Товарищи

ПЕРЕД КОНЦЕРТОМ

Колесов внимательно со всех сторон осмотрел Бакланова, одетого в новый форменный костюм:

— Хорошо сидит! А ну, пройдитесь по комнате… Да не стесняйтесь, Бакланов, вы сегодня выступаете перед лучшими людьми города и области, нужно культурно выглядеть. Пройдитесь, пройдитесь!

Егор сделал несколько шагов в угол и обратно.

— За костюм можно не беспокоиться, а вот с ботинками нехорошо получается— чересчур скрипят. Вы еще за кулисами будете, а в зале уже услышат башмачную музыку. Так нельзя.

— Это я позабыл, товарищ директор: встал на всю ступню — они и заскрипели. А если ступать только на носок — ничего. Чуть-чуть скрипнут — другой и не услышит. Вот смотрите.

Егор снова прошелся по комнате, осторожно ступая на носок.

— Да, сейчас другое дело. Только, Бакланов, не забудьте об этом, выходя на сцену. И еще вот что: вихор на макушке пригладьте, а то космы поднимаются вверх, как кивер.

— Я его состригу, товарищ директор…

— Зачем же? Примочить немного нужно.

— Мочил — не помогает.

— Раз не поможет, другой, а там, глядишь, будет все как следует. Садитесь, Бакланов. Не смущайтесь, вас же приглашают — садитесь.

Колесов сел не на своем обычном месте — за столом, а у стола и показал Егору на стул рядом с собой.

— Ну как, вы довольны, что сегодня выступаете в концерте?

— Вроде доволен… — нерешительно ответил Егор и тут же сознался: — Только как-то страшно. Будто дрожь прошибает. Вот когда комиссии из дома творчества еще не было, я думал: а ну как не пропустят меня, что я буду говорить в училище? Ходил, ходил на занятия, а потом на репетиции— и все зря. А вот как сказали на комиссии, что мой номер прошел, сразу боязно стало… Вроде бы и надо выступать, а страшно.

— А вы не бойтесь, Бакланов, ведь все-таки ничего страшного здесь нет. Многие позавидовать могут.

— Я, товарищ директор, боюсь, как бы не сбиться. Петь нужно под пианино, а я еще не привык к нему: а вдруг вперед уйду или отстану? Что тогда будет? Вот почему мне и страшно.

— Главное здесь, как мне кажется, не растеряться и быть внимательным. Конечно, имеет значение и то, что вы будете выступать первый раз. Я, например, никогда не забуду свое первое выступление на районной комсомольской конференции. Был я тогда всего на год старше вас. Выбрали меня товарищи и наказ дали выступить, покритиковать райком комсомола. Наказ товарищей — серьезный наказ. Стал я готовиться. Написал свое выступление. И так мне хотелось, чтоб поскорее пришла конференция, такое было желание выступить, словно голодному человеку есть. Но вот пришла конференция, начались прения. Нужно записываться на выступления, а я никак не решусь. Передал записку, а сам все думаю: может, очередь до меня не дойдет, прения закончатся. Но выступать пришлось. Когда шел на трибуну, по спине дрожь прокатывалась. Ничего, сошло. Даже хлопали. Сильно я тогда поволновался. А если сказать вам, Бакланов, откровенно: человек всегда волнуется перед выступлением— пусть до этого он поднимался на трибуну или выходил на сцену сотню раз. Волнение — дело обычное, только одни умеют скрыть его, а другие теряются и делают глупости. Надо с малолетства привыкать управлять своими чувствами, подчинять их рассудку и воле.

Егор слушал директора не отрывая глаз. Он привык видеть Колесова строгим, требовательным, даже суровым. Сейчас же его лицо было добрым, озабоченным, а говорил он с Егором просто и задушевно, как хороший товарищ.

— Вот мне и хотелось вам сказать — не теряйтесь. Все обойдется и будет хорошо.

— Постараюсь, товарищ директор.

Колесов поднялся, положил руки на плечи Егора:

— Ну что ж, Бакланов, идите. Желаю вам большого, настоящего успеха!

— Спасибо, товарищ директор.

— Идите побродите немного по городу, постарайтесь отвлечься от мыслей о концерте. Почему не пойти, например, на набережную, посмотреть, как выглядит Урал, не осел ли лед на реке… Сегодня день прекрасный, а вечер и того лучше… Да-да, чуть не забыл: когда будете выходить на сцену, вспомните, что все наше училище ждет, волнуется за вас и желает вам большой, настоящей удачи.