Тень рыцаря

Глава тридцать седьмая Вина

– Ты снова перевернул всё с ног на голову, Фалькио, – сказала Швея, уставившись на меня.

– Пожалуй, – согласился я, не отводя глаз.

Нас окружали ее так называемые плащеносцы, но мою рапиру они не забрали – значит, совсем меня не боятся. Я попытался сделать вид, что меня это вовсе не задело.

– Всего-то тебе и надо было убраться подальше, – продолжила она. – Ты бы мог уехать со своей шлюшкой и жить счастливо с этой «сестрой милосердия». А вместо этого вынуждаешь меня так поступать с тобой. – Голос ее загустел от гнева и обиды, словно это я унизил ее достоинство, а не она предала меня.

Она протянула мне руку, и на миг выражение ее лица смягчилось.

Я искренне желал, чтобы все случившееся оказалось ужасной ошибкой, недопониманием, возникшим между старыми друзьями, которое можно было бы разрешить словами, а не оружием, но одного мимолетного взгляда на убийц, стоявших рядом с ней и позоривших форменный плащ, который значил для меня так много, было достаточно, чтобы напомнить: мы не примиримся, этого никогда не случится.

– Вы предали моего короля, – сказал я.

Голос мой и сердце были так же холодны, как яд ниты, текущий в жилах. Я обнажил рапиры.

Лжеплащеносцы, все, как один, вынули шпаги из ножен, Швея поглядела на меня так жестко, что, клянусь, зрачки ее показались мне черными самоцветами, вставленными в медные ободки гнева.

– Он был моим сыном, черт побери. Может, Пэлис и твой король, но он – мой сын; еще раз позволишь себе говорить о нем подобным образом, первый кантор, и я тебе глотку перегрызу.

Кто-то из плащеносцев хотел вставить слово, но она его остановила.

– Помалкивай. Я помню, о чем мы договаривались.

Мне не нужно было спрашивать у Кеста, каковы мои шансы на выживание после этой встречи: я и так знал, что их практически нет, но мне было все равно. Отравление нитой подходило к своему логическому завершению: пальцы мои одеревенели, я едва держал в руках рапиры. Каждый удар сердца отзывался по телу так, словно уставший музыкант бил в барабан последний раз, не в силах продолжать. Закрывая глаза, я видел перед собой жертв карефальской резни, которые были брошены в дымящуюся кучу, – открывая же их, я видел предателей последней и самой большой надежды моего короля.

– К черту вас, всех и каждого, – сказал я.

Мне хотелось думать, что я заставлю Швею совершить ошибку, которая позволит мне приставить клинок к ее горлу и взять старуху в заложницы. Только так, при наличии удачи невероятных размеров, я бы смог сбежать. Но истина заключалась в том, что я был слишком зол и убит горем. Может, смерть окажется такой же пустой, как и жизнь, но, по крайней мере, я увижу, как на холодной земле растекается лужа крови нескольких лжеплащеносцев, которых я успею захватить с собой.

– Остановитесь! – раздался тоненький голос.

Из-за деревьев выбежала Алина и, спотыкаясь, встала между мной и Швеей.

– Остановитесь! – вскричала она, переводя дух. – Не делайте этого, Фалькио!

Ее волосы сбились в колтуны, руки и ноги истончились и лицо крайне исхудало. Швея взяла ее за руку и притянула к себе.

– Вы привели ее сюда? – не веря своим глазам, спросил я. – Чтобы она все это увидела?

– Она должна быть со мной, – печально, но без тени оправдания ответила Швея. – Только так я могу убедиться, что она в безопасности.

– В безопасности? Это так-то вы себя оправдываете? – Я повернулся к людям, окружившим меня и державшим клинки наготове. – Знает ли хоть кто-то из вас настоящую причину, почему она приказала убить герцога Исолта? И герцога Росета? Вовсе не потому, что они замышляли недоброе против Алины, уверяю вас. Исолт хотел ее поддержать.

– Болван. Он бы предал нас в ту же секунду, когда Трин подошла бы к его границам.

– Тогда зачем вы послали меня к нему? – с нажимом спросил я. – Зачем заставили меня…

– Потому что мне нужно было послать того, от кого таких убийств больше всего ждали. По всей стране рассказывают легенды о Фальсио Храбром, Фальсио Убийце герцогов. А Фальсио – болван.

– Значит, вы отправили меня на смерть? Или просто хотели подставить меня?

– Нет, тупица… Я подняла восстание среди жителей Карефаля, потому что знала, что Исолт отправит тебя подавить мятеж. И когда он послал тебя…

– Ваши убийцы собирались покончить с Исолтом.

– А ты бы в это время находился рядом с его рыцарями, поэтому никто бы не поверил, что в этом замешаны плащеносцы. Но я не ожидала, что ты окажешься таким болваном и в самом деле уговоришь крестьян сложить оружие.

– Поэтому вы поехали туда и дали им новое, – сказал я. – Вы приговорили их к смерти.

– Не будь таким болваном, черт побери. Думаешь, у меня есть лишнее оружие на случай, если они продадут то, что я им уже дала?

Она говорила вполне искренне, но я все еще помнил тяжелый дух дымившихся трупов, лежавших в куче на главной площади. Многие из них сжимали в руках стальные мечи, которые от жара прилипли к ладоням. Значит, она лжет, но зачем, если я скоро умру? Но если это не она вооружила жителей Карефаля, то кто?

– Отряды Исолта уничтожили бы их, – сказал я.

– А, так это сделали Черные табарды. Думаешь, для мертвых карефальцев есть какая-то разница?

– Тогда, получается, вина лежит на том, кто в самом начале поставил их в такое положение.

Швея издала отрывистый смешок, больше похожий на лай.

– Ну хоть в чем-то мы с тобой согласны, Фалькио. Думаешь, я бы стала поднимать их на восстание, если бы не твое проклятое геройство в Рижу? – Она начала медленно аплодировать. – Поздравляю, Фалькио! Ты и есть причина всего произошедшего с начала и до конца. Все это стало возможным лишь благодаря тебе.

Я пропустил это мимо ушей и обратился к ее плащеносцам:

– Гордитесь собой? Эта безумная старуха превратила вас в убийц.

Некоторые засмеялись, но Швея жестом приказала им замолчать.

– Парень, думаешь, ты такой умный, но ведь ты же так и не догадался, не правда ли?

– Зачем? – спросил я. – Зачем вы все это делаете? Вы же ввергнете страну в гражданскую войну. Каким образом это поможет Алине взойти…

Швея взглянула на девочку, которая прижималась к ее ногам и жалко всхлипывала; старуха погладила ее по спутанным волосам.

– Алина не сможет взойти на престол, разве это не очевидно? Она слишком юна, да и не готова. Страна еще не готова! – Она снова посмотрела на меня. – А чертова Трин уже там, пытается заручиться поддержкой, которая так ей нужна. И когда она ее получит, то захватит престол, и на этом, Фалькио, для нас всё закончится.

– Значит, по-вашему, лучше ввергнуть страну в хаос?

– Почему бы и нет. Тогда у нас будет пять лет. За эти пять лет знать падет, истребляя друг друга и пытаясь вернуть себе власть в восставших городах и селах.

– Пять лет будут гибнуть невинные люди, – сказал я.

– Невинные люди уже погибают, Фалькио. Так всегда было. По крайней мере, теперь они умрут стоя, а не на коленях.

Какая-то часть меня, маленькая и слишком уставшая, чтобы продолжать драться, хотела верить, что в ее словах есть мудрость и что мы можем достичь согласия.

– А что случится потом?

– Затем страна поймет, насколько будет лучше, когда на престоле воссядет законный монарх. Они возжаждут, чтобы ими правил человек милосердный, который сможет воссоединить страну. Через пять лет Алина будет готова возглавить их – они сами будут умолять ее занять престол.

Вполне логичный довод, основанный на естественных политических законах, которые испокон века управляли народом Тристии. Разумный, расчетливый человек немедленно согласился бы. Но существовала лишь одна проблема.

– Король мог бы так поступить, – произнес я, пытаясь не обращать внимания на то, что в глазах всё мутится. – Он мог бы посеять смерть и хаос, чтобы удержать власть, но вместо этого решил пожертвовать собой во имя мира.

Голос Швеи, наполненный яростью и горечью, зазвучал металлом.

– Во имя мира? Неужели ты все еще убеждаешь себя в этом, Фалькио? Он умирал, чертов ты глупый болван!

Слова повисли в воздухе, и прошло немало времени, прежде чем она продолжила:

– Он болел всю свою жизнь и должен был умереть, как и ты сейчас, Фалькио. Именно поэтому он приказал плащеносцам отступить и позволил герцогам схватить его. – Старуха шагнула ко мне, несмотря на рапиры, приблизилась к моему лицу почти вплотную. – Легко быть храбрым и жертвовать собой, когда смерть уже сжимает тебя в своих объятьях. Ты ведь поэтому всегда такой благородный, не так ли? Ты давным-давно умер, когда зарезали твою жену, и с тех пор ходишь по земле и молишься, чтобы хоть кто-нибудь проткнул тебя клинком. И мой сын вел себя так же. – Она больно ударила меня по левой щеке. – Будь ты проклят за то, что пытаешься сделать из него, самого обычного человека, святого.

Я обратился к своему сердцу, ища в нем ту же ярость, что полыхала в Швее, но обнаружил лишь горечь холода и одиночества. Всё, что она сказала, – правда. В моем сердце Пэлис был отважным, бесстрашным и полным жизни, но во всех моих воспоминаниях он, бледный, с немощью в голосе, постоянно кашлял и хрипел. Швея, конечно же, не ошибалась: он был смертельно болен, так что его гибель казалась геройством не более, чем кружение упавшего листа – метким попаданием в землю. Я всегда знал, что король – такой же человек, как и все остальные. Только не мог сжиться с этой истиной.

– Значит, все было зря? – вымолвил я.

– Нет. – Швея схватила меня за подбородок и заглянула в глаза. – Есть ведь девочка. Однажды Алина станет править королевством. Пусть это будет королевским наследством. Пусть она…

– Вы совершали убийства ее именем, – сказал я пустым, усталым голосом. – Как она будет править, когда люди это узнают? Как она…

Я поглядел на Алину, отчаянно желая хоть еще раз увидеть ее лицо, но она на меня не смотрела.

– Фалькио… – умоляюще сказала она.

– Ты знала, – прошептал я. – Швея не обхитрила тебя, она тебе не солгала. Ты знала.

– Я… И что вы хотите, чтобы я сделала, Фалькио? – заплакала Алина. – Я же говорила вам, что боюсь, не знаю, как мне быть. Я не хочу умирать!

– И поэтому ты позволила безумной старухе послать своих псов-убийц, чтобы уничтожить целые семьи. Она тебе говорила, что убьет сыновей и дочерей герцогов? Говорила, что они… – Голос мой сорвался. – Что они дети, Алина, младше тебя самой? Они…

– Я не приказывала убивать детей, – отрезала Швея. – Никогда.

– Почему я должен вам верить? – Голос мой так клокотал яростью, что Алина спряталась за старухой.

– Зачем мне их убивать? Какая мне выгода от того, что они мертвы? Будь они живы, Совет герцогов назначил бы регентов, слабых людишек с мелкими амбициями, которые никогда бы не смогли захватить власть. Мой план свершился бы намного лучше, будь они живы.

– И все же твои псы их убили. Я видел тела детей Исолта своими глазами.

– А я говорю тебе, что не отдавала такого приказа: это были не мои плащеносцы.

– Не называйте их плащеносцами, – сказал я. – Не смейте…

– Хорошо, – согласилась она. – Тогда они будут зваться Клинками королевы. Они делают именно то, чем должны были заниматься вы с Кестом, Брасти и остальными.

– Они – убийцы, – сказал я, глядя на них. – И я сниму с них плащи и закую их в цепи, прежде чем это произойдет.

Она хрипло рассмеялась. Ее чувство юмора начинало меня утомлять.

– Столько ярости – право, это странно, потому что если бы не ты, то они бы здесь не стояли.

Я оглядел их. Юные – младше, чем были мы, когда стали плащеносцами, – но хоть я не видел их в деле, все равно знал, что они опасные бойцы. Швея вряд ли могла бы собрать обычных юношей и девушек и обучить их настолько хорошо за несколько лет, а это значит, что они упражнялись очень давно – вероятно, с самого детства. Но дрались они совсем не так, как рыцари и плащеносцы, по-другому: никто не учился боевому фехтованию на таком уровне. Разве что…

Я почувствовал, как горький комок подкатил к горлу и сердце наполнилось страхом.

– Это дашини, – сказал я.

– В каком-то смысле, – откликнулась Швея.

– Но это же невозможно. Я побывал в монастыре и видел трупы.

– Ты видел Обагренных дашини, тех, которые принесли последние клятвы и убили жертв. А эти, – она обвела рукой стоявших, – Необагренные. Они еще проходят обучение.

– Но почему они не…

– Не мертвы? Потому что Необагренным не позволяется совершать ритуальное самоубийство, пока тела Обагренных не освятят землю. Можешь представить? Они должны сидеть там на протяжении нескольких месяцев, пока тела их наставников не разложатся до конца, и лишь потом им будет позволено убить себя.

– Но вы их убедили этого не делать?

– Я знала, что это случится после того, как ты убил в Рижу тех двоих: полагаю, что мне следовало бы тебя поздравить. Ты единственный живой человек, которому удалось победить дашини. Теперь ты мне веришь? Без тебя всего этого не произошло бы.

– Значит, это правда? Весь орден совершил ритуальное самоубийство, потому что мне повезло убить двоих?

– Дашини лишь тогда дашини, когда они непобедимы, – сказала она. – Я отправилась в монастырь, зная, что найду там Необагренных, оставшихся без наставников и руководства. Я дала им новую возможность. Предложила им стать великими.

– Но какой ценой?

Я и сам знал ответ на этот вопрос. Я заплатил эту цену, стал золотом, за которое Швея купила сотню головорезов. Начатая охота заканчивается лишь кровопролитием. Тень праведного гнева исчезла с лица Швеи, оставив после себя лишь печаль и стыд. Я понял, почему старуха хотела рассказать мне обо всем, почему она считала важным, чтобы я понял ее замысел. Она ждала моего прощения.

Швея подождала немного, надеясь, что я заговорю, но впервые в жизни я не мог найти слов. Наконец она повернулась к плащеносцам.

– Дариана, забери Алину. Уже темнеет, ей надо поужинать.

Алина подошла ко мне и коснулась моей руки, она вся дрожала.

– Мне жаль, – прошептала она, – жаль, что я не смогла быть храбрее.

Я присел и неуклюже обнял ее, хоть и держал в руках рапиры. Она прижалась ко мне прохладной мокрой щекой.

– Все хорошо, – сказал я. – Никто и не ждал от тебя большей храбрости. Иди, милая, и не плачь. Со мной все будет в порядке, я тут разберусь.

Алина отодвинулась и протянула тонкую ручонку. Прикоснулась к моему лицу и снова заплакала. И через мгновение она отвернулась и убежала в тень деревьев. Дариана пошла следом.

– Это было щедро, – сказала Швея.

И снова в ее голосе и на лице я не заметил ни тени цинизма.

– Нельзя винить девочку, – отозвался я. – И ей не следует знать о том, что случится.

Я закрыл глаза и представил свою жену Алину, не такой, какой она была при жизни, а мертвой, какой я нашел ее на полу в трактире. Вызвал в себе последний прилив упрямой ярости, злобы, подогретой тем, что все мои идеалы рухнули, что я превратил свою жизнь в руины. Пробудил в себе все самые темные и жуткие чувства. Ринувшись в атаку на чудовищ, навсегда осквернивших имя плащеносцев, я улыбался.

Если бы я успел убить хотя бы двух ублюдков, то простил бы богам все их несправедливости. Если бы я дотянулся до Швеи, то даже вознес бы им благодарственную молитву. Но их было слишком много, юных, быстрых, отдохнувших, они с легкостью скрутили меня, раненого, отравленного и уставшего от жизни в мире, который зиждется на лжи и предательстве. Я даже не успел коснуться их клинком.

– Прости, Фалькио, – сказала Швея, когда трое Необагренных схватили меня. – Я бы пошла другим путем, если бы таковой существовал. Надеюсь, ты мне веришь. То, что сейчас произойдет… Нельзя сказать, что это к лучшему, но это наш единственный шанс. В том числе и твой.

Мне рассекли губу и столько раз ударили под дых, что я едва мог дышать, не говоря уж о том, чтобы глубоко вздохнуть. Руки и ноги мои немели, и я вдруг понял, как же легко проявлять отвагу и безрассудство, когда у тебя нет никакой надежды выжить.

– Надеюсь, ты поверишь моим словам, что ничего не закончится до тех пор, пока я не прикажу. – Она улыбнулась, мягко и сочувственно, что совершенно не подходило ей. – Вот что мне всегда в тебе нравилось, Фалькио, с того самого дня, когда ты пришел в мой дом в горячке, полуживой от голода, с отрезанной головой герцога Йереда в мешке. Ты никогда не сдавался.

– Будьте в этом уверены, – сказал я.

Кто-то из Необагренных повернулся к Швее.

– А теперь ступайте. Священнодействие не для ваших глаз.

– Я предупреждала тебя, Фалькио. Я же говорила, что ни перед чем не остановлюсь, чтобы посадить эту девочку на престол. И ни перед кем. – И она удалилась.

Когда меня куда-то потащили, я спросил:

– А мы что, тоже уходим? А я‑то надеялся поглядеть: не хотелось бы пропускать священодействия.

Двое, тащивших меня, остановились, третий ухватил меня за подбородок.

– Даже не беспокойся, шкурник. Ты увидишь и услышишь всё, что произойдет.

– Похоже, будет весело, – отозвался я, но от уверенности и ненависти, исходивших от него, у меня всё заледенело внутри.

– О, так и есть. – Он дал знак, и, когда меня снова потащили в чащу, он спросил: – Скажите, первый кантор, а вы когда-нибудь слыхали о Плаче плащеносца?