В пятницу раввин встал поздно

12

Лейтенант Ибен Дженнингс из Барнардз-Кроссингской полиции был угловатый мужчина лет шестидесяти без малого, с вечно слезящимися голубыми глазами, которые он поминутно вытирал платочком.

– Что ты будешь делать!– сказал он, когда Хью Лэниген вошел в кабинет. – Как только июнь на дворе, так они у меня начинают слезиться и текут до самой зимы.

– Это, видимо, аллергия какая-нибудь. Надо сходить к врачу.

– Да разве я не ходил? Еще года два назад. Ок установил, что я чувствителен к целой куче вещей, но среди них не было ни одной, которая была бы характерна как раз для июня. Боюсь, что у меня аллергия к курортникам.

– Могло быть, но ведь они появляются лишь к концу июня.

– Правильно. А может, глаза у меня предчувствуют их появление? Ну как, узнал что-нибудь?

Лэниген бросил на стол фотографию, которую ему дала миссис Серафино.

– Мы отдадим это газетчикам. Вдруг что-нибудь получится …

– Да, дурнушкой ее не назовешь, – сказал Дженнингс, вглядываясь в фотографию. – Во всяком случае куда красивее, чем была сегодня в морге. Лично я, знаешь, люблю полненьких. Никакого сравнения с этими костлявыми дамочками, как это модно нынче. По-моему, женщина без округлостей – вообще не женщина, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Ибен.

– У меня тоже есть новости, Хью. Поступила медицинская экспертиза. – Он протянул начальнику лист бумаги. – Прочти-ка вот этот абзац.

– Ого, девица была на втором месяце, – тихонько присвистнул Лэниген.

– Да. Кто бы мог подумать! Кто-то, видно, сыграл с ней в голопузики.

– Да, теперь дело принимает совершенно новый оборот. Все, кто знад ее, в том числе миссис Серафино, ее подруга Силия и миссис Хаскинс, считали ее ужасно робкой. Никакого мужчины вроде не было. Зайди на минуточку, Билл, – бросил он полицейскому, который как раз проходил мимо.

– Да, сэр. – Уильям Нормэн был молодой человек серьезного, делового вида, с темными волосами. Хотя он и знал Хью Лэнигена с самого раннего детства и они называли друг друга по имени, все же – и это было характерно для Нормэна – он встал по стойке смирно, когда к нему обратился начальник.

– Садись, Билл.

Нормэн сел на один из стульев, но всем своим видом показывал, что внутренне он сохранил стойку смирно.

– Прости, пожалуйста, что мне не удалось отпустить тебя вчера ночью, но не было замены, хоть ты убейся. В день помолвки даже полицейскому полагается выходной.

– О, все в порядке, сэр. Элис ничуть не обиделась.

– Да, Элис чудная девушка и из нее получится чудесная жена. Впрочем, все семейство чудесное.

– Да, сэр. Благодарю вас.

– С Бэдом Ремзеем я вместе рос, и Пегги я тоже помню в детских штанишках. Немножко они старомодные и уж очень строгие по части нравственности, но вообще – соль земли, только и могу сказать. И они, ты прав, нисколько не обиделись, что даже в день помолвки ты отправился на службу, а даже, я уверен, наоборот.

– Элис мне потом сказала, что немного погодя все начали расходиться, так что и потерял-то я очень немного. Ремзеи вообще не любят засиживаться допоздна, – добавил он, слегка покраснев.

– Ну-ка, посмотрим, – нагнулся Лэниген над столом, где под стеклом лежал график. – Ты вышел в обход ровно в одиннадцать.

– Да, сэр. Я ушел в половине одиннадцатого, чтобы надеть форму. Патрульная машина подбросила меня на Эльм-сквер за несколько минут до одиннадцати.

– И ты патрулировал от Марпль- до Вайн-стрит?

– Да, сэр.

– Ты знаком с рабби Смоллем?

– Мне его как-то показали. С тех пор я его видел не раз.

– А вчера ночью? Он говорит, что ты ему попался навстречу, когда он шел домой из синагоги. Примерно в половине первого.

– Нет, сэр. После того как я проверил все двери в Гордонском блоке – это было где-то в двенадцать с четвертью – и до часу мне никто не попадался.

– Странно. Раввин говорит, что ты с ним даже поздоровался .

– Нет, сэр, не вчера. Мы с ним встретились поздно ночью несколько дней тому назад, я с ним тогда действительно поздоровался, но не вчера.

– Ну ладно. Что ж ты сделал, когда дошел до синагоги?

– Проверил, заперта ли дверь. Во дворе стояла машина, и я осветил ее фонариком. Затем я отбил время в ящике.

– И ничего необычного ты не заметил? Не слышал?

– Нет, только машину. Да и необычного тут мало.

– Окей, Билл. Спасибо. – Лэниген отпустил его.

– Раввин утверждает, что видел Билла?– спросил Дженнингс, когда Нормэн вышел.

Лэниген утвердительно кивнул.

– Но ведь он врет. Зачем, Хью? Ты думаешь, это он?

– Раввин? Весьма непохоже, – покачал Лэниген головой .

– Почему же? . Ведь вот соврал же он насчет Билла. Значит, он не был там, где говорит, что был. А это опять-таки значит, что он мог быть там, где говорит, что не был.

– С какой стати ему врать, когда нам так легко проверить? Нет, в этом нет никакого смысла. Вернее всего, он что-то спутал. Он ученый, Ибен. Его голова витает Бог знает где. У него как раз сидел президент синагоги, когда пришел Стэнли и доложил, что прибыли какие-то книги. И что, ты думаешь, он сделал? Встал, поехал в синагогу и просидел там со своими книгами до полуночи. Ничего удивительного нет, если он и спутал. Ему ведь Нормэн все-таки встретился, хоть и не вчера, а несколько дней назад. А ему почему-то показалось, что это было вчера.

– А по-моему, уже одно то, что он ушел из дому, когда у него сидел гость – президент синагоги, к тому же, – довольно странно. Он говорит, что просидел всю ночь за книгами. Но откуда мы знаем, что он не был с девушкой в кабинете? Взвесь улики, Хью. Медицинский эксперт установил, что смерть наступила около часу ночи. Прикинь минут двадцать в ту и другую сторону. Раввин признает, что он был там в это время.

– Нет, он сказал, что без двадцати час он уже был дома.

– А что, если он и тут мухлюет? Не на много, всего минут на пять, на десять. Никто его не видел, так что проверить его показания нельзя. Сумку-то девушки мы в его нашли машине. •• Добавь к этому еще то, – Дженнингс многозначительно поднял указательный палец, – что он не пошел сегодня утром в синагогу. Почему не пошел? Не потому ли, что ему не хотелось присутствовать при обнаружении трупа?

– Да ну тебя, Ибен! Он ведь раввин, духовное лицо…

– Ну так что? Он мужчина, не так ли? А как же тот священник в Салеме несколько лет назад? Отец Даматопулос, кажется. Разве у него не было тогда скандала из-за девчонки?

– То было совершенно другое дело, Ибен, – с отвращением на лице сказал Лэниген. – Во-первых, ничего у него с той девушкой не было. А во-вторых, он ведь православный священник, и ему вполне разрешается жениться. Не только разрешается, но он, кажется, даже обязан жениться. Все дело было в том, что ее родня хотела заставить его жениться.

– Ну, я не помню всех подробностей, – упорствовал Дженнингс. – Зато хорошо помню, что скандал был немалый .

– Никакого скандала не было. Все дело было в том, что люди думали, будто священнику вообще не разрешается жениться, а тем более ухаживать за девушкой. Но это только римско-католическим священникам не разрешается. Меж тем он был православным священником, а такому вполне можно и жениться, и ухаживать за девушкой.

– А по-моему, ни один мужчина не застрахован от соблазна, когда речь идет о женщине. От этого его не защитит никакой сан. От любого другого преступления – воровства, грабежа, подлога – защитит, но только не от преступления, где замешана баба. Вполне допускаю, что священнику, пастору, раввину наплевать на деньги, или что они не поддадутся соблазну, но из-за женщины легко потеряет голову даже католический священник. Меня в этом не разубедишь.

– Вот тут ты, может быть, и прав.

– А потом, если не раввин, то кто же?

– Ну, мы только начали расследование. Но даже сейчас подозревать можно очень и очень многих. Возьми хотя бы того же Стэнли. У него ключ от синагоги. У него там койка в подвале. Вся стена у него там увешана голыми бабами.

– Да, бабник он тот еще…

– А о том ты забыл, что труп ведь нужно было перенести. Меж тем девушка была не из легких, а раввин отнюдь не богатырь. Совсем другое дело Стэнли.

– Это-то так, но разве стал бы он подбрасывать сумку в машину раввина?

– А почему нет? Впрочем, может быть, они сами сидели в машине. Ведь шел дождь, а у его собственного примуса нет верха. И вот еще что. Допустим, что убийца встречался с девушкой не раз – она ведь забеременела, не так ли, – то кому же легче было скрыть связь с ней: раввину или Стэнли? У раввина, правда, отдельный кабинет в здании синагоги, но если бы он водил туда девушку, то Стэнли об этом пронюхал бы за одну какую-нибудь неделю, тем более что он убирает все здание каждое утро. Если же бы Стэнли водил ее к себе в подвал, то раввин и за год ничего бы не заметил.

– Правда твоя, Хью. Кстати, он тебе что-нибудь рассказал?

– Говорит, что выпил пару бокалов пива в ’‘Каюте11 и пошел домой. Он живет у мамы Скофильд. Его, однако, никто не видел, он мне сам об этом сказал. Он вполне мог встретиться с девушкой, когда ушел из “Каюты".

– Мне он рассказал то же самое. Может, нам следовало бы вызвать его и допросить с пристрастием?

– А на каком основании? Просто ты спросил, кто же, если не раввин, вот я и назвал его. Если хочешь, я назову тебе еще. Возьми-вот Джо Серафино. Он мог переспать с девушкой в собственном доме. Ведь хозяйство ведет сама миссис Серафино, она же и по магазинам ходит. Девушка была у них только няней. Таким образом, возможностей уединиться, когда хозяйки не было дома, у них было сколько угодно. Да если бы хозяйка и_ вернулась неожиданно, дверь девушкином комнаты закрывается изнутри на задвижку. Миссис Серафино никак не могла бы войти к ним через кухню, а Джо преспокойно мог бы скрыться через заднюю дверь. Это объяснило бы и то странное обстоятельство, что у девушки не было ни хахаля, ни вообще друзей. Зачем они ей, коли она живет с самим хозяином? Оно же объяснило бы и то, что на девушке не было платья, а только пальто поверх рубашки. Она обязательно была дома, так как в шкафу нашли платье, которое она носила вчера. Положим, что Джо зашел к ней украдкой и уговорил пройтись с ним немножко. Шел дождь, так что ей все равно нужно было надеть пальто. Вот она его и надела прямо на комбинацию. Если допустить, что они были в интимных отношениях, то он видел ее, конечно, еще и не такой, то есть даже вовсе, без комбинации. Миссис Серафино крепко спала и понятия ни о чем не имела и не имеет.

– Вот это, Хью, звучит весьма и весьма правдоподобно, – загорелся Ибен. – Они могли выйти погулять, а когда они подошли к синагоге, дождь полил с особенной силой. Понятно, что, заметив на стоянке машину раввина, они в ней и укрылись.

– Больше того, как Стэнли, так и Силия, ближайшая подруга Элспет, если не единственная, оба намекнули, что Джо Серафино был неравнодушен к убитой. А у меня такое чувство, что миссис Серафино сама боится, как бы ее муж не оказался замешанным. Жаль, что мне не удалось поговорить с ним с первым сегодня утром.

– А я-вот поговорил. Мы его разбудили и потащили в морг: там он и опознал девушку. Он был расстроен, это правда, но не больше, чем был бы любой другой на его месте.

– А какая у него машина?

– Спортивный Бьюик.

– Что-то я не видел машины.

– Давай, Хью, вызовем его и зададим парочку вопросов.

– И что получится?– засмеялся Лэниген. – Он тебе скажет, что был в своем клубе с восьми вечера до двух утра, и это подтвердит добрый десяток официантов и несколько десятков посетителей. Ты это оставь, Ибен. Я хотел только показать тебе, что если задаться вопросом, кто мог бы убить девушку, то таких возможных убийц уйма. А почему бы не Силия? Она была единственной подругой Элспет. К тому же она рослая, сильная; поднять и понести труп ей ничего не стоило бы.

– Но ты забываешь, что девице кто-то сделал ребенка. И уж никак не Силия, какая бы она ни была рослая и сильная.

– Ничего я не забываю. Ты полагаешь, что тот, кто сделал ей ребенка, тот ее и убил. Но это вовсе не обязательно. Предположим на минутку, что у Силии есть какой-то хахаль и что он одновременно баловался и с Элспет. Допустим дальше, что она от него забеременела, и Силия узнала об этом. Она мне сама призналась, что Элспет ей что-то говорила, будто чувствует себя неважно последние дни и собирается сходить к врачу. Она могла сама догадаться, в чем дело, либо же Элспет ей все рассказала. У нее ведь, кроме Силии, никого здесь не было, а между тем ей очень хотелось поделиться с женщиной постарше. Она даже могла рассказать ей, от кого именно забеременела, так как могла и не знать, что он живет одновременно и с Силией.

– Но ведь у Элспет не было хахаля!

– Это Силия так говорит. Миссис Серафино тоже так считает и упомянула лишь о каких-то письмах, которые Элспет получала регулярно, кажется, из Канады. И еще: ведь Силия тоже была вчера выходная, вернулась, я уверен, поздно, когда миссис Хаскинс уже спала. Представь на минутку, что, увидев свет в окошке у Элспет, она зашла к ней, чтобы порасспросить: ей ведь было известно, что та была у врача. Элспет только что удостоверилась, что она на самом деле беременна, ей ужасно не терпится поделиться с кем-нибудь, вот она все и рассказала. Силия уговаривает ее набросить на себя пальто – если с подругой, то ей и впрямь незачем было надевать платье,

и они вышли погубять немножко. Когда они подошли к синагоге, полил сильный дождь, вот они и укрылись в машине раввина. Тут-то Силия, может быть, и узнала, кто отец, и в припадке бешёнства схватила цепочку сзади и задушила ее.

– У тебя еще кто-нибудь значится в списке?

– Для начала хватит и этих, – улыбнулся Хью.

'- Все-таки я по-прежнему голосую за раввина, – упорствовал Ибен.

Как только Лэниген вышел, раввин пошел в синагогу. Он понимал, что помочь он ничем не может, но все-таки считал своим долгом быть там, раз замешана синагога.

Из окна кабинета он наблюдал, как полицейские что-то вымеряли, фотографировали, искали. Небольшая толпа зевак – в основном мужчин – окружила стоянку и жадно ловила каждое слово, произносимое кем-нибудь из полицейских. Он удивился, как это столько собралось народу в рабочее время, но потом заметил, что люди все время менялись. То кто-нибудь останавливал машину, вылезал и толкался несколько минут, то останавливался пешеход; люди приходили и, постояв некоторое время, уходили восвояси.

Впрочем, смотреть было не на что. Однако раввин все-таки не отходил от окна. Он опустил жалюзи, но так, что мог видеть все, оставаясь сам невидимый. У его машины стоял полицейский в форме и не давал подходить никому. Всюду шныряли корреспонденты и фоторепортеры, и раввин забеспокоился – вдруг они узнают, что он здесь, и поднимутся взять с него интервью. Он не имел ни малейшего понятия, чего бы он мог сказать им и следовало ли ему говорить с ними вообще. Он их, пожалуй, отошлет к мистеру Вассерману, который, в свою очередь, отошлет их к адвокату, представляющему интересы конгрегации. Но ведь такая уклончивость – не вызовет ли она кривотолки и подозрения?

Когда в дверь наконец постучали, это были не репортеры, а полиция. Высокий мужчина со слезящимися глазами представился как лейтенант Дженнингс.

– Стэнли сказал мне, что вы здесь.

Раввин предложил ему стул.

– Нам бы хотелось забрать вашу машину в гараж полиции. Ее нужно хорошенько осмотреть, а в гараже никто мешать не будет.

– Пожалуйста, лейтенант, заберите.

– У вас есть адвокат, рабби?

– Зачем он мне?

– Ну, вообще-то это не мое дело, но мы предпочитаем делать все честь по чести. Если бы у вас был адвокат, он бы вам, может быть, подсказал, что вы не обязаны отдавать нам машину, если не хотите. Тогда бы нам пришлось выхлопотать сначала ордер в суде, что, кстати, не так уж и трудно…

– Да ради Бога, лейтенант! Если вы думаете, что осмотр моей машины в вашем гараже наведет вас на какой-нибудь след, то забирайте на здоровье.

– Ключи у вас с собой?

– Конечно. – Раввин снял ключи от машины с кольца, лежавшего на столе. – Вот этот – от зажигания, этот – от внутреннего отделения, а этот – от багажника .

– Сейчас напишу вам расписку.

– Не нужно никакой расписки.

Из окна раввин видел, как лейтенант сел в машину, завел мотор и уехал. Вслед за этим начала расходиться, к его удовольствию, и толпа.

В течение дня он несколько раз пытался позвонить Мирьям, но линия была все время занята. Он позвонил к мистеру Вассерману в контору, но там сказали, что его нет и сегодня, пожалуй, уже не будет.

Он раскрыл одну из книг, лежавших на столе, нашел что-то интересное и что-то записал на листочке. Затем он что-то сверил в другом томе, опять что-то записал и вскоре с головой ушел в занятия.

Зазвонил телефон. Это была Мирьям.

– Я три или четыре раза пытался позвонить тебе, но линия была все время занята, – сказал он.

– Я сняла трубку с рычага, – пояснила она. – Как только ты ушел, они все как с цепи сорвались: звонят беспрестанно и спрашивают, нет ли чего-нибудь нового, не требуется ли какая-нибудь помощь. Один даже сказал, что тебя как будто арестовали. Вот тогда-то я и сняла трубку с рычага. Все же, когда звонят, какой-то шорох все-таки слышно, и я все время боюсь, что, может быть, кто-нибудь звонит по действительно важному делу. Тебе никто не звонил?

– Ни одна живая душа, – хихикнул он. – Думаю, никому теперь не охота иметь какие бы то ни было дела с барнардз-кроссингским врагом номер один.

– Да ну тебя! Ничего смешного в этом нет. Помолчав, она добавила: – Что ж теперь будет?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, знаешь, неприятно все-таки… Мистер Вассерман позвонил и предложил перебраться на время к нему.

– Глупости! Сегодня у нас наступает суббота, и я собираюсь встретить ее у себя дома за своим собственным столом. Не тревожься, все уладится. Я приду вовремя, мы поужинаем и пойдем в синагогу-, как всегда.

– А что ты сейчас делаешь?

– Работаю над своим Маймонидом.

– Обязательно сегодня?– В ее голосе звучало раздражение.

– А почему бы нет?– удивился он. – Какие у меня еще могут быть дела?