Три сестры. Диана

Глава 38

Оказаться в ситуации, когда время вокруг тебя словно откатилось далеко назад, во времена юности твоей бабушки, если не ещё раньше уже достаточно тяжёлое испытание. Я пыталась соотнести новые знания с тем, что уже знала. Из бабушкиных рассказов о своей юности, ещё задолго до революции. Удивительно, но например, законы о наследовании, по крайней мере в части, касающейся наследования женщинами, были весьма и весьма схожи. Из учебников истории или из тех научных трудов, множество которых я перелопатила, готовясь к выступлениям с лекциями о роли женщины в истории и её изменении в истории.

Я удивлялась, что всего два поколения прошло со времён революции, а для меня похожие на наши дореволюционные порядки и законы обстоятельства уже казались дикостью. Ну как это нет возможности всем, в равных условиях, получать хотя бы основное общее образование! Оно ведь так и называется поэтому, что обучают общим основам, тому что необходимо для развития всего общества! Как можно считать человека неравным из-за рождения, дохода или пола? Или превращать фактически в имущество, лишая права на чувства, мысли, эмоции, на возможность просто жить обычной нормальной жизнью только за наличие дара? Неужели девушка-озар не имеет права на любовь и уважение своего мужа, на семью, а должна оставаться вещью, безэмоционально принимающей существующий порядок вещей?

И тут же напомнила себе о том, что например бельгийское колониальное правление в Конго завершилось только в тысяча девятьсот шестидесятом году! И людей, жителей Конго, не имеющих рук и ног. Просто потому, что посвящённый король Леопольд и его подданные считали, что если работники плантаций, где добывался каучук, точнее его основа, не выполняют планы по сбору, то тем самым они чуть ли не изменяют королю. А наказание за это одно, смерть. Но милостивые бельгийцы всего-навсего рубили руки и ступни. И даже не самому работнику, а его детям или жене. Или забирали жену или дочь в казармы колониальной армии, набранной из помилованных каторжан и отморозков. И дату отмены рабства чернокожих в так гордящейся своей демократией Америке, я тоже прекрасно помнила. И это не говоря уже о расовой дискриминации прекрасно существующей и в наши дни, и апартеид во многих бывших колониях.

Для меня дикость, для сотен и тысяч бельгийцев, американцев, французов, англичан совершенно обыденное явление. И здесь, в этом мире это тоже было обыденностью. Таковы были правила, которые нужно было каким-то образом принять, чтобы и самой выжить, и выполнить условия сделки с судьбой.

Но была и ещё одна большая проблема. Леди Диана родилась и выросла в обществе, которое традиционно делилось на сословия. Она относилась к аристократам, то есть к правящему сословию. Она с пелёнок привыкла пользоваться всеми привилегиями своего происхождения. А я привыкла быть сильной и независимой, я привыкла быть полноценной личностью, не нуждающейся в том, чтобы меня обслуживали. Я не привыкла быть паразитом, живущим за счёт труда других.

И сейчас, придя в себя и почувствовав, что вполне могу встать, ведь боли нигде не было, а тело меня слушалось, я поднялась, дала тело привыкнуть и не торопясь отправилась к окну. Не знаю, откуда это у меня, но я терпеть не могла тёмных помещений. Где бы я не жила, у меня всегда были чисто вымытые открытые окна. Обои и занавески я всегда выбирала светлые. Поэтому без всяких сомнений, я прошлась вдоль стены и резкими движениями распахнула все ночные шторы.

Надо было видеть выражение лица девушки-служанки, замершей у двери и наблюдавшей за редчайшим, судя по реакции, явлением в этом доме «леди Диана что-то сделала сама».

— Душно сил нет, и темно. — Произнесла я тихо хриплым от долгого молчания голосом.

— Леди, мы боялись свет потревожит вас, — тут же опустила поднос на столик, а сама поспешила ко мне служанка, стараясь поддержать. — Прошу, вот сюда пожалуйста, сейчас и постель перестелю, сейчас всё сделаем.

Служанка тараторила, явно стараясь скрыть страх. Её ощутимо потряхивало. Да и голос нет-нет, да и срывался. Не желая затягивать всю эту суету рядом с собой, я сидела в кресле и молча смотрела в окно. Молчала я ещё и потому, что не хотела себя выдать. А сделать это оказалось очень легко, причём любой мелочью. Это означало одно, мне необходимо полностью менять круг общения и лучше для начала вообще побыть где-нибудь в одиночестве.

И уж тем более, нужно держаться подальше от тех, кто хорошо знал леди Диану. Принимать решение необходимо было срочно. И пока вокруг была суета, я размышляла. Допустим, недолгое уединение можно объяснить нанесённым мне изменой супруга оскорблением. Брак для леди был вынужденной мерой, и за почти четыре года ничего в этом отношении не изменилось.

Мужа леди Диана едва переносила, его отца и вовсе презирала, считая его подхалимом и приспособленцем, готового ради того, чтобы сохранить личные удобства, стерпеть что угодно и кого угодно. Даже саму леди Диану. А та, в своём неудачном замужестве, обвиняла именно Пембрука-старшего. В её представлении именно он был виновен в том, что ей в мужья досталась лишь дурная копия того, в кого она была влюблена в юности.

Генрих Пембрук действительно ничем не выделялся, и похоже, что и правда за образец для подражания держал образ старшего брата. Впрочем, Диана была слишком предвзята и могла ничего хорошего просто не замечать. Генрих для неё был прикрытием и спасением так неосторожно почти погубленной репутации. К самой Диане лорд Генрих относился не лучше, и за закрытыми дверьми особняка не единожды позволял себе в отношении супруги оскорбительные высказывания. Да и измены свои не скрывал. Скорее наоборот, старался таким образом продемонстрировать всем пренебрежение супругой.

— «Тем лучше, — решила про себя я. — Сложись обстоятельства иначе, было бы гораздо сложнее избавиться от такой проблемы, как муж».

От смысла этой фразы меня покоробило. В моём понимании муж был тем щитом и той силой, что избавляла от проблем. С ним можно было обсудить всё на свете, разделить переживания. Когда что-то шло не так, я садилась рядом с Генкой, поджимала ноги и утыкалась носом в его шею.

— Я сейчас немного побуду слабой и обессиленной, а потом… Потом всё решим, — говорила я, чувствуя как меня обхватывают со всех сторон сильные и надёжные руки.

А тут да, тут даже не проблема, тут целая катастрофа!

— Я слышал, вы пришли в себя, — без предупреждения в комнату вошёл Пембрук — старший.

— О правилах приличий вы забыли от этой радостной новости или по какой-то иной причине? — резко ответила я, вспоминая предыдущие беседы Дианы с отцом мужа.

— Разволновался, я действительно очень переживал, — остановился лорд, но смотрел на меня выжидающе. — Вы ведь не только жена моего единственного сына, но и дочь близкого друга…

— Ложь. Вы никогда не были другом моего отца, и никаких отношений с вами он никогда не поддерживал. Уверена, будь он жив, то на своё предложение о браке получили бы резкий и отрицательный ответ. И даже неминуемые последствия наших взаимный ошибок с вашим старшим, покойным, сыном не заставили бы его изменить своё решение. Вам это известно не хуже, чем мне. — Прямо заявила я, глядя на старого лорда. — С какой целью вы сейчас врёте?

Даже такой разговор, почти на повышенных тонах и на грани взаимных оскорблений, не мог испортить отношений между старым лордом и леди. Память Дианы услужливо подсказала ответ. И он мне очень не понравился. Ведь лорд мог попытаться добиться того, чтобы меня признали потерявшей разум в результате падения с лестницы. И тогда меня ждала бы незавидная участь. Дом для душевнобольных. А состояние леди Дианы осталось бы в лапах Пембруков.

— Ваши высказывания довольно резки, — растянул губы в улыбке лорд. — Но я буду снисходителен, учитывая ваше недавнее падение и тот вред, который был вам нанесён.

— Вашим сыном, — улыбнулась и я, понимая, что догадка была абсолютно верна. — Давайте уж говорить прямо. И для вас это отличная возможность избавиться от меня, получив всё моё состояние. Но нет. Я требую ювенала моего отца, и поверенного моего деда, герцога Барливара. Запретить этот вызов вы не можете, даже слуги в этом доме получают жалование с моих счетов. Надеюсь, мне не придётся долго ждать.

— Стоит ли беспокоить… — лорд заметно смутился и попытался меня отговорить.

— Стоит, — в который раз перебила его я. — Вы зря надеетесь на некоторую отчуждённость в отношениях между домом герцога и моей матерью, а значит и мной. Когда речь пойдёт о здоровье и жизни одной из герцогского рода, о распрях никто и не вспомнит. А я внучка герцога, одного из ленд-лордов. Вы же всего лишь разорившийся граф.

— Диана, дорогая, это всего-навсего недоразумение! К чему выносить всё это за порог? — показывал чудеса изворотливости граф.

— Недоразумение? С мне показалось, что это попытка убийства. Ведь кто-то же эту девицу впустил? И ваш сын не кинулся останавливать её или спасать меня, — сложила руки на груди я, понимая, что этот раунд за мной.

— А вот это ложь! — к моему удивлению искренне возмутился граф. — Именно Генрих спас вас если не от смерти и потери разума, то от неподвижного существования до конца дней точно. Он заставил вызвать лекарей, он не позволил вас поднимать, пока не наложили фиксирующий артефакт. И кстати, именно он применил редкую технику разделения дыхания.

— Что? — удивилась я, пытаясь сообразить о чём речь.

— Сам удивлён, — развёл руками граф. — Честно говоря, не знал о такой и не предполагал, что Генрих ею владеет. Но он блестяще окончил академию высших ювеналов, видимо там и научился. А медикусы подтвердили, что это позволило вам выжить. Вы должны быть благодарны мужу.

— Я благодарна, — улыбнулась я. — Но я была бы ещё больше благодарна, если бы мой муж не приводил в дом, где живу я, своих любовниц, сталкивающих меня с лестницы.

— Но Генрих был почти смертельно ранен, выжил чудом! Вы буквально на днях чуть не овдовели! — не оценил моих претензий граф.

— И ваш сын решил сравнять счёт? — усмехнулась я. — Получается, что мы квиты.