В поисках Дильмуна

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Более двух десятилетий назад известный американский историк С. Н. Крамер писал, что «археологические исследования, проведенные за последнее столетие в Египте и на Ближнем Востоке, обнаружили такие сокровища духовной и материальной культуры, о каких и не подозревали предшествующие поколения ученых. Благодаря наследию древних цивилизаций, извлеченному из-под толщи песка и пыли, в результате расшифровки древних языков и восстановления давно утерянных и забытых литературных памятников наш исторический горизонт сразу расширился на много тысячелетий»[62]. И в этих словах нет никакого преувеличения. За сравнительно короткий срок археологи шагнули от времен, овеянных дымкой библейских преданий (конец II–I тысячелетия до н. э.), прямо к порогу первых городов и цивилизаций планеты (IV–III тысячелетия до н. э.).

Великие культуры Шумера, Аккада, Вавилона, Ассирии и Египта неизмеримо обогатили наши представления о прошлом человечества. Но и это было лишь ничтожной частью того, что когда-то существовало. Полевые исследования в данном регионе по-настоящему только еще разворачиваются: они требуют значительных материальных средств и усилий большого числа людей — рабочих и специалистов. Стоит ли поэтому удивляться, что почти каждый новый сезон археологических раскопок на Ближнем Востоке — этой общепризнанной колыбели человеческой культуры — приносит самые неожиданные результаты. Достаточно вспомнить в этой связи недавнее открытие на территории Сирии блестящей цивилизации Эблы — современницы и соперницы древнего Шумера[63].

Однако даже на фоне непрерывной цепи сенсационных находок и открытий успехи датской археологической экспедиции во главе с Джеффри Бибби, работавшей на восточном побережье Аравийского полуострова, выглядят по меньшей мере неординарно. Кувейт, Бахрейн, Катар, Саудовская Аравия, Абу-Даби и Оман — таковы географические рамки исследований датских ученых. От позднего палеолита до португальской колонизации аравийского побережья в XV–XVI вв. н. э. — таков временной диапазон этих работ.

Вся указанная территория до недавнего времени выглядела на археологической карте мира сплошным белым пятном. Ее история начиналась для большинства исследователей лишь с VII в. н. э. — с момента принятия арабами ислама и начала их широких завоевательных походов на север и на запад, в цветущие области древних земледельческих цивилизаций. О более ранних эпохах приходилось только гадать. Безводные пески, невыносимый зной и воинственные бедуины долго служили для Аравии надежной защитой от любых проникновений извне.

Между тем античные авторы — историки и географы Греции и Рима — оставили в своих трудах немало интересных сведений об упомянутых землях. Александр Македонский в IV в. до н. э выделил немалые силы для обследования Персидского залива и прилегающих к нему территорий. Греки хорошо знали о процветающих Сабейском и Манейском царствах на юге полуострова и о богатейшем портовом городе Герра, построенном на восточноаравийском побережье для торговли благовониями — миррой и ладаном — со странами Средиземноморья и Месопотамией. Баснословные богатства жителей этого города поражали современников. Один древнегреческий географ II в. до н. э. писал, что «двери, стены и крыши домов были инкрустированы здесь слоновой костью, золотом, серебром и драгоценными камнями». Точное местонахождение руин Герры пока остается неизвестным. Одни исследователи помещают ее в районе современного селения ал-Хубара в Бахрейне[64], другие — близ саудовского порта Окайр в Персидском заливе[65]. Не смогла обнаружить Герру и экспедиция Дж. Бибби.

В I в. до н. э. на Аравийский полуостров проникают римляне «Об их знакомстве с этим районом свидетельствуют… наименования, которые они дали различным частям Аравии и которые точно отражали их географические характеристики. Всю Аравию южнее широты г. Акабы они называли Arabia Felix («Счастливая Аравия»), Сирийскую пустыню и часть Большого Нефуда — Arabia Deserta («Пустынная Аравия») и северо-западную часть — Arabia Petraea («Каменистая Аравия»)[66].

В конце XIX и в XX в., по мере прочтения клинописных текстов Месопотамии, выявились еще более ранние пласты местной истории. Начиная с III тысячелетия до н. э. и вплоть до нововавилонского времени (I тысячелетие до н. э.) шумеры, ассирийцы, вавилоняне неоднократно упоминали в своих документах о какой-то богатой и цветущей стране Дильмун (Тильмун) — «стране жизни» и бессмертия, лежавшей далеко на юге, за «горькой водой», «на восходе солнца». Однако туманные сведения древних авторов требовали уточнения и проверки. Где именно находился этот легендарный Дильмун? В Иране? На востоке Аравии?

Правда, еще в 1946 г. американский историк П. Корнуолл на основе тщательного анализа всех имевшихся в его распоряжении письменных источников пришел к выводу о том, что древний Дильмун следует отождествлять с современным островом Бахрейн [67]. Окончательно доказать его правоту могли только археологические раскопки на Бахрейне и на прилегающих к нему участках аравийского побережья. Но до недавнего времени этот район в силу климатических, религиозных и политических причин был наглухо закрыт для археологов.

Ситуация заметно изменилась лишь в конце 50-х годов, когда в песках Аравийского полуострова и особенно на его восточном побережье были обнаружены богатейшие запасы нефти и газа. За считанные годы местные арабские государства совершили стремительный скачок из средневекового прозябания в электронно-атомный век, широко распахнув двери своих владений для влияния внешнего мира. И только тогда вслед за ажурными сплетениями нефтяных вышек и трубопроводов в пески Аравии пришли археологи.

За каких-нибудь полтора десятка лет сравнительно небольшая археологическая экспедиция из Дании сделала здесь почти невероятные открытия. На востоке Аравии, от Кувейта на севере до Омана на юге, она обнаружила и раскопала поселения и могильники совершенно неизвестной до этого самобытной и древней цивилизации III тысячелетия до н. э. — «Культуры Барбар». Центром ее был, вероятно, остров Бахрейн. Дж. Бибби убедительно «связал» эту вновь открытую цивилизацию с легендарной страной Дильмун, упоминаемой в шумерских и ассирийских клинописных текстах. Полученные в ходе раскопок многочисленные находки — стеатитовые печати, бусы, изделия из меди и слоновой кости — свидетельствуют о том, что в III–II тысячелетиях до н. э. Бахрейн-Дильмун играл важную посредническую роль в оживленной морской торговле между древними цивилизациями Месопотамии, Ирана, Индии и Египта.

Большой интерес представляют для науки и другие открытия экспедиции Дж. Бибби: исследование эллинистических памятников у побережья Персидского залива — острова Икарос (Файлака) и города Таджа; а также неожиданная находка поселений раннеземледельческой Убейдской культуры (V тысячелетие до н. э.) и палеолитических каменных орудий на Востоке Аравии.

Таким образом, датским археологам за сравнительно небольшой срок, с 1963 по 1968 г., и при сравнительно скромных материальных и людских ресурсах удалось практически заново воссоздать значительный отрезок древней истории этого обширного региона: от конца палеолита до средневековья. Книга Дж. Бибби «В поисках Дильмуна», естественно, рассказывает лишь о наиболее интересных моментах в жизни экспедиции, связанных с самыми выдающимися находками и открытиями. Поскольку эта проблема почти не освещалась до сих пор даже в специальной археологической литературе, то для читателя она представляет бесспорно большой научный интерес.

Вместе с тем на некоторых вопросах, затронутых в книге Дж. Бибби, следует остановиться особо. Прежде всего это касается природно-климатических изменений в районе Персидского залива. На мой взгляд, автор слишком однозначно подходит к этой сложной и далеко еще не решенной проблеме, постулируя серьезное сокращение количества осадков и значительные изменения берегового рельефа на аравийской стороне залива за последние 5000 лет. Правда, он не разделяет, как многие археологи, мнения о том, что в глубокой древности (по крайней мере до III тысячелетия до н. э.) воды Персидского залива заходили на севере гораздо дальше, чем сейчас. По рассуждениям этих ученых, быстрый рост дельты Тигра и Евфрата за счет осадочных пород отодвинул впоследствии береговую линию от портовых городов Ура, Лагаша и Эриду, стоявших когда-то, согласно шумерским клинописным текстам, на самом берегу моря, почти на 160 километров южнее[68]. Речь идет прежде всего о четырех глиняных конусах с надписями правителя Ур-Намму, найденных в Дикдиккахе (Digdiqqah), неподалеку от Ура. В надписях упоминается о каком-то «месте регистрации», где правитель задерживал корабли, идущие из заморской страны Маган, и которое находилось «на берегу моря»[69], т. е. Персидского залива. Но в 1952 г. эта общепринятая точка зрения была опровергнута двумя английскими геологами, которые после длительных изысканий смогли доказать, что береговая линия залива (в том числе и в северной его части), по сути дела, почти не менялась начиная с III тысячелетия до н. э.[70].

В итоге было принято компромиссное решение, которому во многом способствовала одна неприметная на первый взгляд археологическая находка. В Эриду при раскопках храма бога Энки археологи обнаружили ритуальное приношение в виде костей морского окуня— вернее, той его разновидности, которая может жить только в солоноватой воде речной дельты, подверженной воздействию морских приливов. Не исключено, что обширная и неглубокая выемка, у которой стоит Эриду, была в древности частью современной сети озер и болот, соединенных, в свою очередь, глубокими протоками с дельтой Евфрата. Ур также стоял, вероятно, на древнем русле Евфрата и являлся речным портом, хотя и имевшим прямую связь с морем[71].

На сегодняшний день у геологов так же нет никаких оснований говорить о серьезных изменениях климата в рассматриваемом регионе за последние несколько тысяч лет[72].

Несколько слов следует сказать и о характере торговых связей с другими странами, которые осуществлял Дильмун (Бахрейн) — важнейший перевалочный центр международной торговли — в эпоху своего расцвета (конец III — начало II тысячелетия до н. э.).

В 70-х годах, уже после выхода в свет своей книги, Дж. Бибби раскопал под стенами португальского форта в Кал’ат аль-Бахрейне (на острове Бахрейн) остатки порта древнего Дильмуна: удобную, облицованную камнем гавань для стоянки кораблей внутри городских стен, причалы, склады, «таможню» и т. д. Часть внешней городской стены, упиравшаяся в море, служила одновременно и молом[73].

Т. Хейердал во время посещения кувейтского острова Файлака в 1979 г. обнаружил среди хранившихся в местном археологическом музее стеатитовых дильмунских печатей несколько экземпляров с изображением серповидных кораблей с мачтами (III тысячелетие до н. э.)[74], а в одном случае на мачте был отчетливо виден и парус, видимо плетеный[75].

О связях Дильмуна с далеким Египтом говорят, например, такие находки с острова Файлака, как изображение египетского жука-скарабея, глиняный египетский сосуд, алебастровые египетские изделия кремового цвета и т. д.[76].

Интересные сведения о характере торговых связей, осуществлявшихся жителями Дильмуна на протяжении III–II тысячелетий до н. э, приводит в своей статье Г. Комороци[77]. Анализируя текст «Гимна о торговле Тильмуна» (вставка в шумерский эпос «Энки и Нин-хурсаг»), этот исследователь приходит к выводу о том, что в начале II тысячелетия до н. э, «с одной стороны, хорошо известные партнеры внешней торговли Двуречья завозят свои товары в Тильмун (те товары, которые всегда были импортными и в самом Двуречье); а с другой стороны, Двуречье (город Ур) и «страна шатров» завозят в Тильмун традиционные экспортные товары страны — хлеб, шерсть, ткани… Все это означает, что гимн о Тильмуне изображает средствами поэзии исключительно важное явление экономического порядка, а именно тот факт, что во время создания текста международным рынком и перевалочным пунктом внешней торговли служил остров Тильмун»[78].

Но в предшествующий период ситуация была несколько иной. По шумерским документам середины и конца III тысячелетия до н. э. получается, что не столько шумерские торговцы отправлялись за границу, сколько иностранцы приезжали в Двуречье. И обмен товарами происходил именно там. «Корабль Тильмуна из (чужой) страны на шее привез лес», — говорится в одном из текстов Ур-Нанше из Лагаша. «Корабли Мелуххи, Магана и Тильмуна встали у причала Аккада», — сообщается в надписи Саргона Аккадского[79].

В шумерской поэме. «Энки и мироздание» также содержится весьма красноречивый отрывок:

Из всех упомянутых здесь торговых партнеров Двуречья наиболее туманны сведения о Макане. До сих пор неизвестно даже точное местонахождение этой страны — главной поставщицы меди для древней Месопотамии. Одни, как Дж. Бибби, помещают Макан в Омане, другие — в Северной Африке.

В 60-х годах при раскопках двух курганов близ оазиса Бурайми в Омане были обнаружены два глиняных расписных сосуда, сделанных на гончарном круге и очень похожих на керамические изделия культуры Джемдет-Наср (протописьменный период) в Южной Месопотамии (рубеж IV и III тысячелетии до н. э.)[81]. Таким образом, начало контактов местных жителей с далеким Двуречьем относится к самому раннему этапу развития шумерской цивилизации.

В прилегающих к Бурайми районах (на удалении до 100–120 километров) Омана имеются следы древних медных разработок в Джебель-Мадане и в Джебель-Ахдаре. Хотя точных данных пока еще нет, но эти медные рудники вполне могли функционировать и в III тысячелетии до н. э.[82] Во всяком случае, анализ медных предметов III тысячелетия до н. э. из Южной Месопотамии в целом и из царского некрополя в Уре в частности показал близкий состав их металла (примесь никеля и отсутствие мышьяка) и медной руды, добывав, шейся в Омане[83].

Близ Маската (Оман) есть богатые залежи мыльного камня — стеатита, широко использовавшегося в древней Месопотамии и сопредельных странах для изготовления печатей, сосудов и статуэток[84]. Наконец, хорошо известен факт широкого использования диорита в государствах Шумера и Аккада во второй половине и конце III тысячелетия до н. э. Но в самом Двуречье этого камня никогда не было. Его привозили откуда-то издалека. Как предполагалось, даже из Мелуххи (Индии) через Персидский залив и Индийский океан. Однако теперь твердо установлено, что значительные запасы диорита и близких ему пород камня имеются в Омане-Макане, который был самым тесным образом связан с Месопотамией на протяжении всего Ill тысячелетия до н. э. как один из главных поставщиков заморских товаров и сырья для городов Шумера[85].

Однако в сложной и многовековой картине взаимосвязей жителей Шумера со своими южными соседями, прежде всего с Дильмуном, есть одно совершенно непонятное обстоятельство. Почему, несмотря на вполне реальный и даже прозаический характер этих контактов, шумеры рисуют в своих эпических поэмах и мифах Дильмун как сказочную цветущую землю — «рай» для богов, а не для людей, страну «светлую», не знающую ни болезней, ни смерти? Почему чисто дильмунские божества Энзаг (Инзаг), Мескилах Энзаг, Нпнсикилла, Лаханум часто появляются в шумерских гимнах и преданиях? Почему вообще Бахрейн-Дильмун был окружен в глазах древних обитателей Двуречья каким-то особым священным ореолом? Этот факт вряд ли можно объяснить только большим экономическим значением для Шумера торговли с Дильмуном. К тому же древнейшие торговые контакты обеих стран, отмеченные археологами, относятся только к началу III тысячелетия до н. э. (протописьменный период, или Джемдет-Наср), а истоки мифов и поэм наверняка уходят в гораздо более глубокие исторические эпохи.

Возможно, частичное объяснение этому странному феномену дает сам остров Бахрейн (Дильмун), вернее, его довольно необычная на фоне окружающей пустыни природа: цветущие сады, густые рощи финиковых пальм, обильные источники пресной воды, часто бившие прямо со дна моря. Люди долго не могли понять, откуда берется вода, питающая местные оазисы. Они считали это явление даром богов.

С открытием гавани сразу стала более ясной картина сооружений северного порта. Слева направо: а — тупик с колодцем и бассейном; б — глухая стена (видимо, обозначает границу «свободного порта»); в — караульное помещение с собственным колодцем и лестницей к верхней части стены; г — портовая контора, где были найдены гири; д — «стоянка» у ворот с колодцем и корытом для водопоя осликов; е — «таможня», где мы нашли много печатей; ж — городская стена; з — стена, обнаруженная во время раскопок 1978 г., прослежена на расстоянии 26 метров (очевидно, представляет часть пристани на северной стороне естественной гавани)

«Сравнительно недавно геологи наконец решили загадку оазисов Бахрейнского архипелага. Выяснилось, что истоки подземных вод удалены на 500–700 километров к западу от мест их выхода. Они расположены на Аравийском полуострове в районе возвышенностей Хиджаза, Асира, Неджда и Йемена, которые обильно омываются дождями в период муссонов. Оттуда, следуя наклону горных пород, вода устремляется под землей по водоносным слоям на юго-восток и восток к пустынным берегам Персидского и Оманского заливов. Горизонт подземных вод, естественно, является напорным. Этого горизонта достигают сравнительно неглубокие колодцы в Кувейте и в Договорном Омане. Он снабжает водой пресноводные источники, находящие выход на дне моря вдоль аравийского побережья и далее, источники прибрежных островов, в том числе Бахрейнского архипелага…»[86]

Вероятно, и это было не главным. Как показали недавние археологические исследования, в конце V — начале IV тысячелетия до н. э. на восточном побережье Аравии (включая Бахрейн-Дильмун) и на юге Месопотамии жили родственные племена раннеземледельческой Убейдской культуры. Их керамика — кубки, чаши и кувшины, изготовленные из зеленовато-желтой глины и расписанные черными и красновато-коричневыми геометрическими узорами, — была, во всяком случае, идентичной. Однако, несмотря на возражения некоторых лингвистов, многие археологи считают Убейдскую культуру прямой предшественницей и родоначальницей блестящей цивилизации шумеров. И если это так, и если родина самой Убейдской культуры находилась где-то на юге, скажем, на аравийском побережье Персидского залива, тогда вполне объяснимо и то необычное благоговение, которым окружали свою далекую южную прародину шумеры в легендах и мифах.

Догадки на этот счет высказывал еще П. Корнуолл в 1946 г.[87]. Однако лишь археологические исследования последних лет, открывшие многочисленные убейдские поселения на восточном побережье Саудовской Аравии и на Бахрейне, заставили ученых со всей серьезностью отнестись к данной проблеме. Для ее решения нужно было, чтобы убейдские памятники Дильмуна-Бахрейна оказались древнее убейдских памятников Месопотамии. Увы, пока доказательствами такого рода наука не располагает. Более того, нейтронный анализ убейдской керамики Аравии показал, что она принесена (или привезена) из Южного Двуречья и возраст ее несколько уступает самым ранним образцам глиняной посуды Убейдской культуры в долине Тигра и Евфрата[88]. Следовательно, речь должна идти о колонизации с севера на юг, а не с юга на север.

Тем не менее есть все основания считать, что именно в этой близости убейдских памятников двух названных областей и следует искать ключ к решению загадки столь необычных и тесных взаимосвязей Шумера и Дильмуна на протяжении III–II тысячелетий до н. э.

В заключение, необходимо упомянуть еще об одном примечательном событии в истории археологического изучения Великой Аравии. Весной 1983 г. на юге полуострова, в Хадрамауте (Народная Демократическая Республика Йемен), начала свою работу совместная советско-йеменская комплексная экспедиция. Среди ее участников помимо этнографов, историков, лингвистов находились и археологи.

Южный Йемен — до сих пор остается на археологической карте мира почти сплошным белым пятном. Научных исследований и целенаправленных раскопок здесь практически еще не велось. А впечатляющие памятники разных эпох, народов и культур встречаются буквально на каждом шагу: разрушенные города, изящные каменные скульптуры, плиты с надписями, рисунки, выбитые на скалах. «То были, — пишет французская исследовательница Жаклин Пирен, — целые века забытой истории человечества, истории, из которой предстояло узнать и о царице Савской, и о легендарно-богатых странах благовоний. Отныне именно здесь, перед этими тайнами, возникает незримый барьер между вопрошающим разумом и хранящей молчание действительностью…»[89]. Но этот пресловутый «барьер» вскоре был в значительной мере преодолен дружными усилиями всех участников экспедиции. На древнем городище Рейбун, существовавшем в I тысячелетии до н. э., археологи во главе с профессором Г. А. Кошеленко раскопали большой античный храм. Однако главное открытие сезона было еще впереди. В окрестностях селений Хорехор, Хаджарейн, Мешхед археолог X. А. Амирханов обнаружил свыше 20 памятников каменного века, на которых были в изобилии представлены разнообразные орудия из кремня. Здесь имелись стоянки первобытного человека от эпохи неолита (четыре-пять тысяч лет до н. э.) до самой глубокой древности. Но какой именно? В этом и заключена суть сделанного советским ученым открытия. «Наиболее ранние из найденных нами орудий, — пишет X. А. Амирханов, — очень просты и напоминают обычные камни… Тут берется во внимание не только форма изделия, техника его обработки, но и условия находки. Сказанное относится к орудиям, называемым чопперами, чоппингами, проторубилами. В доисторические времена ими разделывали туши животных. Эти орудия представляют собой сравнительно небольшие округлые или удлиненные камни, у них оббит лишь один край, который и был рабочей частью. Такие орудия характерны для древнейшей эпохи становления человечества — олдувайской, верхняя ее граница сейчас определяется учеными в один миллион лет, а нижняя еще точно не определена»[90].

Следующая за олдувайской, ашельская эпоха (она существовала приблизительно от 1 млн. лет до 80 тысяч лет) представлена в коллекции из Хадрамаута характерными ручными рубилами с острым рабочим краем. Эпоха мустье (80–35 тысяч лет назад) — время появления настоящих наконечников копий и разнообразных скребков для обработки шкур крупных животных. А в верхнем палеолите (35–10 тысяч лет назад) человек изготовлял уже значительно более совершенные, специализированные орудия труда и охоты.

Таким образом, полученные советскими археологами в Йемене новые материалы убедительно доказали, что человек жил на юге Аравийского полуострова на протяжении всего каменного века. Он пришел туда, по-видимому, более чем один миллион лет назад из Восточной Африки, где находилась древнейшая прародина человечества.

«Главная ценность рассматриваемых материалов, — отмечает X. А. Амирханов, — не только в том, что они расширили наши представления о территории, примыкающей к древнейшей прародине человечества, но и дали возможность восстановить ход исторического процесса в Южной Аравии в первобытную эпоху на протяжении сотен тысяч лет»[91].

Но это только начало — первые плоды целенаправленных археологических изысканий на древней йеменской земле. Экспедиция продолжает свою работу и в 1984 году. Изучение забытых культур Великой Аравии продолжается.