Товарищи

СХВАТКА

Дверь с шумом распахнулась, и в комнату ввалились, подталкивая Бакланова, Сергей и Коля. Оба они были возбуждены и раскраснелись.

— Иди, иди! — приговаривал Сергей. — Васька тебе покажет картину. Подумайте, киношник какой нашелся…

И вдруг Сергей увидел лежавшего на койке новичка. Он оставил Бакланова и подошел к Мазаю:

— Васька, это кто?

— Так себе… один неизвестный, — нехотя ответил Мазай. — А в общем, черт с ним. Интересного мало.

— Из Сергеевки? Да? — спросил Коля.

— Больше неоткуда, — подтвердил Сергей. — Точно я говорю, Васька?

— А откуда же больше? Конечно, из Сергеевки, — сквозь зубы процедил Мазай и прикрикнул на ребят: — А вы почему ноги не отряхнули как следует? Натащили в комнату целые сугробы! Порядка не знаете? А ну-ка, давайте в коридор! Не на улице живем, нечего грязь разводить.

Хотя на ботинках у ребят снега и не было, но они не стали возражать — все трое молча вышли. А когда вернулись, Мазай медленно и плавно, словно танцуя, подошел к Бакланову.

— Бакланчик, — начал он деланно слащавым тоном, — мое почтение. Не стойте, как сирота, проходите, раздевайтесь, пожалуйста. Самоварчик поставим, чайком побалуемся. Весь день вас не видели, не слышали, соскучились. Дождаться не могли, когда снова свидимся.

В радиорепродукторе послышались позывные.

— Тише, — закричал Сергей, — оперативная сводка!

Мазай, Сергей и Коля бросились к висевшей на стене карте, а Бакланов как стоял среди комнаты, так и не двинулся с места. Чтобы лучше слышать, Жутаев немного приподнял голову.

— Я сегодня отмечаю, моя очередь, и ты не лезь! — запротестовал Коля, увидев, что Сергей тащит к карте стул.

— Я не себе — для тебя, — извернулся, хитровато блеснув глазами, Сергей. — На, вставай.

С карандашом в руке Коля забрался на стул.

В репродукторе раздался знакомый мужественный голос диктора. Говорил он величественно и медленно, каждое слово казалось весомым, мощным и заполняло всю комнату:

«Передаем последние известия. От Советского информбюро. Оперативная сводка за 30 марта. Войска Второго Белорусского фронта завершили разгром данцигской группы немцев и 30 марта штурмом овладели городом и крепостью Гданьск (Данциг) — важнейшим портом и первоклассной военно-морской базой на Балтийском море. Над городом поднят национальный флаг Польского государства. В боях за город Гданьск войска фронта взяли в плен 10 тысяч солдат и офицеров. Противник потерял только убитыми более тридцати девяти тысяч солдат и офицеров».

— Ур-ра! — закричал Сергей и захлопал в ладоши. К нему присоединились и Коля и Мазай.

— Вот здорово! Правда? — Коля захлебывался от восторга. — Вот это лупят фрицев! И в хвост и в гриву! Одним словом, дают прикурить! Я думаю, и наши детали там помогают. Верно, Васька?

— Очень даже просто, — важно ответил Мазай и выключил репродуктор, откуда уже хлынула музыка. — Слыхал, Баклан? Чего молчишь? Слыхал или не слыхал?

— Слыхал, не глухой, — нехотя и ни на кого не глядя, ответил Бакланов.

— Значит, слыхал?! — Не отводя от Егора сурового взгляда, Мазай изо всей силы стукнул по столу кулаком. — Через огонь идут! Вот люди! А ты сегодня, вместо того чтобы помогать им, помогать Красной Армии бить фашистов, даже в цех не пошел… Сереженька, запри дверь. Коля, садись ближе к столу. И ты, Сережка, давай сюда. Симулянта, срывщика судить будем.

Ребята придвинули стулья к столу и уселись. Сел и Бакланов.

— А ты, Баклан, зачем сел? — возмутился Мазай. — Может, ноги устали на работе? Может, работал весь день? Ты стой! Ты сегодня подсудимый. Так вот, братва, нашу мазаевскую группу режет Баклан. Задание чуть-чуть выполняет. А чтоб перевыполнить — давным-давно такого не было. Зато сегодня новый номер выкинул — ни на занятия, ни на работу не вышел. Сказался больным, а сам — в кино. Вот до чего человек дошел! Ну-ка, рассказывайте, где его поймали.

— В кино «Октябрь», у кассы, — сообщил Коля. — Стоит и оглядывается, чтобы не увидели, не узнали. Он разве не понимает, в чем дело? Всё понимает.

— Мы его за полы схватили, а он не идет, брыкаться начал, — добавил Сергей. — За шиворот тянуть неудобно— людей полно, приставать начнут: мол, хулиганите.

— Не только не идет, а кулаками махать начал.

— Неправду говоришь, Колька, — возразил Бакланов. — Ничего я не махал кулаками и не брыкался вовсе. И нечего зря наговаривать.

— А что, может, сразу пошел, как тебя позвали? — загорячился Сергей. — Нет, ты говори: сразу пошел?

— Не сразу.

— А почему не шел? Почему?

— Потому что не хотел. Я сам себе хозяин. И нечего тащить меня. Надо будет — и без вас дорогу найду.

Мазай постучал ладонью по крышке стола:

— Ты погоди, Баклан, высказываться, не торопись. Ваше слово впереди. Когда скажу, тогда и говорить будешь.

— А что говорить-то? Ничего я говорить не буду. Не ваше это дело. Вот если вызовет директор — расскажу…

— Замолчи! Или не тебе сказано? — прервал Бакланова Мазай. — Ах ты, симулянт! Еще и огрызается! Мы и без директора с тобой управимся, без всяких там подходов да уговоров. Так я говорю, ребята?

— Правильно, — поддержал Коля.

— Слушай, Васька, пускай он скажет, почему не пришел ни в класс, ни в цех. Одним словом, пускай объяснит все, как было.

— Брось, Сережка, выдумывать! Не надо, и так знаем, — возразил Коля.

— Говори, Бакланов! — потребовал Мазай. — Только короче, не рассусоливай.

— Не пришел — и все. Захворал, — ответил Бакланов.

Сергей широко развел руками и возмущенно выпалил:

— Попятно! Обедать — ничего, в кино — тоже здоров, а в цех — болезнь мешает. Другие должны за тебя отдуваться?

— Боится, как бы не надорваться. Правда, Васька?

Вдруг Бакланов тихо, но отчетливо сказал:

— И завтра не пойду. Совсем не буду ходить. Ни в цех, ни на занятия. Пускай судят — я все расскажу, из-за чего. Только совсем не потому, что симулянт. Пускай все знают… А я ничего не боюсь! Вот…

— Вон как ты заговорил, молодчик! — прервал его Сергей. — Значит, не симулянт?!

А Коля поднялся со стула и негодующе предложил:

— Васька, всыплем ему, а?

Только на одного Мазая, казалось, слова Бакланова не произвели никакого впечатления.

— Посиди ты, не прыгай, — остановил он Колю. — На все свое время. Я так, друзья, думаю: сегодня, для начала, помягче приговор, а не подействует — покрепче завернем. Вот тогда, Коля, может, и всыпать придется, да так, чтоб он сам себя в зеркале не узнал. Как вы думаете?.. Согласны? Какое назначим наказание, если, в случае чего, симулянт снова будет…

— Придумал! — воскликнул Коля, подняв руку. — Давайте так: не вышел па работу — без обеда оставить. Лодырей нужно сажать на голодный паек. Голодным долго не просидишь, а про Баклана и говорить нечего.

— Правильное предложение, — согласился Сергей, — он из-за еды удавится.

— Слыхал, Баклан, что массы говорят? — спросил Мазай. — А еще вот что — это уж от меня добавка: будешь палубу надраивать в этой комнате. Каждый день, пока в цеху больше ста процентов не дашь.

— Васька, постой-ка, — торопливо заговорил Коля. — Как же так у нас получается? За сегодняшний случай мы, выходит, никакого наказания Бакланову не вынесли? Нельзя так. Я вот что предлагаю: пускай он сейчас играет на языке и чечетку выбивает. Часа два подряд, и то еще мало лодырю.

— Принято, — согласился Мазай. — Ты, Сережка, как думаешь? Стоит Баклану заняться физзарядкой?

— Я как думаю? Физкультура ему на пользу. Вот как… Ну-ка, дадим место товарищу.

Мгновенно стол и стулья были отодвинуты в сторону, и Бакланов очутился на свободном месте.

— Ну, Баклан, — крикнул Сергей, — давай вычечечивай чечетку, вычечечивай четчей!

Бакланов молча повернулся, медленно подошел к своей койке и лег. Все опешили. Первым опомнился Сережка; он подбежал к Егору, схватил его за руку и потянул с койки:

— Вставай, вставай!

Бакланов резко вырвал руку и крикнул:

— Не приставайте! Слышите? Не приставайте!

Мазая будто подбросило на месте. Он шагнул, чуть ссутулился и остановился посреди комнаты, заложив руки за спину.

— Что? Что ты сказал? — чуть слышно, почти шепотом спросил он. — «Не приставайте»?! Ах ты, акула черноморская! Товарищеского суда не признаешь?

Одним прыжком Мазай очутился возле Бакланова, оттолкнул Сережку и крикнул во весь свой голос:

— Пляши, дух из тебя вон!

Казалось, еще мгновение — и он бросится на Бакланова, но тот уже соскочил с койки и, не отводя испуганного взгляда от разъяренного Мазая, спотыкаясь, попятился на середину комнаты. Ему было стыдно, так стыдно, что на глазах заблестели слезы. Но он видел только Мазая, готового в любую минуту осыпать его градом кулачных ударов.

— Ну?! — снова крикнул Мазай.

Бакланов медленно зашаркал ногами по полу, неумело выбивая чечетку.

В комнате наступила тишина, только чуть слышно постукивали об пол ботинки Егора да раздавалось его монотонное пение сквозь зубы.

— Играй на язык! — крикнул Мазай. — Что ты там мурлычешь?

Егор сдавленным шепотом зачастил:

— Чи-чи-чи, чи-чи-чи…

И вдруг в эти однообразные звуки ворвался спокойный, решительный голос:

— Не нужно, Бакланов. Не пляши.

Все оглянулись. Жутаев по-прежнему лежал в постели, только чуть приподнял голову. Бакланов в нерешительности остановился, испуганно поглядывая то на Мазая, то на Жутаева.

— Пляши, тебе говорят! — прикрикнул Мазай и обратился к Жутаеву: — Эй, ты, в трюме, помалкивай! Или хочешь на его место? Может, кулаки чешутся? Попробуй… интеллигенция. Мы тебя быстро отучим соваться, куда не просят.

Жутаев приподнялся на локте:

— Бакланова можно и нужно взгреть — может быть, даже под суд отдать. Каждому понятно, что он виноват. Но издеваться над человеком — нельзя. На это никто не имеет права. А насчет интеллигенции — это, брат, очень старая песня. Другие уже давно ее забыли, а ты, видно, только что подобрал ее на свалке и носишься, словно в игрушки играешь. Мой отец, если хочешь знать, прежде чем в инженеры вышел, котельщиком был. Понятно?.. А насчет Бакланова… Ты эту расправу над ним товарищеским судом назвал. Да разве же это товарищеский суд? Это просто хулиганская затея. Написать бы про вас в газету — не каждый поверит… Не пляши, Бакланов. Не надо.

— А ты, умница, не вмешивайся не в свое дело! — крикнул Жутаеву Сергей. — Мы сами знаем, что и как. Лежишь— и лежи, пока до тебя очередь не дошла. В Сергеевке надо было распоряжаться, а не здесь.

— Замолчать, Сережка! Погоди, — остановил его Мазай. — Мы сейчас разберемся.

Снова заложив руки за спину, он медленно пошел к Жутаеву.

Спокойный тон новичка опять вызвал в душе Мазая неясное чувство, похожее на страх. Когда они были наедине, Мазаю достаточным показалось оставить за собой последнее слово. Но сейчас — совсем другое дело. Коля и Сергей ждут от него решительных действий. Отступи он сейчас, обойди он молча непрошеное вмешательство Жутаева — это уже будет означать бессилие и боязнь.

— Так, говоришь, мы хулиганы?

Жутаев сел.

— Не придирайся, пожалуйста, к словам, — сказал он, — и не смотри на меня так грозно — все равно не испугаешь. Могу еще раз повторить все, что сказал. Да, Бакланов виноват, но ты организовал не товарищеский суд, а хулиганский самосуд. Кто тебе дал право издеваться над другими? Кто? Или, может, Советской Конституции не знаешь? Не учил? Тогда почитай — поймешь.

— Ты мне зубы не заговаривай! Слыхали, ребята? Лучших учеников хулиганами назвал! Значит, мы хулиганы? Говори, не выкручивайся!

— Ты кулаками не размахивай. А еще староста…

— Тебя не спросили, кого выбирать! — вмешался Сергей.

Мазаю хотелось наброситься на Жутаева, избить его, оскорбить, но неожиданно для себя он ограничился угрозой:

— Я с тобой еще потолкую! Не сегодня, так завтра.

Сергей и Коля удивленно посмотрели на него. Мазай почувствовал большую неловкость перед приятелями, словно подвел их. Он понял, что в столкновении одержал верх Жутаев.

Тот как сидел на койке, так и остался сидеть, весь напряженный, но спокойный, а вот он, Мазай, подошел к новичку, чтобы проучить, заставить замолчать, и ничего не сделал. Это же похоже на постыдное отступление! Нет, Мазай отступить не может, да еще в присутствии приятелей.

— Ишь ты, книжки разложил! Карточки расставил! — презрительно сказал он и резким движением руки смахнул портреты с тумбочки на пол.

Жутаев вскрикнул и бросился на Мазая. Тот не успел опомниться, как оказался на полу и на него посыпались удары. Мазаю не раз приходилось драться, но такого стремительного, такого яростного нападения он никогда не испытывал. И Васька закричал диким голосом что-то бессвязное…

Жутаев, опомнившись, оставил Мазая и, никого не видя, ни на кого не глядя, весь дрожа, подобрал с полу портреты.

— Мою маму… моих родителей…

Все молчали.

Мазай прерывисто дышал, и это было похоже на всхлипывания.

В дверь постучали. Бакланов повернул ключ. В комнату вошел Гущин.

— В чем дело? Кто сейчас кричал?

— Никто не кричал, — ответил Коля.

— Васька Мазай с новеньким сцепился, — оживленно доложил Бакланов.

— И не ври, Баклан! — возразил Сергей. — Новенький сам напал на Ваську и избил его. А Мазай тут совсем ни при чем. Кто затеял драку, с того и спрашивать. Нечего тут на Мазая…

— Ну… — наконец придя в себя, заговорил Мазай, обращаясь к Жутаеву, — это тебе так не пройдет. Попомнишь Мазая… А ты, Баклан, в десять раз больше!

Комендант укоризненно покачал головой:

— Опять подрались? Как всегда, видно, на нового человека обрушились. — Заметив, что Сергей что-то хочет сказать, он поднял руку. — И не говорите, все и так знаю. Как вам только не совестно! Вместе учитесь, бок о бок живете, а словно чужие. Ну что ж, пойдем, — обратился он к Жутаеву. — Собирайся, и пойдем ко мне, у меня переночуешь. А завтра в другую комнату переведем. Найдем место и поспокойней.

— Правильно, товарищ комендант, — одобрил Сергей. — Общежитие большое, одному человеку можно найти место. Он не подходит в нашу комнату… Правда, Васька?

— Завтра дирекция разберется, кто куда подходит. Собирайся, паренек. И поспать-то тебе не дали.

— Спасибо, — ответил Жутаев, — но я отсюда никуда не уйду.

Комендант удивленно посмотрел на пего:

— Гляди сам, тебе виднее. Я хотел для тебя лучше сделать.