Товарищи

МАЗАЙ ПЕРЕМУДРИЛ

Накануне дня плавки директор МТС вызвал всех троих и спросил, кто из них будет вести плавку. Жутаев объяснил, что Мазай в училище был старостой производственной подгруппы, вроде бригадира, пусть он и руководит плавкой.

— Я хочу предупредить вас, товарищи, что старший возьмет на себя ответственность за плавку и литье. Он будет командовать, и его слово должно быть законом. Ведь, кроме вас, в эмтээс нет знатоков. Никто не подскажет в нужную минуту. Старший должен все продумать, учесть и предусмотреть.

— Ты, Мазай, не возражаешь против моего предложения? — спросил Жутаев.

Он был уверен, что Мазай с радостью согласится, но Мазай недовольно насупил брови и как-то нехотя, ни на кого не глядя, ответил:

— Возражать не приходится. Если нужно, чтобы я вел плавку, — пожалуйста. Я не боюсь, товарищ директор. Пускай валят на меня всё — выдержу! А тебя, Жутаев, небось заячья болезнь схватила? Потому ты меня и выдвигаешь. Получается красиво: забота о людях. Хитер! Пускай Мазай отвечает, а тебе — попутный ветер… Так-то легко работать…

— Напрасно ты так думаешь. Я не боюсь ответственности. Кому-то нужно вести плавку — или тебе, или мне, это ясно, как день. Бакланов слабоват — значит, остаемся мы двое. Если ты не согласен, я возьмусь.

— Ну и берись! Пожалуйста!

— Только мне казалось, что тебе как бригадиру… — начал Жутаев.

Но Мазай прервал его:

— Хватит с меня и бригадирства, нечего все на одного валить! Я не двужильный. Спина может не выдержать.

— Ты не горячись, — спокойно урезонивал его Жутаев. — Можно и без нервов обо всем говорить. Если вы, Николай Степанович, не возражаете, плавку буду вести я.

Директор согласился.

Жутаев не рисовался, говоря, что не боится ответственности, не старался казаться лучше, чем был на самом деле. Он не только не боялся самостоятельно вести плавку — он даже мечтал об этом еще в Сергеевке. Ему хотелось самому, без помощи мастера, без контроля, схватиться с огненной стихией и покорить своей воле бушующую лаву. Отказ Мазая не очень его удивил. Раньше он только предполагал, что Мазай трусоват и не надеется на собственные силы, теперь же Борис уверился в своей догадке, однако не высказал этого вслух.

Вернувшись в цех, Жутаев хозяйским глазом окинул всю площадь пола литейки, сплошь заставленную опоками, набитыми формовочной землей. Они стояли строгими рядами, большие и маленькие, чугунные и совсем новые, деревянные. Вдоль и поперек цеха были оставлены проходы— по ним пройдут заливщики с ковшами кипящего чугуна. Смотрел Жутаев на опоки и очень четко различал три участка: свой, Мазая и Бакланова. С самого начала они все трое формовали на разных участках, чтобы каждый мог отвечать за свою работу. Еще утром Борису казался свой участок самым дорогим. Ему, конечно, хотелось, чтобы и у товарищей было все благополучно, чтобы во всей литейке не было брака, но па первом плане все-таки был свой участок. А вот теперь будто стерлись грани и вся литейка превратилась в один большой массив. Теперь, если где-то у Мазая или Бакланова обнаружится брак, он будет и его браком.

— Давайте проверим все опоки, — предложил он.

— Чего еще выдумал! — возразил Мазан. — Зачем это понадобилось? Или больше делать нечего?

— Затем, чтобы меньше брака было, — ответил Жутаев. — А работы у нас сегодня и вправду почти пет — займемся опоками.

Егор не стал возражать и пошел было к своему участку, но Жутаев остановил его:

— Погоди, Бакланов, мы втроем будем проверять каждую опоку. На всех участках.

— Нечего мудрить! — возразил Мазай. — Каждый свое может проверить. Подумаешь тоже — контролеры нашлись!.. У меня брака не может быть.

— А я говорю: все вместе, — решительно заявил Жутаев. — И споры давайте прекратим. Плавку веду я! Вот я и хочу убедиться, что с формовкой все благополучно и при заливке никаких неожиданностей не будет. Попятно?

Больше Мазай не возражал. Крайними были опоки Бакланова, с них и начали осмотр. Снимали верхнюю опоку, переворачивали, осторожно клали на пол и внимательно рассматривали ее. Первые опоки не вызвали никаких сомнений. Но вот в одной из форм Жутаев заметил несколько лишних песчинок.

— Видишь? — спросил он Егора.

Бакланов растерянно заморгал глазами и кинулся с ланцеткой к опоке.

— Не торопись, — прикрикнул Мазай, — а то всю форму испортишь! Тоже мне, формовщик называется, а на брак работает! Я так и знал, что качество у тебя будет грошовое. Взялся работать — работай, а халтурить нечего.

Однако опок с изъянами нашлось немного. Начали просматривать работу Мазая.

— Снимать верхнюю опоку я буду сам, — сказал он, — а вы смотрите, если хотите. Мне, например, смотреть нечего. Всё с ручательством сработано. Высший класс.

Мазай снимал опоку и тут же отворачивался в сторону. Но он только делал вид, что не смотрит, сам же исподтишка следил за товарищами. Одну опоку просматривали за другой, и Жутаев командовал:

— Все в порядке. Образец. Давайте дальше.

— Можно и дальше. Мы с удовольствием, — чуть насмешливо отвечал Мазай.

— Стоп!

— Что за «стоп»? — удивился Мазай.

— Сам посмотри, — предложил Жутаев.

Мазай склонился над нижней опокой, да так и застыл над ней. В опоке была заформована шестеренка. Уголки двух зубчиков отвалились, и земля от них лежала небольшими комочками в углублении. Если бы Мазай не видел это сам, то никому бы не поверил. Он смотрел на сломанные зубчики и не мог понять, как могло случиться, что он проморгал. А теперь вот и стой, словно оплеванный. Небось Бакланов радуется, думает, что и Мазай, мол, не лучше его работает.

— Видал, Мазай?

Мазай, не меняя позы, негромко, словно в раздумье, ответил:

— Молодец ты, Борька. Ведь это же определенный брак, — и не спеша наступил ногой на форму.

— Да ты что делаешь?! — крикнул Жутаев. — Ведь ее наладить можно было!

Мазай махнул рукой:

— Новую сделаю. Не хочу без надобности ремонтом заниматься. Давайте смотрите дальше.

После этого случая он как-то притих, присмирел, будто в нем ничего не осталось от Васьки Мазая — грубияна, драчуна и зазнайки. Теперь, когда поднимали верхнюю опоку, Мазай спешил опередить товарищей и первым рассматривал форму.

Он весь день был неразговорчив, работал не разгибая спины и до самого вечера, чего с ним никогда еще не было, не сказал ни единого грубого слова ни Бакланову, ни Жутаеву.

По пути домой Егор вдруг стал уговаривать товарищей зайти к нему.

— Ведь примут меня снова в училище? Примут. Значит, все равно вместе жить придется, в одной комнате.

— А может, и не примут, — возразил Мазай. — Тебе еще никто не поручал решать это за директора. Знаешь, какой он строгий? Решит отказать и откажет.

— А я думаю — примут. Нынче Галузин сразу бы отказал, а то ведь разрешил работать с нами, — сказал Жутаев. — Колесов об этом, конечно, знает.

— А правду говорят, будто гармонь у тебя есть? — неожиданно спросил Мазай.

— Есть.

— Дашь поиграть?

— А ты разве умеешь?

— Не то чтоб умел, просто люблю попиликать на гармошке. Для удовольствия. Значит, дашь?

— Можно.

— Тогда пошли к тебе.