёт пёс был занят и сильно уставал. Его, как самого крепкого и сильного среди всех собак отряда, привлекли к добыванию оружия — винтовки и автоматы собирали рядом с шоссе, где после авианалёта и боя осталось много погибших: и красноармейцев, и гитлеровцев. Богатырь Леонид и здоровяк Мартин работали в паре, перетащив в лагерь сотни килограммов стреляющего железа.

Тамара кашеварила, готовя еду на весь отряд из продуктов, которыми делились с партизанами хуторяне. А ещё занималась ранеными. Делала перевязки и поила отварами из лечебных трав. Хуже всего дело обстояло с ногой Владимира. Несмотря на то что немецкий врач извлёк пулю, воспаление всё усиливалось, повергая Тамару в отчаяние. Что она только не придумывала. Даже солёным салом рану обкладывала — кто-то из отряда слышал о таком способе, а сало дал хуторянин, которому Аслан с лошадьми помогал (кстати, кобыла благополучно разрешилась чудесным жеребёнком, и хозяин позволил джигиту дать малышу имя — так в конюшне появился маленький Бахтарчик). Но и сало не помогало…

— Альма, как ты думаешь, — не выдержав стонов раненого, спросил однажды Мартин свою подругу, — наша слюна для Людей такая же лечебная, как для нас?

— Не знаю, — засомневалась Альма. Проверять лечебные свойства собачьей слюны на Людях ей никогда не доводилось. — Как бы не навредить…

— Я всё-таки попробую, — решил Мартин. Однако начать не успел, его отправили на задание. Разведчики наткнулись на разбомбленный склад одной из воинских частей, и опять потребовалась мощь богатыря Леонида и его напарника, чтобы притащить в лагерь уцелевшие боеприпасы.

Когда Тамара снова пришла с хутора в лагерь и заглянула в шалаш, где лежал младший брат, то увидела, что у неё появилась помощница — овчарка, которую они прозвали Красавицей, каким-то образом умудрилась стащить повязку и сосредоточенно лизала рану.

«А вдруг…» — подумала Тамара и не стала её прогонять…

Загрузка...