В поисках Дильмуна

Глава пятая ПОРТУГАЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ

Минуло два года, идет строительство нашего лагеря. Четыре дня назад мы с Юнисом разметили план; теперь Джафар с его командой старичков занимаются строительством. С того места, где я сидел на самом высоком из уцелевших выступов крепостного вала, можно было наблюдать за работой, а повернешь голову — открывается вид на простирающиеся за теллем на много километров плантации финиковых пальм. Или на море. Португальцы устроили себе превосходный наблюдательный пункт.

Судя по всему, крепость господствовала над северной частью Бахрейна и северо-западными подходами к острову в те годы, когда португальцы играли главенствующую роль в Персидском заливе и на торговых путях в Индию. В 1498 г., через шесть лет после того, как Колумб открыл Америку, Васко де Гама обогнул Африку и проложил путь в Индию. В последующие двадцать лет португальцы, ведомые своим великим адмиралом Афонсу д'Албукерки, утвердились на всех берегах от мыса Доброй Надежды до далекой Индии. В 1521 г. они завоевали Бахрейн и удерживали его с перерывами до 1602 г. Очевидно, вскоре после 1521 г. и была сооружена мощная крепость на высоком холме посредине северного побережья Бахрейна[21].

В речевом обиходе и на всех картах этот форт по-прежнему известен как «Португальская крепость», однако официальное название, которым и мы пользуемся в наших отчетах, — Кала’ат аль-Бахрейн, то есть Бахрейнская крепость. Дело в том, что правитель Бахрейна, наш добрый друг шейх Сульман, всегда утверждал, что на самом деле крепость построена не португальцами: те просто перестроили существовавшую до их прихода арабскую крепость. Конечно, шейх Сульман не был специалистом по фортификации XVI в., и мы долго склонялись к мнению, что его вера в приоритет арабской крепости вызвана желанием умерить роль европейцев в истории Бахрейна. Не тут-то было. Хотя правитель знал о XVI в. не больше нашего, его стратегическое чутье было несравненно сильнее. Он явно понимал, что такую господствующую высоту не оставили бы без укрепления. И когда мы через несколько лет после того, как разбили на этом месте первый лагерь, интереса ради раскопали несомненно европейскую прямоугольную угловую башню, оказалось, что она опирается на более старинную круглую башню явно арабского типа.

Однако это открытие, как и многие другие, еще принадлежало будущему, когда в январе 1956 г. я сидел на камне, глядя, как внизу возникает наш лагерь. Меня окружали развалины крепости. Внутренняя часть ее представляла собой обширную полосу камня и нанесенного ветром песка, круто спадающую от крепостного вала к сравнительно ровной песчаной площадке посредине. На этой площадке, защищенной валом от дующих круглый год северных ветров, мы и разбили лагерь. Разметили на песке длинный узкий прямоугольник — восемнадцать метров в длину, четыре в ширину. Здесь нам предстояло жить в доме, разделенном восемью поперечными стенами на девять маленьких клетушек размером два на четыре метра. Рядом должны были поместиться две постройки поменьше — одна для кухни, другая для повара и его помощника, которых нам еще. предстояло нанять. Третью сторону прямоугольника, между кухней и жилым строением, мы решили занять домиком под рабочее помещение и столовую. Размеры всех комнат были тщательно рассчитаны при участии Джафара. Ибо все лагерные постройки относились к типу барасти — хижин из пальмовых листьев, а Джафар слыл на Бахрейне знатоком такого рода конструкций.

Барасти — конструкция, уходящая в прошлое. Всего двадцать лет назад, когда я впервые познакомился с Бахрейном, селения среди финиковых плантаций целиком состояли из пальмовых хижин, да и в городах было немало таких построек. С той поры многое изменилось. Опустошительные пожары в пригородах, где жались друг к другу барасти, сильно умерили популярность этих жилищ, и правительство даже запретило их строить. С появлением электричества, вентиляторов и кондиционеров присущая барасти даже знойным летом прохлада перестала быть исключительным преимуществом пальмовых хижин. А главное, растущий достаток позволил большинству деревенских жителей строить каменные дома. Теперь барасти — жилище бедняков, в том числе археологов.

Одна из причин, почему мы решили строить лагерь внутри разрушенных бастионов португальской крепости, заключалась в том, что Манама стала нам не по карману. Экспедиция разрослась. Второй отряд в прошлом году насчитывал пять человек. Все коттеджи нефтяных компаний, увы, были нужны им для своих нефтяников, и мы сняли трехкомнатный домик. Пришлось ставить кровати и на кухне, и на чердаке — какие уж там удобства. В этом году третий отряд состоял из девяти человек, и перспектива поисков и оплаты сильно подорожавшего из-за инфляции жилья для восьми мужчин и одной женщины в стремительно растущей Манаме никак не вязалась с нашими финансовыми возможностями и организационными способностями. Мы решили «отуземиться».

Впрочем, были и другие причины, весьма ясно видные с моего наблюдательного пункта на бастионе. Во-первых, само место великолепно. В ста метрах к северу белый песчаный пляж простерся вдоль изумрудных вод над прибрежной отмелью; вдали, на глубине, цвет моря переходил в кобальт. На востоке, западе и юге метрах в двухстах располагались роскошные сады шейхов; под серовато-зелеными пальмами светилась яркая зелень жасмина, гибискуса и перечного дерева. Во-вторых, место работы располагалось прямо под нами. Лишенный растительности белый песчаный холм вокруг крепости, протянувшийся на шестьсот метров в направлении восток — запад и на триста метров от пляжа на юг, был нашим теллем. В его недрах таились остатки одного или нескольких городов. Мы копали здесь уже два года, но по-прежнему не представляли, как далеко в древность уходит поселение. А нам хотелось это выяснить — по возможности в этом году.

Приятно было сидеть наверху и наблюдать за развернувшейся у крепости работой. Десять человек трудились над делом, в котором мы, начертив план, уже ничем не могли помочь. Все они были из деревни Бани Джумра, чьи жители специализируются на ткачестве и строительстве барасти. Кроме Джафара —= старосты деревни, местного лавочника и искусного конструктора барасти — бригада состояла из шести юношей-подручных и трех на редкость морщинистых и удивительно подвижных стариков, занятых собственно строительством. Вереница запряженных осликами тележек подвозила пальмовые листья, связки длинных очищенных черешков, мотки джутовой бечевки, рулоны циновок из пальмовых листьев и штабели длинных толстых жердей (нам объяснили, что это мангровое дерево, импортируемое из Индии). Весь строительный материал складывали в сухом рву ниже крепости, откуда его по мере надобности подносили подручные.

Конструкция барасти проста в теории, но сложна в исполнении. На строительство всего лагеря не пошло ни одного гвоздя. Зато было израсходовано более пятидесяти килограммов бечевки. Сначала соорудили каркас длинной постройки. Трехметровые столбы надежно вбили в грунт на треть длины, с просветом в метр; еще более длинные жерди выстроились в ряд по центру через каждые два метра. К этим трем рядам вертикальных столбов сверху привязали горизонтально положенные жерди, на которых укрепили стропила, и получилась прочная сплошная конструкция. Дальше настал черед черешков. Их втыкали между столбами в землю через каждые десять-двенадцать сантиметров, оставляя только дверные проемы, и привязывали к горизонтальным жердям по периметру. С таким же просветом к столбам и к вертикальным черешкам крепили горизонтальные черешки. Все четыре стены, восемь перегородок и кровля с невероятной быстротой заполнились решеткой из черешков. Затем всю решетку покрыли листьями, тщательно пришивая их к черешкам. Один из стариков готовил связки листьев, обрезая их зубчатым серпом, два других крепили их, стоя по обе стороны стены и просовывая туда и обратно сделанную тут же большую иглу из черешка с продетой в нее бечевкой. Кровлю настелили еще быстрее; на нее пошло два пласта циновок из пальмовых листьев, с толстой прослойкой листьев банана.

Джафар заверил меня в надежности конструкции. Он объяснил, что в дождь банановые листья, впитывая влагу, разбухнут и закупорят все щели. (Это оказалось самообманом. Дождей в тот сезон было очень мало, быть может, слишком мало, чтобы банановые листья как следует набухли, и вода неумолимо просачивалась в помещения. А потому в следующем году мы усовершенствовали местную конструкцию, положив на крыши брезент.)

Как ни увлекательно было смотреть на строительство лагеря, я не мог все время сидеть на бастионе. До прибытия основных сил отряда оставалось всего десять дней, так что нам с Юнисом хватало дел. Ежедневно я отправлялся на сменившем наш фургон «Лендровере» в Манаму за покупками. Лагерь надо было оборудовать. Требовались циновки для пола и дверных проемов, кровати, стулья, капоковые матрацы, простыни и одеяла… Полотенца, посуда, кастрюли и сковороды, керосиновая плита, фонари «молния», баки и фильтры для воды, подушки, эмалированные тазы, большой красный огнетушитель, для которого отвели место в центре площадки… Список был бесконечен.

Пока я занимался покупками, Юнис оставался в лагере наблюдать за строительством домов, рыть глубокую яму для уборной, класть из камня заднюю стену в кухне, чтобы не опасаться пожара, сколачивать два солидных стола для столовой. Юнис начинал свою трудовую жизнь как плотник и делал столы, рассчитанные на долгую службу. Наши столы, во всяком случае, пережили его.

Сдается мне, Юнис и Карстен Нибур поладили бы друг с другом. Юнис был мастер на все руки, и сердце его принадлежало Востоку. Много лет назад совсем молодым человеком он добрался, занимаясь плотничеством, до Египта и с той поры провел в арабских странах больше лет, чем в Дании. Постепенно он нашел свое призвание, работая в археологических экспедициях. Сам он не копал, но, участвуя в датских, шведских, французских, немецких и английских экспедициях, выполнял самые различные обязанности: строил лагерь,_ кашеварил, обрабатывал и упаковывал образцы, чинил снаряжение. Он одинаково бегло говорил по-арабски, по-английски, по-французски и по-немецки; наши арабские рабочие в нем души не чаяли. Это они, посчитав датское имя Фроде слишком трудным для произношения, прозвали его Юнисом. Когда он участвовал в строительстве нашего лагеря, ему уже перевалило за шестьдесят; следующие пять лет Юнис продолжал заведовать нашим хозяйством, потом покинул нас ради более неотложной археологической задачи. В 1963 г. он умер от сердечного приступа; в то время Юнис отвечал за хозяйство объединенной скандинавской экспедиции, занятой спасением нубийских объектов, которым грозило затопление из-за строительства Асуанской плотины. До сих пор мы каждый год обедаем за столами, сколоченными им в 1956 г.

И первую нахбдку сезона сделал тот же Юнис. Наши десять вольготных дней подходили к концу. Стены столовой готовы; в жилой постройке оставалось лишь доделать две перегородки; строительство кухни шло полным ходом. Юнису понадобились еще камни для задней стены, и он решил взять их из груды, которая высилась тут же за кухней. Почти сразу же ему попалось большое каменное пушечное ядро, за ним второе, за вторым третье. Вернувшись из города, я увидел, что за кухней идут подлинные раскопки. Была расчищена стена небольшой камеры, заполненной в четыре яруса каменными ядрами. Мы прикинули, что их свыше двухсот. Диаметр ядра — двадцать пять сантиметров; вес — как раз поднять одному человеку. Кухня была построена практически поверх арсенала наших португальских предшественников! Ядра и сейчас там лежат. Мы оставили их открытыми, а прибывшие через два дня главные силы отряда, осмотрев нашу находку, снова засыпали ее. После мы нередко спрашивали себя: может быть, и пушка, для которой предназначались эти ядра, лежит в земле под нашим лагерем?

Десяти дней нам только-только хватило, чтобы в основном управиться со строительством. Когда мы с Юнисом поехали на аэродром Мухаррак встречать П. В. и его пятерых спутников, еще оставались кое-какие недоделки. Но крыша над кухней и спальными комнатами была готова, продуктов и воды припасено в достатке, нанятый нами персидский повар и его арабский помощник показывали чудеса импровизации и безропотно согласились спать на кухне, пока для них достраивали хижину. Через несколько дней она была готова, над столовой настелили крышу, обнесли лагерь оградой в рост человека. Соединив постройки друг с другом, она превратила случайное на первый взгляд нагромождение хижин в аккуратный прямоугольник с большим песчаным двором посредине.

Теперь, по словам Джафара, оставалось только отметить завершение строительства. Мы спросили, как он себе это представляет. Он ответил, что, если мы согласны заплатить за барашка, бригада все остальное берет на себя. Мы выдали рабочим жалованье и добавили пятьдесят рупий. В тот же день три старика отправились в Манаму и через час привезли на грузовике большого черного козла.

Подозреваю, что последовавший затем ритуал не был бы одобрен правоверными мусульманами, и почти уверен, что корни его уходят в доисламские верования на острове. Когда старший из трех стариков, Хабиб бин Джасим, выкопал ямку посреди двора и, перерезав горло несчастному козлу, дал крови стечь в эту ямку, мы, естественно, вспомнили найденный двумя годами раньше камень перед троном Барбарского храма с углублением на верхней плоскости, от которого тянулся каменный желоб… Козла ободрали, разделали и вручили для жарки повару, однако ритуал на этом не кончился. В политую кровью ямку посадили молодую пальму, голову козла закопали у входа в лагерь, а четыре ноги — по углам. Теперь, объяснили бахрейнцы, мы надежно защищены от злых духов — джиннов, обычно обитающих в развалинах. В заключение вся компания — археологи и строители, повар, сторож и водонос — села за стол и воздала должное козлятине и пресным лепешкам с добавлением консервированных персиков и кока-колы из экспедиционных запасов.

Но этот пир состоялся почти неделю спустя после прибытия главных сил отряда. А до празднества мы успели показать новым членам экспедиции, что нами уже раскопано и что предстоит копать. Пока шло строительство барасти, у меня почти не было времени заглянуть на раскопы, хотя от лагеря до них было в прямом смысле слова рукой подать. Теперь настало время присмотреться к теллю внимательнее.

Городище под португальской крепостью П. В. обнаружил во время нашего первого сезона два года назад. Крепость числилась в ряду достопримечательностей острова, и сюда привозили всех гостей. Когда я служил в нефтяной компании, мы с Вибеке много раз бывали здесь и собирали валяющиеся кругом бело-голубые черепки относящегося к тому же XVI в., что и сама крепость, китайского фарфора Мин, тщетно надеясь склеить из них целый сосуд. Подобно всем другим посетителям, мы видели остатки построек. На сотни метров вокруг крепости были разбросаны обломки цементных полов и куски прямоугольного тесаного камня, вровень с поверхностью песка торчали верхушки стен. И подобно всем посетителям, мы думали, что все эти разрушенные строения — современники крепости, остатки города или селения, окружавших ее в ту пору, когда здесь размещался поставленный португальцами персидский гарнизон.

П. В. указал на изъяны в наших рассуждениях. Во-первых, заметил он, амбразуры и пушечные портики в угловых башнях явно были рассчитаны на то, чтобы держать под прицелом всю окружающую площадь, и могли выполнять эту роль лишь при условии, если ничто не мешало точному огню. Любые постройки по ту сторону сухого рва явились бы помехой; следовательно, никакого строительства не могло быть допущено. Во-вторых, что еще важнее, открытая площадь вокруг крепости представляла собой широкое плато, возвышавшееся над окружающей местностью на десять с лишним метров. Стоило уяснить себе это обстоятельство, как тотчас стало очевидно, что плато не естественного происхождения, речь идет о телле месопотамского типа, нагромождении построек в несколько ярусов. Сотни лет португальской оккупации и даже истекшие с той поры четыре века не могли образовать десятиметровый пласт из обломков и мусора.

П. В. сообразил все это уже во время одной из разведочных вылазок в апреле 1954 г.; и тогда же, хотя наш первый сезон был в разгаре и давала себя знать изнуряющая жара, он снял пять лучших рабочих с бар-барского раскопа и начал' копать новый объект,

Телль городища не простой орешек. Даже небольшой городок занимает изрядную площадь, а этот обещал быть отнюдь не маленьким. Почти шестнадцать гектаров — вполне сопоставимо с крупными городами Двуречья[22]. Это составляло, к примеру, две трети площади Ура халдеев, где Леонард Вулли трудился двенадцать лет и расчистил лишь малую часть. К тому же здесь в отличие от Ура не было зиккурата, который указал бы нам, где искать наиболее важные здания. Копать наобум — и результаты будут случайными; можно потратить не один год, прежде чем выйдешь на самые интересные части города. Все же где-то надо начинать, и важнее всего было определить, как далеко в прошлое уходит история объекта, а для этого заложить глубокий шурф примерно в центре городища. П. В. выбрал место около самой высокой точки холма, рядом с окружающим португальскую крепость сухим рвом, куда можно было сбрасывать выкопанную землю. Разметил квадрат с длиной стороны четыре метра и приступил к работе.

Чутье редко изменяет П. В., и на глубине менее метра он наткнулся на угол стены из больших каменных блоков. Расчистив кладку, он установил, что в середине северной боковой поверхности шурфа встречаются две мощные стены толщиной сто пять сантиметров. Дальше он продолжал копать на пятачке внутри стен, углубляясь в землю вдоль тесаных известняковых плит длиной до девяноста сантиметров; высота горизонтального ряда кладки была около тридцати сантиметров.

Каждый день, закончив работы в Барбаре и на моих курганах железного века, мы с Кристианом заезжали в крепость за П. В. Стоя на краю раскопа, смотрели вниз, в непрерывно углубляющуюся выемку. Любой рядовой археолог поостерегся бы работать в таком раскопе. Длина стороны шурфа между каменными стенами — меньше двух метров, а земляная стена с южной стороны вздымалась отвесно на пять с лишним метров и казалось вот-вот обрушится и накроет работающих внизу. Испепеляющий зной субтропического апреля создавал на дне выемки почти невыносимую температуру. Только двое выдерживали ее — П. В. и Халил бин Ибрахим. Правда, остальные рабочие считали Халила ненормальным. Этот бывший ловец жемчуга не ведал страха. В Барбаре он поразил их тем, что поймал за хвост слывущую ядовитой змею и побежал к нам показать, размахивая уловом над головой, чем изрядно напугал стоявших рядом членов бригады. Здесь, на новом раскопе, Халил один взялся проходить шурф; другие рабочие принимали от него корзины с землей, стоя на выступах каменной стены и на краю выемки. П. В. постоянно находился рядом с ним, зарисовывая каждый новый культурный слой, собирая черепки и делая записи. Пять с половиной метров уже пройдено, а каменная кладка не кончалась. Она возвышалась над дном раскопа на четыре с половиной метра, и нижние ряды превосходили предыдущие мощностью, отдельные блоки даже достигали почти двух метров в длину.

Наконец Халил и П. В. уткнулись в цементный, пол с двумя большими овальными отверстиями. Углубились в них и обнаружили как бы две ванны. Во всяком случае, такое впечатление производили эти конструкции, когда были расчищены верхние края. Длина чуть меньше метра, один конец прямой, другой округленный. Материал — толстый слой глины, снаружи и внутри обмазанный битумом. Мы уже сообразили, что это за ванны, к тому времени, когда, осторожно вынимая землю изнутри, обнаружили на дне каждой из них по скорченному скелету. Это были саркофаги, керамические гробы.

Догадки о возрасте каменных стен мы начали строить сразу же, как только наткнулись на них. Судя по саркофагам, они относились, во всяком случае, к доисламскому периоду. Погребения никак нельзя было причислить к мусульманским — они не были ориентированы в сторону Мекки, как положено хоронить правоверных. И они явно появились позже прилегающих стен и пола с отверстиями. Причем пол этот не был первоначальным: могила пронизывала два пола, так что гроб покоился на третьем.

Вот и все, что мы могли тогда сказать о нашем шурфе. Глубже в том году копать не пришлось, потому что на подъем гробов ушел весь остаток сезона.

Второй год принес нам гораздо больше данных и ни одного ясного ответа. Оглядываясь назад на десяток с лишним лет труда, сознаешь то, чего не видно на ходу: некоторые годы можно назвать промежуточными, но не пустыми, потому что и в эти годы проделана существенная работа и достигнуты значительные результаты. Тем не менее под конец такого года вы вроде бы не особенно продвинулись вперед, не приблизились к уяснению того, что означают ваши находки. Вот таким был и наш второй год. Правда, полевой сезон оказался короче. В первом году мы провели на Бахрейне пять месяцев, но не могли каждый год отсутствовать так долго. Семейная жизнь даже к археологу предъявляет кое-какие требования и дарует ему кое-какие радости, и уж никуда не денешься от того, что профессору нельзя из года в год бросать на пять зимних месяцев свой университет и студентов. В 1955 г. полевой сезон длился только три месяца. Зато, если вместо пяти месяцев мы работали три, отряд наш вместо трех человек насчитывал пять. И у нас заметно прибавилось денег. Шейх Сульман и его финансовый советник сэр Чарлз Белгрэйв удвоили взнос. Так же поступила Бахрейнская нефтяная компания. Далее, фонд Карлсберга (Карлсберг — производящая пиво фирма, которая заботится о датской культуре и финансирует развитие науки, искусства и т. д.), эффективно управляемый комитетом, объединяющим профессоров и деятелей искусства, постановил и впредь выделять средства на наши работы. Музей Пенсильванского университета прислал с чеком в кармане своего лучшего молодого археолога Роберта Дайсона, или просто Боба. Словом, мы во всех отношениях были обеспечены лучше, чем в предыдущем году. И если считать кубометры вынутого грунта, сделали больше, однако вместо ответов получили только новые вопросы.

Кристиан продолжал копать у Барбара. Центральный дворик храма был целиком расчищен, и три стоящих камня — один с объемным изображением бычьей головы, и все три со сквозными отверстиями — не оставляли сомнения в том, где происходило заклание жертвенного животного. Углубляясь в грунт под двориком, мы получили подтверждение того, о чем догадывались, прокладывая годом раньше разведочную траншею: храм трижды перестраивался, но с небольшими перерывами и одним и тем же народом. По всей глубине раскопа нам встречались одинаковые пузатые горшки из красной глины, украшенные горизонтальными ребрами. В углу дворика второго по возрасту храма мы нашли предмет, который и поныне остается одним из наших лучших экспонатов. В куче бросовых медных полос и пластин лежала великолепная бычья голова из меди. Изумительное произведение искусства — большие изогнутые рога, раздувающиеся ноздри… Но, главное, изделие это представляло тип, несомненно родственный золотым и медным бычьим головам, найденным Леонардом Вулли в царских гробницах Ура в Месопотамии. Специалисты По-разному датируют эти гробницы, но в общем сходятся на периоде 2500–2200 гг. до н. э. (кроме самого сэра Леонарда, который относит их к IV тысячелетию до н. э.). Так что наша находка позволяла более определенно судить о датировке Барбарского храма.

В Кала’ат аль-Бахрейне (Португальской крепости) П. В., которому помогал Могенс Круструп, расширил свой угрожающе узкий шурф. Обретя больший простор для работы, он по двум шурфам прошел от пола могучей каменной постройки еще на три метра вниз до скального основания. Само строение мешало здесь добиться большего. Кладку ни сдвинуть, ни подкопать, так что вся доступная для зондирования площадь ограничивалась двумя отверстиями чуть больше метра шириной. На столь малом участке только редкостное везение могло дать надежный материал для датировки, однако на сей раз удача изменила П. В. Два-три черепка расписной керамики указывали на достаточно почтенный возраст, а один кремневый нуклеус позволял предположить, что мы приблизились к неолиту, то есть к 3000 г. до н. э., или к еще более раннему времени.

Вместе с американцем Бобом я приступил к следующему этапу исследования городища. Центральный шурф показал, что этот объект заслуживает дальнейшего изучения, и мы решили поработать с края.

Копать край телля намного легче. Не надо зарываться так глубоко в грунт, и проще найти для выкопанной земли такое место, где она не будет мешать дальнейшим раскопкам, если таковые понадобятся. Более того, окраина города вообще интереснейший район: здесь вы можете найти укрепления. Правда, если город постепенно разрастался вширь, находимые по краям следы могут быть не такими старыми, как пласты в середине. Вот почему полезно начинать с предварительного зондажа в центре.

По ряду причин мы решили сперва копать на северной окраине нашего холма. Здесь его склон спускался прямо к пляжу, а наиболее древнее поселение, наверное, возникло у моря. К тому же зимние штормы вгрызлись в толщу холма и основательно поработали за нас. Нам попалось даже место, где волны недавно размыли часть превосходной каменной кладки, и было похоже, что они обнажили для нас городскую стену.

Поработав два дня, я уже не сомневался в этом. Обнаженная морем стена по форме напоминала серп, концы которого изгибались внутрь, упираясь в другую, гораздо более мощную кладку. В итоге буквально через несколько часов после того, как начался очередной полевой сезон, мы ясно увидели, что именно раскапываем: полукруглую башенку перед фортификационной стеной двухметровой толщины. Эта стена опиралась на скальное основание и хорошо сохранилась до самой поверхности холма. Естественно, высота телля по краю была намного меньше, чем в середине, где копал П. В., но и здесь стена возвышалась над пляжем на три метра. Перевалив через нее, мы с Бобом продолжили нашу траншею в южном направлении, раскапывая улицы и дома исчезнувшего города.

В ходе второго полевого сезона мы расчистили внушительную площадь верхнего яруса за стеной. Прямо от стены начиналась улица, окаймленная фундаментами каменных домов; следуя вдоль нее строго на юг, мы вскоре вышли на маленькую площадь, беспорядочно вымощенную каменными плитами. Поверхность площади наклонялась к стоку в центре. Расчищая ее, мы обратили внимание на необычную черту раскапываемого города: он был застроен абсолютно симметрично. От середины каждой из четырех сторон площади расходились по сторонам света такие же улицы, по какой мы шли первоначально. А по бокам улиц стояли совершенно одинаковые в плане строения, с единообразными дверными проемами. Очевидно, эта часть города строилась по строгому архитектурному плану.

Под конец наших работ в предыдущем году мы продвинулись от площади по улице на юг почти на столько же, на сколько от северной башенки до площади. Я уже прикидывал, что мы увидим в конце отрезка — продлится ли симметричная планировка и перед нами окажется еще одна мощеная площадь или же градостроители придумали что-то совсем другое. То, что мы увидели на самом деле, оказалось для меня полной неожиданностью.

…Итак, мы снова открываем полевой сезон на Бахрейне. Я стою на крепостном валу выше склада португальских пушечных ядер, спиной к пробуждающемуся лагерю, лицом к восходящему солнцу, и вижу, как рассеивается морской туман, окутавший за ночь прошлогоднюю траншею и отвалы. Начинается новый год экспедиционных работ.