В пятницу раввин встал поздно

20

Тюрьма состояла из четырех камер со стальными решетками на первом этаже отделения полиции. В каждой камере стояла узкая железная койка. Тут же были туалет и раковина для умывания с краном, а с потолка свисала лампочка в фаянсовом патроне. В коридоре днем и ночью горела тусклая лампочка, сам же коридор упирался одним концом в стену с решеткой на окне, а другим – в вахту, она же приемная. Кабинет Лэнигена был на втором этаже.

Из приемной Хью Лэниген показал раввину камеры, затем повел его к себе.

– Тюрьма у нас крошечная, – сказал он, – но, к счастью, нам больше и не нужно. Кажется, во всем крае нет старше тюрьмы. Само здание было построено еще в колониальные времена и в нем размещалась первоначально мэ0ия. Его, конечно, ремонтировали и обновляли время от времени, но фундаменты, а также капитальные стены те же. В камерах теперь электричество, оборудованы туалеты и водопровод, но это все те же камеры; они здесь еще с гражданской войны, если не раньше.

– А где питаются арестованные?

– Вы зря употребляете множественное число, засмеялся Лэниген. – У нас их почти никогда не бывает больше одного, разве лишь в ночь с субботы на воскресенье. Кто-нибудь, знаете, напьется, начинает бузить, вот мы его и сажаем на ночь. Когда же у нас кто-нибудь сидит и днем, то мы заказываем для него обед в каком-нибудь ресторане поблизости, чаще всего у Бэрни Блэйка. В старое время начальник полиции неплохо выгадывал на задержанных. Городское управление выделяло ему определенную сумму на содержание каждого арестованного. Когда я поступил в полицию, шеф буквально заставлял нас охотиться за пьяницами. Стоило кому-нибудь показаться на улице подвыпившим, и ему приходилось ночевать в полиции. Но потом, еще до того как я стал начальником, зарплату повысили, расходы нё содержание арестованных включили в бюджет, так что полиция арестовывает уже не так рьяно.

– И так они и сидят в этих дырах до суда?

– О, нет! Если мы решим все-таки привлечь вашего друга, то завтра же доставим его в суд, и если судья утвердит арест, то переведем его в Салем либо в Линн.

– Ну и как? Решили все-таки привлечь?

– А уж это зависит'от прокурора. Мы ему представим весь наш материал, он задаст еще вопросы кое-какие и решит. Он может принять решение о привлечении его не за убийство, а просто как важного свидетеля .

– Когда вы дадите мне свидание?

– Да хоть сейчас. Можете спуститься к нему в камеру, а то я велю привести его сюда.

– Мне бы хотелось побыть с ним наедине, если не возражаете.

– Пожалуйста, рабби. Я велю доставить его сюда и оставить вас одних. Надеюсь, вы не припрятали оружие, ножовку или напильник?– спросил он смеясь.

Раввин тоже засмеялся и похлопал себя по карманам. Лэниген открыл дверь и крикнул, чтобы кто-нибудь из полицейских доставил арестованного к нему в кабинет. Затем он вышел и оставил раввина одного. Минуту спустя в кабинет вошел Бронштейн.

Он выглядел гораздо моложе жены, но раввин подумал, что это объясняется разницей не столько в возрасте, сколько в здоровье. Вид у него был растерянный .

– Я вам очень благодарен, рабби, что вы пришли, но отдал бы очень много, чтобы эта встреча состоялась где-нибудь в другом месте.

– Я понимаю.

– Понимаете, я даже поймал себя на том, что я рад, что моих родителей нет больше в живых – да, да, и что у меня нет детей. Потому что, если даже поймают убийцу, я все равно не смог бы посмотреть им в глаза.

– Я вас очень хорошо понимаю, но все-таки не забывайте, что беда может постигнуть любого и каждого. Только покойники застрахованы от этого.

– Да, но уж больно все это безобразно…

– А где вы видели благообразную беду? Старайтесь просто не думать об этом. А теперь расскажите мне о несчастной этой девушке.

Бронштейн ответил не сразу. Он встал и принялся ходить по кабинету взад-вперед, словно чтобы собраться с мыслями и совладать со своими чувствами. Затем он внезапно остановился перед раввином и торопливо заговорил:

– Я ее никогда не видел до этого, готов поклясться в этом на могиле матери. Да, я встречался с другими женщинами. Кое-кто скажет, что если бы я по-настоящему любил свою жену, то не изменял бы ей ни при каких обстоятельствах. Может, и не изменял бы, если бы у нас хоть дети были, или если бы у меня темперамент был другой. Так или иначе, а я не отказываюсь от того, в чем действительно виноват. Были у меня женщины, не отрицаю, но все это носило мимолетный характер. И я всегда вел себя с ними честно. Никогда не скрывал, что у меня жена. Не оправдывал себя тем, что жена, дескать, меня не понимает. Ни разу даже не намекал на то, что, может быть, разведусь с женой. Все было предельно ясно с самого начала. У меня были известные потребности, физические потребности. Кругом полно женщин, которые находятся в таком же положении. В мотелях я останавливался не с этой девушкой. Это была замужняя женщина, которую муж оставил, и которая подала на развод-

– ЕсЛи б вы назвали полиции фамилию…

– Я этого не сделаю ни в коем случае. – Он энергично замотал головой. – Это могло бы помешать разводу. У нее даже смогут забрать детей. Однако не волнуйтесь, рабби. Если дело дойдет до суда и от этого будет зависеть моя судьба, она явится сама.

– Вы встречались с ней каждый четверг?

– Нет, не каждый. Ни в прошлый четверг, ни в позапрошлый. Дело в том, что она стала ужасно бояться, как бы муж не установил за ней слежку.

– Поэтому вы решили поволочиться за этой девушкой? Так сказать, в виде замены?

– Буду с вами откровенен, рабби. Когда я к ней подошел, я имел в виду, конечно, не платоническую дружбу. Подошел я к ней в ресторане "Прибой". Если бы полиция на самом деле была заинтересована установить факты, а не лезла бы из кожи вон, лишь бы пришить мне дело, они бы порасспросили официанток, посетителей. Не может быть, чтобы никто не помнил, как все было. Я сидел за одним столиком, а она за другим. Потом я к ней подошел и представился. Это была совершенно случайная встреча, это видели все. Потом, когда мы вместе поужинали и поговорили, я заметил, что бедная девушка в сильнейшем расстройстве, хоть и старалась скрыть это и казаться веселой. Разве это не указывает на то, что она предчувствовала недоброе?

– Возможно. Во всяком случае это вполне заслуживает внимания.

– Мне ее стало жалко. Я даже совсем забыл, что подошел-то я к ней с совершенно иными целями. От всего этого ничего не осталось. Мне просто хотелось поразвлечь ее. Мы поехали в Бостон, пошли в кино. – Поколебавшись мгновение, он тут же принял какое-то решение. Нагнувшись вперед, и понизив голос, словно боялся, что их могут подслушать, он сказал: – Я вам сейча'с что-то скажу такое, раввин, чего не сказал полиции. Эту серебряную цепочку, которая была на ней и которой ее задушили, я же ей и купил, да простит мне Господь. Когда мы пошли в кино.

– И вы ничего не сказали полиции?

– Нет. Я не обязан снабжать их уликами против меня же. По тому, как они меня допрашивали, я понял, что они непременно выдадут эту покупку за доказательство того, что я, дескать, заранее готовил преступление. С вами же, рабби, я решил быть откровенным до конца.

– Очень хорошо. А куда вы пошли потом?

– После кино мы зашли в ресторан, попили кофе с печеньем, а затем я ее отвез домой. Я спарковал машину перед самым ее домом, на виду у всех.

– Вы зашли к ней?

– Что вы, рабби! Мы просто сидели некоторое время в машине и беседовали. Я даже не пытался обнять ее. Просто мирно беседовали. Потом она меня поблагодарила, вышла из машины и вошла в дом.

– Вы не договорились о новой встрече?

– Нет, – покачал Бронштейн головой. – Мы провели с ней приятный вечер, и с меня этого было достаточно. Выходя из машины, она была гораздо спокойнее, чем за ужином. Но никакого желания встретиться с ней еще раз у меня не было.

– И вы поехали домой?

– Точно.

– А жена уже спала?

– Пожалуй. Порой у меня такое чувство, будто она только прикидывается спящей, когда я возвращаюсь поздно. Как бы то. ни было, а она уже лежала в постели и свет был потушен.

– То же самое сказала и она, – улыбнулся раввин.

– Значит ли это, что вы были у нее?– Бронштейн резко вскинул голову. – Как она? Что она говорит обо всем этом?

– Да, я был у нее. – Раввин как бы снова видел перед собой хрупкую, бледную женщину в коляске, с гладко зачесанными волосами, / в которых уже начинала пробиваться седина, с высоким гладким лбом, тонкими чертами лица и живыми карими глазами. – По-моему, она держится молодцом.

– Молодцом?

– Ну, не без того. Какое-то усилие она все же над собой сделала, но у меня создалось впечатление, что она абсолютно уверена в вашей невиновности. Она сказала, что если бы вы сотворили такое дело, она бы об этом узнала по . вашим глазам.

– Увы, суд этого не примет в качестве доказательства, но вообще она права: мы с ней действительно очень, очень близки. В большинстве семей жена занята больше детьми, так что ей не до мужа. Моя же жена болеет вот уже десять лет, так что мы уделяем друг другу гораздо больше времени, чем другие супруги. Поэтому мы и понимаем друг друга без слов. Не знаю, понимаете ли вы меня, рабби?

Раввин кивнул.

– Конечно, если она только притворилась спящей…

– Она сказала, что всегда ждет вас по вечерам, кроме четверга. Я высказал предположение, что, может быть, ее утомляет кружок, который собирается у нее по четвергам, но она заверила меня, что кружок здесь ни при чем. Она знала, что по четвергам вы встречались с какой-то женщиной, и просто не хотела смущать вас.

– Господи Боже мой!– Он закрыл лицо руками.

Раввин бросил на него сочувственный взгляд, но тут же решил, что лучше этого не показывать.

– Это ее нисколько не огорчало, она сама мне в этом призналась. Она понимает…

– Она сама это сказала? Что понимает?

– Да. – Раввину стало неловко и он поспешил переменить тему. – Скажите, мистер Бронштейн, ваша жена когда-нибудь выходит из дому?

– О, да!– ответил он, и его лицо подобрело. Когда хорошая погода, я ее катаю немножко на машине. Я вообще люблю ездить, в особенности когда она рядом. Мне тогда кажется, что все у нас так, как было когда-то. Никакой коляски, которая постоянно напоминает о ее болезни, хотя у меня есть в багажнике складная на всякий случай. Когда хорошая погода, я иной раз останавливаюсь на набережной, сажаю ее в коляску и гуляю с ней вечером у моря.

– А как она садится в машину?

– Очень просто. Я ее поднимаю на руки и опускаю на переднее сиденье.

– Из того, что вы мне сказали, я понял, что имеются один или два пункта, на которые стоит обратить внимание полиции. Может, они и сами догадались, а может быть, и нет, – сказал раввин, вставая.

Бронштейн тоже встал. Поколебавшись мгновение, он протянул раввину руку.

– Я вам очень, очень благодарен, рабби, что вы пришли.

– Как они к вам здесь относятся?

– О, хорошо. – Он кивнул в сторону камер. - После допроса они меня даже запирать не стали, так что я могу гулять по коридору. Изредка заходят и полицейские поболтать, они мне даже журналы принесли. Не знаю, рабби, удобно ли…

– Да?

– Я бы вас очень просил передать жене, что у меня все в лучшем виде и что беспокоиться ей не стоит.

– Я ей позвоню, мистер Бронштейн, – обещал раввин и улыбнулся.