Три товарища

Глава 19. Никита

Два дня спустя. Лейтенант Терехов Никита Олегович.

Крайние два дня я был сам не свой, как говорится. Ребята требовали отчёта о том, как прошёл тет с Гринёвым, а я лишь отговаривался дежурными фразами. Пытался юморить и ничем не демонстрировать, что слова героя России заставили меня по-иному посмотреть на происходящее. Сам себе я признавался, что чувствовал смятение. Но тщательно скрывал его от других.

И сейчас, ранним утром того самого Дня Открытых Дверей, я продолжал мучиться. Я стоял перед выбором с большой буквы "В". Мои друзья, видимо что-то почувствовав, вели себя настороженно и молчаливо. Даже Лёха не брызжил энергией. Я заметил, как он недовольно поглядывает на меня, словно подозревает в чём-то нехорошем. А Илья, застилая постель, хмуро кривился. Он всегда был весьма впечатлительным и всё принимал слишком близко к сердцу. К дружбе он относился крайне серьёзно и был готов жертвовать своими интересами ради нас. Хотел лишь, чтобы это было не напрасно. Чтобы мы продолжали оставаться вместе.

Но, хоть мы никогда ничего друг от друга не скрывали, о результатах встречи с капитаном я всё же предпочёл умолчать. Мне казалось, это касается лишь меня, а никого другого. Видимо поэтому, сейчас мои друзья испытывали ко мне недоверие. Не пытались давить и вызвать на разговор, а впервые засомневались.

Но здесь ничего поделать было нельзя. Я не мог просто так взять и отказаться. И не мог просто так согласиться. Всё же с парнями вместе мы отлетали не одну тысячу километров. Прошли через огонь, воду и сейчас, вроде как, проходим через медные трубы. Я без колебаний мог доверить им свою жизнь, а они, уверен, доверяли мне. Но слова капитана Гринёва не выходили из моей головы. Когда я отключал эмоции и начинал мыслить логически, иного выбора, кроме перехода в другое звено, не видел.

Правда, едва отворились двери комфортабельного автобуса, я забыл обо всём на свете. Когда я увидел слегка располневшее лицо жены — щёки, как у хомячка, вызвали на моём лице умилительную улыбку — и пузико, спрятанное за краями дорогого пальто, я обо всём забыл. В кои-то веки я мог сосредоточиться на том, что действительно важно.

Таня спрыгнула со последней ступеньки и повисла у меня на шее. Сжала так крепко, что мне показалось, что я сейчас задохнусь. Не только от обнимашек, но и от переполнявших меня чувств.

— Как долетели? — это первые слова, которые мне удалось из себя выжать.

— Всё нормально, сынок. Не переживай за нас, — отец стоял чуть в стороне, улыбался и не решался подойти. Он смотрел на нас с Таней и радовался.

— Ваши вояки любят комфорт, как и все обычные люди, — мама же не стала стесняться и полезла напролом. Он сжала в объятиях и меня, и Таню.

— Полегче! — весело воскликнула та. — А то прямо здесь кому-то придётся принимать роды!

— Ой, прости, девочка. Дай сына хоть расцелую, — и она действительно полезла целоваться, заставив меня по-настоящему смущаться.

— Мам, прекрати, — попросил я, украдкой смотря по сторонам. Но такие сцены происходили повсеместно. Автобусы всё прибывали и прибывали, исторгая наружу батальоны счастливых родственников.

— Я видела тебя по телеку! — восторженно пропищала Таня, перехватывая у матери инициативу. — Обалдеть! Герой! Прям герой!

— Здравствуй, Никита, — отец и мать Тани тоже прибыли. Я спросил, нужно ли на них заказывать билеты, и они с удовольствием согласились. Думаю, побывать здесь им было не менее интересно, чем дочери.

— Добрый день… А ты-то как сама? — я переключился на жену и погладил округлившийся живот. — Не тяжело ещё?

— Я живу в ванильных условиях, — в своём стиле ответила Таня. Она улыбалась, целовала меня в щёки и шутила. — Нет, я серьёзно. Ни в чём нужды не испытываю, за мной приглядывает куча народу… Ну, действительно! Проходу нет от будущих тётек и дядек, подруг и этих…, - она показала язык своим улыбающимся родителям. — Кто вскоре станет бабушками и дедушками.

— Мы делаем всё возможное, — скромно потупив взгляд, произнёс её отец.

— Давайте, наверное, отсюда уйдём, — мой отец окинул взглядом вавилонское столпотворение, где с каждой минутой усиливался гул не только от прибывавших автобусов, но и от поздравлений, всхлипываний и слёз. — Есть место поспокойнее?

— Да, конечно, — торопливо закивал головой я. — Мы с парнями заранее обо всём договорились. Идёмте к нам в берлогу. Разместиться там непросто, но хоть посмотрите на жизнь в бараках.

— Вы живёте в бараках??? — Таня принялась удивлённо смотреть по сторонам. Уверен, смысл этого слова она понимала своеобразно. По-любому, бараки ей представлялись местом, где держат или рабов, или пленников.

— Да. Там нет ни туалета, ни ванны, ни телевизора, — я взял Таню за руку и осторожно повёл за собой. — И межкомнатные стены картонные. Мы там только спим. Всё остальное время уходит на изучение теоретической части, физическую подготовку, тренажёры и медицинские обследования.

— Спартанская обстановка, — фыркнула Таня, а затем всю дорогу молчала и, как и её родители, внимательно смотрела по сторонам. Практически на каждом шагу видела крепких ребят с нашивками "военная полиция" и плакаты с напоминаниями, что видеофиксация объекта строжайше запрещена. А фотосъёмка разрешена лишь в специально-отведённых местах. — Удивительно, как вас ещё колючей проволокой не обнесли.

— Стен вполне достаточно, — засмеялся я на её ремарку.

Я привёл всю семью к себе в каморку и предложил присаживаться. Некоторое время с улыбкой наблюдал за их реакцией, а затем засмеялся, разглядывая красноречивое лицо Тани. На этом лице очень ярко отображалось, что в отеле на Мальдивах ей понравилось намного больше, чем здесь.

— Рада, что тебе весело, — она брезгливо сдвинула ножкой чей-то носок, выглядывавший из-под койки. Возможно, даже мой. — Кто это у вас тут такой неряха? Телегин, наверное. Явно его рук дело… Вернее, ног.

— Как ты здесь, сынок? — отец аккуратно присел на стульчик, будто опасался его сломать. — В общем и целом.

— Нормально, пап, — я сел на койку рядом с Таней и обнял её. Она заулыбалась и положила головку на моё плечо. — Вместе с парнями мы творим чудеса.

— Зазнайка!

— Есть немного, — я улыбнулся на подколку жены. — Но пока всех побеждали. В виртуальных боях, я имею в виду. И учёба даётся легко, ведь нам приходится повторять то, что мы недавно изучали. И ещё не забыли, в отличие от остальных. Вы не представляете, кого я тут встретил!

— Почему не представляем? Отлично представляем. Мы всей семьёй смотрели передачу этого… как его?… Авгана… Нет, Агвана! Агвана Акопяна. Видели вас троих. Танечка аж заплакала…

— Мам! — возмущённо воскликнула Таня. Хоть она возмущалась, я знал, что плакать она действительно могла. Могла от гордости за меня. А потому ещё крепче сжал её в объятиях. — Все секреты ему выдаёшь, — она прижалась ко мне.

— Но так же мы видели интервью с Геннадием Леонидовичем, — напомнил её отец. — Седой-седой такой. Командир ваш, кажется. Он ситуацию не приукрашивал, как нам всем показалось. От его речей за версту несло фатализмом. Нам это не понравилось, — он обвёл рукой крохотную комнатушку, намекая, кому именно "нам". — И мы устроили семейный совет.

Я отстранился и удивлённо посмотрел на тестя.

— Никит, — Таня крепче сжала мою руку. Она всё ещё улыбалась уголками губ, но глаза её говорили о том, что она хочет поговорить о чём-то серьёзном. — Ты только выслушай спокойно. Не заводись.

— А что? Что-то случилось? — её слова заставили меня напрячься. Я даже руку к её животу потянул, опасаясь, что что-то не так с ребёнком.

— Да, у нас будет мальчик, — она опять улыбнулась, сама сжала мою ладонь и прислонила к своему животу. — Совсем скоро ты станешь счастливым отцом.

— Отличная новость! — я чуть не подпрыгнул. Я всегда хотел иметь пацана первенцем. Хоть, в принципе, и против девочки не возражал. Но парня, будущего наследника хотел куда больше. — А чего не заводиться-то? Ты же меня сделала самым счастливым папашей на этой базе!

— Я рада, что мне это удалось, — улыбка немного притухла. — Теперь я хочу, чтобы ты сделал счастливой и меня.

— Не понимаю, — я растерянно посмотрел на неё и на родителей. Но те будто воды в рот набрали.

— Папа сказал, что мы все слушали этого… вашего… как там его. Не важно, в общем. Собрались на самый настоящий семейный совет, посовещались и вынесли решение… Никит, ты должен отказаться и вернуться с нами домой. Вернуться домой со мной.

— От чего отказаться? — не сразу смекнул я.

— От своего места в эскадре, — подсказал отец. — Я читал, что тут все добровольцы. Никто не держит вас силком. И каждый может передумать… Вовремя передумать, — он пристально на меня посмотрел.

— Вернись домой, сынок. Вернись к семье, — мама грустно сомкнула брови и нервно терзала руки.

— Что происходит? Это заговор какой-то? — от неожиданности я не мог подобрать слов.

— Никита, — Таня вновь крепко вцепилась в мою руку. — Подумай обо мне. Подумай о нас, — и опять прижала ладонь к своему животу. — Если с тобой что-то случится… Я не знаю, смогу ли это пережить. Я едва справилась в первый раз. Второй раз я не выдержу… Послушай, пожалуйста, — ладонь вырвать я попытался, но она не дала. — Не лезь на рожон. Не рвись в герои. Одного раза вполне достаточно. Подумай не о себе, а о своей жене. Не стремись сделать её молодой вдовой. На дай ей шанса воспитывать сына в одиночку. Перестань быть таким эгоистом, в конце-концов!

Терпения Тане, в очередной раз, хватило ненадолго. Она очень быстро выходила из себя, если приходилось встречать сопротивление. Если кто-то противился её воле поведением или словами.

Руку я всё же вырвал. Клокочущий вулкан эмоций начал пробуждаться. Я совершенно не ожидал таких слов от тех, кто являлся моей семьёй. Я ожидал поддержки, а не того, что они опять станут проверять меня на прочность. Ведь, мне казалось, этот вопрос мы закрыли окончательно перед моим отъездом.

— Это просто какой-то позор, — натурально прорычал я. — Вы приехали, чтобы не поддержать, а лишь всё усложнить? Вы хоть понимаете, что тут происходит? Понимаете, ради чего мы здесь? Знаете, что стоит на кону?

— Мы всё прекрасно понимаем, Никита, — Танин отец говорил спокойно и уверенно. Так, как он обычно выступал перед сотрудниками. — И мы гордимся тобой. Но риски неоправданно высоки…

— Неоправданно???

— Ты не можешь нести ответственность сразу за всех. Ты должен нести ответственность за свою семью. За свою жену, за сына. Ты не имеешь права подвергать себя риску. А значит, подвергать риску их. Тебе стоит сосредоточиться на малом, а не думать о великом.

Таниного отца я прекрасно понял. Его тон и его слова немного уняли мой гнев.

— А кто тогда будет думать о великом?…

— Только не ты! — воскликнула Таня.

Но я не стал её слушать и не дал вновь вцепиться в руку.

— …Кто, если не я? Я знаю и умею гораздо больше, чем львиная доля человечества. Я хорош в этом. Пусть я молодой и неопытный, но хороший пилот. И от меня многое зависит. Как вы можете просить о таком? Как можете испытывать такой унизительной просьбой? Бросить своих друзей, бросить дело, которым я живу, оставить человечество на растерзание. А если угроза действительно реальна? Если зло, угрожающее уничтожением всего человечества, придёт? Если оно всё же достигнет Земли? Что я скажу себе, что скажу сыну, когда станет понятно, что я мог его защитить. Мог, но сбежал. И вот теперь уже поздно. Теперь спасти я не смогу никого. Вы думали об этом? Вы думали о том, как я буду себя чувствовать? Как буду страдать от собственной беспомощности и вспоминать об утраченном шансе? Но даже если не мыслить обывательски. А как же честь, совесть, долг перед Родиной?

— Твой долг — лишь передо мной, — Таня не желала сдаваться и вцепилась в меня двумя руками.

— Мой долг — защищать человечество! — сурово произнёс я. — Я знаю, что могу. Я знаю, что умею. Я знаю, что справлюсь. И я защищу вас, потому вы тоже часть человечества.

— Слова хороши, — отец Тани перехватил инициативу. — Ты — достойный парень. Смелый мужчина. Прекрасная пара для нашей дочери, — он обнял свою жену, на глазах которой показались капельки влаги. Я знал, что мама Тани очень любила её. Очень переживала. Роды были сложными, а потому, после рождения Тани, они так и не решились попытаться завести ещё детей. — Но послушай, что я тебе скажу, Никита. Риск — дело не благородное. Благородное дело — заботиться о семье. А рискуют пусть те, кому нечего терять.

Я нахмурился и уставился на своих родителей.

— А вы что молчите?

— Мы с Таней полностью согласны, — огорошила меня мать. — Мы знаем, как ты грезил звёздами. Но теперь тебе надо сосредоточиться на другом. На более важном.

— Что может быть важней спасения человечества?

— Забота о собственной семье, — моментально среагировал мой отец. — Мы поможем вам всем, чем сможем. Только откажись. Не рискуй своей жизнью понапрасну и вернись к нам.

— Ушам своим не верю!

— Никита, — Таня на некоторое время позволила перехватить инициативу другим. Но теперь прижалась ко мне всем телом, и я услышал, как бьётся её сердце. — Я люблю тебя. И очень-очень боюсь потерять. Я не хочу вновь переживать за тебя. Вновь не спать, ожидая дурной вести. И умирать вместе с тобой, если весть эта всё же придёт… Теперь у тебя есть не только я. У тебя скоро будет сын. Забота о нас должна стать твоей целью. Забота о нас, а не нечто метафизическое вроде чувства долга. Любимый… любимый, — она взяла меня за подбородок и повернула к себе. — Ты не просто должен, ты ОБЯЗАН отказаться. Ты должен вернуться и остаться со мной. А мир, как сказал папа, пусть спасают другие.

Я увидел на её глазах слёзы и не придумал, что ответить. Слова у меня накопились, конечно, просто я не смог их исторгнуть. Видеть, как плачет жена, было невыносимо. В груди появился тугой комок, который я не знал, как развязать. Ещё сегодня утром всё было хорошо. Но тут приехали они и всё испортили.

Но они действительно заставили меня задуматься. Недавно капитан Гринёв испытывал меня, а теперь семья решила заняться тем же. И, в принципе, и та, и та сторона призывала к логике, а не давила на эмоции. Ну, может быть, эта сторона давила… Но это не значит, что их слова не звучали рационально. Кто как не мужчина, кто как не отец должен заботиться о своей семье? Для отца собственная семья — маленькая Вселенная. Он её создал, он ею управляет, он обеспечивает этой Вселенной существование. Для отца, наверное, эта Вселенная гораздо важнее, чем та самая, которая бескрайняя.

Но на другой чаше весов лежал не менее тяжёлый груз: верность, долг, честь, совесть, способность на самопожертвование, ответственность за миллиарды жизней, как бы пафосно это не звучало. Это тоже очень важные вещи. Но самое важное для меня лично — это дружба. Что скажут мои братья, если я сбегу? Как последний трус брошу их и вернусь плести семейное гнездо. Что скажет герой России, бесстрашный символ России — капитан Гринёв? Если я признаюсь ему в малодушии, даже не представляю тот взгляд, которым он будет на меня смотреть. Наверное, в его взгляде не останется ничего, кроме презрения. Смогу ли я жизнь прожить, если променяю нечто важное на нечто не менее важное? Не буду ли корить самого себя, не сопьюсь ли в будущем, понимая, что упустил возможность сделать что-то значительное? Или, может быть, сдохну в первом же бою, вместо того, чтобы с женой растить детей?

И на эти вопросы мог дать ответ лишь один человек — я сам.