В поисках Дильмуна

Глава пятнадцатая ПОИСКИ ГЕРРЫ

Восточная провинция Саудовской Аравии

Пятнадцать лет две страны дразнили наше воображение. Сидя вечером перед палатками в Бурайми, мы видели, как заходящее солнце золотит горы Маската; утром черные силуэты тех же гор выступали на фоне рассветного неба, и на гребнях четким рельефом вырисовывались курганы. Но Маскат был запретной зоной, эти курганы не дозволялось исследовать, к ним нельзя было даже приближаться. Ерген однажды полез на гору, думая, что граница проходит по главному гребню. Маскатский военный патруль завернул его. Маскат был закрыт для нас.

Нам не давала покоя одна мысль. С тех пор как мы обнаружили «круглое сооружение» и распознали в нем гробницу «умманнарской» культуры, мы тщетно искали телль, в котором таился поселок или город, где жили погребенные в курганах люди. Но половина оазиса Бурайми расположена на территории Маската[55]. Граница, пусть не очень точно демаркированная, проходила в полутора километрах от гробницы. А искомый поселок явно находился как раз там, где нам не позволяли искать.

За всем этим мыслилась более широкая картина. Обнаружив следы «умманнарской» культуры в оазисе Бурайми, мы показали, что в III тысячелетии до н. э. в Омане существовала своя, местная цивилизация. И многое говорило за то, что это и есть пропавшая страна Макан — страна, которая поставляла в Двуречье медь в разгар бронзового века. А если так, то закрытая граница на востоке преграждала нам путь к медным копям и к городам одной из богатейших цивилизаций Древнего Востока, во всяком случае, самой богатой из еще не открытых. Султанат Маскат и Оман занимает большую часть Оманского полуострова — восточного выступа Аравии, отделяющего Персидский залив от Индийского океана. Его территория включает почти весь горный массив к востоку от Пустого Угла и почти все побережье, обращенное в сторону Белуджистана и Индии.

Мы дважды писали султану, ходатайствуя о разрешении искать памятники древности в его стране. И дважды получали вежливый и твердый отказ. И я в общем-то понимаю султана. Уже несколько лет во внутренних областях Омана возникали смуты. Один религиозный вождь, у которого были некоторые основания претендовать на известную степень автономии, все-таки добился полной автономии. Временами дело доходило почти до гражданской войны, и после того как имам в 1958 г. был изгнан, продолжалось нечто вроде партизанских действий. На немногих путях, пригодных для автотранспорта, в большом количестве устанавливались мины. Наверное, султан справедливо считал, что не такое уж срочное дело открывать цивилизацию, забытую четыре тысячи лет назад, меж тем как группа безответственных археологов, рыскающих по своему произволу во внутренних областях, может стать немалой обузой; в лучшем случае ее придется снабдить многочисленным и хорошо вооруженным эскортом.

Но из-за зеленых гряд Бурайми Маскат все еще нит нас, суля новые доказательства того, что Макан находился в Омане.

Еще дольше и еще сильнее звала нас Саудовская Аравия. С бастионов португальской крепости каждую ночь мы видели огни города нефтяников Дахрана, отделенного от Бахрейна тридцатью двумя километрами водного пространства. Каждый день в обе стороны пролетали четыре самолета, совершая двадцатиминутный рейс от аэропорта Мухаррак до Дахрана. В Катаре мы были еще ближе к Саудовской Аравии: когда мы ехали на юг от Умм-Баба, где начинает сужаться Бахрейнская бухта, до саудовского берега было буквально рукой подать. Холгер Капель, четыре года обследовавший стоянки каменного века в Катаре, утверждал, что он пересекал на машине границу и углублялся на много километров в пустыню к югу от последнего катарского пограничного поста, пока его катарский проводник-полицейский не напоминал, что они давно пересекли границу.

Саудовская Аравия — большая страна; куда там до нее Маскату. Занимая почти весь Аравийский полуостров, она больше Мексики и лишь на одну треть меньше Индии[56], причем ее земли простираются сразу за теми государствами, в которых мы до тех пор работали, или вклиниваются между ними. Меня часто посещало чувство, что, занимаясь изысканиями в Кувейте и Катаре, на Бахрейне и в Абу-Даби, мы только пощипываем краешек огромной территории Великой Аравии, и все наши находки — пустяк перед тем, что кроется на безбрежных просторах, о которых нам ничего не известно.

Для наших изысканий в области Персидского залива было не только желательно, но просто необходимо обследовать восточное побережье Саудовской Аравии. Мы определили нашу «барбарскую» культуру на Бахрейне и Файлаке, а между ними на 400 километров лежало необследованное саудовское побережье. Пока нам неизвестно, есть ли какие-нибудь сходные объекты в этой промежуточной области, не представляется возможным проверить наши гипотезы о контакте между двумя разведанными районами. И ведь что-то, имеющее отношение к нашим поискам, там должно быть. Покорил же Саргон Ассирийский «Бит-Иакин на берегу Горького моря до самых границ Дильмуна». Стало быть, по крайней мере во времена Ассирии и нашего «барбарского» города IV на материке имелись поселения — скажем, пограничные посты и укрепления. Мы не считаем свои исследования полноценными до тех пор, пока не ознакомимся с Саудовской Аравией.

Однако попасть туда было заведомо нельзя. Доступ в Саудовскую Аравию закрыт для всех. В первые годы наших работ мы справлялись у сведущих людей. Правительственные чиновники Бахрейна и британские политические представители пожимали плечами. Вы можете ходатайствовать, говорили они. Правда, здесь некому персонально адресовать ходатайство, но пишите в министерство внутренних или иностранных дел. Ответа вы не получите. А если и получите, то не раньше, чем через полгода, с просьбой представить дополнительную информацию. До сих пор никто еще не смог добиться визы.

Мы спрашивали знакомых нам шейхов на Бахрейне и в Катаре, зная, что они регулярно отправляются в Саудовскую Аравию на охоту. Они изображали удивление: какие там трудности! Пришлем письмо или дадим вам провожатого, и можете запросто отправиться туда. Но почему-то ни письма, ни провожатые не появлялись в подходящее для нас время. И мы отложили все помыслы о поездке в Саудовскую Аравию на гипотетическое будущее, когда саудовское правительство станет «прогрессивным». Поскольку нам твердили, что в эту страну невозможно попасть, то и мы говорили другим то же самое. Естественно, мы не стали тратить время на бесполезные ходатайства.

На самом деле получить разрешение на въезд в Саудовскую Аравию довольно просто. И мне следовало знать об этом.

У племен Аравийского полуострова действует система путешествий, несомненно сложившаяся еще до ислама. Появляться на территории племени, с которым ваше племя не состоит в прочном союзе, чрезвычайно опасно. Если у вас нет покровителя. В его роли выступает член указанного племени, причем не обязательно влиятельное лицо, чаще всего просто платный проводник. Его присутствия достаточно для вашей безопасности, ибо он взял на себя ответственность за вас: если вы будете убиты, делом чести для покровителя является отомстить за вас — выследить убийцу и отправить его на тот свет; если вас ограбят, покровитель обязан вернуть или возместить украденное. Одновременно он принимает на себя ответственность за ваше поведение, И, если вы кого-нибудь убьете, кровная месть будет обращена на него и его семью.

Я отлично знал об этой системе, каждый год рассказывал о ней новым членам экспедиции, которые недоумевали, как это наши сторожа спят всю ночь и большую часть дня. Я объяснял, что сторожить не обязательно, раз они приняли на себя ответственность за нас и наше имущество. Мы, иностранцы, — желанная добыча для всякого, но никто не станет подвергать испытанию чувство чести нанятых нами сторожей и навлекать на себя их месть за кражу наших вещей. Однако тогда мне было невдомек, что в Саудовской Аравии эта система действует на государственном уровне. Чтобы получить визу, достаточно заручиться покровителем среди граждан этой страны.

Сообрази мы это раньше, наверное, сумели бы что-нибудь предпринять; правда, у нас не было в Саудовской Аравии знакомых, которых мы могли бы попросить о покровительстве. К счастью, слухи о нашем пребывании и наших находках в странах Персидского залива широко распространились. И подобно тому как это было с Катаром, Кувейтом и Абу-Даби, инициативу проявила другая сторона. Летом 1960 г. нас посетили в Орхусе Эл и Дорис Симпсоны, служившие. в Арабо-Американской нефтяной компании в Дахране. Они рассказали про городище Тадж примерно в 100 километрах от побережья, на полпути между Бахрейном и Кувейтом. В то же лето Джек и Бетси Уилсоны, также работавшие в Дахране, сделали нам конкретное предложение, пригласив меня и П. В. во время очередного полевого сезона посетить Дахран и прочесть лекцию служащим нефтяной компании, а затем несколько дней посвятить изысканиям.

Признаюсь, мы не приняли это предложение всерьез. Мы знали, что в Саудовскую Аравию попасть невозможно, а потому очередной сезон прошел без каких-либо активных действий с нашей стороны. И только в.1962 г. настойчивые усилия Джека, к которому присоединились Берт и Марии Голдинги, увенчались успехом. Недели за две до рождества к нам на Бахрейн пришла телеграмма: нас ждут, и визы будут оформлены, как только мы прибудем в Дахран.

Однако состав группы изменился. П. В. находился в Кувейте, зато на Бахрейне со мной снова была Вибеке и теперь уже семилетний Майкл. Словом, получился семейный отряд.

В то время я не подозревал, насколько сильна «археологическая фракция» в городе нефтяников Дахране. Но, глядя на многочисленную аудиторию, втиснувшуюся в кинозал, чтобы послушать рассказ о наших находках, я получил некоторое представление, сколько здесь энтузиастов, а когда на другой день узнал, что в моем распоряжении будет разведочный самолет, то окончательно уразумел, что в Дахране археология пользуется почетом, к которому мы вовсе не привыкли.

В «Арамко»[57] известно явление, именуемое кладоискательством. Рано утром по четвергам, когда начинается мусульманский уикэнд, из ворот города нефтяников в большом количестве выезжают вездеходы и направляются к далеким и нередко тайным пунктам в пустыне. Целые семьи часами бродят в песках, разыскивая интересные черепки и другие предметы. Некоторые любители специализируются на каком-нибудь из этих «других предметов» — бусинах, кремневых наконечниках стрел или даже монетах. Ко времени нашего визита коллекционирование приобрело широкий размах, однако коллекционеры были не очень сведущими людьми. Несомненно, какие-то находки представляли больший интерес, чем другие, но какие именно, в этом мало кто из кладоискателей понимал. Так что обилие слушателей на моей лекции определялось не столько желанием узнать, что нами найдено в соседних государствах, сколько надеждой выяснить, как наши находки соотносятся с местными. Естественно, нам тоже хотелось это выяснить. В итоге около двух десятков наиболее серьезных кладоискателей объединились, чтобы показать нам свои самые урожайные районы. А поскольку в их число входили руководящие работники компании (в частности, ее президент и по меньшей мере четыре вице-президента), мы располагали наилучшими транспортными средствами для обследования этих районов. Для первой разведки самолет подходил как нельзя лучше.

Идя бреющим полетом над барханами (Майкл буквально прилип к иллюминатору), мы впервые начали осознавать, как огромен наш новый район действия. Сразу прибавилось еще одно измерение: Саудовская Аравия — это не только 560 километров побережья от Кувейта до Катара, но и 1200 километров по прямой от Дахрана через весь полуостров до Красного моря, да плюс еще столько же от этой линии на юг.

Мы не собирались осмотреть все это в первый же день. На небольшом инструктивном совещании перед вылетом нам объяснили, что сегодня состоится только беглый обзор объектов в радиусе одного дня пути от Дахрана. Пролетим километров 120 на север и на юг вдоль побережья и километров 100 внутрь страны. Я прикинул, что мы охватим лишь одну сотую всей площади Саудовской Аравии, равной приблизительно двум миллионам квадратных километров. Но и то получалось в тридцать шесть раз больше площади Бахрейна, на удовлетворительное обследование которого у нас в свое время ушел месяц, и в два раза больше площади Катара, которым мы занимались уже шесть лет, предполагая продлить исследование еще на год.

В этом году наш отряд в странах Персидского залива насчитывал двадцать шесть археологов: трое в Абу-Даби, трое в Катаре, десять на Бахрейне и десять в Кувейте. На пределе были не только возможности централизованной организации, но и ресурсы Дании как поставщика археологов. На нас отразился «археологический кризис», связанный с постройкой высотной Асуанской плотины и угрозой затопления важных исторических районов Египта и Судана. Скандинавская экспедиция, занятая на срочных изыскательских работах в Судане, уже отняла у нас Юниса и привлекла нескольких других специалистов, которых мы надеялись видеть в своих отрядах. Нам пришлось набирать людей за пределами Дании; в Кувейте с нами работало двое норвежцев. Если теперь распространить сферу исследований на Саудовскую Аравию, мы столкнемся с организационными и кадровыми проблемами, равными по масштабу новым площадям.

Покружив над обширным некрополем к югу от Дахрана (очень схожим с некрополями Бахрейна), самолет взял курс на север, и я, отложив думы об организационных проблемах, обратил взгляд на пальмовые рощи и возделанные поля Катифа. Большая часть аравийского побережья к северу и к югу от скалистого полуострова, где расположился Дахран, бесплодна, барьер желтовато-белых песчаных холмов отделяет зеленовато-голубое мелководье от протянувшихся параллельно побережью светло-бурых солончаков. Где есть колодцы или современные артезианские скважины, там можно увидеть селения и маленькие орошаемые плантации финиковых пальм. Совсем иначе выглядит район Катифа. Здесь та же картина, что на Бахрейне. Вода без помощи человека в изобилии поднимается на поверхность земли, и площадь, равная возделанной северной части Бахрейна, покрыта, как и там, буйной растительностью. Но район этот подвержен осаде. С севера и с запада на плантации наступают огромные серповидные барханы; местами первые волны песка уже захлестывают пальмы. Кладка заброшенных колодцев среди барханов свидетельствует, что некогда возделанные площади были обширнее.

Сады Катифа раскинулись на берегу глубоко вдающегося в материк залива, и наш самолет, пройдя над узкой полосой мелководья, оказался над лежащим в центре залива островом Тарут. С воздуха этот остров кажется чуть ли не искусственным. Он круглый, в диаметре около восьми километров. Прибрежные соляные топи и камышовые болота окаймляют почти правильный круг пальмовых рощ, а в самой середине острова, в окружении рощ расположено селение Тарут. В его центре — крутой холмик. Единственную возвышенную точку на всем острове венчает разрушенная крепость. Тарут нас очень интересовал: о нем упоминают ранние арабские географы, а поселок Дарин на южном берегу острова, согласно источникам, был резиденцией несторианского епископата до того, как сюда пришел ислам.

Далее мы повернули в сторону материка и, пройдя над солончаками, описали на малой высоте круг над Джаваном — скальным островком среди солончаков, единственным местом во всей Саудовской Аравии, где производились раскопки. «Арамко» наладила здесь добычу строительного камня, и бульдозеры наткнулись на городище и большой курган. Когда компания получила разрешение правительства вскрыть курган, ее служащий Рик Видал, археолог по образованию, по всем правилам раскопал то, что осталось после бульдозеров. Могильный холм был полностью срыт, и с воздуха мы рассмотрели большую крестовидную камеру, на дне которой Рик обнаружил четыре разграбленных захоронения и человеческие кости — след поздних массовых погребений. По углам креста, за пределами самой камеры, располагались каменные склепы, ускользнувшие от внимания грабителей, потому что никто не подозревал об их существовании. Здесь Рик нашел изумительные ювелирные изделия из золота и драгоценных камней, позволяющие датировать могилы первым веком нашей эры.

Двадцать минут мы летели строго на запад и вскоре Пересекли прямое, как стрела, шоссе, протянувшееся на 1600 километров к лежащему далеко за горизонтом на северо-западе древнему финикийскому порту Сайда в Средиземноморье. Шоссе проложили для обслуживания нефтепровода, по которому нефть Дахрана идет на европейские рынки, и оно же стало главной магистралью для перевозок фруктов, овощей и всяких прочих товаров из Средиземноморья в страны Персидского залива. В Эль-Кувейте и в столице Катара, Дохе, нам часто встречались регулярно совершающие рейс по этой магистрали огромные грузовики с ливанскими или иорданскими номерными знаками.

Без шоссе было бы трудно пересечь каменистые просторы под нами, совершенно безжизненные, если не считать разбросанный кое-где редкий кустарник. Тем не менее мы различали и верблюжьи тропы, и даже следы автомобильных колес. Здешний люд не считал этот край непроходимым — да вообще пустыней не считал, ведь верблюды и овцы могут пастись тут круглый год, и от колодца до колодца меньше одного дневного перехода. Может быть, увлеченные морской торговлей, мы слишком мало задумывались о сухопутных дорогах через Аравию? Уж наверное, город Тадж, куда мы теперь направлялись, находился на некоем предшественнике трансаравийской магистрали нефтяников.

Три плоские возвышенности, за ними — нагромождение низких холмов, а затем мы вдруг оказались над Таджем. Я знакомился с аэрофотоснимками и представлял себе, какую картину увижу. Но масштабы увиденного превзошли мои ожидания. Внизу простирался город изрядной величины; отчетливо выделялся параллелограмм оборонительных укреплений. А кругом раскинулись некрополи, и многие курганы удивляли своей формой: круговой вал и выемка посредине. Мы пролетели над этим памятником раз пять или шесть, пока я рассматривал его. Если не считать кучки недавно построенных каменных домов, никаких построек, развалин не видно, все засыпано песком и щебнем. Но общие очертания города были ясны. И не вызывало сомнения одно обстоятельство.

Тадж стоял у озера. Он протянулся вдоль берега километра на полтора, при ширине около километра. Вот только озера не осталось… С севера к городу примыкал обширный солончак.

Такие солончаки образуются там, где некогда была вода, в том числе на месте высохших озер. Людям от солончаков никакого проку, никто не стал бы строить город рядом с сабхой. Выходит, когда строился Тадж, здесь еще было озеро. А это согласовывалось с нашими размышлениями о древнем климате Аравии. Только более обильные осадки или хотя бы более высокий уровень грунтовых вод могли обеспечить существование озера. Непременно надо датировать Тадж!

Я кончил фотографировать и записывать свои наблюдения, и мы повернули на юг, в сторону Хуфуфа, до которого было минут пятьдесят лета. Под нами простиралась однообразная территория — гравий с редкими кустарниками и километры песка, барханы за барханами, где бесполезно высматривать сверху следы древних поселений. Дальше показалось шоссе и спадающие к песчаной низине скалы, после чего впереди снова возникли плантации финиковых пальм.

Хуфуф — самый большой оазис Восточной Аравии. Я приготовился увидеть нечто похожее на Бурайми, поскольку площадь их примерно равна. Хуфуф расположен в 65 километрах от залива (Бурайми — в 160) и, подобно Бурайми, фактически представляет собой не сплошной зеленый массив, а ряд мелких оазисов. Однако при ближайшем рассмотрении сходства не обнаружилось. В Хуфуфе нет гор, нет и составляющих очарование Бурайми пространств, покрытых редкой травой и колючим кустарником. Тогда уж Хуфуф похож скорее на Бахрейн или Катиф: вокруг каждого источника на многие километры простираются плантации фиников и даже риса, а между ними — голые пески. Не заметил я с воздуха и явных признаков доисламских памятников — земляных сооружений, крепостей, курганов. Сам Эль-Хуфуф — большой город, обнесенный стенами, но мы знали, что эти стены сравнительно недавней постройки и, насколько можно было судить сверху, под автомагистралями и торговыми улицами Эль-Хуфуфа (да и между ними тоже) не скрывался никакой древний город.

В известной мере это нас разочаровало, потому что были причины предполагать наличие в оазисе древних памятников. Почему бы Хуфуфу не быть оазисом Аттене, особенно если Герра — нынешний Укайр? Пока самолет отмерял 60 с лишним километров, отделявших нас от побережья и Укайра, я восстанавливал в памяти то, что мне было известно о «проблеме Герры».

С упоминаниями великого арабского города Герры мы встретились, когда занимались вопросом отождествления Файлаки с античным островом Икарос. Теперь я старался вспомнить, какие сведения мы почерпнули из того, что писали древнегреческие и римские авторы о Персидском заливе. Хотя Герре в этих источниках уделено больше внимания, чем какому-либо иному городу Аравии, все сказанное о нем можно уместить на маленьком листке бумаги. Как ни странно, Арриан, когда описывает подготовку Александром Македонским похода против Аравии, включая разведку побережья в 323 г. до н. э., совершенно не упоминает Герру. Зато Эратосфен, писавший примерно через 100 лет после смерти Александра, говорит о геррских купцах, доставлявших по суше пряности и благовония в Двуречье. Однако, по словам Страбона, с Эратосфеном спорит Аристобул, утверждая, что купцы ходили в Вавилонию на плотах. Страбон, создававший свою «Географию» в конце I в. до н. э., цитирует Артемидора, который писал во II в. до н. э.: «Торговля благовониями… сделала гер-ранцев самыми богатыми среди всех племен, и они владеют множеством изящных изделий из золота и серебра, как-то: ложа, треноги, тазы, кубки; к этому следует добавить роскошное великолепие их жилищ — двери, стены и крыши пестрят инкрустацией из слоновой кости, золота, серебра и дорогих камней».

Примерно в то же время историк Полибий сообщает о походе царя государства Селевкидов Антиоха III, который в 205 г. до н. э. отправился на кораблях вдоль побережья Аравии, намереваясь захватить Герру, но жители города откупились богатыми дарами в виде серебра и драгоценных камней.

Словом, не приходилось сомневаться, что в I, II и III вв. до н. э. Герра была богатейшим городом, который поставлял своим торговым партнерам по суше и по морю благовония — вероятно, ладан из Хадрамаута. Страбон даже сообщает, где находилась Герра, однако его указания плохо поддаются расшифровке. По словам Страбона, Герра — «город на берегу глубоко вдающегося в сушу залива. Живут в нем халдеи, выходцы из Вавилона; почва содержит соль, и люди живут в домах, выстроенных из соли… от моря до города 200 стадий» (около 38 километров). Плывя «дальше» от Герры, продолжает он, попадаешь на Тилос и Арадос (это Бахрейнские острова).

Плиний Старший, писавший в середине I столетия н. э., приводит больше подробностей; его описание я помнил наизусть. Рассказывая про аравийские берега залива, он приводит читателя на остров Ихара (очевидно, наш Икарос), дальше в залив Капей, а затем в залив Герры. «Здесь находится город Герра, восьми километров в окружности, с башнями из квадратных соляных блоков. В 80 километрах от побережья внутри страны помещается Аттене, а напротив Герры на таком же расстоянии от берега лежит остров Тилос, знаменитый великим обилием жемчуга…»

Мы знали, что Тилос — Бахрейн, а Аттене, расположенный в 80 километрах внутри страны, специалисты отождествляли с оазисом Хуфуф, который сейчас исчезал позади нас в знойной мгле. На побережье, на прямой линии, соединяющей Хуфуф и Бахрейн, находится селение Укайр, а по соседству с ним сохранились развалины обнесенного стеной большого города. Многие современные исследователи видят в Укайре Герру, тем более что такое отождествление вроде бы подтверждается арабским произношением названия Укайр. Известно ведь, что в исламские времена в этом районе был построен укрепленный город, однако считалось, что он помещался на острове, где теперь находится селение Укайр. Да мы и сами знали не столь уж удаленные отсюда памятники, где исламские города располагались рядом с городами эпохи Селевкидов и более древних периодов или же на их развалинах.

Под нами тянулись сплошные волны барханов, но впереди мы видели воды Персидского залива и отделяющую море от песков широкую полосу солончаков и лагун. Одинокая купа пальм и разрушенная башня обозначали местоположение заброшенного города Укайр. Пролетая над ним во всех направлениях, мы рассмотрели городские стены и заключили, что город превосходил размерами Тадж как и следовало ожидать, если верить данным Плиния. Стены образовали многоугольник, стороны которого, пересекая солончаки, заканчивались у самой воды квадратными башнями. Теперь мне кажется, что уже тогда я усмотрел в этом несообразность.

На обратном пути в лежащий километрах в 100 к северу Дахран нам предстояло осмотреть еще один объект. В 30 километрах севернее Укайра, где барханы на большой площади расступаются, столкнувшись с солончаками, «Арамко» несколько лет назад осуществила сейсмическую разведку. Проведенная в этой связи аэрофотосъемка обнаружила на всей площади непонятную маркировку явно искусственного происхождения. На земле она почти не различалась — через солончак протянулись грядки высотой не более 15 сантиметров, — но, ознакомившись с аэрофотоснимками, геологи исследовали эти грядки и склонились к выводу, что речь идет о древней оросительной сети. Если они не ошиблись, то здесь возделывали площади, по меньшей мере равные садам вокруг Катифа.

С воздуха найти этот район оказалось непросто. Он находился километрах в двенадцати-тринадцати от залива, за полосой солончаков, протянувшихся на север от лагуны возле Укайра до самого основания полуострова Дахран. Когда мы наконец разыскали его, увиденное мало что прибавило к аэрофотоснимкам; мы только убедились, что загадочные следы оказались видимыми исключительно благодаря прихотливому взаимодействию ветра и песка. Дальше в глубь полуострова, а также севернее и южнее шли сплошные барханы; поди угадай — может быть, орошаемые в прошлом поля простирались под песками вплоть до Укайра, а то и до Хуфуфа.

Пилот взял курс на Дахранский аэропорт, а я предался размышлениям о песках и солончаках. Тадж расположен у солончака, на месте которого находилось живое озеро, когда Тадж еще был живым городом. Возделанные площади у Катифа были обширнее до наступления песков. Только что виденные нами участки некогда возделывавшейся земли были поглощены солончаками и наполовину засыпаны песком. Несомненно, солончаки разрастались везде, где отступала вода, и пески расширяли свои владения за счет плодородной почвы. С какой скоростью это происходило? Постоянно или с перерывами? И как давно это было?

В Бурайми мы сами наблюдали наступление песков; на Умм ан-Наре обнаружили следы нуждавшегося в воде селения там, где сегодня она отсутствует. В Катаре стоянки каменного века расположились по «берегам» обширных солончаков. На Бахрейне стоянки каменного века приурочены к десятиметровой горизонтали, как бы указывая на то, что 20–40 тысяч лет назад (возраст этих стоянок) либо уровень моря был настолько выше, либо суша была ниже.

Климатические вариации и изменения уровня моря влекли за собой последствия, которые могли смягчаться или усугубляться взаимодействием этих двух факторов. В свою очередь, человек тоже мог смягчить или усугубить эти последствия, либо поддерживая с помощью все более глубоких колодцев земледелие там, где оно иначе прекратилось бы, либо чрезмерным выпасом скота и истощением земли непрерывным возделыванием создавая пустыню еще до того, как она стала климатически неизбежной.

Однако моим гипотезам недоставало достоверности. Чтобы проверить их, требовалось прежде всего датировать отмеченные мною явления. Для датировки предполагаемого озера надо было датировать сам Тадж; для датировки земледелия к северу от Укайра — оросительную сеть. А с воздуха этого не сделаешь.

Датировкой Таджа мы занялись на другой день. Было около десяти утра, когда я, сидя на корточках в выемке одного из кольцевых курганов, разглядывал горло большого сосуда, только что раскопанного Элом Симпсоном. На глине черной краской была выведена надпись на неизвестном мне языке. Внезапно Эл поднял взгляд на что-то за моей спиной. Я обернулся и увидел направленное на меня дуло винтовки, которую держал чернобородый араб.

Как это часто бывает в Аравии, происшествие оказалось не таким уж драматическим. Том Баджер, свободно владеющий арабским языком, спокойно поздоровался с владельцем винтовки.

— Раскопки запрещены правительством, — объявил тот и поинтересовался, откуда мы.

Том объяснил, что он и его товарищи служат в нефтяной компании и они привезли с собой ученого человека, который может по одним только черепкам рассказать историю Таджа. Араб повесил винтовку на плечо и присел на корточки рядом с нами. Чтобы выкапывать из земли горшки, объяснил он, нужно заручиться фирманом — бумагой от эмира в Даммаме. Найденные нами горшки придется здесь и оставить. Араб заверил нас, что возле селения на земле лежит множество черепков, а в стенах деревенских домов есть камни с надписями. Если мы хотим, он покажет их нам.

Ведя нас через развалины Таджа к селению, араб добавил, что он является деревенским старостой и представляет здесь правительство. Внимательно посмотрев на четыре машины, которые доставили наш отряд, он недовольным голосом заметил:

— Вчера над нашими домами долго кружил самолет, а сегодня вы приехали на этих машинах… Сдается мне, вы собираетесь бурить здесь, искать воду или нефть.

Мы возразили, что нас интересует только история. Староста кивнул, наполовину убежденный; арабы исстари относятся с почтением к гуманитарным наукам.

Мы вошли в темный каменный дом, и наш проводник показал вверх на один из углов. Привыкнув к полумраку, мы рассмотрели вырезанную на одном из камней кладки надпись, а приглядевшись внимательно, распознали буквы так называемого южноаравийского письма.

Южноаравийским, или сабейским, письмо это названо потому, что впервые его обнаружили на юго-западе Аравийского полуострова, на территории древнего Сабейского царства. Впоследствии такие надписи найдены в большом количестве по всей Аравии — и на могильных плитах (вроде той, что нам сейчас показали), и на скалах. Речь идет об алфавитном письме, так что дешифровка его не представляла таких трудностей, как вавилонская клинопись. Язык надписей — семитский, родственный арабскому. Филологи усматривают незначительные различия в языке надписей на севере и на юге Аравии. Насколько тут можно говорить о разных языках — вопрос, лежащий за пределами компетенции археолога. Что до письма, то его, видимо, следует попросту называть арабским доисламского периода[58]. В полном соответствии с фактами — поскольку оно, судя по всему, применялось примерно с 800 г. до н. э. по 400 г. н. э.

Вот и первое приближение к датировке Таджа. Правда, эти данные не были для нас новыми, потому что полвека назад найдены в Тадже и опубликованы три надписи такого же рода, а кладоискатели из «Арамко» знали о существовании еще четырех. Более определенную дату могли дать черепки. И мы рассыпались по территории Таджа, по-прежнему сопровождаемые старостой.

Для кладоискателей из «Арамко» у каждого объекта есть свой «фирменный товар». Фирменным товаром Таджа они считали статуэтки. Как и на всех городищах, земля была усеяна сотнями тысяч черепков, но здесь среди них в огромном количестве лежали обломки маленьких терракотовых статуэток. Мои спутники почти сразу же начали их находить. Преобладали изображения животных; то встречалась нога, то голова, по которым еще ничего не понять, зато обломки туловища почти в каждом случае были с горбом, обличающим верблюда. Часто врезанные в глину линии, цепочки и кружочки обозначали сбрую. Были тут и фрагменты человеческих фигурок — как правило, нагой коленопреклоненной женщины с тремя косами: по косе на каждом плече, третья — посредине спины. Размеры статуэток несколько варьировали, но большинство было высотой около 15 сантиметров. Обломки маленькие, чаще всего сильно поврежденные выветриванием, но количество их было так велико (всего за час мы подобрали около полусотни), что нетрудно представить себе облик целого изделия.

Я не брался датировать статуэтки; на Бахрейне мы находили их в самых разных слоях, но полного сходства со здешними не было. Да это и не играло роли, потому что сосуды оказались старыми знакомыми. Первый же черепок тонкостенной миски, выкрашенной в красный цвет с радиальной полировкой внутри, помог мне сориентироваться. Точно такую керамику мы находили в эллинском поселении на Файлаке и в нашем городе V на Бахрейне. Она уверенно датировалась III в. до н. э. Были тут и многочисленные обломки характерных для того периода квадратных «курильниц» на четырех ножках. Окончательным подтверждением стали восемь блестящих черепков черной лакированной посуды — маленьких мисок на кольцевом поддоне. Аттическая керамика, импортированная из самой Эллады. Некоторые миски были даже орнаментированы частым рядом полукружий, выдавленных зубчатым колесом — черта, убедительно доказывающая их эллинское происхождение.

Мы не смогли уделить Таджу много времени. Хотя мы выехали из Дахрана за час до рассвета и вернулись туда через час после захода солнца, на дорогу (почти 500 километров в оба конца) ушло восемь часов, и только пять часов осталось на осмотр городища. Уже в три часа дня нам пришлось отправиться в обратный путь. Но мы успели заразить старосту страстным интересом к древностям его городища. Он привел нас к двум большим колодцам — почти шесть метров в поперечнике и столько же, если не больше, до высохшего песчаного дна. Колодцы находились к югу от города, и вокруг каждого можно было различить следы сложной системы резервуаров и водоводов. Он показал нам также облицовочные камни могилы, недавно обнаруженные к западу от города, и его явно огорчило, что у нас нет ни времени, ни разрешения на раскопки. Мы обещали как-нибудь вернуться и тронулись в стокилометровый путь по глубокой колее в песках, выводящей на шоссе в 150 километрах к северо-западу от Дахрана.

В том же духе проходили и последующие дни. После Таджа мы выехали на поиски Герры, взяв курс на Укайр, расположенный на побережье в 100 километрах к югу от Дахрана. Маршрут был отнюдь не легкий. Севернее Укайра между барханами и приморскими дюнами простираются виденные нами с воздуха обширные солончаки. Чтобы добраться до них, понадобилось сначала перевалить на первой скорости через гряду дюн, причем даже две ведущие оси не спасали нас от буксовки на мелком песке. Да и поверхность солончаков оказалась достаточно коварной, ее грузоподъемность явно зависела от прилива. Солончаки изрыты колесами автомашин, ибо здесь проходит главная трасса ливанских грузовиков с фруктами и овощами, когда они сворачивают с шоссе в сторону Катара.

То и дело нам попадались ямы с водой там, где кто-то из наших предшественников продавил соляную корку. Мы осторожно огибали такие участки, не располагая даже сомнительным преимуществом в виде колеи, утрамбованной другими машинами. Когда пересекаешь соляную топь, опасно уходить в сторону от проторенного пути. Все же мы отклонились от него километрах в 30 к северу от Укайра, где рассчитывали без труда отыскать следы былой оросительной системы. Не тут-то было! Мы попали в лабиринт песчаных холмов с кустарниками и участками солончака, которые прибавили нам хлопот, и очень быстро заблудились. Наши вездеходы то и дело зарывались по ступицу в песок, так что весь отряд в составе 20 с лишним человек должен был толкать застрявшую машину. Кажется, только семилетний Майкл был счастлив: в своем детском саду он никогда не видел такой замечательной песочницы.

С трудом пробившись обратно к полосе солончаков на востоке, мы осторожно двинулись через них, пока не вышли снова на укайрское шоссе.

Развалины Укайра занимают куда большую площадь, чем нам показалось с воздуха. Шагая к берегу через солончак по верху северной стены, я где-то далеко-далеко видел обозначающую юго-западный угол разрушенную башню (явно недавней постройки), и мои друзья-кладоискатели, которые направились к ней каждый своим путем, казались совсем маленькими. Возле узкого пролива впереди моя стена оканчивалась береговой башней. От башни, как и от стены, выступали на поверхности всего один-два ряда кладки. За проливом стояли дома из глиняных кирпичей и желтая крепость нынешнего селения. Широкая кладка под моими ногами состояла из кораллоподобного конгломерата, который жители стран Персидского залива добывают в отлив на морском дне и называют фарушем. Еще одна несообразность — как и то, что городская стена пересекала солончак. Я вспомнил, как накануне мы, идя вдоль городской стены Таджа, остановились перед солончаком. Похоже, что на месте всех нынешних солончаков не позже, чем две тысячи лет назад, была вода… Но тогда здешняя стена не может быть равна возрастом городской стене Таджа. Кроме того, в городе «эллинского» периода на Бахрейне и в храмовом городе времен Селевкидов на Файлаке фаруш не применялся. Там кладка состоит из блоков известняка. Я спустился со стены и пошел через все городище к юго-западной башне.

По пути я набрал полную сумку черепков, которые утвердили меня в моих выводах. А осмотр материала, собранного другими членами отряда, убедил нас всех в справедливости заключения, к которому склонялись и мои спутники. Большинство из них участвовало в поездке в Тадж, где мы нашли черепки, статуэтки и обломки «курильниц», датируемые теми самыми веками, на которые приходился расцвет Герры. Окажись здесь та же посуда и те же изделия, мы тотчас узнали бы их. Ничего подобного тут не было. Черепки глазурованной керамики и желтой посуды с резным орнаментом, осколки кольцевых поддонов и кувшинов с ручками — типично исламский набор. Разумеется, как и на Бахрейне, исламский город мог возникнуть поверх города времен Селевкидов, и в таком случае исламская керамика должна преобладать. Здесь нам вообще не попалось ничего более древнего. Конечно, негативные свидетельства мало что доказывают. И значительная часть города погребена высокими дюнами, под которыми могло скрываться более древнее поселение. Во всяком случае, город, чьи следы обнаруживались на поверхности, не был Геррой. А если Герра кроется под песками, то дюн, не говоря уже о барханах, в этом краю предостаточно… Так что Герра по-прежнему оставалась для нас затерянным городом.

Таким городом остается она и по сей день. Много событий произошло в археологии Саудовской Аравии после нашей первой разведки в декабре 1962 г., но Герра с ее золотыми и серебряными кладами и с домами, инкрустированными слоновой костью и драгоценными камнями, все еще ждет своего открывателя.

В 1963 г., возвратившись в Данию, мы написали официальную бумагу, с просьбой позволить нам распространить наши исследования на Саудовскую Аравию. Тогда в стране не было учреждения, занимающегося древними памятниками, и наше ходатайство осталось без внимания. Однако в том же году учредили комиссию, которой поручили рассмотреть вопрос об организации департамента, заведующего древностями Саудовской Аравии.

В 1964 г. я снова посетил Дахран, теперь уже вместе с П. В. Мы еще раз осмотрели Тадж. И побывали на острове Тарут.

Годом раньше я рассмотрел с воздуха в центре города, расположенного посредине острова, маленький крутой телль, увенчанный развалинами замка. Теперь мы увидели его с земли: он выглядел чрезвычайно многообещающим — и совершенно недоступным. На редкость крутой, да к тому же с трех сторон подходы к нему преграждали дома, буквально встроенные в телль, так что их задние стены смыкались верхней гранью с его склонами. Когда же мы попытались подойти к теллю с четвертой, вроде бы более открытой стороны, горожане решительно завернули нас назад, объяснив, что это харам — «запретное место», предназначенное для женщин, там они моются и стирают. На женщин нам смотреть не дозволялось.

Отыскав узкий проулок между домами с дозволенной стороны телля, мы поднялись по крутому голому склону и оказались между крышами домов и подножием мощных стен разрушенного замка наверху. И я сразу же подобрал осколок венчика нашей типичной «барбарской» керамики. Весь телль был усеян хорошо знакомыми, красными ребристыми черепками. Мы вновь оказались в Дильмуне.

Но мы ничего не могли предпринять. У нас не было ни разрешения, ни времени на раскопки. Даже будь у нас разрешение, время и деньги, все равно мы не представляли себе, как приступить к работе на таком неприступном объекте. Собрав сумку черепков в доказательство того, что здесь в самом деле находится памятник «барбарской» культуры, а стало быть — древнейший из найденных пока в Саудовской Аравии городов, мы вернулись в Дахран.

На другой день мы проехали 500 километров, отделяющих Дахран от саудовской столицы Эр-Рияда. Комиссия все еще разрабатывала свои рекомендации насчет изучения древностей. Судя по тому, что нас просили прочесть на историческом факультете университета лекцию о нашей работе в странах Персидского залива, интерес к археологии продолжал расти.

Шоссе до Эр-Рияда было в отличном состоянии. Селений по пути нам не встречалось, движение небольшое, и наш американский лимузин покрыл это расстояние за четыре часа. Сначала мы мчались между бесчисленными грядами барханов, потом спустились по скалистому уступу и наконец пересекли протянувшуюся на 150 километров равнину, покрытую гравием. Полвека назад другой датский исследователь, Барклай Раункер, проделал обратный путь от Эр-Рияда до Укайра с верблюжьим караваном за две недели. Мы видели его зарисовки Эр-Рияда — обнесенный стеной крохотный город с возвышающейся над глинобитными домиками большой крепостью, кругом — пальмовые рощи. В наши дни от старого города уцелела лишь крепость — национальный памятник: с ее захвата Абдул-Азизом ибн Саудом в 1908 г. началось покорение саудовцами почти всей Аравии. Вокруг цитадели выросла современная столица с широким проспектом, вдоль которого разместились особняки министерств, состязающиеся друг с другом в архитектурном великолепии.

В большом и вполне современном лектории я рассказал о десяти годах археологических изысканий вдоль восточных границ Саудовской Аравии. Многочисленная аудитория — студенты и преподаватели — слушала внимательно, после чего начались вопросы и обсуждение. Целый час мы говорили, по сути дела, на одну тему: как наладить археологические исследования в самой стране. Не приходилось сомневаться, что, во всяком случае, молодое поколение очень хотело, чтобы мы распространили наши изыскания на Саудовскую Аравию.

Летом того же года мы снова направили ходатайство саудовскому правительству. И снова не получили даже подтверждения, что оно дошло до адресата. Но когда в 1965 г. я прибыл с Бахрейна в Дахран, чтобы выступить с очередной лекцией для сотрудников «Арамко», мне сообщили, что в рамках министерства просвещения учреждено Управление древностей.

Во время этого визита был сделан еще один шаг в поисках Герры. На второй день Берт и Марии Голдинги отвезли меня на тот участок в 30 километрах к северу от Укайра, в поисках которого мы так позорно заблудились двумя годами раньше.

На сей раз все обстояло очень просто. Кладоискатели проложили маршрут, и по хорошо накатанной колее мы доехали через солончаки до барханов. Пески упорно наступали на сабхи, и сотни плоских солончаковых «луж» оказались в окружении белых холмиков мелкого песка. И на все участки солончака была наложена правильная прямоугольная сетка оросительных каналов. Следы арыков просматривались то в виде засыпанных песком углублений, то в виде гряд, выступающих над солью на 30 сантиметров и более. Мы приступили к разведке по системе, которую вот уже более 10 лет применяем на каждом новом объекте: рассыпались цепочкой и, шагая в 20 метрах друг от друга, принялись искать черепки и прочий подъемный материал. Когда мы снова собрались, чтобы подкрепиться бутербродами с цыпленком и кофе из картонных стаканов, нам было что сравнивать и над чем поразмыслить: медная монета, не поддающаяся идентификации, два листовидных наконечника стрел из бронзы, один кремневый наконечник с зубцами и черешком, несколько бусин и свыше двух десятков черепков, ни один из которых не укладывался в наши схемы.

Никаких следов глазурованной посуды, вообще ничего исламского. И ни одного осколка керамики Таджа, ни одного касситского, ни одного «барбарского» черепка. По осколкам горловой части сосудов видно, что венчики загибались наружу и вниз. Уровень наших знаний не позволял их датировать. Было очевидно, что городище доисламское, но столь же ясно было, что подъемный материал не относился к одному времени. Монета — не старше 500 гг. до н. э.; бронзовые наконечники стрел — приблизительно той же поры или чуть старше, наконечник из кремня изготовлен не позже 3000 г. до н. э. Весь этот участок напоминал типичное сельскохозяйственное угодье. Мы обнаружили крепость — маленький прямоугольник бастионов, возвышающийся примерно на полметра над окружающими солончаками, но не нашли никаких намеков на другие постройки. Города здесь не было.

Правда, мы осмотрели лишь маленький клочок огромного земледельческого района. Дальше от моря оросительные каналы исчезали под барханами высотой до 30 метров. На карте это место никак не поименовано, и мы условились называть его «Геррой» в кавычках.

На другой день я вылетел в Эр-Рияд для переговоров с Управлением древностей. Оказалось, что все Управление состоит из четверки молодых энтузиастов, недавних выпускников Каирского университета, специализировавшихся по истории и исламской архитектуре. Они жаждали советов, как наладить работу управления. Мы толковали об этом два дня, говорили и о том, как помочь им приобрести практический опыт раскопок. После чего я возвратился на Бахрейн. Прошло три года, прежде чем я вновь увидел «Герру».