Утилизация

Глава 16. Затмение

Ира вывернула меня наизнанку одной лишь фразой.

На трясущихся от бега ногах я добралась до двери, дёрнула её нараспашку, вошла в комнату. Никого. Пытаясь отдышаться, сделала несколько шагов, вцепилась в спинку Лизиной кровати. На одеяле вмятина от её тела, на тумбочке полупустая бутылка воды, рядом бордово-оранжевый рюкзак. Оглядела комнату. Мне показалось, что всё в том же виде, как было до нашего ухода. Вещи, сваленные на кроватях или развешенные на спинках, на тумбочках расчёски, косметички, бутылки с водой.

В фильмах ужасов жуть нагоняется постепенно, часто с помощью тревожной музыки, я и сама писала такие коротенькие темы. В голове возникла мелодия «Мрака», когда я медленно двинулась вдоль кроватей, ища взглядом какие-нибудь улики, следы борьбы, странности, несоответствия. Встала на колени, оглядела пол. Ничего. Пыль и паутина по углам. Если Лизу утащили силой, должно что-то указывать на это. Пока создавалось впечатление, что девушка в картофельном платье притворила за собой дверь и вот-вот вернётся.

Успокоив дыхание, глядя внимательно по сторонам, я вышла из корпуса и двинулась к туалету. Куда можно отбежать на минутку в лагере, кишащем дикими животными? Только по нужде.

Туалет оказался пуст, я свернула за синее строение, добрела до трёх сосен, где мы прятались утром. Стоя в нашем убежище, я громко позвала.

— Лиза! Лиза!

Затаив дыхание, прислушалась. Кроме шума в ушах птичье пение и стрёкот кузнечиков. Как только надежда угасла, я потеряла контроль и заорала в истерике, срывая горло.

— Лиза! Лиза!

Дирижёр взмахнул палочкой, и я провалилась в трясину кошмаров. Струна, натянувшись до предела, лопнула с жалобным визгом. Время не откручивается назад — мы не в фантазийном фильме. Прошлое ставит штамп — исполнено, и ужас в том, что неумолимый оттиск появляется не на каменных скрижалях, а на трепещущем, израненном сердце.

От паники, прямой наводкой ударившей по телу, ослабли ноги, закружилась голова, я пошатнулась, осела на землю, выпала из потока сознания. Очнувшись, поняла, что теряю время, надо что-то делать.

Неровной походкой, вернулась к корпусу. В смятении хотелось бежать, обыскивать пустующие корпуса, найти охранников, заставить признаться в похищении, спасти Лизу. Ужас от того, что я её не увижу, выбил из меня очередной стон.

В голову пришла безумная мысль. Вдруг показалось важным найти орудие возмездия — камень, который Лиза ночью бросила справа от ступеней. Посмотрев по сторонам, я встала на колени, наклонилась, заглянула под веранду. В тусклом свете, просачивающемся через щель, я не увидела камня. Опустившись на живот, я засунула руку, шаря ею по ковру засохших иголок, до боли вдавив плечо в деревянный выступ.

Неужели камень укатился так далеко? Почему я не могу его нащупать?

В ту минуту, когда я приняла решение, кажется, у меня отключились мозги. Вдавливая голову в землю, я просунула её в узкое пространство, извиваясь змеёй, поползла вперёд. Я шарила руками, выгибалась то вправо, то влево. Почему нет камня? Он должен быть здесь. Неожиданно почувствовала, что не могу сдвинуться с места. Застряла.

Вмиг накрыла паника. Сразу стало нечем дышать, грудь сдавило спазмом. Что я натворила? Зачем полезла сюда. Мне бы пригодился любой камень. Почему понадобился именно этот?

«Успокоиться, успокоиться, — бормотала, по миллиметру пятясь назад, — Я смогу выбраться».

Футболка сбилась на груди, затрудняя движение, сухие сосновые иголки кололи оголившуюся кожу. Руки, которыми я выталкивала себя из преисподней, в мертвенном свете превратились в руки-крюки.

Я ёрзала, подвывала от страха, делала передышку, вновь упиралась руками, силясь выбраться из ловушки. Я готова была содрать с себя шкуру, чтобы вылезти отсюда. Сжав зубы, издавая утробные звуки, я толкала себя назад.

Сквозь болезненные всхлипы пробился голос. Кто это? Девчонки? В ушах гремел пульс не давая разобраться.

Нервные окончания звенели перетянутыми струнами. Одна часть меня забилась в угол, закрыв дрожащими руками голову, другая скалила зубы в последней попытке идти до конца. Ни съехавшие штаны, оголившие мою задницу, ни футболка, задиравшаяся всё выше, не имели значения. Пусть голая, но я выползу отсюда.

Воспоминание выбило нервный смешок, прошило дрожью мою хрупкую оболочку. Я очень рано внутриутробно перевернулась, заняла неправильное положение, уткнулась головой под рёбра матери, и роды произошли, как говорят медики, в ягодичном предлежании. Как-то в сердцах мама бросила, что у меня всё через жопу, потому что я появилась на свет этой частью тела.

— Юля! Ты меня слышишь? — сквозь пелену сознания пробился голос Андрея.

Боже! В каком я положении! Абсолютно беззащитна и уязвима перед мужчиной. Он же не сделает мне ничего плохого?

— Помоги! — захрипела я, отчаянно задёргавшись. — Не могу выбраться!

Замерла, в ужасе прислушиваясь к происходящему. Судорожный вдох. Пауза. Ощутила, как за лодыжки ухватились сильные тёплые пальцы, медленно потянули мою тушку к свету. Выдох. Жить буду.

Андрей бережно, плавно вытягивал меня, не допуская резких движений, боясь навредить. Его пальцы исчезли, когда он освободил из плена мою филейную часть. Я забыла, как дышать, почувствовав его пальцы на бедре около резинки штанов. Андрей осторожно поправил штаны, я облегчённо выдохнула, даже приподняла попу, помогая его рукам.

— Ты как? Можно продолжать?

— Да.

Не хватало воздуха, хотелось освободиться от мучительного давления. Когда закончится моё второе рождение? Я смертельно устала.

Андрей вновь взялся за мои лодыжки, потянул. На свет божий появилась моя покарябанная досками, взмокшая спина, её обдало лёгким, приятным ветерком. Мама рассказывала, как профессор, который принимал роды с двумя учениками, держа меня под живот, смеялся, оповестил всех, что ничего страшного, и рот вылез.

Пока вылезла только спина. Андрей руками нащупал края футболки, которая задралась чуть ли не до лопаток, аккуратно натянул её на мою многострадальную спину, задев край груди пальцами. Тактильная девочка во мне встрепенулась. Даже в таком состоянии она вдруг почувствовала отклик в теле.

— Так, сейчас голова, — предупредил Андрей. — Как ты вообще пролезла сюда?

На психе и не то сотворишь

Дыша поверхностно и часто, я вывернула голову набок, впечаталась щекой в землю, упёрлась рукам для последнего рывка.

— Не знаю.

Мой жалобный писк лишил Андрея решимости. Пальцы мужчины на моих лодыжках дрогнули.

— Юля, тебе не больно?

Больно

— Тяни.

— Всё, начинаю!

Он вытащил меня бережно, как ребёнка из утробы матери. Перевернул на спину, помог сесть, с тревогой всмотрелся в моё лицо. У меня был ужасный вид, то самое чувство, что зря ходила мыться. Руки поцарапаны, с волос капал пот, лицо горело от пережитых усилий. Наверное, поэтому новорожденные бывают такие красные, совсем не просто появиться на свет.

— Спасибо.

Я приложила руки к щекам. Взгляд Андрея словно поделился со мной теплом. Такая редкость в этом лагере. Здешние охранники не знают, что значит уважать женщину. Они смотрят на неё со снисхождением главного в роду человеческом.

— Ты хотела спрятаться?

Я не буду больше врать никогда. Стану самой честной версией себя в новой жизни.

— Нет. Искала камень, который бросила Лиза.

— Не иначе это был золотой слиток, — улыбнулся Андрей.

— Хотела этим камнем прибить Сабу.

— Ты серьёзно?

— Лиза пропала. Это его рук дело.

Невдалеке замелькали силуэты девчонок, они, наверняка увидели нас, сидящих на траве.

— Лиза с Арнольдом Анатольевичем доедают ужин, — сказал Андрей.

Что?

— Меня послали поторопить вас. Поварам пора домой.

Шок от услышанного, видимо, отразился в моих широко распахнутых глазах, онемевших губах в попытке улыбнуться. Едва ли я смогла найти сейчас слова, чтобы что-то сказать. Что сказать? Что я могла сказать в этот момент? Что я непроходимая дура, истеричка, психопатка?

— Ты не одинока, Юль. Вокруг есть люди, готовые помочь.

Андрей меня успокаивал, пытался стабилизировать, увидев, какой ураган чувств вызвали его слова. Он смотрел без улыбки, а я не могла понять, кто он такой. Все попытки натыкались на стену хоть и не из бетона, но очень плотную, непроходимую стену — ни прощупать, ни предсказать. Странный коктейль стали, непроницаемости и глубинного скрытого источника.

К нам подошли девчонки. Похоже, они обалдели от увиденного. Я, вспотевшая с красным лицом в пожамканной грязной футболке, рядом со мной на корточках Андрей, судя по виду, взвинченный неоднозначной ситуацией. Мои глаза сразу же наткнулись на Ирочку, подстрекательницу и провокаторшу, источник моего нынешнего состояния.

Чувства встопорщились как унитазный ёршик, который одним движением готов был смыть то дерьмо, что сейчас нашептывала Ирочка Нине. Я не знала, что ответить на вопросительные взгляды девчонок, беззвучно шевеля губами, не в состоянии связно мыслить и что-либо объяснить.

Андрей легко поднялся, отряхнув колени от налипших хвоинок.

— Девушки, ужин заканчивается. Идите быстрей, а то столовая закроется.

Коротко кивнув мне на прощанье, Андрей ушёл.

Девчонки заторопились в корпус, оставить вещи. Весёлые, отдохнувшие, им не было до меня дела. Мозг заполнил ядовитый туман под названием обида. Никто ничего не спросил, не сказал, не посочувствовал. Ирочка, наверное, уже делилась гнусными версиями того, что здесь произошло, пела о моей «ненормальности». В глазах девчонок я стала ещё более безумной, чем была.

Я почувствовала себя коброй, столько яда скопилось на языке. Меня внутри корёжило, так хотелось отыграться на Ирочке, и на всех равнодушных к моей боли. К Мойдодыру, как окрестили наш допотопный умывальник, я шла заплетающейся походкой, до сих пор дрожали ноги. Мыла руки, звеня штырьком, напряжённо ждала, когда девчонки уйдут в столовую. Они вышли из корпуса, никто даже не оглянулся по сторонам, я стала для них невидимкой. Меня отторгали из коллектива, как больные клетки из здорового организма.

Боль, которая поселилась во мне, жаждала причинить боль другим. Я хотела догнать девчонок и крикнуть, что Ирочка врёт, чтобы они поверили мне, поняли правильно, успокоили, пожалели меня, чёрт возьми. Во мне истерил, топал ногами, рыдал отвергнутый ребёнок.

И всё это из-за Лизы. Если бы Лиза была мне безразлична, я бы не слетела с катушек. Из-за неё меня вынесло в иллюзорную реальность, где полностью отключились мозги.

Она не виновата, но виновата: не дождалась, не подумала, ушла с Арнольдом, оставив открытую дверь. Из-за неё произошло то, что произошло.

Козёл отпущения был найден, я решительно зашагала в столовую. Девчонки сидели за столом, когда я вошла. Моё место с краю около Лизы, конечно же, никто не занял. Я опустилась на стул.

— Что так долго? Гречка уже остыла. — Лиза с улыбкой повернулась ко мне.

Я ответила ей непроницаемым, холодным взглядом.

— Задержалась.

— А мы с Арнольдом Анатольевичем рисовали, пока вы мылись.

Гнев, жрущий изнутри, требовал выхода.

— Я рада. Можно спокойно поесть?

Боковым зрением я уловила, как Лиза словно скукожилась на стуле, стиснула кружку в руке.

— Дорисовала пейзаж? — Спросила сидящая напротив Вика, дипломатично постаралась сгладить неприятное послевкусие после моих слов.

— Да, только…не совсем пейзаж. Я художественную школу окончила. Хотела дальше учиться на дизайнера.

— И что помешало? — Вика ободряюще улыбалась, не забывая работать вилкой.

Лиза пожала плечами.

— Влюбилась, вышла замуж, переехала в деревню, устроилась работать на птицефабрику. Надо было мужу дом помогать строить.

— И какая должность у тебя?

— Сортировщица птицы.

— Что ты там делаешь?

Вика вела с Лизой любезную беседу. От их тарахтения я злилась ещё сильней, с трудом глотая гречку с сухим минтаем. Лучше бы камбалы нажарили, а не самый дешевый минтай. Его ещё надо уметь готовить.

— Да, много чего. Например, в цехе смотрю, чтобы петухов по два килограмма не засунули в ящик, где по три кило. На самом деле, это особо никому не надо.

— Да, — протянула Вика, — интересно.

— Ничего интересного, но платят хорошо. А как дизайнер я дома реализуюсь.

Лиза развернула маленькую шоколадку (на тарелке лежала горка пятнадцати граммовых крошечных шоколадок), бросила смятую обёртку на стол. Я почувствовала себя таким же пустым фантиком, от которого осталась лишь внешняя оболочка. Лиза повернулась ко мне.

— Юль, налить чая? Я уже третью чашку допиваю.

Девчонки как по команде посмотрели на меня, не скрывая любопытства. Неприязненный взгляд Ирочки светился ожиданием, что я ещё вытворю. Ну, хотя бы не скучно им со мной.

— А ты своему мужу минет делаешь?

Градус напряжения за столом резко повысился. Лиза смутилась, порозовела.

— Ну, да.

— Ненавидишь это дело?

Лизе было неловко, но интерес, зажёгшийся в глазах собеседниц, толкнул её на откровения.

— Наоборот. Любимому человеку приятно это делать.

Лиза повернулась ко мне.

— А ты не делаешь, Юль?

— Не-а, меня тошнит, не могу себя пересилить, — посмотрела на Иру. — Не всем, знаете ли, дано.

За столом повисло тягостное молчание. Резко пропала заинтересованность в пикантной теме. На лица девчонок набежала тень, градус неприязни ко мне однозначно повысился, даже Вика нахмурилась. Я же почувствовала злобное удовлетворение. Гадюка внутри меня подняла голову, радостно зашипела.

Ну, что, Ирочка? Твой ход

Почти не сомневалась, что она ответит.

— Странно, судя по твоему лицу, я подумала, ты только что всем пятерым охранникам отсосала, включая Пашу.

Лиза, ища поддержки, растеряно взглянула на меня, на Иру, на девчонок. Все молчали. Как говорится, молчание — знак согласия.

— Ир, ты что? Зачем так про Юлю?

— Затем, что это правда. По ней всё сразу было видно.

Криво улыбаясь, я поигрывала вилкой в правой руке. В моей извращённой фантазии вилка уже летела Ире в глаз.

— Устами младенца глаголет истина. Ты права, дорогая, только бы слепой этого не увидел.

Мне вдруг стало легче, как будто ткнули иглой в надутый до предела шар, и он с тонким свистом начал выпускать воздух.

Из кухонной двери вышла женщина преклонных лет с короткой стрижкой в цветастом синем платье и красном фартуке. Несколько раздраженным тоном обратилась к нам.

— Девчонки, давайте быстрей. Вы задерживаете нас.

Последние минуты ужина прошли в гробовом молчании, все жаждали как можно быстрее покинуть столовую, убраться из давящей атмосферы ненависти, сотворённой мной. «Блюдо вечера» оказалось несъедобным. Девчонки похватали шоколадки, бутылки с водой на чайном столике и убежали.

Доедала я по заведённой традиции рядом с притихшей Лизой, вымучивающей третью кружку чая. Она дожидалась, когда я закончу, не сбежала от меня, как от прокажённой. Только мы поднялись из-за стола, как работница кухни выкатила из подсобки тележку и начала споро грузить на неё грязные тарелки.

Мы с Лизой вышли в прохладный тихий вечер, оставив за спиной громыхание тележки и звяканье посуды. На улице стало легче дышать.

— Юль, это же неправда? — Лиза не могла больше держать это в себе, — то, что сказала Ира.

— Конечно, неправда.

— Но что-то же случилось?

— Что-то случилось.

— Не хочешь рассказать?

Я отрицательно качнула головой. Злость на Лизу смыло приливной волной как мусор с берега. В гневе я назначила её виноватой, но моя душа не получила от этого никаких дивидендов. Болезненные злые мысли только разбалансировали, размотали меня на атомы, как ядерный реактор. Клеем, скрепляющим разорванные атомы, бальзамом на швы между ними оказалось простое присутствие Лизы рядом. Она не бросила меня, несмотря на то, что мгновенно ощутила мой гнев, направленный на неё.

— Я не нашла твой камень под верандой.

Лиза чуть приостановилась, удивлённо поглядев на меня.

Да, я его искала

— Он в моей тумбочке…на всякий случай. Ну, ты понимаешь…

Действительно, такую драгоценную вещь надо хранить как можно ближе. Удивительно, что не под подушкой.

Лиза опасливо прищурилась.

— Он был тебе нужен?

— Ну, …так. Думала, что нужен.

Ветер чуть шевелил траву рядом с тропинкой. Ажурные тени украсили землю. Вечер гладил меня — своё неразумное дитя по макушке ускользающими лучами, пробирался внутрь, омывал живительной волной. Чего я взбесилась?

— Мне кажется, девчонки потому не доверяют тебе, что ты ничего о себе не рассказываешь. Молчишь, как партизан на допросе, а они надумывают то, чего не знают.

— Это их проблема. Пусть надумывают.

Зацепив и разозлив Ирочку, я вызвала цепную реакцию раздражения и гнева. Девчонки лишь были свидетелями нашей с ней необъявленной войны. Наверное, можно продолжать бой, но он, как показали события, оказался бессмысленным. Наша вражда поделила девчонок на два лагеря. Вряд ли они хотели быть втянутыми в эти разборки, но им поневоле пришлось занять чью-либо сторону. Не мою…

Сегодня на ужине я выступила против всех, не ждала поддержки ни от кого, даже от Лизы. В первую очередь от неё. И ошиблась. Лиза сумела каким-то невероятным образом не обидится, не разозлиться, а просто отстраниться, выждать, когда минует буря.

Я знала, если открою рот, то вместо слов начну рыдать как сумасшедшая. Несколько раз я пыталась рассказать о себе, но тут же заталкивала эту мысль в дальний темный чулан. Не получается, не готова, не смогу.

— Арнольд сказал, что после ужина будет контактная импровизация. Такая специальная форма движения, когда двое делают, что хотят. Свободный танец. В доверии.

Ох! Арнольд, конечно, затейник, и тренинг получился бы отличным, если бы не явление четырех психов с горы, которые каждый раз умело выдергивали нас из хлипкого равновесия. Охранники поджигали бикфордов шнур, злорадно наблюдая за тем, как на конце шнура бомбанет. Весь сегодняшний день шла подготовка, охота на меня, и я, та самая бомба, взорвалась, разлетелась на части, зацепив всех, кто попал в радиус поражения.

— Я не пойду. Опять эти припрутся, всё испортят.

— Арнольд Анатольевич сказал, они в баню ушли.

Пусть охранники и ушли. А девчонки? Как взаимодействовать в атмосфере напряжения и скрытой агрессии?

— Ирочка против меня всех настроила.

— Не обращай внимания. Юль, я с тобой хотела танцевать.

— Доверяешь, ничего не зная обо мне? — подколола Лизу, улыбнувшись. Наконец-то я возвращалась в себя, в ту, которой была до всей этой передряги.

— Иу-иу, — произнесла Лиза нараспев. — Что ещё надо?

В Лизином представлении, автор, сочиняющий детские сказки, должен быть добрейшим человеком, сказочником, получающим вдохновение свыше от ангельских голосов. Судя по тому, как сегодня во мне поднялся «девятый вал» ярости, добрейшим, и даже просто добрым человеком я не являлась.

— Я подумаю…