В пятницу раввин встал поздно

11

Элис Хаскинс, проживавшая по улице Брин-Мор 57, мать двух детей и в ожидании третьего, провела начальника полиции в гостиную. Пол был весь обтянут светло-серого цвета ковром, мебель – модерная датская, как-то странно изогнутая, из полированного тикового дерева и парусины, но сиделось в ней, в высшей степени удобно. Пластина из черного ореха на стеклянных ножках служила кофейным столиком. На одной из стен висела большая абстрактная картина, смутно напоминающая женскую голову, а на второй – маска из черного дерева с тщательно выведенными чертами лица в белом. Повсюду стояли хрустальные пепельницы и почти все они были доверху забиты окурками. Это было одно из тех помещений, которое могло выглядеть красивым, но только при условии, что оно было бы тщательно убрано и все лежало бы на своем месте. Меж тем в комнате царил настоящий балаган: на полу валялись игрушки, красный детский свитер повис на кресле из гнутой стали, обтянутой белой кожей, на камине стоял недопитый стакан молока, на диване валялась помятая газета.

Миссис Хаскинс, маленького роста и худенькая, если не считать выпирающего живота, заковыляла к дивану, смахнула газету на пол и села. Похлопав рукой место рядом, она пригласила Лэнигена сесть тоже, придвинула к нему хрустальную сигаретницу и сама тоже взяла сигарету. Лэниген было потянулся к красивой настольной зажигалке, стоявшей на столике, но она коротко бросила:”Не работает” и поднесла ему зажженную спичку.

– Силия вышла с детьми, но должна вот-вот вернуться .

– Мне не к спеху, – сказал Лэниген и подошел прямо к делу: – Скажите, она очень дружила с Элспет?

– Силия дружит со всеми, мистер Лэниген. Она из тех дурнушек, что берут добротой. Что-то же должно быть и у некрасивой девушки. Некоторые берут умом да участием во всякого рода кампаниях, а некоторые – добродушием и чуткостью. Силия принадлежит ко второй категории. Она веселая, добродушная и прямо души не чает в детях. И они в ней тоже. Я их только произвожу на свет, заботится же о них – и то с самого начала – она, Силия.

– Она у вас уже давно?

– Еще с первых родов. Мы ее наняли, когда я была на последнем месяце.

– Значит, она намного старше Элспет?

– Господи, еще бы! Силии двадцать восемь, а то и двадцать девять уже.

– Она с вами разговаривала об Элспет?

– О, да. Мы с ней разговариваем обо всем? Понимаете, она не просто прислуга, но мы с ней как бы друзья. Понимаете, хотя образование у нее и не ахти какое, зато у нее уйма здравого смысла. Она кончила всего семь или восемь классов, но кое-где побывала и разбирается в людях. Элспет она жалела. Впрочем, Силия всех жалеет. В данном случае, однако, не без основания, кажется. Эта Элспет была здесь совёршенно чужая и это, конечно, не остается без последствий. К тому же она была очень робкая: никуда не ходила, ни с кем не знакомилась. Силия играет в кегли, ходит летом на танцы, а зимой на каток, но сколько она ни уговаривала Элспет, та никогда не соглашалась пойти тоже. Только изредка она брала ее с собой в кино, зато в будни они много бывали вместе – с детьми, конечно. А вот, чтобы пойти погулять – на это Элспет ни за что не соглашалась.

– Вы, верно, не раз говорили с Силией о ней?

– Конечно. Силия думала, что у нее натура такая робкая – такие вещи бывают, – а может, у нее платья не было подходящего. Лично я думаю, что знакомые Силии были чересчур уж стары для Элспет.

Лэниген порылся в кармане и достал любительскую фотографию Элспет с детьми.

– Эту фотографию дала мне миссис Серафино. Другой в доме не было. Как по-вашему – похоже?

– О, вполне.

– Понимаете, мы хотим опубликовать ее в газете…

– С детьми?

– О, нет. Ее одну.

– Что ж, общественное мнение должно быть в курсе дела, – сказала она сухо, – но только я не думала, что это дело полиции.

– О, дело обстоит как раз наоборот, – засмеялся Лэниген. – Мы не столько хотим помочь прессе, сколько рассчитываем на то, что она поможет нам. Может быть, нам удастся реконструировать, как она провела вчерашний день.

– О, извините, пожалуйста!

– Так как же, по-вашему? Эта фотография подходит? Она еще раз взглянула на карточку.

– Да, очень похоже. Элспет была очень милая девушка, вы не находите? Полненькая, но отнюдь не толстая. К тому же я видела ее чаще всего с детьми, без пудры и помады, без прически. Где вы видели женщину, которая выглядела бы привлекательно, когда она возится со шваброй или с детьми? Я ее только один раз видела в вечернем платье, на высоких каблуках, причесанную, и она выглядела очень, очень мило. Она только что было поступила на работу к Серафино. А, вспомнила! Это было в феврале, в день рождения Вашингтона. У нас были два билета на бал полицейских и пожарников, и мы их, конечно, отдали Силии…

– Конечно, – пробормотал Лэниген.

– Так вот, – заколебалась она, покраснев. – Простите, пожалуйста!

– Не стоит извиняться, миссис Хаскинс. Все отдают эти билеты – чаще всего прислуге.

– Ну, так вот, – продолжала миссис Хаскинс. – Как и следовало ожидать, Силия пригласила не кого-нибудь из своих друзей, а Элспет. Она пришла тогда к нам, потому что муж обещал подбросить их на бал.

У парадного послышался шум, и миссис Хаскинс сказала:

– Это Силия с детьми.

Чуть не вырвав дверь из петель, двое детей ворвались в гостиную, и Хью Лэниген угодил вдруг в настоящий водоворот: двое детей, миссис Хаскинс и рослая, некрасивая Силия. Обе женщины пытались раздеть детей, снять с них накидки и свитера.

– Я пойду накормлю их, Силия, – сказала миссис Хаскинс, – а вы сможете поговорить с этим джентльменом. Он пришел по делу бедной Элспет.

– Я Хью Лэниген, начальник полиции, – представился он, когда они остались в гостиной одни.

– Я вас знаю. Видела вас на балу. Вы тогда возглавили с женой Большой круг. Она у вас красавица.

– Благодарю вас.

– И умница тоже. Сразу видно, что голова у нее варит.

– Варит? О, я понял. Да-да, вы совершенно правы. Вы, я вижу, неплохо разбираетесь в людях, Силия. А какого вы были мнения об Элспет?

– Что ж, – ответила Силия, подумав. – Все считали ее тихой такой, робкой. Но внешность часто бывает обманчивой.

– Что вы хотите сказать этим?

– Ну, она была скорее гордой, чем робкой, хоть и не выпячивала свою гордость. Так как у нее никого здесь не было, а я здесь уже давно, то и взяла ее под свою опеку. Как-то миссис Хаскинс дала мне эти два билета на бал, я ее и взяла с собой. И что вы думаете? Она очень весело провела тогда вечер. Не пропустила ни одного танца, а в перерыв у нее даже кавалер появился.

– Она действительно была веселая?

– Ну, она, конечно, не хохотала все время, но мне было ясно, что ей хорошо.

– Начало, что и говорить, многообещающее.

– Увы, это было не столько началом, сколько концом. С тех пор я много раз пыталась взять ее с собой на танцы, на вечеринки, но она так и не пошла со мной ни разу. У меня масса друзей и я запросто могла бы взять ее с собой хоть каждый четверг – даже подобрать ей кавалера, – но она ни в какую не соглашалась.

– Вы ее ни разу не спросили – почему?

– Спрашивала, конечно. Но она всегда отвечала, что то нет настроения, то устала, то голова болит, то ей надо вернуться домой пораньше.

– Может быть, она действительно чувствовала себя неважно…

– Да бросьте! Какая же девушка отказывается пойти на танцы только потому, что у нее болит голова? Я сначала подумала, что у нее нет подходящего платья, но потом мне пришла другая мысль. – Понизив голос, она продолжала: – Как-то я сидела у нее и ждала пока она оденется – мы собирались с ней в кино. Она была уже почти одета. Осталось только причесаться. Пока она возилась с прической, я взглянула на вещи, которые лежали на столе. Там была и такая цветная коробка, а в ней – множество шпилек, брошек, булавок; знаете, как у всех девушек. Я не то чтобы порылась, а все-таки заметила там и золотое обручальное кольцо. Я ей тогда и сказала: "Ты никак замуж собираешься, Элси?" Просто в шутку так. Она тогда густо покраснела, захлопнула коробку и сказала, что это ее матери кольцо.

– Вы думаете, она была замужем, но никто об этом не знал?

– Это многое бы объяснило, не так ли?

– Возможно. А что думала об этом миссис Хасинс?

– Я ей ничего не сказала об этом. Раз сама Элси держала это в тайне, то мне тем более не следовало говорить об этом. А то миссис Хаскинс рассказала бы кому-нибудь еще, узнали бы Серафино, и Элспет могла бы тогда лишиться места. Правда, невелика потеря,

и я ей даже не раз говорила, что ей надо бы подыскать себе другое место.

– А что, разве миссис Серафино относилась к ней нехорошо?

– Нет, почему же? По-моему, относилась неплохо. Они, конечно, не дружили, как дружим мы с миссис Хаскинс, но это вообще бывает очень редко. Все же мне не нравилось, что ей приходится оставаться по ночам одной с детьми, да еще и комната была у нее прямо внизу.

– Она что же, боялась?

– Я точно знаю, что поначалу боялась. Потом она, кажется, привыкла. Место у нас приличное, тихое, так что бояться и впрямь нечего.

– Я понимаю. Теперь расскажите, пожалуйста, про вчерашний день. Вы знали, куда она собиралась пойти?

– Я ее не видела с самого вторника, – покачала она головой, но тут же что-то, видно, вспомнила. – Мы тогда вышли с детьми погулять. Она что-то сказала, будто чувствует себя неважно и собирается сходить к врачу. Потом сказала, что заодно сходит и в кино. Точно, в "Элизиум11; я еще предупредила, что там идет очень длинная картина, но она ответила, что все равно успеет на последний автобус и что нисколько не боится возвращаться домой так поздно. И вот, то самое, чего я боялась и против чего предостерегала, то и произошло… – Ее одолели слезы, и она принялась вытирать их платочком.

Дети вернулись в гостиную и таращили глаза на дядю, доводящего их Силию до слез. Один из малышей подбежал к Силии и обнял ее, а второй, которой постарше, бросился со своими маленькими кулачками на Лэнигена.

– Успокойся, малыш, – засмеялся тот, пытаясь угомонить рассвирепевшего мальчика.

– Он, верно, подумал, что это вы довели Силию до слез, – сказала миссис Хаскинс, появившаяся в дверях. – Ну, не душка ли? Поди к маме, Стивн.

Наконец-то детей уняли и снова увели.

– Скажите, пожалуйста, – опять начал Лэниген, когда они остались одни, – а почему вы тогда испугались вдруг в четверг?

– Как, то есть, почему? Да я бы сама ни за что не стала возвращаться так поздно одна. Расстояние, правда, небольшое, но совершенно темно, а тут еще эти деревья – нет, страшно все-таки.

– Может быть, у вас была какая-то особая причина?

– А что, разве этой причины недостаточно?– Ее снова одолели слезы. – Такая молодая и чистая. Ее предшественница, Глэйдис, была не многим старше Элси, а все же с ней я никогда по-настоящему не дружила, хоть мы и частенько ходили вместе гулять. Та никогда ни перед кем не терялась, но Элспет… – Она так и не закончила фразу, но тут же взволнованно спросила: – Скажите мне правду, над ней не… не надглумились? Я слышала, будто ее нашли совершенно голую.

– Нет, – покачал Лэниген головой. – Мы никаких таких следов не обнаружили. И вовсе она не была голая, а вполне прилично одета.

– Я рада, – сказала она просто.

– Впрочем, вы сможете прочесть обо всем в вечерних газетах. – Он встал. – Вы нам очень помогли, и я уверен, что если вы вспомните что-нибудь еще, вы дадите нам знать.

– Непременно!– воскликнула она и в порыве чувств протянула ему руку. Лэниген пожал ее и, к немалому своему удивлению, почувствовал, что рука у нее сильная, как у мужчины. Он направился к двери, но ему вдруг пришла одна мысль, и он остановился:- Кстати, как относился к Элспет мистер Серафино? Он не позволял себе лишнего?

– Да, с вами надо держать ухо востро!– воскликнула она, бросив на него восхищенный взгляд.

– Ну, так как?

т Он был к ней неравнодушен, – кивнула она. – Правда, он делал вид, будто совершенно ее не замечает, он даже почти с ней не разговаривал, но так и пожирал ее глазами, когда ему казалось, что никто не видит. Он, знаете, из тех, кто одними глазами раздевает девушку догола. Глэйдис говорила об этом не раЗ, но ей это даже доставляло удовольствие.

– И что же с ней было?

– О, миссис Серафино возревновала и уволила ее. Вообще, когда женщина начинает ревновать, она чаще всего права.

– Почему же она не наняла няню постарше?

– А где вы найдете женщину постарше, которая согласится возиться с детьми, работать шесть дней в неделю и ложиться только в два или в три утра?

– Да, вы, пожалуй, правы.

– А кроме того, нанимает-то не она одна