Три сестры. Диана

Глава 30

Чернобурка вернулась только в конце июля, проведя чуть больше двух месяцев у родственников Анатолия. Тёмные волосы внучки так выгорели на солнце, что казались русо-рыжими. На носу высыпали конопушки, а я впервые видела внучку загоревшей. Солнце она переносила очень плохо, бледная кожа мгновенно сгорала и облезала.

А главное, за два месяца внучка заметно поправилась. Квартира снова наполнилась звонким смехом, немного возбуждённым во время рассказов голосом внучки, и всем тем, что я привыкла считать жизнью.

Рассказов было много. Аля многое замечала, сравнивала, а вернувшись, рассказывала нам. И рассказать было что. У Анатолия была огромная семья, со своей историей, со своими обычаями, со своей памятью. И Аля, несмотря на то, что оказалась там впервые, была неоспоримой частью этой семьи. Её там ждали, с ней знакомились. Старались понять, что за новый побег появился у старого дерева.

— Там столько родственников, что надо прям у крайнего деревенского забора кланяться и говорить, мол, здравствуйте родственники, — смешно округляла глаза внучка, — А то обижаться будут, что вот к ним перше, а мы роднее.

Как и каждый ребёнок, Аля быстро впитывала всё, что её окружало. После каникул в Черновицкой области в её речи появились украинские слова и та непередаваемая интонация, что навевала воспоминания о воспетых Гоголем местах.

— Дед Толя меня сразу повёл к своей бабушке. Представляешь? Бабушка моего дедушки? — делилась внучка. — Та обниматься, ой, Толик приихал, соколик. А потом меня увидела и давай причитать, что я совсем плохенька, як их Настя. Я сначала не поняла, с чего это я сразу плохая, если я только зашла и ещё ничего сделать не успела? Оказалось, что это в смысле худая, слабая. Бабушку ту зовут Гардения Яковлевна. Это если по бумагам, а так все говорят бабка Городянка. Я спросила сколько ей лет, а она мне такая, ой, да кто их эти года считает. Вот родилась где-то в девяностом. Представляете? Это она про тысяча восемьсот девяностый. И знаете как она по дому носится? У меня голова кружиться начинала за ней смотреть.

— Так получается ей почти сто лет? — прикинул Генка.

— Вот она и говорит, что не сегодня так завтра помирать, всё боялась, не дождаться, когда я приеду. А ещё у неё на чердаке гроб стоит. На всякий случай, чтоб если что, а всё уже готово. И не сбитый из досок, а вытесанный из огромного бревна. Встаёт бабушка Городянка очень рано, потому что помирать скоро, хоть на солнце напоследок наглядеться. Дома убирается каждый день. И зановесочки крахмалит, и двор чисто-чисто подметать надо. А то ведь вот помрёт, придут люди, а у неё бардак дома и хата небелëна. И погреб земляной во дворе полон. А то ведь если помрёт, то чем люди поминать будут? А ещё у неё узел лежит. Полотенца такие длинные, руки вытирать, и гроб в могилу опускать. — Перечисляла Алька.

— А то помрёт и ничего нет? — сдерживая смех спросил Генка.

— Конечно, где бегать и искать? — кивнула внучка. — А ещё она меня постоянно кормила! Я до двери дойти не успею, а она уже зовёт кушать. Я ей говорю, что люди кушают три раза в день. Завтрак, обед и ужин. Ну если маленькие или в санатории, то ещё полдник и кефир на ночь. А не постоянно. Тем более, что я только что покушала. Я ей говорю, что ты ж меня как поймаешь, так кормить. А бабушка Городянка мне, мол, то люди. Люди пусть хоть голодают, её это не касается. А внуки это внуки, а то вот она помрёт, а я буду помнить, как у бабушки голодная бегала. И когда это я поесть успела, если на столе ничего нет. Я говорю, да ведь только что пирожки с молоком съела.

— А бабушка? — уже даже мне стало интересно.

— Рукой махнула и говорит, с каких пор пара пирожков и глоток молока едой считается, — вздохнула внучка. — Меня даже ребята предупреждали. Мы на пруды, где рыбу разводят пойдём рыбачить, сидим, никого не трогаем. Кто-нибудь бежит, говорит, Алька, тикай. Там бабка Городянка по ярку с узелком идёт, сейчас поймает, кормить тебя будет!

— Подружилась с местными? — спрашивал Генка.

— Ну как сказать, — замялась внучка.

— Да как есть, — ждали продолжения мы.

— Там полдеревни родня, всех не пересчитать. Но как это позволить чтоб свою ридную и обижали? Но и как новая родня себя поставит, тоже интересно. — По виду внучки мы сразу поняли, что пай-девочкой она явно не была. — Вот приехала я, а через несколько дней танцы. А местный клуб, большой такой дом, в конце улице и немножко на холме. Повыше остальных домов. И знаете что? Этот дом ставил Яков Макарович, отец бабушки Городянки, сам строил. А потом их раскулачили, дом и имущество отняли, деда Якова и его жену отправили на Соловки, там мама бабушки и умерла. Сама бабушка тогда болела сильно, инфекцией. Даже жила отдельно во времянке. Вот эту времянку и побоялись тронуть. А маме моего деда Толи, бабушки Анне, пришлось идти замуж в пятнадцать лет за местного лодыря и дебошира. Там в деревне через дом, у кого родственников в ссылку услали. А те кто приходил раскулачивать, да чужое добро делить, тоже в деревне живут. Мне это бабушка Аня рассказала, чтобы я знала с кем можно здороваться, а с кем нельзя. Потому что они нам враги.

— Какие ещё враги? — удивился Генка. — Это сколько времени прошло, тех кто виноват и нет уже наверное. Вот это память.

— Дедушка, бабушка нам с сёстрами, а у меня их там аж три штуки, рассказывала, что она носит имя в честь далёкой свой прабабки, Гардении Добшенской. Она была из польской знати, шляхты, из очень богатой семьи. Она осталась сиротой после очередной эпидемии, и жила в монастыре, где воспитывалась и обучалась грамоте, счëту и языкам. А за имуществом следил её опекун, сводный брат её матери. Когда она выросла, опекун велел ей выходить за него замуж. Гардения отказалась, тогда он обвинил её в колдовстве. А она действительно старалась помочь тем, кто жил в замке и не допустить разгула заразы вроде того, во время которого осталась сиротой. — Спешила рассказать нам внучка. — Отец Насти, это моя сестра, был в Польше, в Кракове. Там в музее лежит среди прочих и приговор королевского суда на Гардению. Её должны были сжечь в городишке, недалеко от её замка. А опекун передав большую сумму золотом из наследства Гардении, остальное получил за донос. Только на тот город напали казаки, а что это за казак, что красивой девки испугается, пусть и ведьмы? Кошевой отказался от своей доли дувана, а себе забрал Гардению. Та в слëзы, как же мол так? Из шляхты, а замуж голодранкой пойдёт в одном исподнем. Атаман Михаил не сразу понял, когда это он жениться решил, но к тому времени, его казаки с помощью Гардении взяли её родной замок. Хватило и ей на богатое приданное, и добычу казаков удвоить. А опекун как раз свадьбу своего единственного сына праздновал. Так вот, в подарок та, первая Гардения попросила у мужа, чтобы он отплатил за её приговор её родне и предателям-слугам. Казаки связали всех, кто выжил, гостей и самовольных хозяев замка заставили сесть за столы, прибили им руки к столешнице, облили всё маслом и подожгли. От замка Добшенских остались только обгорелые руины. А атаману как-то не с руки было отказываться от честной свадьбы. Приданное-то получается взял. И это всё помнят, а случилось это около тысяча четыреста девяностого года. Так что память там хорошая.

— Ага, верю, — посмотрел на меня Генка, незаметно кивая на внучку. — Какая хитрая оказалась полячка.

— А что ей было делать? Заступиться некому, пришлось самой, — вздохнула, явно повторяя чьи-то слова, Аля.

— А тебе эту жуткую историю зачем рассказали? — не поняла я.

— Чтоб знала, какие люди могут быть. Чтоб сильно не спешила доверять. И чтобы запомнила, что сдачи дать это долг и необходимость. Для примера. — Пожала плечами Аля. — Или вот, чтобы знала, как делать не надо. Вот у той, давней Гардении, был сын. Отбили казаки у татар пленников, среди них были две девочки, сëстры. Младшая, тихая и напуганная, прижилась у Гардении в доме, а потом и замуж за Андрия вышла. А старшая всё хотела отомстить за гибель родителей. И всё говорила, что татары для турок стараются, это те их науськивают. Ей помогли попасть в Османскую империю, и стать наложницей. Много людей рисковало, чтобы она попала к султану. Она должна была дать медленный яд наследнику, и убить самого султана. Её кожа была намазана специальным маслом с ядом. А она вместо этого, вышла за него замуж и родила ему ещё шестерых детей! Предала всех, получается и память семьи. У бабушки Гардении есть несколько книг, где учёные пишут о том времени. Мне дали их почитать, чтобы я знала, как относятся к чужакам и предателям везде и всегда. И чтобы не вздумала за нерусь замуж идти.

— А не рано тебе о замуже думать? — засмеялся Генка.

Но как-то неискренне. Разговоры, которые велись с девочкой, нам обоим не понравились. Как минимум в делении людей на тех и не тех. А вот эта память кто кому и когда насолил, возведённая почти в абсолют, и вовсе насторожила. Вернувшись к разговору о походе на танцы, мы узнали, что наслушавшись о периоде раскулачивания за несколько дней, внучка уже знала кто тут кто.

— О, смотрите кто на танцульки пришёл в наш клуб! Стервь московская, — крикнул местный заводила и хулиган на пару лет постарше Альки.

Мальчик оказался из тех самых «врагов», да ещё и родственники его хорошо поживились на имуществе раскулаченных.

— Ну, для голыдьбы может и клуб, где за вход деньги платить надо, чтоб посмотреть, как нормальные люди жили, а я в дом собственного прадеда пришла, — зло язвить Аля тоже умела, просто в части редко колючки показывала.

— Ты кого голытьбой назвала? — подлетел к ней мальчишка.

Дело было при всём народе, ведь молодёжь танцевала позже, а перед вечером для взрослых развлекалась детвора.

— Тебя, — спокойно ответила Аля. — У тебя дед и трое его братьев в рубахе, что в доме моего прадеда забрали, жениться шли. Только в твоей семье она была праздничной, а мой прадед в этой рубахе на поля ездил, батраков проверять. Так что ты по заборам в портках поосторожнее прыгай. А то раскулачить больше никого не выйдет, а в чëм твои младшие ходить будут, если порвëшь?

Такого поворота никто не ожидал, тем более от мелкой шестилетней девчонки. Взрослые пошли жаловаться на приехавшую из Москвы гостью.

— А бабушка Городянка им и говорит, а что, разве не по делу сказала? Вроде ничем не соврала, — рассказала Аля о том вечере. — А потом я Глеба довела, и мы подрались. Правда, потом я помогала ему стирать его рубашку и зашивала. Но его мама всё равно заметила, и ему всыпала. Пришлось нам на пару идти на маслобойню, семечки из голов подсолнечника выбивать. Зато ему к школе новую рубашку купили. Гулять-то летом можно в том, что испортить не жалко, а хорошие вещи нужно беречь. Только я его всё равно дразнила, что вот опять без нашей семьи он бы без рубашки ходил.

— Но больше-то не дрались? — спросила я.

— Неа, он больше не обижался. Только угрожал, что вырастет и сватов пришлёт. А я ему, милости просим, у нас в части бетонный забор в три метра высотой и в два ряда, а посторонним вход в часть запрещён. Так что я и знать не буду. И на кино вместе бегали, на «Неуловимых мстителей». Глеб меня потом кнутом бить учил, чтоб с щелчком.

— С козырей зашёл жених- то, — подмигнул мне Гена. — И всё?

— Нет, мы к его дядьке на пасеку лазили. Дядя Слава показал ему, где можно мёд брать, а куда лезть нельзя. И мы соты воровали и лопали. А ещё мы целовались. Но замуж за него я всё равно не пойду. Нечего было деда Якова раскулачивать. Мне ж с ним здороваться нельзя. А как же я тогда, замуж выйду и с мужем не здороваться? — засмеялась Алька.

— Ты смотри, прямо Монтекки и Капулетти по-украински, — хмыкнул Гена.

Внучка рассказывала, как она помогала старой бабушке. Та сумела превратить помощь по хозяйству в игру. Да и самой Але было интересно. Хоть у бабушки давно была газовая плита, и баллоны с газом привозились регулярно, она готовить на газу не любила. А ребёнку да настоящая печь, да борщ и щи в горшке, как с картинок из книжки.

Домой внучка привезла и небольшое полотенце-рушник. Девчонка сама его вышила под присмотром бабушки за два месяца. И это занятие ей понравилось. А чуть позже вылезла и ещё одна часть летней истории.

Мы с Геной как всегда обсуждали прошедший день, Аля внимательно слушала, потом мы, выслушивали и про её день. Я жаловалась на какой-то конфликт в городе. Мы с Геной решили не копить деньги, а купить внучкам по кооперативной квартире. Вот с собрания кооператива я и приехала.

— А чего ты переживаешь, бабушка? — пожала плечами Аля. — Придумай сказку, где она будет злым и плохим героем. И расскажи. Ты же в детском саду работаешь. Всё, что надо само к ней пристанет. Это меня так бабушка Городянка научила.

— Это что за ведьминская какая-то наука? — удивился Генка.

— Деда, ведьм не существует. Если не понарошку, вот как мы с бабушкой Городянкой играли, когда она учила меня приворотное зелье варить. А остальное это глупость, суеверия и недостаток образования! — выдала нам внучка.

— А это тебе так бабушка Городянка сказала? — спросил Гена.

— Да, я её спросила, правда ли что она ведьма, она сказала, что это всё слухи и безграмотность, — кивнула Чернобурка.

— А что за зелье такое приворотное? — задала вопрос я.

— Самое надёжное, — засмеялась озорница. — Щи и борщ!

— Ты мне лучше скажи, ты почему пошла выяснять ведьма твоя бабушка или нет? — заинтересовался Генка.

— Да меня ребята в деревне дразнили. Мол, ведьма уйти на покой и умереть просто так не может. Вот меня и привезли. — Залезла к нему на колени Аля. — Я им говорю, а чего из местных не выбрали? Тут и дочка, и внучки, и племянницы, и правнучки есть. А Глеб мне говорит, что среди местных с таким гадючьим характером, чтоб бабкиному под стать был, не нашлось. Вот и пришлось московскую гадюку привозить. Я ему говорю, что а я в Москве не живу. Я из области. Так что я подмосковная. Он мне сразу, что я подколодная, вот так правильно. А я говорю, вот всяких подзаборных мы спросить забыли, как правильно.

— Часто вы так с этим Глебом разговаривали? — спросила я видя, что Генка опустил голову, пряча смех.

— Да всегда, — сразу ответила внучка.

— Ну, это точно к сватам, — уже не скрываясь заржал Гена.

Восемьдесят девятый стал особенным для нас годом. Через неделю после возвращения внучки, мы с Геной сидели на балконе и наблюдали, как Ксана и Аля по очереди преодолевали лесенку в детском городке. Девочки висли на руках, и меняя руки, перемещались с одной стороны лесенки на другую.

Я волновалась. Буквально несколько минут назад позвонили с КПП, что приехал Перунов Михаил Геннадьевич, а пропуск у него давно просрочен. Миша одним из последних покидал Афганистан, в конце зимы восемьдесят девятого. И почти сразу отправился на новое место службы, в Псковскую дивизию ВДВ. И вот наконец-то приехал домой.

— Как будто время назад отмоталось, один в один, только форма другая, — тихо произнесла я, заметив появившегося из-за поворота сына.

Аля с Ксаной тоже его заметили и замерли.

— Дядя Миша! — закричала Алька, зная его только по фотографиям и рассказам. — Дядя Миша приехал!

Она сорвалась и побежала прямо по траве. Миша резко развернулся и чуть присев, подхватил племянницу на руки, подкинув вверх. Отчего Алька радостно завизжала. Поймав Лисёнка, Миша усадил её на руку. Аля представила свою подружку. Ксана улыбалась, помахала рукой и побежала в соседний подъезд.

— Бабушка, дедушка! Смотрите, кого я привела! — раздалось вскоре звонкое из коридора. — Я его сразу узнала! Дядя Миша, а ты меня как узнал?

— Ты на маму очень похожа, — улыбался Миша.

— Я? — удивилась Алька. — Нет, я на неё не похожа, я красивая!

— Так я же про свою маму, — не сводил глаз с девочки Мишка. — Про твою бабушку.

Это была любовь с первого взгляда. Миша мгновенно прикипел к ребёнку. Наблюдая за тем, как он возится с девочкой, было проще простого поверить, что она его дочь, а не Костина.