Три товарища

Глава 7. Никита. Илья. Алексей

Наши дни.

Лейтенант Терехов Никита Олегович.

Яркий свет больно резал глаза. Тошнота так же никуда не исчезла. Уже сколько дней она меня беспокоила. Сидеть на твёрдом стуле тоже было не очень комфортно, но мягкого кресла мне никто не удосужился предложить.

— Вы по-настоящему меня достали, — уже в который раз произнёс я, поглядывая на длинный стол, который установили в нескольких метрах напротив моего стула. Тот самый стол, за которым расположились десять человек и несколько дней подряд допрашивали меня. — Я уже миллион раз ответил на все ваши вопросы. Зачем вы заставляете меня повторяться?

— Лейтенант Терехов, — недовольно произнёс глава комиссии — крупный брюнет лет пятидесяти с противной козлиной бородкой. — Вы будете отвечать на наши вопросы так долго, сколько понадобится. Пока мы не перепроверим всю ту ерунду, что вы наплели. Пока не сверим показания и не удостоверимся, что это были не массовые галлюцинации и не обман зрения.

— Лейтенант Терехов, — обратилась ко мне полноватая женщина — один из двух психологов в составе комиссии. — Вы должны понимать, что ваш рассказ выглядит крайне неправдоподобно. Вы читали фантастические романы в детстве? Фантастические романы о космических путешествиях. Ваш рассказ похож на один из подобных романов — слишком много в нём выдумки.

Я с трудом сдержал рвотный позыв. Не потому, что меня тошнило от этих гадов в белых халатах, считавших меня подопытным кроликом. А потому, что меня реально тошнило.

— Что вы хотите услышать? Мне хреново! Не видите, что ли? Вколите что-нибудь, или отпустите. Мне сидеть тяжело. Спина болит.

У стены в ряд выстроились медики. От меня их отгораживал ряд дородных охранников, коих было ещё больше. Подчиняясь повелительному знаку главы комиссии, одна из девушек-медиков отлипла от стены, подошла ко мне и что-то вколола в плечо.

— Итак, ещё раз, — сердитый военный из Службы Космической Разведки в звании подполковника кивнул мне головой. — Слушаем.

— Да сколько можно!? — не выдержал я. После укола боль в спине и тошнота начали отступать практически сразу. Я почувствовал прилив сил и даже кулаком стукнул по отощавшей коленке. — Сколько можно повторять одно и то же? Я же уже говорил: я плохо помню последние несколько дней. Я думал, мне конец. Нам конец. Помню, что после прыжка мы легли на курс, помню, что отключили все системы. Топлива ведь немного оставалось. Я же уже говорил. Мы отключили всё, что возможно. Даже обогрев, кажется, через три или четыре дня. Я не помню точно. ИИ приказал себя отключить. Мы его и отключили. Это помогло выиграть сутки. Наверное…

Члены комиссии слушали меня внимательно, шелестели листами блокнотов, сверяя ранние показания и что-то время от времени записывая.

— И? — подполковник намекнул, что прекращать рассказ пора не пришла.

— Я помню, что после восьмидесяти часов без воды и еды у меня начались галлюцинации. У нас у всех начались, кажется, — тяжело вздохнул я, вспоминая жуткие моменты. — А затем… А затем прекратилась связь между истребителями. Накрыло одиночество. А затем всё полностью обесточилось. Я помню… Я помню, что долго дрейфовал и, кажется, спал. И проснулся, вроде бы потому, что начал задыхаться, что мне не хватало кислорода… Дальше не помню ничего. Наверное, я умер.

— Вы живы, лейтенант Терехов, — седовласый дед в медицинском халате поправил меня. — Выжили, вернее. Выжили чудом.

— Лучше выжить чудом, чем нелепо сдохнуть, — брякнул я.

Такие слова вызвали у старика улыбку.

— Несомненно, вы правы. Вижу, мозговая деятельность приходит в норму. После почти полного истощения, восстановление организма — весьма длительный процесс.

Члены комиссии опять зашуршали бумажками, опять спрессовались в единый клубок, чтобы было проще соблюдать тишину, когда приходилось что-то обсуждать. Они так делали не первый раз. Что-то тихо бормотали, поглядывали на меня и опять начинали задавать вопросы, которые задавали ранее.

Так случилось и на этот раз. На меня вновь посыпалось конфетти из вопросов. Хоть я чувствовал себя намного лучше, чем в первый день, отвечать на одинаковые вопросы было всё так же неприятно.

— Надоели вы мне, — я поморщился. — Нет, мне не кажется, что объект создан руками человека. Нет, я абсолютно уверен, что китайцы и американцы на такое неспособны. Всё грёбаное человечество на такое неспособно! Человечество не обладает такими технологиями. Оно не может создать Чёрную Дыру в открытом космосе. Оно не сможет сделать так, чтобы эта Дыра засосала весь флот… Эта хреновина… Этот объект выполз прямо из тьмы. Из Дыры. От него отпочковалась какая-то гибкая штуковина, которая меняла форму прямо на глазах. Она атаковала нас. Мы бились с ней. Мы приняли бой и смогли её одолеть, несмотря на то, что истребители уступали в скорости. "Она" или "оно" летало намного быстрее… Чёрт побери! У вас же должны быть записи! Там же всё есть! Зачем я всё это рассказываю снова, снова и снова!?

— Я бы мог написать сценарий и продать любому продюсеру в Голливуде, — усмехнулся один из учёных-аналитиков, непонятным образом затесавшийся в состав комиссии. — Фантастика.

— Вообще-то, — произнёс его напарник. — Это не самый фантастичный рассказ. Я слышал куда более бредовый бред.

Я хотел послать их далеко и надолго по всем известному адресу, но увидел, как суровый подполковник бросил быстрый взгляд на даму-психолога, и передумал материться. Лишь она и он не улыбались. Похоже, эти двое не считали, что я спятил.

— У страха глаза велики, лейтенант, — небрежно молвил подполковник. — Вам привиделось. Судя по состоянию, в котором вы находились, когда вас обнаружила спасательная команда, вы были в нескольких часах от мозговой комы… Признайтесь, на вас просто сказалось продолжительное кислородное голодание. Вы это себе сами придумали. Поэтому давайте-ка начинайте говорить правду. Мы будем вас допра… будем задавать вам вопросы, сколько потребуется. Так долго, пока не услышим настоящую правду. Давайте уже колитесь, что произошло с флотом. Как он мог исчезнуть бесследно?

Я тяжело вздохнул. Похоже, в комиссии одни идиоты.

— Бум! — подполковник приложился ладонью по столу и вскочил. — Я хочу услышать от тебя те же слова, что говорили двое других! Они уже признались! Теперь твоя очередь! Ну же, давай! Облегчи душу!

Я засмеялся, потому что, по моему мнению, из подполковника вышел хреновый актёр.

— Признались? Именно поэтому вы допрашиваете нас по отдельности? Именно поэтому распихали по разным камерам и ни разу не дали пообщаться? Мы же такое пережили, мерзавцы вы бездушные… А вы нам даже увидеться не даёте. Держите, как психов в психушке. Не пойму только, почему сейчас я не в смирительной рубашке?

— Лейтенант Терехов, давайте попытаемся воздержаться от эмоций, — посоветовала дама.

— Я понимаю, что вы хотите убедиться, что если мы и сошли с ума, то не все сразу. Но, уверен, других ответов на ваши вопросы вы не получите. Мы видели то, что видели. Лёха и Илья расскажут тоже самое. А что вы сами об этом думаете, мне глубоко наплевать.

— Мне надоело слушать изо дня в день эту лютую ахинею! — подполковник СКР так и не сел на стул. И опять шандарахнул ладонью по столу. — Я тебе устрою сокращение штатов! Уже поверь мне. Я всю вашу академию на уши поставлю! Они быстро расколются и расскажут мне, каким образом такой псих, как ты, смог стать курсантом! А затем я действительно засуну тебя в психушку, где на тебе будут ставить опыты, каждый день вкалывая экспериментальные препараты. Но перед этим несколько раз прогоню через полиграф. Затем закачаю в вены сыворотку правды. Ну и, в конце-концов, обеспечу позорное увольнение из ВКС. Твоя карьера закончится, так и не начавшись. Мотив — безумие пилота. Как тебе такие перспективы, лейтенант?

Я не ответил. Я не поверил ни единому его слову. Потому что заметил, как дама-психолог с любопытством смотрит на меня, ритмично постукивая мизинчиком правой руки по столу. И перед финальной фразой красочного выступления, она практически незаметно стукнула своим мизинчиком по мизинчику подполковника, который находился в нескольких сантиметрах от её руки. Стукнула, как бы намекая, что пора прекращать играть роль плохого полицейского.

— Надоели вы мне, — повторил я, что уже говорил. — Оставьте меня в покое. И дайте, хотя бы, с женой связаться. Где мы? Где мы сейчас? Где вы нас держите? Дайте сделать звонок и с ребятами пообщаться. Мы такое пережили…

Некоторое время в комнате стояла лишь тишина. Члены комиссии общались с помощью взглядов и ничего не говорили.

— Вы сможете увидеться с родными, только когда будут завершены все следственные мероприятия, — сухо произнёс глава комиссии. — На данный момент им лишь известно, что вы живы. Что с вами всё в порядке. Когда соответствующие органы дадут добро, вашу жену к вам допустят, — а затем добавил, обращаясь к охране. — Уведите подследственного… А затем приведите следующего.

Лейтенант Тищенко Илья Николаевич.

Когда меня вели по коридору, я с трудом перебирал уставшими ногами и думал лишь о том, как сильно похудел. С моим ростом я никогда не был похож на откормленного борова. Но всё равно массу тела имел неплохую. Даже занимался некоторое время вольной борьбой.

Сейчас же мне казалось, что я превратился в туриста из концлагеря. Медики не сообщали мне ничего. Я даже не знал свой вес. Но тощий живот и выпирающие рёбра лучше всего демонстрировали, как сильно я отощал.

Дверь передо мной открыл здоровый охранник. Мне показалось, что размерами он превышает меня раза в два. А четверо сопровождавших аккуратно усадили на неудобном деревянном стульчике прямо напротив людей, которых я уже много раз видел.

— Усадите подозреваемого, — с намёком произнёс глава этой чёртовой комиссии.

Я хотел спросить: с какого перепугу я подозреваемый? И в чём? Но удержался и лишь поморщился от неприятной боли, когда спиной опёрся на деревянную спинку неудобного стула.

— Не хотите исповедаться, лейтенант Тищенко? — едва крепкие руки отпустили меня, взял быка за рога дотошный подполковник из СКР.

— А вы священник? — впервые я решил не отступать, а наступать. — Покажите удостоверение. Отец Феофан, может быть, вас зовут?

Те двое, что сидели у края длинного стола, рассмеялись и торопливо прикрыли рты руками. А седовласый дед удивлённо посмотрел на меня, будто видел впервые.

— Ну-ка смирно, лейтенант, — подполковник произнёс совсем не тем тоном, который необходим, чтобы отдавать команды. — Умничать будете в тюрьме.

Я промолчал. Но вытягиваться в струнку даже не подумал.

— Ваши друзья, наконец-то, исповедались. Признались, сказали всю правду. Поэтому я начал с вами разговор именно с этой фразы. Не желаете ли и вы рассказать всю правду? Поведайте, зачем вы трое совершили диверсию? Зачем дистанционно активировали ядерную бомбу "В61", которую тайно разместили на "Гагарине"? И кто помог вам её пронести? Кто ваш подельник?

Я захлопал глазами: это было что-то новенькое. Раньше подобных вопросов мне никто не задавал.

— Что? — переспросил я, сквозь боль в голове пытаясь собрать мысли воедино. — О чём вы говорите, чёрт побери? Какая ядерная бомба?

— Судя по информации, извлечённой из "чёрных ящиков", авианосец "Гагарин" был уничтожен ядерным взрывом изнутри. Взрывом столь мощным, что импульсный удар вывел из строя все системы уцелевшего флота…

— Что? Что-о-о??? — я плохо понимал, что он говорит.

— Зачем вы бросили ваших товарищей умирать? — подполковник вновь задал очень странный вопрос. — Почему не вернулись обратно? Почему не отправили в подпространство сигнальный зонд?

— Как ты себя оправдываешь, мерзавец!? — неожиданно вскочил глава комиссии с занесённым над головой кулаком. — Как ты себя оправдываешь после убийства стольких ни в чём не повинных людей!? Ты это сам сделал!? Вместе с друзьями!? Или приказал кто!?

— Я ничего не понимаю, — я схватился за голову, потому что реально не понимал, о чём они говорят. Мне казалось, они несут околесицу.

Глава комиссии и подполковник СКР обменялись взглядами.

— Лейтенант Тищенко, — обратилась ко мне женщина в белом халате. — Просто расскажите, что произошло. Спокойно, без эмоций. И без сказок, конечно же. Сказок мы уже наслушались.

— Я не понимаю, — прошептал я. — Вы глухие, что ли? Я же уже всё рассказал.

— Вы рассказали лишь о ваших параноидальных иллюзиях, а не о том, что произошло на самом деле. Это неудивительно после такого количества времени, проведённого на грани жизни и смерти. Постарайтесь всё же вспомнить. Поймите, это очень важно. Тысячи жизней канули в небытие. И мы не можем понять причину. У нас есть лишь ваши показания и показания ваших друзей. А они, простите, действительно бредовые.

— Я же вам уже говорил: это был НЛО. Внеземной разум. Так Деметра его описала… Ну, Деметра. Искусственный Интеллект, контролировавший наше звено. Мы видели, а она записывала, как в космосе возникло гравитационное поле. Оно съело весь флот. А до этого мы покинули подпространство, потому что сканеры дальнего обнаружения засекли какую-то аномалию, установить визуальный контакт с которой нас отправил вице-адмирал Волынский.

— Мерцание всеми цветами радуги? — уткнувшись в записи, переспросил тощий очкарик, похожий на классического игрового задрота. Правда, я знал, что это один из известных учёных России. Я его видел раньше. Знал, что это какой-то гений, но не помнил ни его имени, ни фамилии. — Лейтенант, вы же понимаете, насколько этих данных недостаточно? Что ещё за мерцание? Объясните вразумительно.

— Эта мерцающая радуга кружилась. Затем увеличилась в размерах и ускорилась, как сообщила нам Деметра. А затем все системы истребителей отключились. Эта штука пожгла всю электронику. Хорошо хоть запасная электроэнергетическая система работала. Мы на резерв перешли, потому и остались на ходу.

Члены комиссии опять устроили игру в гляделки. Молчаливую игру.

— Я видел своими глазами, — тихо продолжил говорить я, с ужасом вспоминая, как погибал флот в абсолютной тишине космоса. — Как появилась Чёрная Дыра и всех сожрала. Она появилась из ниоткуда. Просто родилась прямо в космосе. Словно из другого измерения…

— Может, из подпространства? — подсказал всё тот же учёный.

— Может быть, — пожал я плечами. До этого момента, я не задумывался над тем, что, может быть, из ниоткуда — это оттуда, откуда умеем появляться мы — люди. Мы тоже можем появляться в космосе из непроглядной тьмы — из подпространства. — Я не знаю. Я всего лишь пилот, только закончивший академию.

— А объект? — не отставал очкарик.

— Он тоже появился из гравитационного облака… Я не знаю, как объяснить понятнее. Появилось чёрное-чёрное облако, сожрало флот и исчезло. Исчезло вместе с флотом. А потом… А потом вновь появилось. Деметра сообщала о зарождении мощного потока энергии. Тот объект был похож на астероид. Но он мог трансформироваться. И… Много ещё что, в общем. Я уже всё это вам рассказывал не один раз.

— Лейтенант, — перехватил инициативу подполковник. — Вы опять несёте какую-то чушь. Но мы, уж поверьте, со всем пониманием относимся к ситуации, в которой вы оказались. Мы понимаем, что провалы в памяти, галлюцинации и воспоминания о том, что вам казалось явью, на самом деле — сны истощённого организма.

— Да? — скептически усмехнулся я. — Понимаете?

— Конечно. Что мы нелюди, что ли? — я хотел, было, на этот риторический вопрос ответить утвердительно, да смог удержать свой рот под контролем. — Я позволю себе открыть вам несколько важных деталей. Пока идут дипломатические торги с американцами за то, чтобы они вернули нам обнаруженные истребители, мы можем работать лишь с вами… Да, вы верно меня поняли: пока они ни в какую не хотят передавать ваши "Центавры". Вас выходили, вылечили и переправили на Землю…

— Мы всё же на Земле? — впервые за незнамо сколько времени, я улыбнулся. Я был счастлив, что оказался дома. Я помню моменты, когда вернуться домой я уже не мечтал.

— Совершенно верно, лейтенант. Вы — здесь. Порите нам чушь и хотите, чтобы мы поверили вам на слово. И, пока у нас нет доступа к самописцам, вашу чушь мы вынуждены слушать. Но, поверьте, когда дипломаты — даже через международный суд, если придётся, — истребуют "Центарвы", ваш бред рассыпется, как карточный домик.

— А если не рассыпется? — улыбнулся я, почувствовав уверенность. — Если всё это окажется правдой?

Подполковник промолчал. На этот вопрос он не стал отвечать.

— Тогда нас всех ожидают бо-о-о-льшие проблемы, — медленно произнёс глава комиссии.

Опять возникла неловкая пауза. Впервые я осознал, что они, возможно, верят мне. Что рассматривают такой вариант развития событий. Напряжённая тишина как бы намекала, что страх эти люди испытывают не меньший, чем тот страх, который тогда испытал я. Ведь если они поверят в мои слова, вопрос "одни ли мы во Вселенной" будет окончательно снят с повестки дня. И не только для меня.

— Скажите, если уж на то пошло, как мы выжили? Что случилось? С тех пор, как пропала связь между истребителями, я вообще мало что помню. Практически уже не соображал.

Члены комиссии переглянулись. Слово взял пожилой профессор.

— Патруль с планеты Благодать запеленговал вас, лейтенант, — спокойно произнёс он. — Вы дрейфовали в открытом космосе вдалеке от стандартной зоны патрулирования. Но они вас засекли. Сразу опознали и отправили спасательную команду… Вы трое висели на волоске, скажу честно. Энергия в истребителях едва теплилась. Температура в кабинах давно ушла в минус. Вас спасли резервы кислорода в гермошлемах и, как ни странно, холод. По полученным от американцев данным, вы дрейфовали больше недели. Они нашли вас в крайне плохом физическом состоянии, быстро доставили на орбитальную станцию, поместили в реанимацию и выходили.

— Я помню, они допрашивали нас, — я вспомнил ломанный русский язык, на котором пытались задавать вопросы американские представители. Но от них удалось отбиться простой ошибкой выхода из подпространства, из-за которой корабли флота разбросало неизвестно куда. Вряд ли они поверили, конечно. То, что они до сих пор удерживали наши истребители, доказывало, что они желают получить информацию с самописцев не меньше наших дознавателей. К счастью, мы давно научились оберегать информацию, которую хранит мёртвый ИИ. Вряд ли американцам удастся что-то извлечь без помощи Российского командования.

— И, наверное, вы рассказали им правду, раз они всё же передали вас нам? — ехидно поинтересовался подполковник.

— Спросите у них, — пожал я плечами. — Я не очень хочу беседовать с вами, понимаете? Мы чудом выжили в бою, чудом пережили дрейф, в последние дни не мечтая даже о спасении. Пережили допрос американцев. Думаю, переживём и ваш допрос, если вы не станете разбирать наши мозги на части. За себя скажу лишь одно: ничего в своих словах менять не собираюсь. Никаких ядерных бомб и подельников не существует. Мне не приснилось и я не мелю языком, находясь в малярийном бреду. Всё было в точности так, как я сказал.

Глава комиссии вздохнул, а затем кивнул головой охранникам:

— Давайте третьего. Этого можно уводить.

Лейтенант Телегин Алексей Сергеевич.

— Как же вы за…ли, — я перестал контролировать свою речь после того, как, в очередной раз усадив меня на стул, эти тупоголовые твари начали сыпать всё теми же вопросами. — Вы тупые совсем?

— Лейтенант Телегин, следите за выражениями! — недовольно произнёс подполковник. — Вы не на рынке находитесь! И не в кругу пьяных друзей языками чешете!

— Да вы реально задолбали, — я немножко сбавил тон. — Я вам кто? Почему уже столько дней я закрыт в одиночке? Только жрать, спать и принимать лекарства. Я вам что — преступник? Я — лётчик! Пилот истребителя! Элита ВКС! Что за отношение такое?

— Вам троим вообще повезло, что на вас наткнулись американцы, — фыркнул какой-то дрищ. — Плазму поставили, выкормили, вылечили. А затем передали в родные руки, а не отправили в Гуантанамо…

— Это вы-то родные руки? — чуть не рассмеялся я. — Вы хуже американцев. Те хоть и задавали вопросы, но, блин, не… сколько уже дней подряд? Я давно счёт потерял. Одно и тоже, одно и то же. Попугаи долбаные…

— А может, американцы вас перевербовали? — не унимался дрищ. — Они же наверняка выяснили, кто вы такие. Выяснили, где учились. Выяснили, в какой экспедиции участвовали. Может, вы сообщили им координаты пригодной для преобразования планеты, к которой направлялся флот? Может, вы их действительно знали?

Хрень, которую нёс задохлик, признаться, задела меня за живое. Обвинение в предательстве… Беспочвенное обвинение… Это было чересчур. Я не терпел, когда меня обвиняли в том, чего я не совершал.

Несмотря на общую слабость, я, кажется, зарычал. Получилось нестрашно, конечно. Но меня это мало беспокоило. Я даже совершил попытку встать со стула, чтобы вонзить в костлявую переносицу кулак, а затем добавить с ноги.

Но мне не дали. Тяжёлые лапищи опустились на плечи и не позволили вскочить. Я обернулся и увидел, что меня обступили четверо здоровых парней.

— Спокойно, лейтенант, — посоветовал один из них. — Не горячитесь.

Я последовал совету и опустил задницу на стул. А затем опять протёр уставшие глаза.

— У вас же есть данные с бортовых самописцев. Просто проверьте их. Деметра сказала, что распределила информацию так, что получить её можно, только если объединить данные сразу с трёх истребителей. Не с одного — сразу с трёх, — сообщил я и с удивлением обнаружил, что мои последние слова все члены комиссии торопливо записывают в пухлые блокноты. Будто они этого не знали.

— А если своими словами? — вновь обратился ко мне дрищ. — Что на самом деле произошло? Расскажите, что вы видели.

— Повторяю для дебилов, — выдержка очень быстро меня покинула. — Уже не один раз рассказывал. Не один раз говорил. Меня ваши камеры с четырёх сторон снимают. Пересмотрите мои ранние показания перед сном.

Женщина-психолог недовольно покряхтела, когда увидела, что дрищ то ли обиделся, то ли просто стушевался, и решила взять инициативу в свои руки. Она покопалась в своих записях и извлекла какую-то бумажку.

— Лейтенант Телегин, в моих руках ваша характеристика, полученная из академии по запросу. Здесь говорится, что вы вспыльчивый и крайне несдержанный человек. Задира, можно так сказать. Как вы стали пилотом? Как вас зачислили в академию?

— Ну, там же, наверное, это тоже есть? — пожал я плечами. — Вы что, не знаете, что я был одним из десяти стипендиатов на потоке? Я просто поступил, на отлично сдав все экзамены. Я готовил себя к поступлению ещё со школы. Ни богатого папы, ни связей, ни админресурса у меня никогда не было. Я просто мечтал стать пилотом. Вот и всё. Только желание двигаться к своей мечте, несмотря на любые преграды.

— Но вы же проходили психологическое освидетельствование перед поступлением? — дама почему-то крайне удивилась.

— Конечно. Все его проходят.

— И вас зачислили?

— Ну, я же сижу перед вами? Зачислили, значит.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она. — На мой взгляд, вы абсолютно неуправляемы. Неуравновешенны даже.

— В таком случае, я рад, что моё освидетельствование проводили не вы, — вернул я лёгкую шпильку. Не люблю таких баб. Не люблю жирных зазнаек.

— Давайте вернёмся к нашим вопросам, — подполковник сердито хмурился во время моей пикировки с дамой. И ему, наконец, надоело. — Лейтенант Телегин, — он обратился ко мне абсолютно спокойным голосом. Будто хотел видеть во мне не врага, а того, с кем, по крайней мере, можно доверительно поговорить. — Прошу вас постараться войти в положение комиссии. Кроме ваших слов, у нас пока ничего нет. Но, тем не менее, флот исчез. Исчез бесследно. Невозможно представить ситуацию, когда ни один корабль не успел запустить в подпространство информационный зонд. На таких огромных расстояниях, как вы, наверное, знаете, прямая связь невозможна. Но запрограммированные зонды при аварийных ситуациях… при критических ситуациях сами покидают материнский корабль и через подпространство прибывают в заданную точку. В нашем случае — это всегда Российская орбитальная станция у Плутона. Даже если бы произошла катастрофа, мы бы уже знали об этом. Но мы не знаем ничего. Никто не послал сигнал бедствия, ни одно судно не запустило зонд. Все данные, что у нас есть, — лишь ваши показания. Показания единственных спасшихся из состава флота. Вы понимаете, насколько всё это неправдоподобно?

— Товарищ подполковник, — обратился к нему я. — А как же самописцы? Там всё есть.

— Давайте пока забудем про самописцы, лейтенант, — он сделал предупреждающий жест. — Просто поставьте себя на наше место и скажите, что в таком случае подумали бы вы? Какие вопросы задавали? И поверили бы себе на слово?

Хоть к военному человеку я испытывал определённое доверие, его вопрос поставил меня в тупик. Пусть он из разведки, которую мы — пилоты — не особо любим, и у нас к ней, как говорили инструктора, свои счёты, он всё же из своих. Ему я был готов доверять.

Но странного вопроса не понял.

— Вы издеваетесь надо мной, товарищ подполковник? — моя горячая натура очень быстро взяла верх над показным спокойствием. — Я всё это видел своими глазами. Вы хотите, чтобы я начал сомневаться в себе? Чтобы убедил себя, что это был сон? Зачем мне ставить себя на чьё-то место? Я видел то, что видел. Это не мираж, не галлюцинация. Это был НЛО. Такие же выводы сделал Искусственный Интеллект. Именно он сообщил нам об этом. Он сообщил, что человеческой цивилизации такие технологии недоступны. И, если так говорил он, как я — простой пилот — могу в нём сомневаться?… И да: мы с друзьями действительно сражались с ним. Мы столкнулись с объектом, который умел трансформироваться и генерировать другие объекты. Мы уничтожили один из таких объектов и вынуждены были бежать… В общем, всё так, как я уже не раз говорил. А если вы всё ещё продолжаете сомневаться — идите в задницу. Больше мне сказать нечего.

Я говорил, как думал. Говорил, как считал нужным. Мне было всё равно, обижу ли я кого своими словами или нет. Даже было всё равно, если кто-то сочтёт мои слова нарушением субординации. Мне до смерти надоело повторять одно и то же. Рассказывать и переживать раз за разом. Меньше всего на свете я хотел вспоминать о том, как мы дрейфовали в космосе, как таяли наши надежды, как готовы были сдаться мои друзья. Как заканчивался кислород, как голод крутил желудок, как я пил собственную мочу. Никогда бы я не хотел возвращаться туда, где правили неизбежность и неминуемая гибель. Никогда бы не хотел вспоминать, как тянулась к пистолету рука, как я уговаривал практически сломавшегося Илью продержаться ещё хотя бы сутки. Я выжил и хотел вычеркнуть эти воспоминания из жизни. Я рассказал комиссии абсолютно всё. Ничего не утаил. Рассказал даже о своих переживаниях, с трудом сдерживая слёзы. Но им, судя по всему, не доходило. Они продолжали сомневаться. И с меня было достаточно этого цирка.

На неудобном стуле меня продержали ещё несколько минут. Члены комиссии тихо шептались в своём кругу, что-то обсуждали и делали пометки в блокнотах. Но меня в свои рассуждения не посвящали. Поглядывали иногда, но ничего не говорили.

Минут через пятнадцать они, наконец, пришли к общему знаменателю. Не знаю к какому. Меня не поставили в известность. Возможно, они уже решили, что карьера молодого пилота окончена. Ибо этот пилот не поддаётся управлению. Неуправляемый, как сказала психолог. Я мог лишь гадать.

Глава комиссии, будто специально, чтобы я успел заметить, открыл картонную папку, воздел над головой печать и смачно приложился к бумаге. Затем посмотрел на меня и приказал конвоирам:

— Мы закончили. Уведите пилота.

Когда он сказал "пилота", а не "подследственного", я понял, что всё не так уж плохо. Что мы, возможно, ещё повоюем.