В поисках Дильмуна

Глава десятая ЗЕЛЕНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Однажды, когда я был занят раскопками улицы у городской стены, а П. В. со своим отрядом прочесывал пустыни Катара, к нам в базовый лагерь явился гость, назвавшийся британским политическим представителем в Кувейте. Он рассказал, что среди проживающих в Кувейте англичан есть немало археологов-любителей и эти энтузиасты задумали посетить расположенный у кувейтских берегов остров Файлака, прослышав о тамошних развалинах. Гость попросил познакомить его с нашими бахрейнскими находками, чтобы примерно представить себе, за чем охотиться на Файлаке.

Мы показали ему наши раскопы, а также типовые образцы керамики из семи городских слоев, смонтированные на стене рабочей комнаты. А уже через неделю к нам пришла посылка с черепками, собранными на Файлаке. В приложенном к посылке письме меня приглашали по пути домой остановиться в Кувейте, чтобы поближе ознакомиться с находками и потолковать о планах на будущее.

Очередной полевой сезон на Бахрейне закончился, экспедиция приготовилась к отъезду. Нам с Юнисом не в первый раз предстояло свертывать лагерь. Эта процедура уже была хорошо отработана, и никакие срочные объекты не требовали моего внимания. Как только последний упаковочный ящик заколотили, увязали, надписали и погрузили на грузовик пароходной компании, я оставил Юниса собирать лагерное имущество и вылетел на маленьком самолете местной авиалинии в Кувейт.

Пока самолет, набирая высоту, кружил над плоским северным берегом Бахрейна, я различал телль Кала’ат аль-Бахрейн. Если снизу он представлялся нам таким внушительным, то сверху казался крохотным пупырышком среди окаймляющих побережье плантаций. Как это часто бывало и прежде, и потом, я тщетно пытался рассмотреть храмовый холм у Барбара, когда мы, заложив вираж, взяли курс на берега Саудовской Аравии. Пролив между Бахрейном и Аравией выглядел с высоты неправдоподобно узким. Я изо всех сил старался получше рассмотреть противолежащее Бахрейну побережье Аравии.

Конечно, раз я не сумел установить местонахождение нашего собственного раскопа, то нечего было рассчитывать на то, что мне удастся подметить на аравийском берегу что-нибудь представляющее археологический интерес. Но ведь нам вряд ли придется подобраться к нему ближе. Мы отлично знали, как трудно получить разрешение на въезд в Саудовскую Аравию, а если заподозрят, что ты археолог, так и вовсе не на что надеяться. Между тем из текстов Саргона Ассирийского было достоверно известно, что Дильмун — не только остров. У Дильмуна имелась сухопутная граница с Бит-Иакином; стало быть, где-то па этих запретных берегах должны находиться селения, подобные найденным нами на Бахрейне. Увы, все, что я успел рассмотреть, — это темные массивы финиковых плантаций вокруг Даммама и залива Эль-Катиф. Затем самолет взял курс на север и полетел вдоль побережья в сторону Кувейта.

Мы летели над побережьем, четкой линией разделяющим желтую гладь пустыни и голубые просторы моря, примерно час. Здесь не было пресной воды и, следовательно, поселений — сплошной песчаный пляж. Затем самолет взял курс на материк. Впереди показались воды залива Кувейт. Пилот заложил крутой вираж над кварталами новых бетонных домов в полукольце двухполосной магистрали с нанизанными на нее, подобно бусам на шнурке, петлями развязок, и мы приземлились в аэропорту в Кувейте[37].

Эль-Кувейт порядком поразил меня. Я прежде видел этот город с воздуха. Из окна иллюминатора просматривались нескончаемые потоки автомашин, движущихся по кольцевой дороге. Когда я мчался в машине рядом с водителем Британского политического представительства, оживленное движение на улицах Кувейта и бурное строительство производили ошеломляющее впечатление. Этот город — уникальное явление на Востоке.

Сказать, что его процветание основано на нефти, — значит грешить банальностью, которая к тому же ничего не объясняет. Более десяти лет я был тесно связан с эмиратами, преуспевающими благодаря нефти. Однако нефтяные богатства Кувейта совсем иного порядка, чем на Бахрейне и в Катаре. Может показаться, что статистическим сведениям о современной добыче нефти не место в книге об археологической экспедиции. И тем не менее я приведу основные данные.

Более тридцати лет Бахрейн получал приличный и постоянный доход от нефти. В середине 60-х годов нашего столетия он достиг примерно 20 миллионов долларов в год. Площадь Бахрейна всего 598 квадратных километров, население (по данным на 60-е годы) составляло около 140 тысяч человек. Так что 150 нефтедолларов в год на каждую душу являлись неплохим пополнением государственной казны, позволявшим финансировать обширную программу общественных работ, просвещения и здравоохранения без взимания каких-либо налогов (см. примеч. 2 на с. 351).

Катар значительно богаче. Добыча нефти здесь в четыре раза больше, а жителей наполовину меньше, так что получается около 1500 нефтедолларов на душу населения. Стоило попасть в Доху, чтобы сразу понять, что процветание Бахрейна не идет в сравнение с бумом Катара. Правда, к тому времени нефтедоллары всего десять лет поступали в катарскую казну, да и сама страна намного больше. Поэтому ей требовалось время, чтобы догнать соседа.

Добыча нефти в Кувейте превосходит бахрейнскую в сорок раз. Каждые четыре месяца он получает столько же нефтедолларов, сколько Бахрейн за тридцать лет с тех пор, как там открыты первые месторождения. Кувейтцев вдвое больше, чем бахрейнцев, и ежегодно на душу населения приходится три тысячи долларов от сбыта нефти.

Управиться с таким богатством невозможно. При всем желании Кувейт не мог тратить деньги с той скоростью, с какой они поступали. Министерства, спешно учрежденные в 1950 г., когда развернулась добыча нефти, обнаружили: какие бы грандиозные планы строительства школ и больниц, парков, дорог и гаваней ни утверждались, приток средств опережал возможности поставки материалов, за ним не поспевали ни архитекторы, ни строители. Если в остальных странах время — деньги, то в Кувейте деньги — время. Для каждого проекта решающим фактором была не стоимость, а сроки, в какие он мог быть осуществлен.

Это наложило свою печать и на город Эль-Кувейт, и на всю страну. Здесь царила лихорадочная атмосфера: повсюду возвышались огромные недостроенные здания, к еще не охваченным строительством обширным пригородам тянулись широкие немощеные дороги, по улицам куда-то спешили люди и мчались новенькие сверкающие автомашины.

На этом фоне Британское политическое представительство было тихой гаванью, островком стабильности среди бурно меняющегося окружения. Ибо здание представительства, построенное до начала нефтяного бума, расположилось на мысу у моря, и планировщики обошли его своим вниманием. Здесь, в просторных помещениях дома, дышащего атмосферой Индийской империи, я смог просмотреть, то немногое, что было опубликовано по истории Кувейта.

На знакомство с книгами ушло немного времени. Известная история Кувейта измеряется всего лишь двумя веками[38]. Двести лет назад участник упоминавшейся выше датской экспедиции Карстен Нибур сообщил о существовании города Эль-Кувейт (второе название — Грайн) на южном берегу бухты, глубоко врезанной в сушу к западу от устья Шатт-эль-Араба, где Евфрат и Тигр вместе вливаются в Персидский залив. Город, по его словам, насчитывал около десяти тысяч жителей, занимающихся рыбной ловлей и промыслом жемчуга. Однако в разгар лета, когда люди отправлялись добывать жемчуг на отмелях у Бахрейна, а караваны верблюдов с купцами шли в Дамаск и Алеппо, в городе оставалось от силы три тысячи человек. Заправляло в Кувейте племя Утуби, боровшееся за свою независимость против могущественного племенного объединения Бануи Халид, которое распространило свою власть вдоль всего побережья от Бахрейна до Ирака. Когда шейх Бануи Халида посылал свое войско на Грайн, горожане искали убежища на входившем в их владения острове Файлака.

Остров Файлака, Кувейт

Видимо, в ту пору Эль-Кувейт был молодым городом. Грайн (точнее, Курайн) — «маленький рог». Вероятно, так именовался мыс, отделяющий залив Кувейт от идущего на юг Персидского залива. На этом мысу и расположен теперь город. Кувейт — «маленькая крепость». Очевидно, строительство этой крепости было первым шагом Утуби к независимости. И он себя оправдал: в годы, последовавшие за посещением Персидского залива Нибуром, шейхи Утуби сумели удержать Кувейт. Более того, он принадлежит им по сей день, и сильная ветвь правящей династии продвинулась на юг. Речь идет об уже знакомом нам семействе Халифа, которое, обосновавшись в Зубаре на Катарском полуострове, оттуда покорило Бахрейн.

Отметим, что тот же Нибур упоминает о «португальском замке», находящемся неподалеку от Грайна. Именно это сообщение и побудило кувейтских археологов-любителей обратить внимание на остров Файлака. Ибо на самом материке никаких португальских замков не существовало, зато на северном берегу Файлаки помешались развалины покинутого города и форта. Показательно, что этот город назывался Курайния.

Файлака расположен посредине входа в залив Кувейт; моторный катер доходит туда от материка за три часа с небольшим. По сути дела, остров занимает стратегическую позицию на подходах к Эль-Кувейту. С его мысов открывается вид на весь залив, так что ни одно судно не может войти туда незамеченным. С утра до вечера мимо Файлаки тянется длинная вереница доу, курсирующих между Басрой на Шатт-эль-Арабе и Эль-Кувейтом. Доу играют одну из главных ролей в снабжении ненасытного кувейтского рынка, а до недавних пор они вообще считались «дорогой жизни» Эль-Кувейта, доставляя ему питьевую воду. На первых порах город обходился немногочисленными солоноватыми источниками, но они не могли обеспечить быстро растущие потребности, и Эль-Кувейт всецело зависел от воды, доставляемой на доу из бассейна месопотамских рек. С началом нефтяного бума, который сопровождался бурным приростом населения, «дорога жизни» стала нести непосильную нагрузку, к тому же она была слишком уязвима как для капризов стихии, так и для политических перипетий. Первые вырученные за нефть миллионы Кувейт потратил на безуспешные поиски воды на своей территории. Широко известна апокрифическая история о том, что где бы ни начинали бурить, вместо воды из скважин била нефть. В конце концов построили крупнейшую в мире установку для опреснения морской воды. В этом смысле зависимость от Ирака кончилась, но доу продолжали плыть мимо Файлаки, перевозя другие товары.

Сам остров Файлака вполне обеспечен водой. В силу каких-то прихотей геологической структуры скудные зимние осадки не стекают в море и не испаряются, а задерживаются на уровне примерно двух метров под песчаной поверхностью. Вырыл неглубокий колодец — и получай воду. Правда, ближайший пласт быстро истощается, и колодец пересыхает, но достаточно отойти на сотню метров, вырыть новый, и снова есть вода. Нам говорили, что до недавних пор на Файлаке выращивали зерновые.

Словом, многое указывало на то, что поселение на Файлаке старше самого Эль-Кувейта. Недаром утверждалось, что остров изобиловал развалинами. И там находилось также важное святилище, привлекающее паломников-шиитов; уже это позволяло предположить, что остров располагает памятниками более чем двухвековой давности.

Наконец, единственный древний предмет, обнаруженный на территории Кувейтского государства, был найден на Файлаке. Он хранился в той самой комнате, где я сидел, изучая источники. Неровная известняковая плита с высеченной на ней надписью на древнегреческом языке. Один угол плиты отколот, но пострадало только одно слово. Надпись гласит: «Сотелес, афинянин, и со[лдаты] — Зевсу-Спасителю, Посейдону и Артемиде-Спасительнице». Плиту нашли лет двадцать назад и передали на хранение британскому представителю.

Надпись на плите дала местным исследователям повод для усиленных размышлений. Было очевидно, что она датируется классическим эллинским периодом, т. е. ей более двух тысяч лет. Интересно, что делал афинянин с одним или несколькими спутниками (в свете новейших данных поврежденное слово переводится как «солдаты», а прежде его принимали за часть имени, притом женского) на острове посреди Персидского залива? Преобладала гипотеза, что речь шла о людях, уцелевших после кораблекрушения; в пользу такой догадки вроде бы говорило то, что два божества названы «спасителями».

Во всяком случае, остров Файлака несомненно заслуживал внимания, и наиболее многообещающей исходной точкой на острове выглядел городок Курайния.

На самом деле вышло иначе; Курайния оказался не старше Кувейта. Среди его разрушенных стен в неглубокой лощине на северном берегу острова лежали бирюзовые черепки с грубой глазурью, характерные для последних двух столетий. Обстоятельное исследование крепости и тщательные раскопки одной из угловых башен дали такой же результат. Это была типичная для арабских цитаделей круглая башня, нисколько не похожая на многоугольные башни португальских фортов.

Изучая фотографии, чертежи, отчеты и черепки — итог основательно продуманных и выполненных раскопок, — я невольно сожалел о том, что такая энергия и инициатива не были вознаграждены более волнующими находками. Знай я в те минуты, что впоследствии покажет остров Файлака, я сожалел бы еще больше. Слишком часто в археологии случается так, что профессионалы собирают плоды там, где семена посеяли любители. Если говорить о Персидском заливе, то здесь мы вообще обязаны почти всеми главными открытиями чутью зорких любителей и щедрости, с какой они делятся с нами своими открытиями. Надеюсь, сэр Гвейн Белл (впоследствии британский посол в Нигерии) и Джон Мыор (несомненно, и сейчас представляющий где-нибудь Британский совет) довольны тем, как мы распорядились древностями острова, на котором они начали раскопки первыми.

Именно Джон Мьюр на другой день проводил меня в министерство просвещения Кувейта и познакомил с заместителем министра. Дарвиш Микдади — выходец из Ирака, уже немолодой приветливый человек с манерами джентльмена старой школы, довольно учтивый, высокообразованный. Нам с трудом верилось, что во время второй мировой войны он играл видную роль в восстании Рашида Али в Ираке и не один год провел в заточении. За вкрадчивыми манерами Дарвиша Микдади крылась поразительная ясность ума. Ему принадлежала немалая заслуга в достижениях министерства просвещения, которое строит и обеспечивает преподавателями в среднем десять новых школ в год, открыло среднюю школу, намереваясь преобразовать ее в университет, как только ученики достигнут студенческого возраста, и постановило превратить одну из уцелевших кувейтских крепостей во временный музей, пока разрабатывался проект постоянного.

Перспектива, что мы можем найти что-нибудь интересное для музея, сразу увлекла Дарвиша Микдади, и после обязательной получасовой светской беседы за чашкой кофе мы еще полчаса посвятили серьезному планированию экспедиции на следующий год. Вылетая на другой день в Данию, я увозил в портфеле проект утвержденного в принципе ходатайства о разрешении произвести археологическую разведку на территории всего Кувейта, с упором на остров Файлаку, причем министерство просвещения брало на себя все расходы.

Да и в самой Дании меня в то лето ждало много дел. Подготовка работ на Бахрейне, в Катаре и Кувейте не на один месяц пригвоздила меня к письменному столу в окружении заваленных черепками полок, между тем как остальные сотрудники музея под летним солнышком занимались раскопками датских древностей. Я не успевал нумеровать черепки. Наш отдел консервирования, размещенный во временной лачуге за музеем, едва справлялся с консервацией подверженных коррозии бронзовых изделий. К тому же в штате не было чертежника, который оформлял бы надлежащим образом выполненные нами в поле разрезы и планы. Наша экспедиция уже становилась непосильной нагрузкой для музея, чьи ресурсы никогда не предусматривали обширных археологических изысканий в странах Востока, и не было недостатка в искренних доброжелателях, призывавших нас остерегаться от неконтролируемого роста экспедиционных работ, превышающего возможности финансирующих организаций. Наверное, они были правы, но мы уже зашли настолько далеко, что не могли давать задний ход.

Сами того не подозревая, мы начали копать в центре археологического вакуума, и некий закон «культурной аэродинамики» принуждал нас расширять свою деятельность, чтобы заполнить этот вакуум. Когда нам предлагали новую задачу или новый район и к тому же обеспечивали средства для работы, оправдать отказ можно было, лишь убедив себя и наших покровителей, что предлагаемое дело никак не входит в сферу того, чем мы уже заняты. Но сфера наших исследований быстро расширялась, и уж Кувейт-то, во всяком случае, теперь входил в нее. Мы только что выявили участие Бахрейна в оживленной торговле с Месопотамией во II тысячелетии до н. э; естественно, занятые в этой торговле суда плыли мимо Кувейта и Файлаки. И где-то в тех краях проходила упоминаемая Саргоном Ассирийским в VII в. до н. э. граница между Дильмуном и Бит-Иакином.

До сих пор я мало касался Бит-Иакина, а ведь он в известном смысле — загадка почти такого же ранга, как Дильмун. Мы видели выше, что о Бит-Иакине говорилось, как о стране, расположенной к югу от Вавилонии, к югу от Ура и от всех хорошо известных городов Месопотамии. Название «Бит-Иакин» родилось совсем незадолго до. времени правления Саргона; оно означает «Дом Иакина», а Иакином звали вождя, который полустолетием раньше принял титул царя и сильно докучал ассирийским правителям. Сама же страна была гораздо древнее. Прежде вавилоняне называли ее просто Морская страна. Как таковую, ее часто упоминают в текстах II тысячелетия до н. э (в том числе, как мы видели в конце предыдущей главы, почему-то в качестве поставщика слоновой кости Дильмуну), и она не однажды распространяла свое владычество на южную часть Вавилонии. Так, в XVI в. до н. э., когда касситы покорили Вавилон, на юге Вавилонии утвердилась сильная династия царей Морской страны, которая более двух веков отстаивала весь древний Шумер от посягательств касситов. И тем не менее Морская страна, подобно ее соседу Дильмуну, исчезла со страниц истории, и никто не ведал, где она находилась.

Словом, мы не могли сослаться на то, что возможные находки в Кувейте нас не касаются. Организация экспедиции упиралась всецело в вопросы снабжения. И летом 1957 г. мы разработали соответствующую программу.

В начале января 1958 г. курсом на Бахрейн вылетело одиннадцать человек. Троим предстояло сразу же отправиться в Катар вместе с П. В., который должен был провести с ними две недели, уточняя места раскопок (курганный могильник и развалины поселения на северо-западе), а затем вернуться на Бахрейн. Мы могли быть спокойны за Катар: в том году работами там руководил Эйгил Кнут, опытный начальник экспедиций, правда, в несколько другой части света. Эйгил — один из наиболее известных современных исследователей Гренландии и крупнейший авторитет по вопросам древнеэскимосских поселений на Земле Пири.

Тем временем я должен был проследить за возобновлением раскопок на Бахрейне. Задача несложная, поскольку состав нашего отряда с прошлого года практически не изменился. В итоге через три недели мы с П. В. смогли отправиться в Кувейт; было условлено, что еще через неделю к нам присоединятся четыре человека из Дании.

План довольно рискованный: за эту неделю нам двоим предстояло обследовать страну, не уступающую площадью Катару, и определить, где новому отряду начать раскопки.

На четвертый день мы высадились на Файлаке. С палубы катера, крепившегося на отраженной волне, открывался вид на окаймляющий все западное побережье плоский белый пляж. Ширина острова в этом месте чуть более четырех с половиной километров, но карты говорили нам, что до крайней восточной точки от этого пляжа свыше И километров. Слева вид замыкал скалистый мыс, увенчанный бугром. Капитан катера объяснил, что этот бугор — святилище Аль-Хидра, Зеленого Человека. Справа, на юге, пляж упирался в две возвышенности, известные под названием Са’ад ва Са’аид. На одной из них просматривалась каменная постройка, а перед ними, у самого пляжа, стояла кучка бурых глинобитных домиков, составляющих деревню Зор — единственное селение на Файлаке.

Ни гавани, ни пирса… Пока работающий в половину мощности мотор удерживал катер па границе прибоя, капитан-бородач запросил по радио директора местной школы, чтобы за нами выслали лодку. Катер принадлежал министерству просвещения; он обеспечивал снабжение файлакской школы продуктами и прочими необходимыми вещами и раз в две недели отвозил преподавателей на уикэнд в Эль-Кувейт.

В ответ на радиовызов от берега отчалило выдолбленное из- одного бревна длинное узкое суденышко. Опытный лодочник ловко прижимал долбленку к борту катера, пока мы передавали в нее наши сумки, треноги, ледоруб, с которым я никогда не расстаюсь, и спускались сами. Едва не черпая бортом воду, лодка развернулась, и волны вынесли ее на покатый берег. Здесь нас на безупречном английском языке приветствовал коренастый мужчина в строгом коричневом костюме — директор школы. В его просторном кабинете с двумя рядами кресел перед рабочим столом (так у арабов принято обставлять приемные) мы познакомились с молодыми преподавателями-палестинцами, одетыми по-европейски.

Если мы с П. В. кутались для защиты от прохладных морских ветров в арабские шерстяные плащи[39], то эти служители просвещения не желали уступать обычаям страны, в которой оказались. Да этого здесь бы и не поняли. Мы приехали изучать прошлое Кувейта, а египтяне, иорданцы и палестинцы были наняты созидать его будущее, понимая под этим европеизацию. Выстроенная всего два года назад современного вида школа продолжала расширяться, и штат преподавателей составляли полные энтузиазма новаторы, явно увлеченные возможностью на голом месте вводить новейшую систему образования, не считаясь с расходами и былыми традициями. На стенах кабинета висели рисунки и картины учащихся, запечатлевших местные сюжеты, а также диаграммы посещаемости и успеваемости. В коридоре мы обратили внимание на стеклянные витрины с коллекциями здешних растений, птиц и насекомых. Сразу после кофе нам показали актовый зал со сценой и кинобудкой. Да и кофе был, как принято в Леванте, сладкий, турецкий, а не с кардамоном, как его пьют на берегах Персидского залива.

На втором этаже мы увидели отведенное нам классное помещение, наскоро разделенное перегородкой на две части — спальню и гостиную. После этого нам представили врача, улыбчивого индийца, который должен был провезти нас по острову на своем джипе — единственной легковой машине на Файлаке. Кроме нее из транспортных средств на острове имелась только автоцистерна, доставлявшая в школу воду из насосной станции на краю деревни.

Условившись выехать сразу после завтрака, мы возвратились в свою квартиру, чтобы разобрать багаж. Нас немного заботило, где и как мы будем есть, но мы напрасно беспокоились. На катере вместе с нами ехал пожилой индиец, который всю дорогу уныло сидел на палубе, кутаясь в пальто. Теперь выяснилось, что он — наш повар. Изобретательный, как все индийские повара, он оборудовал кухоньку в конце школьного коридора, и уже через несколько минут после нашего появления перед нами на ослепительно белой скатерти стояло блюдо с дымящейся бараниной, жареными помидорами и картофелем, и все это на фарфоровой посуде с монограммой министерства просвещения.

Сытые и довольно-таки сонные (нас подняли в половине седьмого, чтобы мы успели на катер), мы отправились наносить визит эмиру, наместнику Кувейтского правителя. Он был кувейтец и поэтому угощал нас кофе с кардамоном. Затем мы, эмир и директор школы сели в джип доктора и покатили по тропам, протоптанным барашками и ослами. Кругом возвышались песчаные бугры, покрытые жидкой травой и колючим кустарником; издали они даже казались зелеными. Проехав несколько километров по северному скату горбящей остров гряды, мы свернули вниз к разрушенным каменным степам бывшей Курайнии. Двадцатиминутной прогулки среди руин с осмотром заложенных в прошлом году шурфов оказалось достаточно, чтобы подтвердить вывод, сделанный мною при первом же знакомстве с добытыми тут черепками. Нам следовало искать древние корни Кувейта не здесь…

Мы вернулись к машине и вскоре оказались на омываемой с двух сторон морем узкой восточной стрелке. На самом ее конце торчали бугры, которые даже издали производили впечатление искусственных сооружений. Подъехав ближе, мы поглядели друг на друга и воскликнули:

— Курганы!

Курганов было немного, всего пять или шесть, и, наученные опытом, мы после Бахрейна и Катара не были склонны гадать об их возрасте без раскопок. Одно не вызывало сомнений: они старше Курайнии и ислама. Мы напали на верный след и взяли курганы на заметку как вероятный объект исследований, если нам не встретится что-либо более интересное. Затем машина развернулась, мы поехали по южному краю стрелки и через гряду возвратились в Зор.

На другое утро мы поднялись пораньше и постарались улизнуть до начала занятий в школе. Ведь по-настоящему разведать местность можно только пешком, тогда как гостеприимные арабы считают своим долгом возить вас на машине, даже если до цели рукой подать. Оставив позади южную окраину Зора, мы отправились по изрытой мелкими колодцами, словно оспинами, местности. Впереди, обозначая юго-западную оконечность острова, стояли близнецы Са’ад ва Са’анд, самые приметные ориентиры на Файлаке — два невысоких широких горба, торчащие над плоской равниной примерно в трехстах метрах друг от друга. И с моря и с суши они напоминают телли.

При ближайшем осмотре отпали последние сомнения. Поднимаясь по склону более высокой западной возвышенности — дистанция двадцать метров, глаза устремлены на землю, — мы отмечали несметное множество черепков, типичный признак поселения. Мне бросились в глаза большие куски плоского обожженного кирпича, настолько похожего на месопотамский, что я тотчас начал их переворачивать: нет ли клиновидной печати, какой правители Вавилонии и Ассирии обычно метили кирпичи своих общественных построек. На Бахрейне нам не встречались кирпичные здания., и моей первой мыслью было, что это поселение относится к области месопотамской культуры. Но клинописи не было, и я обратился к керамике. И тут П. В. с нарочито небрежным видом, означающим, что им найдено нечто важное, подошел ко мне, разжал кулак, и я увидел на его ладони три черепка тонкостенной красной ребристой «барбарской» керамики.

Дальше нам все чаще и чаще стали попадаться «бар-барские» черепки; естественно, вперемежку с более поздними фрагментами, а также с тряпками и осколками чашек и бутылок из-под кока-колы, поскольку южная оконечность острова особенно привлекает любителей пикников. Но ведь на всем телле Кала’ат аль-Бахрейн нам ни разу не встречались «барбарские» черепки на поверхности. Здесь же они были разбросаны в таком количестве, что позволяли с полной уверенностью датировать телль периодом Барбар, без каких-либо позднейших наслоений.

Постепенно до сознания начало доходить потрясающее значение увиденного. Вот уж чего мы никак не ожидали! Мы находились в 400 с лишним километрах от Бахрейна. До Ура на полтораста километров ближе, и мы думали найти в Кувейте следы месопотамского влияния, даже месопотамскую колонию. Мысль о бахрейнском влиянии, бахрейнской колонии нам и в голову не приходила. Но, если считать «барбарскую» культуру материальным воплощением Дильмуна, выходит, что и Файлака — часть Дильмуна. Значит, Дильмун был намного больше, чем мы когда-либо предполагали. Расстояние от Бахрейна до Файлаки равно расстоянию от Эриду, крайнего южного города Вавилонского царства, до его крайнего северного города Эшнунна. Стало быть, по географической протяженности Дильмун мог помериться с самой Вавилонией.

Конечно, мы располагали данными лишь о двух крайних точках и абсолютно ничем на всем пути от Бахрейна до Файлаки, где нашему взору представлялось только море да пустынное по видимости побережье. Но ведь никто не исследовал это пустынное побережье— оно принадлежало Саудовской Аравии, а, как известно, в Саудовскую Аравию доступ закрыт.

Мы пересекли в обратном направлении северный склон западного телля и направились по равнине к восточному холму. На пашем пути лежало множество обломков обожженного красного кирпича, и с более низкого уровня мы заметили неровность между нами и морем. Мы прошли туда и увидели, что участок шириной около 30 метров, примерно квадратных очертаний, завален‘битым кирпичом. Кое-где просматривались очертания стен. Но «барбарских» черепков не встречалось; вообще керамика почти отсутствовала. Мы продолжили путь к восточному холму.

Он был ниже западного, приблизительно прямоугольной формы, по краям выше, чем посредине: типичный след оборонительных валов. На южной кромке помещались два кургана. Переходя к северному краю и собирая на ходу керамику, мы поняли, что это городище совсем другого типа и периода. «Барбарские» черепки и здесь отсутствовали, но то, что мы находили, было нам так же хорошо известно. Поднятые мною осколки окрашенных в красный цвет или глазурованных тонкостенных мисок оказались идентичными находкам из так называемых эллинских слоев нашего бахрейнского телля.

Идя через телль, мы приметили приближающийся со стороны селения грузовик, и па северном краю пас встретили директор школы и три преподавателя. Они рассыпались в извинениях, что не подали вовремя машину. С ними был почтенного вида мужчина в арабском одеянии. Нам представили его как смотрителя школы, уроженца Файлаки. Мы рассказали о своих наблюдениях, объяснили, что западный телль, судя по всему, хранит остатки древнего поселения, существовавшего четыре тысячи лет назад, во времена излюбленного богом Авраама. Восточный телль — более поздний, но и он достаточно древний, его можно отнести ко времени Александра Двурогого. Наши слова заметно взволновали школьного смотрителя, и он буквально за руку повел нас вдоль северного вала восточного телля к полузасыпанной песком яме, где можно было рассмотреть груду камней. По его словам, лет двадцать назад, когда рабочие добывали материал для постройки дома в деревне, при нем здесь нашли камень с надписью, хранящийся теперь в британском представительстве в Эль-Кувейте.

Это сообщение было равносильно признанию нашей квалификации. Не зная, что именно здесь нашли греческую надпись, мы сумели по горстке черепков отнести городище к эллинскому периоду. Преподаватели почтительно смотрели на нас, восхищенные нашей ученостью.

Да мы и сами были поражены. Мы не ожидали столь быстрого подтверждения своей довольно скоропалительной датировки. И уж никак не думали, что городище не только современно эллинам, но и эллинское по происхождению. Вообще-то гипотеза о греках, спасшихся на Файлаке после кораблекрушения, выглядела малоубедительной. Теперь, перед лицом столь внушительного поселения, стало очевидно, что «жертвы кораблекрушения» были весьма многочисленны и деятельны. Нас окружала постоянная цитадель. Неужели она и впрямь эллинская? Известно, что здесь проходил флот Александра, что государство его преемников, Селевкидов, простиралось до северных берегов Персидского залива. Возможно ли, что мы стоим на пограничной заставе Селевкидов?

Одно было совершенно ясно — больше нет надобности искать объект для раскопок. Здесь представлены два важнейших периода в истории Персидского залива, и к тому же в предельно удобном для изучения виде. На Бахрейне нам пришлось добираться до «барбарского» слоя сквозь эллинский, здесь же они расположены по соседству друг с другом. Так что можно копать оба памятника одновременно.

Раскопки, как известно, требуют организации, а времени у нас в обрез. Через три дня прибудет наш отряд из Дании, и один из этих дней приходится на пятницу, мусульманский праздник, когда всякие работу исключены. Мы условились возвратиться в Эль-Кувейт во второй половине следующего дня — четверга, когда придет катер за преподавателями, чтобы отвезти их на материк.

Там мы закупим все необходимое снаряжение: кирки и лопаты, мерные ленты и корзины для переноски земли, веревки и колья, блокноты и чертежную бумагу, этикетки и мешочки для черепков, щетки и совки. Однако главное — это рабочие. Если привозить их с материка, возникнут дополнительные трудности: понадобятся палатки, доставка продуктов и воды. Мы обратились с этим вопросом к директору школы, но тут в разговор снова вмешался смотритель. Он сказал, что в деревне найдется достаточно людей. Каждую неделю они отправляются в Эль-Кувейт в поисках случайной работы в порту и на базарах. Так что они будут только рады потрудиться для нас на своем собственном острове. Он обещал предоставить в наше распоряжение человек тридцать на следующей неделе, как только мы вернемся.

И вот наступил четверг, вторая половина дня, мы на катере, идущем в Эль-Кувейт. С утра еще раз побывали на теллях, чтобы точно определить место, где начнем копать, ибо накануне вечером после долгого совещания было решено, что мы разделим наши силы. П. В. с двумя из прибывающих сотрудников продолжит начатую разведку на материке, а я с остальными двумя возвращусь на Файлаку. Сам буду закладывать шурф на «дильмунском» телле, а Эрлинг Албректсен и Оге Русселл, оба опытные археологи, займутся «эллинским» холмом и следами поселения между холмами. Через не» делю П. В. закончит свою разведку и прибудет на Файдаку вместе с Поулем Ровсингом и Торбеном Дюндбе- ком, которые будут дальше работать на моем раскопе, а мы тогда сможем вернуться на Бахрейн.

За час до прихода катера мы доехали на школьной автоцистерне до северо-западного мыса, чтобы взглянуть на святилище Аль-Хидра. На низком скалистом выступе, с трех сторон омываемом морем, возвышался крутой бугорок. Его венчала маленькая кольцевая ограда полутораметровой высоты, с узким входом. Взбираясь на бугор, мы тотчас определили, что он искусственный, этакий миниатюрный телль с торчащими тут и там тесаными блоками — остатками былых построек.

Внутри ограды, на площадке шириной около двух метров, стоял грубый каменный столб. И это все. Маленькие флажки, вымпелы и просто лоскуты яркой ткани, воткнутые в ограду, подтверждали, что сюда приходят паломники. Кругом валялись бараньи и куриные кости, а сам столб был покрыт темной коркой — явно засохшей кровью.

Водитель грузовика уже поведал нам о смысле этого святилища; его рассказ в основном совпадал с тем, что писал ведущий авторитет по истории Кувейта полковник Диксон, с которым нам предстояло впоследствии встретиться. По словам водителя, Аль-Хидр был святым, другом Мусы. Он постоянно обитал в священном городе шиитов Кербеле в Ираке, но каждый вторник летел по воздуху в Мекку, а ночью отдыхал здесь, на мысу. И если какая-нибудь женщина пожелает родить сына, ей следует провести ночь со вторника на среду в молитвах у святилища, тогда ее желание непременно исполнится.

Я поинтересовался, как давно возникло святилище. Водитель точно на этот вопрос ответить не мог. Он сказал, что кувейтские власти многократно разрушали святилище. Немудрено, подумал я, если учесть, что жители материка принадлежат к более ортодоксальной и пуританской суннитской секте ислама. Разве могли они смириться с ритуалом, сильно отдающим идолопоклонством? Однако, добавил водитель, файлакские шииты неизменно восстанавливали святилище, и его посещают многие люди, даже из далекой Индии.

Мы не нашли никаких предметов, позволяющих датировать святилище; многочисленные черепки были недавнего происхождения. Но в каких-нибудь ста метрах возвышались два широких плоских холма. Мы прошли туда и на обоих нашли красные ребристые черепки «барбарской» культуры.

Отдыхая на ковре, расстеленном на палубе катера, мы провожали взглядом уходящие вдаль холмы на северной и южной оконечностях западного берега Файлаки. Нам было о чем поразмыслить все три часа пути по солнечному морю до Эль-Кувейта. Зачем бахрейнские дильмунцы селились тут, так далеко на север от родного края? И что делали здесь греки, к тому же афиняне? Кто такой Аль-Хидр? В переводе с арабского имя это означает всего-навсего «Зеленый Человек» и ничего нам не говорит. Причем тут Зеленый Человек?

Минуло три года, прежде чем мы получили ответ.