Глава семнадцатая ВЕЛИКАЯ АРАВИЯ

Закончился полевой сезон 1965 г. И похоже было, что вообще пришел конец нашим экспедициям в этот район. Работы в Кувейте и Катаре завершены. В Абу-Даби дошло до того, что шейх Шахбут объявил наше присутствие нежелательным. В Саудовской Аравии наше второе ходатайство лежало под сукном, как и первое. Что касается Бахрейна, то одна из главных субсидирующих нас организаций, фонд Карлсберга, заартачилась: средства на дальнейшие раскопки будут выделены только после того, как мы хотя бы подготовим к печати публикацию о наших результатах. На эту работу мы получим деньги, но не более того.

В каком-то смысле это было даже к лучшему. Каждый год 12 лет подряд мы проводили в поле три месяца, а то и больше. Три месяца, а то и больше, уходили на то, чтобы разобраться в итогах полевого сезона, привести в порядок финансовую отчетность, разослать благодарственные письма, получить и распаковать ящики с археологическим материалом. Три месяца, а то и больше, тратили мы на подготовку очередного полевого сезона, добывание средств, отправку снаряжения, комплектование отряда, получение паспортов, виз и прививок. Оставалось совсем мало времени на инвентаризацию материала, и уж совсем некогда было осмыслить его, связать воедино и опубликовать что-нибудь сверх предельно скупых резюме. Приятно было расслабиться и приступить к научному анализу громоздящегося на полках материала. И сразу же этот анализ начал приносить плоды, выявились неожиданные связи.

Одно из наших маленьких открытий касалось найденных во время последнего сезона гирь. Показав на основе археологических свидетельств, что Дильмун применял хараппскую систему весов, я вдруг обнаружил, что мне следовало давно об этом догадаться. В 9-й главе говорилось о табличках из дома Эа-насира в Уре с данными о закупках меди в Дильмуне. Я останавливался на самой важной табличке, касающейся приобретения и последующего распределения 18,5 тонн меди. В этом документе упоминаются мины меди «в единицах измерения Дильмуна», а также таланты и мины «в единицах измерения Ура». И ни мне, ни, судя по всему, кому-либо другому не приходило в голову, что простейшие арифметические выкладки дадут соотношение между дильмунской и урской минами. А поскольку известно выражение урской мины в граммах, мы узнаем, сколько граммов в дильмунской.

Вот текст таблички (для большей ясности перевод скорее вольный, чем буквальный):

«Из 131?? мин меди в единицах измерения Дильмуна, полученных… в Дильмуне, 55? 2 2/3 мины в единицах измерения Дильмуна поставлено нам. В единицах измерения Ура это составит 611 талантов 6 2/3 мины меди, из которых… нам 245 талантов 54 1/3 мины. С Эа-насира причитается за 4271 1/2 мины [в единицах измерения Дильмуна], с Науирум-или за 325 мин [в дильмунских единицах]. Итого причитается за 450 талантов 2 1/3 мины меди [в единицах измерения Ура]. В остатке 161 талант 4 1/3 мины меди [в урских единицах]».

В урском таланте 60 урских мин, и урская мина равна 504 граммам. Таким образом, можно составить следующие уравнения:

A. 131?? мин Дильмуна = 611 талантам 6 2/3 мины Ура = 366662/3 мины Ура = 18480000 граммам.

Б. 55? 2 2/3 мины Дильмуна = 245 талантам 54 1/3 мины Ура = 14754 1/3 мины Ура = 7436 184 граммам.

B. 4596 1/2 (4271 1/2+325) мины Дильмуна = 450 талантам 2 1/3 мины Ура минус 245 талантов 54 1/3 мины Ура = 12 248 минам Ура = 6 172 992 граммам.

Решение осложняется тем, что табличка повреждена и две цифры в указании мины Дильмуна сомнительны (к счастью, в узких пределах). Еще хуже то, что ответы не согласуются. Минимально возможное значение дильмунской мины в уравнении А больше ее максимального значения в уравнении Б! Но, как бы то ни было, минимально возможное значение дильмунской мины — 1329 граммов, максимально возможное — 1411 граммов. Средняя цифра — 1370 граммов, а это в точности равно весу самой большой из найденных нами в «таможне» Дильмуна гирь. (Отклонение минимальной и максимальной цифры от средней составляет всего три процента, а это вполне допустимо, учитывая не совсем точные измерения той поры.) Средний вес всех гирь такого же размера, найденных в долине Инда, — 1375 граммов.

Всегда приятно получить подтверждение того, что тебе уже известно. Но следующий итог наших трудов в кабинетах Орхусского музея выразился в совершенно неожиданном открытии значительной важности. Прибыли ящики с нашими материалами. Две недели мы возились среди досок и опилок, разбирая упаковки с черепками и костями, спичечные коробки с печатями, монетами, кусочками бронзы и обработанного камня, полиэтиленовые мешочки с образцами грунта, древесного угля и раковин. Реестры росли, громоздящиеся на полу груды уменьшались. Наконец все было пронумеровано и разложено на полках в удобном для работы порядке. Как только пол был подметен, я снова достал шесть коробок с образцами, извлеченными из фаруша у северных ворот бахрейнского городища, чтобы внимательнее изучить наиболее древние черепки. Одновременно в соседней комнате Ерген Лунд и Вагн Колструп анализировали керамику, собранную ими во время трех последних полевых сезонов на острове Умм ан-Нар.

Прошло около недели, прежде чем до нас дошло, что мы работаем с одной и той же культурой. Стоило положить черепки рядом, и отпадали все сомнения. Основную часть керамики составляли большие сферические или яйцевидные толстостенные сосуды коричневато-желтого или соломенного цвета. Венчик у них был тяжелый, тщательно вылепленный, сильно отогнутый; горло отсутствовало; основание необычное: круглое днище посажено на кольцо. Многие сосуды декорированы в верхней части одним или двумя извилистыми накладными ребрами.



Эти два черепка взяты из новых слоев ниже города в Кала’ат аль-Бахрейне (левый) и из селения на Умм ан-Наре (правый). Близкое сходство не вызывает сомнения


Так впервые выявилась связь между нашими раскопками на Бахрейне и в Абу-Даби. До той поры они могли с таким же успехом находиться в противоположных концах света, а не на расстоянии всего 400 километров друг от друга, могли быть разделены тысячелетиями, теперь же получалось, что обе культуры относятся практически к одному и тому же времени. Связь налицо, оставалось попробовать объяснить, что из этого следует.

Полного тождества не следовало. «Барбарские» культуры Бахрейна и Кувейта оказались совершенно тождественными по керамике, печатям, каменной посуде, оружию. Здесь же мы наблюдали существенные различия. Во всех древнейших слоях Бахрейна наряду с описанными тут сосудами представлена «цепочечная» керамика. Даже в самом нижнем слое на ее долю приходилось 10 процентов всех черепков. В селении на Умм ан-Наре не был найден ни один черепок такого рода… И во всех трех слоях умманнарского поселения обнаружены черепки крашеных сосудов, которые встретились нам в таком изобилии в тамошних гробницах.

Однако хотя в бахрейнском материале тоже содержались отдельные черепки крашеных сосудов, они ничуть не походили на материал Умм ан-Нара. Похоже, разбросанные на открытом волнам северном берегу Бахрейна до строительства первого города черепки оставлены представителями культуры, которая уже была неоднородной. Индские разновесы говорили за то, что первые коммерческие импульсы пришли с востока… Может, переселенцы из Омана, лепившие и использовавшие умманнарские сосуды, застали на Бахрейне людей, лепивших и использовавших «цепочечную» керамику, и вместе они основали на острове первое торговое поселение?

Во всяком случае, похоже, что «умманнарская» культура Абу-Даби старше зрелой культуры Раннего Дильмуна. Почти одновременно у нас оказались еще два довода в пользу такого заключения. Один довод мы добыли сами в своих кабинетах. Промывая и изучая черепки с Умм ан-Нара, Вагн обнаружил на одном из них орнамент, нанесенный цилиндрической печатью, которую прокатили по влажной глине ниже венчика.

Странно, что цилиндрические печати не применялись чаще для таких орнаментов. Но факт остается фактом: ничего похожего в Месопотамии не найдено, хотя подобные орнаменты обнаружены на периферии месопотамского мира — в Сирии на западе и в Эламе на востоке. В Эламе, наиболее вероятной родине нашего образца, этот способ практиковался только в раннединастическую эпоху, и фигурка сражающихся животных и стилизованный цветок на нашем черепке перекликаются с раннединастическими сюжетами. Лучше всего этот орнамент привязывается примерно к 2800 г. до н. э. Отсюда предварительная датировка Умм ан-Нара и тем самым, первого поселения в Кала’ат аль-Бахрейне. Кстати, 2800 год — время Гильгамеша, если допустить (а за это говорит все больше свидетельств), что у этого мифического героя был исторический прототип.

Второе открытие сделано не нами. В вавилонской коллекции Йельского университета обнаружили табличку с оттиском дильмунской печати, настолько похожим на тот, который был найден нами в предыдущем году в верхних «барбарских» слоях раскопа у северных ворот, что с первого взгляда можно подумать, будто они сделаны одной и той же печатью. Табличка, предположительно, урского происхождения; текст на ней очень схож с текстами на табличках с данными о дильмунской торговле. Правда, Дильмун не упомянут, но перечислены предназначенные для торговой операции товары: шерсть, пшеница, кунжут. И датирована табличка десятым годом правления Гунгунума из Ларсы, что соответствует 1923 г. до н. э.

Итак, дильмунские купцы держали свои конторы в Уре в XX в. до н. э., точно так же, как сейчас их наследники держат свои конторы и филиалы в Лондоне и Нью-Йорке в XX в. н. э. И культура, названная нами Ранним Дильмуном, охватывает период около 1000 лет. Таможенники, 4000 лет назад метившие печатями товары в таможне у северных ворот, были гражданами города, чей возраст уже тогда был равен нынешнему возрасту Виндзорского замка и в три раза превышал возраст Нью-Йорка.


Два года мы не выезжали в экспедиции. К концу второго года облегчение от того, что мы свободны от организационных и прочих хлопот, начало улетучиваться. Наряду с этим мы заметили, что отношение других к нашим делам тоже переменилось. Одно время было похоже, что не только нам, но и всем прочим малость приелись наши экспедиции, которым, казалось, нет конца. А когда выдались два года на размышление, все постепенно уразумели, что экспедиции должны продолжаться, пусть не бесконечно, но, во всяком случае, говорить о каком-то точно ограниченном сроке не следует. Нельзя бросать работу на полдороге. Начать хотя бы с Бахрейна: появились памятники, которые нельзя оставлять без внимания, появились хранящиеся в Дании музейные экспонаты, для которых требовалось создать музей на Бахрейне. А если в этом плане что-то будет делаться, сама собой назреет необходимость в продолжении исследования.

В Абу-Даби шейх Шахбут был смещен, и новым правителем стал его брат Зайд — тот самый, который показывал нам курганы Бурайми. Первое похмелье от нефтедолларов начало проходить; обильный приток денег становился чем-то привычным. И по мере того как развертывалось осуществление неотложных проектов — строительство дорог, школ, больниц, снабжение продовольствием, водой и электричеством, — археология перестала казаться посторонним и неуместным делом.

В Саудовской Аравии наши домогательства привели к организации Управления древностей, а последнему необходимы древние памятники, чтобы было чем управлять.

Словом, мы положили начало процессу, который теперь развивался уже по закону инерции, и в этом развитии нашлось место и для нас. Мы оказались в непривычной ситуации: люди считали, что мы подведем страны Персидского залива, если не снарядим экспедицию.

Первый ход сделала Саудовская Аравия. В начале 1967 г., ровно через два года после того, как мы покинули область Персидского залива, пришло письмо от Управления древностей. В письме отмечалось, что в свое время мы ходатайствовали о разрешении провести изыскания в Восточной провинции, и выражалось пожелание, чтобы мы возобновили это ходатайство, поскольку теперь весьма возможно, что оно будет удовлетворено. Нам предстояло доказать, что мы не блефовали. Предстояло решать, притом не мешкая, беремся ли мы и впрямь обследовать 250 000 квадратных километров, что в 20 раз превосходило площадь, изученную нами за предшествующие 13 лет. И если готовы к этому, то как именно собираемся действовать.

Проблема была, по сути, из тех, которые сэр Мортимер Уилер относит к разряду «стратегической археологии». С одной стороны, не имело никакого смысла рассредоточить свои силы и попытаться охватить всю площадь. С другой стороны, мы рисковали увязнуть на одном объекте, пусть даже очень важном. Мне представлялось, что тут нужен подвижный отряд специалистов, способных быстро взять пробы в определенных точках и в минимальный срок извлечь из них максимум информации. Придется работать по жесткому графику, перебрасывая отряд с точки на точку, как бы ни было заманчиво задержаться. И в то же время, коль скоро речь идет о разведке совершенно неизученной территории, необходима достаточная гибкость, позволяющая уделять должное внимание неожиданным открытиям. Задача не из простых.

Мы обладали бесценным преимуществом на старте. Кладоискатели из-города нефтяников Дахрана уже основательно прочесали всю площадь. Предварительная разведка поверхностных признаков произведена за нас. Повторять эту работу ни к чему. Что мы можем и должны делать, так это копать, причем там, где поверхностные признаки позволяют рассчитывать, что раскопки дадут новую информацию. Я выделил четыре района, где раскопки могли бы дать точный ответ на конкретные вопросы.

Пока власти Саудовской Аравии рассматривали наше ходатайство насчет раскопок, нефтяная компания в Дахране изучала нашу просьбу об оказании помощи финансами и снаряжением. И когда власти утвердили наши планы, мы одновременно получили от «Арамко» ответ, что ее Геологическому управлению поручено организовать практическую сторону, а другому отделу «позаботиться о менее практических вопросах, таких, как деньги».

Право же, когда НАСА понадобится произвести геологические изыскания на Луне или на Марсе, оно вполне может поручить эту задачу «Арамко». Для Геологического управления этой компании стали обыденным делом такие экспедиции, за которые 30 лет назад присуждали рыцарское звание, удостаивали путешественников титула почетных членов Королевского географического общества и венчали бессмертной славой. Оно запросто может разбить и обеспечить всеми удобствами лагерь в сердце самой нелюдимой из всех пустынь — Руб-эль-Хали, известной еще как Пустой Угол Аравии.

То, что нам рисовалось отважной вылазкой на археологически не изведанную территорию, оказалось для геологов «Арамко» чем-то вроде увеселительной прогулки в зону отдыха под Дахраном, предпринимаемой в свободное от действительно серьезных экспедиций время.

Тем не менее нашу экспедицию готовили хотя и с меньшим напряжением, но с таким же вниманием к деталям, какое уделяют более масштабным проектам. Ибо Геологическое управление руководствуется в своей работе одним простым принципом: полевой работник всегда прав. Он знает, чего хочет; дело базы обеспечить его. Закажите 50 000 литров дизельного горючего, попросите обменять для вас библиотечную книгу или послать поздравительную телеграмму. Все будет выполнено. Передайте по радио срочный заказ на шесть банок спаржи, и грузовик доставит вам спецрейсом шесть банок спаржи. Никто не станет запрашивать, почему нельзя дождаться очередного рейса; если вы сделали срочный заказ, значит, у вас есть на то свои причины, и все тут.

А потому, когда в январе 1968 г. мы взяли курс на Тадж, значившийся первым в нашем списке, снаряжение отряда превосходила все, к чему приучен археолог. Впереди шел «бобтэйл» — огромный грузовик с 10 ведущими колесами и решетчатым кузовом, с кабиной, напоминающей капитанский мостик парохода (включая вытяжной шнур для включения сирены над головой водителя), и с трубой, изрыгающей белые клубы пара. Грузовик тащил на буксире цистерну, в которой было несколько тысяч литров воды, а в кузове лежало полтора десятка бочек с бензином, нефтью и керосином, а также шесть палаток и большая часть остального лагерного снаряжения. «Бобтэйл» — «корабль пустыни» наших дней; и водят эти машины особые люди, сродни великим проводникам-бедуинам недавнего прошлого (а может, это попросту их сыновья). Они покрывают в Аравии огромные расстояния, нередко в одиночку, уповая на бота, на звезды и на собственную интуицию. Эти люди — опора транспортной системы Геологического управления.

Дальше следовали, покачивая штырями радиоантенн, наши два «Лендровера», и замыкал колонну трехтонный грузовик. До сих пор в нашем распоряжении никогда не было грузовиков, тем не менее в кузове трехтонки едва уместились наши продукты, кровати, матрацы, стулья и плитки. Члены экспедиции ехали в «лендроверах». Нас было 13 человек: механик, два водителя, три повара и семеро «ученых», из которых только мы с Христианом Фишером были собственно археологами.

Мой отряд включал разных специалистов. Начнем с Холгера Капеля, который исходил вдоль и поперек Катар и только что, к 71-му дню своего рождения, опубликовал первый из наших итоговых отчетов — о катарских культурах каменного века. Ему предстояло совершать на машине однодневные вылазки вокруг наших лагерей, отыскивая следы каменного века Саудовской Аравии. От Эрлинга Бундесена, нашего геолога, мы надеялись получить ответ на уйму вопросов о климате. Почему Тадж был построен на берегу солончака? Где проходила береговая линия во времена Герры и Раннего Дильмуна? Откуда и когда пришли пески?

Наш геодезист Оле Бранде, студентом составлявший карту городища на Бахрейне, теперь уже профессора держал на коленях свой теодолит. Самой трудоемкой из ожидавших его задач было начертить план города Тад-жа, а наиболее сложной — разобраться в обширной сети оросительных каналов у «Герры». Чертежница Бенте Хёйхолт до сих пор делала зарисовки черепков, сидя в музее в Дании; на сей раз находки предстояло зарисовывать на месте, потому что в Данию ничего вывозить не придется. Новорожденное Управление древностей в Эр-Рияде предпочитало действовать наверняка и не желало ставить под удар завоеванные с трудом позиции, навлекая на себя обвинения в том, что отдает в чужие руки национальное достояние. Все наши находки предписывалось передать Управлению древностей. И нас это вполне устраивало. Мы слишком долго пребывали в роли Золушки в собственном музее, чтобы не понимать трудности учреждения, идущего непроторенными путями. К тому же мы чувствовали себя как бы крестными отцами саудовского Управления древностей. Мы с волнением наблюдали, как оно рождается и как у него прорезываются молочные зубы, и были готовы на все, чтобы укрепить его позицию.

Управление представлял Абдул-рахман. Специалист по исламской архитектуре и археологии, он однако не меньше нас горел желанием взяться всерьез за доисламское прошлое страны. Нам с Христианом предстояло заниматься раскопками; правда, мы не теряли надежду, что П. В. сможет оставить свой археологический командный пост в Дании и присоединиться к нам хотя бы на часть сезона.

Наша ближайшая археологическая задача в Тадже не отличалась сложностью, и для ее решения достаточно было одного удачно заложенного шурфа. Скрывается ли под городом времен Александра Великого, чье существование подтверждено поверхностными признаками, другой, более древний город (или несколько городов)? Куда сложнее выглядела проблема историческая, требующая длительных исследований. Что это за город? Какую роль играл он в истории Аравии или в мировой истории? Кто жил в нем? Почему его выстроили здесь? Мы не надеялись получить ответы за один сезон. Но, поскольку вопросы были важные, мы намеревались обследовать Тадж и произвести геодезическую съемку с прицелом на будущие обширные раскопки, ибо без последних историческая проблема не будет решена. И при всем нашем увлечении Дильмуном не следовало забывать, что Тадж — важный памятник, сулящий архитектурные открытия, даже потенциальный туристический объект. Памятник, который многие археологи посчитали бы более чем достаточным для работы на всю жизнь.

Погода стояла сырая и очень холодная. В палатках было вполне уютно, но очень уж трудно утром расставаться с постелью и выходить на пронизывающий ветер. Я твердил себе, что в апреле, когда мы приедем в Джабрин, нам будет казаться невероятным, что мы совсем недавно мечтали о более теплой погоде. Увы, это не помогало. Единственным средством было спуститься в шурф, взять лопату и с трехметровой глубины отправлять наверх землю и песок. Шурф был заложен у внутренней стороны южной стены города; его ширина — два метра, так что глубина уже превосходила ширину.

Я обещал Управлению древностей копать шурфы площадью не больше двух квадратных метров и засыпать их по окончании работ. Ибо представители Управления опасались, как бы необразованные и суеверные местные жители не воспротивились раскопкам, боясь гнева джиннов и злых духов. Я возражал, что вряд ли саудовцы подвержены суеверию и власти обычаев более, нежели хорошо знакомые нам обитатели других стран Персидского залива. И когда мы, углубившись в грунт вдоль кладки из прямоугольных камней, обнаружили первую миску, накрытую другой миской, как это было во «дворце» на Бахрейне, я извлек находку, поднял наверх и показал ее молодым бедуинам, которые сидели на корточках по краям раскопа.

— Как по-вашему, — спросил я, — что окажется под этой крышкой? Джинн?

Один из парней ухмыльнулся.

— Если на то будет божья воля, — сказал он, — там окажется золото.

— Ничего там не окажется, — возразил другой.

— Если на то будет божья воля, — сказал я, — там окажется змея.



Город Тадж и его окрестности (Саудовская Аравия)


Они рассмеялись. Ох, уж эти суеверные иностранцы! И были правы. В миске оказался один лишь песок. Потом мы нашли еще четыре такие парные миски, и во всех них не было ничего, кроме песка. Может, между змеиными мисками Бахрейна и пустыми мисками Таджа и есть какая-то связь (хотя материал Таджа моложе на 300–400 лет), но, во всяком случае, змеи уже не приносились в жертву.

Никакого более древнего города в Тадже не оказалось. На глубине трех метров мы очутились ниже фундамента городской стены, в яме, вырытой до того, как на покрывавшем всю площадь стерильном песке начали воздвигать стеку. Еще через два метра мы добрались до дна ямы. И во всем шурфе была керамика только одного вида. Тадж знал лишь один период обитания, и длился он от силы 400 лет. Мы получили образцы угля из нижних и верхних слоев и надеялись узнать по ним хронологические границы существования города. Обилие золы в верхних слоях дает повод предполагать, что Тадж уничтожен огнем и мечом.

При ближайшем знакомстве город оказался еще внушительнее, чем по первому впечатлению. Толщина городской стены — 4,5 метра; обе стороны ее облицованы камнем; на равном расстоянии друг от друга высятся надстройки в виде башен. Уцелевшая кладка, если ее раскопать, будет возвышаться метра на два. Впечатляющий памятник, наверное, он еще больше поражал воображение путешественников, когда 2000 лет назад караваны из Хадрамаута после 40 дней пути через пустыню видели над пальмами и садами к югу от города, на фоне голубого озера, вздымающиеся на полную высоту стены с бойницами.

Нас подмывало расчистить участок стены снаружи, чтобы показать, что может получиться. Вместо этого мы вызвали по радио «бобтэйл» и направились к побережью.

Следующий лагерь мы разбили на краю оазиса Ка-тиф, напротив острова Тарут, ради которого, собственно, и приехали сюда. Телль в центре города Тарут по-прежнему оставался единственным в Саудовской Аравии поселением дильмунских времен и с дильмунской культурой, вообще древнейшим известным поселением в этой стране. Мы надеялись, получив официальное признание и явившись в сопровождении представителя центральных властей, каким-нибудь способом обойти запрет и подступиться к теллю со стороны харама.

Беседа с местным эмиром, во время которой Абдул-рахман защищал наши интересы, кончилась тем, что бывшему мэру Катифа, всеми почитаемому и уважаемому старцу, было поручено сопровождать нас в Тарут После длительных переговоров тамошние старейшины согласились, что осмотр нами телля в присутствии бывшего мэра не запятнает репутацию тарутских дам. Мы выслушали соответствующие предупреждения и получили разрешение свободно ходить по теллю… два часа.

Редко доводилось нам работать с такой быстротой. Оле установил теодолит и за два часа начертил кроки телля. Бенте было поручено фотографировать; мы исходили из того, что вид женщины-фотографа успокоит местных дам, которые и не подумали обратиться в бегство при нашем появлении. Христиан, Эрлинг и я трудились на обнаженном южном склоне. Прокаленная солнцем земля была настолько твердой, что только геологический молоток Эрлинга производил на нее впечатление. Тем не менее мы сумели выявить по меньшей мере четыре жилых слоя, каждый со следами кладки из прямоугольного камня, и принялись копать нижний.

В разгар работы бывший мэр предложил нам осмотреть святая святых — женскую купальню. Оставив Эрлинга копать дальше, мы прошли через лабиринт стен и у самого крутого склона телля увидели естественный каменный водоем с чистейшей бурлящей водой. Еще один природный источник вроде тех, что были нам так хорошо знакомы по Бахрейну. Глубина водоема превышала 3,5 метра, и в 2,5 метрах ниже поверхности отчетливо различалось основание мощной стены из огромных. прямоугольных камней. Было очевидно, что город возник здесь из-за источника, который уже пятое тысячелетие снабжал его водой.

Когда мы вернулись к раскопу, Эрлинг доказал нам, что люди жили здесь и того раньше. Ему удалось извлечь из нижнего слоя бесформенный желтый черепок и 3 обработанных кремня, в том числе одну ножевидную пластину. Мы снова вышли на неолит.

Конечно, оснований, чтобы отнести историю Дильмуна так далеко назад во времени, было маловато. Однако проходить мимо этих свидетельств нельзя. На предыдущих «барбарских» объектах — у самого Барбара, на Файлаке, в Кала’ат аль-Бахрейне — нам ни разу не встречался обработанный кремень. Мы находили желваки, единичные осколки, нашли даже нуклеус, от которого были отбиты ножевидные пластины, однако не обнаружили ни одного готового изделия со следами окончательной отделки. И если здесь три обработанных кремня были найдены во время проведенного наспех беглого обследования выходящего на поверхность слоя, из этого неоспоримо следовало, что во времена, к которым относился указанный слой, широко употреблялись кремневые орудия.

Мы не располагали данными для датировки этого слоя. Неолит продолжался долго, особенно за пределами главного русла прогресса. Был ли Тарут исторической заводью? Мы слишком мало знали о нем, чтобы ответить на этот вопрос, но вообще-то непохоже. В самом деле, один из догматов нашей веры заключался в том, что Ранний Дильмун не был исторической заводью, напротив, он скользил на главной волне прогресса как раз в то время, когда Месопотамия обзаводилась бронзой. Если допустить существование страны, сменившей каменный век на медный раньше Месопотамии, такой страной должна быть та, что поставляла медь в Двуречье.

В последующие недели, когда мы осматривали погребения эпохи Селевкидов на Таруте и на берегу напротив острова, а затем перенесли свой лагерь в загадочный район заброшенной оросительной сети к северу от Укайра, я тщетно ломал голову над тем, как бы организовать раскопки тарутского телля. Слегка поковыряв там землю, мы разом вышли не только на самый древний город Саудовской Аравии, но и на древнейшее городище в области Персидского залива. А копать нельзя. И я вдруг подумал: как же нам везло до сей поры! В других районах Ближнего Востока археолог сплошь и рядом сталкивается с проблемами, вызванными тем, что важные древние объекты перекрыты современной застройкой. Считаться с правом собственности при закладке шурфов, искать свободные места для траншей, выплачивать компенсацию землевладельцам, а то и просто выкупать участки для раскопок — все это входит в круг повседневных забот руководителя экспедиции. Работая в странах Персидского залива, мы еще ни разу не встречались с подобными затруднениями. И вот теперь столкнулись, притом в наиболее ярко выраженной форме. Мы никогда не располагали такими средствами, какие потребовались бы, чтобы выкупить центр города Тарут. Да и кто согласится продать женскую купальню, общественную прачечную и основной источник городского водоснабжения!

Составить отряд из одних женщин? У нас было достаточно кадров для этого. Через неделю-другую мне предстояло совершить поездку на восток, в Бурайми, где нашими раскопками в этом году руководила Карен Фрифельт. Она вполне могла бы копать Тарут. Да только из этого ничего не выйдет. Кроме археологов понадобятся рабочие, и тут уж женщины отпадают. Только правительственный указ может открыть нам Тарут, а такой указ вызовет здесь сильное недовольство. Не среди местных женщин — они наблюдали нашу рекогносцировку с интересом, без тени негодования, — а среди мужчин. Оставалось ждать, когда просвещение принесет свои плоды и переменится присущее мусульманам отношение к женщине. А на это может уйти не один десяток лет.

Проблема, и в ближайшие недели она приобрела для нас еще большую остроту.

А пока мы разбили лагерь в ложбине среди белых барханов и цветущих пустынных кустарников в 30 километрах к северу от Укайра. Наша третья задача заключалась в том, чтобы определить: имеет ли район заброшенных оросительных каналов какое-нибудь отношение к затерянному городу Герра, или же Герру следует искать под развалинами исламского Укайра.

Мы не нашли Герру (если только, к чему склоняются П. В. и Христиан, не считать Геррой обнесенный стенами город Тадж). В Укайре три шурфа показали, что исламские жилые слои уходят вглубь до основания разрушенной городской стены; стало быть, и сама стена исламская. Глубже ничего не оказалось. К северу от гб-рода мы обрыскали, преимущественно пешком, участок радиусом восемь километров вокруг нашего лагеря. Весь этот район основательно пострадал от эрозии под действием песка и ветра (в одну бурную ночь ветер сорвал наши палатки).

Нам встретились следы селений, где стихии соскоблили не только стены, — но и полы построек. И не узнаешь, что некогда здесь стояли дома, если бы на месте очагов глина не затвердела до такой степени, что выдержала 2000 лет песчаных бурь. Между очагами, которые теперь возвышались над грунтом на добрых полметра, мы находили бусины, монеты, наполовину истертые черепки. Просматривалось расположение бывших полей и даже пальмовых плантаций там, где пятачки более темной земли Обозначали место арыков вокруг давно исчезнувших деревьев. Мы обнаружили и покопали два небольших укрепления. И всюду черепки классического периода давали нам нужную дату, вот только города нигде не было.

Постепенно стало очевидно, что мы исследуем древнюю береговую полосу. Хотя до моря здесь километров 15 и в восточном направлении вплоть до узкой гряды дюн у самой воды простираются коварные солончаки, налицо были все признаки береговой полосы. Следы селений располагались у начала солончаков, заполнивших каменистые бухты. Укрепления стояли на низких мысах. Самый большой участок орошаемой земли явно отвоеван у моря, и по разрезам из своих траншей Эрлинг мог показать, как дамбы в конце концов были разрушены и море вернуло себе осушенную территорию.

Исследования Эрлинга начали приносить важные плоды, и они увязывались с прежними геологическими изысканиями на приморских солончаках Катара и Объединенных Арабских Эмиратов, из коих следовало, что солончаки возникли там всего около 2000 лет назад. Похоже было, что побережье Восточной Аравии медленно поднималось в последние тысячелетия. Вполне правдоподобный вариант. Несколько миллионов лет назад, в конце миоцена, когда на земле происходили последние по времени крупные горообразовательные процессы, Персидский массив сместился на юг и наклонил весь Аравийский щит. Восточная часть Аравии ушла под воду, и возник Персидский залив. На западе щит откололся от Африки; при этом образовались глубокая расселина Красного моря, великий грабен Рифт-Валли в Восточной Африке, а также трещина, занятая теперь заливом Акаба, и долина реки Иордан. Вероятно, что с тех самых пор идет обратный процесс и Аравия постепенно возвращается в горизонтальное положение.

Такое явление могло бы многое объяснить в последовательности исторических событий. Поднятие Восточной Аравии должно было уменьшить приток грунтовых вод из возвышенных областей на западе, вплоть до его полного прекращения, как это, возможно, произошло здесь у «Герры». Морское дно, обнажаясь, высыхало, и ветер нес на сушу песок и пыль, которые душили растительность, и без того страдающую от нехватки воды. Вызванные всем этим пыльные бури и ветровая эрозия способствовали росту дюн. Пастбища сокращались, а уцелевшие участки подвергались перепасу, что опять-таки содействовало ветровой эрозии и образованию песка. Необязательно все пески Аравии относить за счет одной только этой причины, но и другие факторы вели к тому же результату. Кульминация этого процесса пришлась как раз на ту пору, когда человек пытался утвердить свою цивилизацию на побережье. Дильмун и Герра вели безнадежный бой.

В наши дни битва возобновилась. Нефть сковывает дюны и барханы, глубокие скважины вскрывают новые источники воды, планомерные посадки закрепляют почву и поддерживают типичную для Персидского залива, не совсем приятную влажность воздуха. Немало времени нужно на то, чтобы дать обратный ход делу, по которому вынесла приговор природа, но ведь первоначально оказалось достаточно’ незначительной перемены в естественной среде, чтобы слегка изменить баланс не в пользу человека. Если усилия людей смогут перевесить, все процессы потекут в обратную сторону. Так археологические исследования приобрели неожиданный практический смысл.


Случай позволил нам предпринять ряд путешествий из «Герры». Холгер, Абдул-рахман и я проехали через пустыню до самого Катара (сколько лет. мы мечтали проделать этот путь в обратном направлении!) и преподнесли шейху книгу Холгера о катарском каменном веке. Затем Холгер и Оле совершили пятидневную поездку в известный наскальными надписями район Карйат аль-Фау, расположенный в 1000 километров к юго-западу от Дахрана и всего в 150 километрах от границы Йемена. Этот путь вдвое превосходил намеченный нами радиус исследований, но ведь мы были всего лишь археологами, а экскурсию организовали сотрудники Геологического управления, которые решили таким способом использовать выходные дни.

А я еще провел неделю в Бурайми, где день и ночь рычали бульдозеры и где Карен вместе с Эйвиндом Ло-ренценом и Хеннингом Нильсеном раскапывали весьма своеобразную сырцовую постройку со стенами метровой толщины, расположенную метрах в 100 от «круглого сооружения», которое оказалось гробницей «умманнарской» культуры. «Скауты» помогли перевернуть огромные камни обрушенной наружной кладки «круглого сооружения», и оказалось, что лицевая сторона обоих мощных дверных стояков украшена рельефами.

Надо сказать, что за пределами Египта в этом периоде рельефные изображения практически не были известны. Их нет в долине Инда, хотя Индия изобилует рельефами и петроглифами поздней поры; огромные каменные рельефы ассирийских царей в Месопотамии моложе на 2000 лет. Правда, мы обнаружили рельефы животных на облицовке гробниц Умм ан-Нара, но рельефы Бурайми были крупнее, выполнены лучше и куда разнообразнее. Вот два гепарда (или льва), терзающие газель; вот два смотрящих друг на друга орикса, а ниже их голов — два человека рука в руке; вот сексуальная сцена в индийском духе (не очень подходящий сюжет для гробницы, решили мы); вот человек ведет за уздечку ослика, на котором сидит другой человек… Последний сюжет Карен тотчас назвала «Бегство в Египет». Когда я покидал Бурайми, направляясь на Бахрейн, Эйвинд полным ходом делал с этих рельефов слепки из папье-маше.

В этом году мы не копали на Бахрейне. Но наконец-то' надзор над древностями Бахрейна был официально поручен министерству просвещения, и власти приступили к организации Управления древностей. По этому поводу меня пригласили, чтобы обсудить, когда и как мы возобновим работу. Интерес к изучению древних памятников, поумерившийся после смерти шейха Сульмана, который скончался шесть лет назад, снова заметно возрос.


Возвратившись с Бахрейна в Дахран, я застал отряд, приехавший из «Герры». На другой день нам предстоял бросок далеко, на юг — в Джабрин. Все было готово, и тут, за 12 часов до нашего выезда, нам преподнесли совершенно неожиданное открытие. И хотя мы еще толком не знали, чем оно обернется, это был тот самый случай, когда требовалось проявить гибкость. Мне вручили записку от школьной учительницы Грейс Бакхолдер, рьяной собирательницы древностей. Не заинтересует ли меня объект с кремневыми наконечниками стрел и расписной керамикой?

Войдя через 10 минут в комнату Грейс, я сразу увидел на столе ее находки. Два десятка черешковых наконечников стрел с заостренным назад пером и столько же других изделий из кремня — ножевидные пластины, скребки, шилья. Сверх того около 200 черепков зеленовато-желтой тонкостенной посуды с темно-коричневым геометрическим орнаментом. Я онемел, ибо эта находка превосходила все наши мечты, и мне внезапно стало ясно, к какому периоду относится нижний слой Тарута с его бесформенным желтоватым черепком и тремя кусками обработанного кремня. Грейс с волнением смотрела на меня, боясь, что я пожму плечами и скажу:

— Исламские.

Но… — с трудом вымолвил я, — но ведь это Убейд.

Около 5000 г. до н. э. на обширные заболоченные равнины в нижнем течении Тигра и Евфрата, где впоследствии возник Шумер, а еще позже Вавилония, пришли первые земледельческие племена[60]. Эти неолитические первопоселенцы делали сосуды из желтовато-зеленой глины и украшали их темно-коричневым геометрическим узором. Никто не знает, откуда они прибыли, — может, с юга, может, с востока. За 1000 с лишним лет они постепенно освоили Нижнюю Месопотамию, и их керамика распространилась в ранее заселенные области Северной Месопотамии; даже в Сирию. Культура этих племен носит наименование Эль-Убейд; ближайшее к Дах-рану (и древнейшее) поселение убейдской культуры находилось в 650 километрах к северу от него, в Эриду. И вот теперь такое поселение обнаружилось здесь, в Аравии.

Я сел, осмысливая это открытие. А Грейс уже рассказывала, что материал собран на поверхности невысокого холма среди дюн в полукилометре от берега, километрах в 100 к северу от Дахрана.

Я знал этот участок побережья. Как и здесь, где мы сейчас собрались, море там отделялось от суши чередой низких песчаных холмов, за которыми простирались обширные солончаки. Видимо, 6000–7000 лет назад, когда на месте солончаков плескалось море, эти холмы были островками. Тем временем Грейс продолжала свой рассказ. Ей не встретилось ничего похожего на строения, но она подобрала куски глиняной обмазки, одна сторона — гладкая, на другой — отпечаток пучков камыша. Грейс показала мне с полдюжины таких кусков, свидетельствующих, в каких домах жили аравийцы каменного века; они были во всем похожи на глиняную обмазку с отпечатками камыша, найденную на других убейдских объектах. Однако самый большой кусок кое-что добавил к этой информации: его гладкая сторона обросла ракушками.

— Ну да, — подтвердила Грейс, — я нашла его у самого подножия холма.

(Когда мы спустя две недели побывали там, Оле определил высоту места, где была найдена обмазка с ракушками. Четыре метра выше отметки уровня полной воды — убедительное доказательство того, что суша поднялась относительно моря.)

Все это оказалось исключительно важным. После открытия нами культуры Умм ан-Нара это была самая значительная изо всех аравийских находок, и она требовала немедленного исследования. Увы, нам все-таки недоставало гибкости, мы не могли ломать график. Вещи уложены, получено все необходимое для поездки в Джабрин. «Бобтэйлы» (на сей раз их насчитывалось два) уже выехали накануне, и мы не могли отозвать их назад, так как они не были оборудованы радиостанциями.

На другое утро мы тронулись в путь — 150 километров по дороге до оазиса Хуфуф плюс 400 километров по компасу через барханы и необозримые гравийные равнины. После ночевки (мы спали, завернувшись в одеяла, на земле подле грузовиков) покрыли еще 80 километров среди крутых эродированных холмов. Даже сотрудники Геологического управления считали такое путешествие относительно серьезным, хотя Джабрин для них представлял собой лишь остановку на маршруте до Руб-эль-Хали.

Мы ехали в Джабрин, что называется, наугад. В этом обширном оазисе нет постоянных обитателей, лишь иногда туда летом наведываются люди племени мурра. На аэрофотоснимках можно различить множество курганов на окружающих оазис холмах. Так далеко внутри материка (Джабрин лежит примерно в 500 километрах от побережья) курганы вряд ли могли принадлежать культуре Ранний Дильмун — разве что наше суждение о Дильмуне как о приморской культуре было совершенно ошибочным. Короче, следовало быть готовым ко всему.

Мы думали провести в Джабрине две недели, но сократили срок пребывания до 10 дней. Это были 10 дней адской жары. В полдень, как по расписанию, начинались пылевые бури, песок хлестал нас по лицу, забивал ноздри. Ветер норовил сорвать палатки. Мы приучились начинать работу в шесть утра, с рассветом, и трогались обратно в долгий путь до лагеря, как только после 11 на южном горизонте возникали желтые облака.

Курганы были на месте — тысячи курганов на каждом холме. А среди зарослей в оазисе выстроились в ряд курганы размером побольше, с длинными камерами из огромных плит. Длина самой большой камеры достигала почти 14 метров. Такие масштабы превосходили возможности нашего маленького отряда, а ближайшее место, где можно было бы нанять рабочих, находилось в 300 километрах. Но мы вскрыли на холмах шесть конусовидных курганов поменьше. Они были тщательно сложены из дикого камня; у каждого в середине — прямоугольная камера, облицованная плитами. Мы отметили сходство с гробницами на склонах Джебель-Хафит в оазисе Бурайми. Правда, в отличие от них у здешних курганов нет входа.

Грабители и тут основательно потрудились. Пять камер оказались совсем пустыми, в шестой нам встретились одни лишь разбросанные кости да не замеченный кладоискателями бронзовый наконечник копья. Керамика начисто отсутствовала — обстоятельство чрезвычайно странное. Можно подумать, что люди, соорудившие эти курганы, почти не пользовались глиняной посудой, подобно современным бедуинам. Единственным материалом для датировки мог служить наконечник копья, а его форма, включая паз и прямые плечики, указывала на середину II тысячелетия до н. э.



Хронологическая таблица, обобщающая археологические результаты наших раскопок и сопоставляющая их с историческими данными о Дильмуне


Итак, по утрам мы раскапывали курганы или собирали кремневые наконечники стрел на богатой стоянке позднего палеолита по соседству с большими курганами в долине, а во второй половине дня, когда палатки трепетали от порывов ветра, насыщенного песком, мы чаще всего переносились мыслями на 6000 лет назад. Убейдский памятник на побережье почти наверняка датировался V тысячелетием до н. э. Это меняло все наши представления об истории края. Может, цивилизация[61]пришла в область Персидского залива все-таки с севера, а не с востока? Или же убейдская культура зародилась в Восточной Аравии и оттуда распространилась в Двуречье? Может, есть зерно истины в древней шумерской легенде о человеке-рыбе, принесшем земледелие в Месопотамию со стороны залива! Каким бы ни был ответ, одно не вызывало сомнений — цивилизация в странах Персидского залива на 1000 с лишним лет старше, чем мы предполагали, и этот многовековой пробел в истории необходимо как-то заполнить. Сердце трепетало при мысли, что есть одно, и только одно место, где можно изучить недостающие столетия. В нижних слоях гарутского телля лежит убейдская керамика, в верхних — «барбарская». Очевидно, между ними заключена история о том, как одна развилась в другую. Однако Тарут по-прежнему оставался недосягаемым для раскопок.


Повесть о наших поисках Дильмуна обрывается на середине. Мы нашли Дильмун. На том месте, где 15 годами раньше была лишь загадка 100 000 недатированных курганов Бахрейна, теперь видим датированные и документированные городд и храмы на протяжении 400 километров, включая береговую полосу и острова от Кувейта до Бахрейна, а открытия 1969 г. отодвигают границы Дильмуна на 100 километров в глубь Саудовской Аравии, до оазиса Хуфуф.

Еще одна, современная Раннему Дильмуну цивилизация выявлена в 500 километрах к востоку, в Омане; причем возможно, что как раз ее представители основали Дильмун. И за всем этим стоит, не давая нам возгордиться, дразнящая и вдохновляющая загадка убейдских памятников, которые на 1000 с лишним лет старше Дильмуна.

Исследованные нами культуры археологически разработаны относительно подробно, но претворение данных археологии в историю только начинается. Нам неизвестно, как зарождался Дильмун и почему перестал существовать. Так или иначе, исследования, начатые с целью объяснить присутствие курганов на Бахрейне, привели нас в удивительные страны и малоизученные области знания и даровали нам обилие впечатлений, какое, сдается мне, редко выпадает даже на долю археологов, чей образ жизни никак не назовешь пресным.

Разумеется, работы будут продолжены. Морские ворота Бахрейна, через которые проходили богатства Востока, будут открыты после 2000-летнего перерыва. Города культуры Умм ан-Нар, за которой, возможно, стоит страна меди Макан, будут обнаружены в Бурайми или, будь на то воля Аллаха, в Маскате. Раскопают полностью город Тадж, а также селевкидские цитадели на Икаросе, которые соседствовали друг с другом, когда не стало Александра Великого. Будут идентифицированы строители курганов Джабрина, и даже город Герра будет найден. Разрешат загадку убейдских поселений и рано или поздно найдут способ раскопать телль в Таруте.

Станет ли все это нашим уделом, зависит от многих обстоятельств — от дальнейшего доброжелательства правителей арабских государств Персидского залива и народов этих стран, где у нас теперь столько хороших друзей; от щедрости нефтяных компаний и других покровителей, как старых, так и новых; от университетов, коим надлежит готовить, и от музеев, коим надлежит вводить в свой штат новые поколения археологов-арабистов (может, возьмем на себя смелость пустить в оборот термин «дильмунологов»?).



С полдюжины дильмунских печатей изображают двух любителей пива, пьющих через соломинку из одного горшка, но на этой особенно выразительно показано удовольствие, которое они при этом получают. Мы подумываем о том, чтобы сделать этот рисунок гербом нашей экспедиции


И когда в один прекрасный день все будет сделано и последнее слово сказано, когда из раскопов поднимут последние корзины земли и поставят точку в последнем отчете, кто-нибудь спросит: какое это имеет значение? Если Дильмун вновь возник из мглы забвения, если мы можем шагать через порог, на который ступал царь Дильмуна — Упери, и взирать на крепостные стены, защищавшие торговый центр всех Индий, — какое это имеет значение? Разве так уж важно, кем были люди, на заре нашей истории проложившие торговые пути от Мелуххи до Макана, от Макана до Дильмуна, от Дильмуна до Шумера? Сам факт существования этих людей был забыт 2500 лет, и мир благополучно развивался, не ведая о своем неведении. Перед лицом утерянных томов истории человечества что значит одной главой больше или меньше?

Они ушли и не вернутся, эти отважные торговцы далекого прошлого, и ни лопата археолога, ни перо летописца не возродят корабли, некогда бороздившие голубые воды Персидского залива. Много ли проку людям древности — да и нам тоже — от того, что мы теперь кое-что знаем об их делах, знаем некоторые имена?

И все же, думается мне, Гильгамеш, искавший бессмертия в Дильмуне, и Ут-напиштим, обретший его там, одобрили бы наши труды и мою попытку рассказать о них.

Загрузка...