Товарищи

«ИЗМЕНА» СЕРГЕЯ

После собрания Мазай ожидал, что его переизберут и старостой в группе будет кто-то другой — скорее всего, Жутаев. Но дни шли, а никто даже и не заикался о перевыборах старосты. Жутаева Мазай считал виновником всех своих несчастий. Он все еще был уверен, что его группа передовая в училище, а он — лучший староста. До собрания Мазай считал, что так думали в училище не одни ребята, что даже в дирекции он и его группа на самом хорошем счету. И вдруг нелегкая принесла этого Жутаева, он и начал показывать фокусы: то ему не понравилось, другое не понравилось, и пошло, и поехало. И все против старосты Мазая. Другому, может, что-нибудь и не нравится, он морщится, но помалкивает, а этот всюду свой нос сует. Подумаешь, критик какой нашелся!

До приезда Жутаева Мазай считался лучшим формовщиком, он был в училище всегда на первом месте, а теперь соскочил на второе; первое занял все тот же Жутаев. Мазай старался изо всех сил, чтобы хоть догнать Жутаева, но тот тоже пе дремал и неуклонно, каждый день повышал выработку. До приезда Жутаева никто в группе не поднимал против Мазая голоса, слово Мазая было свято, а теперь и тот ворчит и другой; прикрикнешь— никакого толку. В общем, вся жизнь в группе пошла навыворот. Сначала Жутаев был один, как бобыль, ни с кем не дружил, ребята его недолюбливали, а может, просто присматривались, приценивались, пытались узнать, чего этот человек стоит, и обходили его. А после собрания все изменилось — будто магнитом к нему ребят притягивает. Не успеет Жутаев выйти в перерыв из цеха и присесть где-нибудь, как уже подходит к нему то один, то другой. Пока что к нему тянутся ребята из чужих групп, но уже и в своей находятся такие, что не прочь завести с ним дружбу.

Отчужденность между Мазаем и Жутаевым становилась все больше. Правда, Жутаев не проявлял недружелюбного отношения к Мазаю, зато Мазай не пропускал случая досадить Жутаеву, подчеркнуть свое недовольство им и непримиримость. Открытых столкновений он избегал, при ребятах старался делать вид, что вообще не замечает Жутаева, но всегда внимательно следил за ним и, будто случайно, будто без злого умысла, бросал в его адрес едкую, колючую фразу. Жутаев иногда отвечал, но чаще не обращал внимания или, вернее, делал вид, что не слышит оскорбительных реплик.

Молчание Жутаева бесило Мазая. Но Васька, сам не отдавая себе отчета, во многом завидовал Жутаеву и готов был перенимать, подражать ему. Этому мешала ложная мальчишеская гордость и самовлюбленность. Он был уверен, что настоящий человек, конечно, не слабовольный Коля, не Бакланов, не Жабин, не Жутаев, а только он, Мазай.

По вечерам в комнате общежития Мазай и его приятели, наскоро просмотрев в учебниках заданный урок, садились играть в домино или в «морской бой» — новую интересную игру, которой многие в третьем ремесленном увлекались. Чаще всего игра длилась весь вечер, пока не раздавался сигнал спать. Жутаева не приглашали, да он и сам не очень любил настольные игры. Зато Борис увлекался художественной литературой. Тщательно приготовив уроки, он обычно брал книгу, снова садился к столу и читал.

Мазаю с первого дня не понравилось, что почти все свободное время Жутаев просиживает у стола, склонившись над книгой. Его раздражало, что Жутаев занимает часть стола, негде и домино разложить по-настоящему. Какая уж тут игра! Он молчал один вечер, другой, а на третий набросился на Жутаева.

— Эй ты, читатель! Перекочевал бы со своими книгами куда-нибудь, а то другим мешаешь. Или мы, по-твоему, не люди? Мы выучили? Выучили. Можем еще чем-нибудь заняться, а ты на столе разложился… Может, стол только тебе нужен? Иди в красный уголок, там и читай. А здесь не мешай. Нам до твоего чтения никакого дела нет. Нас трое, а ты один. Меньшинство подчиняется большинству. Слыхал?

— Правильно, Васька. Закон, — поддержал Коля.

— Хорошо, — ответил Жутаев, — я уйду. Но знай, староста: сейчас ты поступаешь неправильно! И я это говорю тебе прямо. Да и вообще неправильно! Вы и часу не посидели над учебниками. Если говорить откровенно, никто по-настоящему и не учил. Только вот Сергей посидел немного. Интересно послушать, как отвечать будете.

— Это не твое дело, — возразил Мазай. — Тебя не попросим отвечать за нас. На тройку-то и сами вывезем. Будьте уверены.

— И опять ты неправ. Почему ты ориентируешь их на тройки? Почему не на пятерки?

— А все потому. Мы в интеллигенцию не тянемся. Чтоб заформовать да отлить, нам и троек хватит.

— Запросы, скажем прямо, не очень высокие.

Жутаев не стал продолжать спор и ушел в красный уголок. Едва захлопнулась дверь, с койки поднялся прилегший было Сергей. Он открыл тумбочку, достал оттуда книжку и подошел к столу.

— Подвиньтесь маленько.

— Ты чего? — удивился Мазай.

— Ничего.

Сергей сел у стола, где только что сидел Жутаев.

— Снова за книгу?

— Да так просто, почитать решил. Спать не хочется.

— Ну вот еще! — недовольно протянул Мазай. — Одного чудака выжили — второй появился.

— А знаешь, Васька, Жутаев, хотя ты и называешь его чудаком, все-таки правильно сказал насчет уроков. Он умный парень. Уроков-то мы и вправду не учим. Ты ж первый не учишь. А если и сидел за учебником, все это, между прочим, только для счета. Разве не верно?

— Ты брось, Сережка, мне указывать! Учу сколько надо. Или я тебе не велю учить? Хочешь — учи, хоть закисни над книгами, мне никакого дела нет. А за меня беспокоиться нечего. На двойку не отвечу. Вот поглядим, как Жутаев будет отвечать, твой умник-разумник.

— Будь уверен, ответит. Он не зря сидит над книгами, уроки учит по-настоящему.

— Ну и пускай учит, его дело. А только бывают и такие начетчики — полируют книгу, полируют, а как отвечать— на мель сел, язык прикусил.

— Ну, Жутаев не такой. Это сразу видно. Если бы преподаватели вызывали, он показал бы, как надо отвечать. А в самом деле, почему его не вызывают на уроках?

— Подожди! Не вызывают и не вызывают, а потом как навалятся все сразу, только успевай поворачиваться.

Сергей поднялся.

— Ты куда? — спросил Мазай.

— В красный уголок пойду. Технологию немного почитаю. Меня технолог, наверно, скоро спросит.

— Значит, тоже в зубрилы?

— Ничего не «тоже». У меня своя голова есть.

— Ну-ну, давай!

Сергей ушел, а Мазай и Коля продолжали играть в домино. Настроение у Мазая было испорчено. Обычно, играя в домино, он каждый ход сопровождал острым словцом; сейчас же игра шла в молчании. Тишину нарушало только постукивание костяшек. Мазай играл без обычного азарта, и Коля выигрывал одну партию за другой. Мазай почти машинально ставил костяшки и думал о том, что вот сейчас в красном уголке сидят и Жутаев, и Сережка, и другие ребята. Сидят над книгами — кто читает, кто учит уроки. А он, Мазай, не может пойти туда, взять книгу и как ни в чем не бывало сесть читать. Все, что угодно, может, а этого сделать не в силах. Ведь все сразу подумают, что он обезьянничает, перенимает у Жутаева. Черт возьми! Уж не зависть ли это? В самом деле, зачем ему книги! А все виноват Жутаев. Ведь без него Мазай и не подумал бы о книгах, а теперь приходится… Вот у Сережки дело другое, на него никто пальцем пе покажет, а о Мазае все в один голос скажут: пока, мол, не было Жутаева, и не заглядывал в красный уголок, а теперь сидит там и подзубривает. И обида на Сережку охватила его. Ведь Сережка знает, что Мазай не любит Жутаева, но, вместо того чтобы поддержать товарища, поддерживает Жутаева.

И на себя тоже разозлился Мазай, разозлился на свою недогадливость: «Другие сразу сообразили, как сделать, чтобы было лучше, правильнее; глядишь — их и хвалят. А я вроде и стараюсь, а все как будто не туда тяну. Вот можно было заставить всю группу, чтобы только на пятерки курс держала, чтобы каждую свободную минуту за книгами пропадали. Не сделал так, а теперь за Жутаевым потянутся. Да уже и потянулись! Но я ни к кому на поклон не пойду. Васька Мазай каким был, таким и останется. Мне ни к чему всякие там физики да технологии, умел бы хорошо формовать».