В пятницу раввин встал поздно

26

Хотя газеты и опубликовали портрет раввина в связи с убийством, миссис Серафино его не узнала, когда он позвонил в дверь.

– Я – рабби Смолл, – сказал он. – Мне необходимо поговорить с вами.

Она заколебалась: а вдруг ей не следовало впустить его? Спросить бы у мужа, но тот еще спал.

– Об этом убийстве? Не знаю, имею ли я право…

– Мне нужно заглянуть в ее комнату, – сказал он тоном, не терпящим возражений. Она действительно не посмела отказать ему.

– Что ж, можно, – сказала она после некоторого колебания и провела его на кухню. – Вход отсюда, из кухни.

В эту минуту зазвонил телефон, и она побежала назад в прихожую. Поговорив некоторое время, она вернулась и сказала:

– Извините, пожалуйста, но у нас параллельная линия в спальню, и я не хотела, чтобы муж проснулся.

– Ничего, ничего.

Она открыла дверь из кухни и пропустила его вперед. Он оглянул комнату – кровать с тумбочкой, стол с креслом рядом. Он подошел к тумбочке и прочитал названия двух-трех книг, стоявших на полочке, посмотрел на небольшой транзисторный приемник, стот явший на столе, потом нажал на кнопку и включил его. "Говорит местная радиостанция из Салема, раздалось из приемника. – Передаем легкую музыку. . "

– Не знаю, можно ли вам дотронуться до чего-нибудь, – сказала миссис Серафино.

Он обернулся к ней и смущенно улыбнулся.

. – Она часто слушала радио?

– Да все время – и все эти сумасшедшие рок-н-ролли.

Дверь шифоньера не была заперта. Он попросил разрешения, подошел ближе и заглянул в него. Дверь в ванную она ему открыла сама.

– Большое вам спасибо, – сказал ой. – Я видел достаточно.

Она провела его обратно в гостиную и спросила:

– Вы нашли то, что искали?

– Да я ничего определенного не искал. Просто мне хотелось заглянуть в мирок несчастной девушки. Скажите, пожалуйста, она была красива?

– Ну, красавицей она не была, хотя все газеты в один голос пишут о ней, как о ’’привлекательной блондинке". Они, пожалуй, обо всех так пишут. А вообще она и была привлекательной в своем роде. Понимаете, полная такая, высокая грудь, массивные ноги, грубоватые щиколотки – о, простите, пожалуйста, я совсем забылась…

– Ничего, ничего, миссис Серафино, – успоксил он ее. – Грудь, ноги, щиколотки – все это мне знакомо. И вот еще что. Как, по-вашему: она была довольна жизнью?

– По-моему, да.

– Но друзей у нее, как я понял, не было?

– Вообще-то нет, но у нее все-таки была вот эта Силия, которая работает рядом у Хаскинсов. Они часто ходили вместе в кино.

– Я имею в виду мужчин. Вы никого не знаете?

– Если бы у нее кто-нибудь был, она бы мне обязательно рассказала. Знаете, если две женщины живут в одном доме, они делятся обо всем. Я уверена, что у нее не было кавалера. Когда она ходила в кино по четвергам, она шла либо одна, либо же с Силией. И все же в газетах было, что она была беременна, так что один какой-то мужчина у нее все-таки должен был быть.

– В тот четверг вы ничего необычного в ее поведении не заметили?

– Нет. Все было, как всегда по четвергам. Я была занята, так что она еще накормила детей обедом, но сразу после этого ушла. Обычно, правда, она уходит до обеда.

– Но все-таки ничего необычного в том не было, что она немного задержалась.

– Я бы не сказала.

– Что ж, спасибо вам еще раз, миссис Серафино. Вы оказали мне большую услугу.

Она провела его к выходу» открыла ему дверь и смотрела ему некоторое время вслед. Вдруг она крикнула:

– Рабби Смолл! Вон там идет Силия с детьми. Если хотите, то можете поговорить с ней.

Она еще успела заметить, как он прибавил шагу и догнал девушку, затем вернулась в дом.

Раввин поговорил с Силией несколько минут, затем дошел до угла и взглянул на почтовый ящик. Потом сел в машину и поехал в Салем, а уже оттуда домой.

Мистер Серафино встал в начале второго. Он помылся, потер ладонью иссине-черную щетину на лице и решил лучше побриться вечером. Затем он сошел вниз на кухню. Жена играла с детьми на заднем дворе, и он им махнул рукой. Она вернулась в дом, чтобы приготовить ему завтрак, а он уселся за кухонный стол и принялся читать комиксы в утренней газете.

Пока он не кончил завтракать, никто из них не проронил ни слова. Потом она сказала:

– Ты ни за что не угадаешь, кто приходил к нам утром.

Он ничего не ответил.

– Рабби Смолл из еврейской синагоги, – продолжала она. – Знаешь, тот, в чьей машине нашли сумку.

– Чего ему надо было?

– Он хотел порасспросить меня об Элспет.

– Вот нахал! Ты, надеюсь, ничего ему не сказала.

– Почему же? Я, конечно, поговорила с ним.

– Да ты в уме ли!– изумленно взглянул он на жену. – Ведь он причастен к этому делу, а все то, что тебе может быть-'известно, это улики по делу.

– Но он такой приятный молодой человек… Ничуть не похож на раввина. То есть, я хочу сказать, без бороды и вообще. . •

– Да никто из них нынче бороды не носит. Разве ты не помнишь свадьбу у Гольдов? У того раввина тоже не было бороды.

– Но этот-то раввин даже на того ничуть не похож. Самый обыкновенный молодой человек. Скорее похож на страхового агента или автодельца, только не болтливого: вежливый такой, приятный. Ему хотелось заглянуть в комнату няни.

– И ты ему разрешила?

– Конечно!

– Но ведь полиция распорядилась дверь не открывать. Откуда ты знаешь, что он не унес чего-нибудь или не стер какого-нибудь отпечатка пальцев или не подбросил чего-нибудь?

– Но ведь я все время стояла рядом. Да и побыл он в комнате всего несколько секунд.

– Ладно, а я все-таки позвоню в полицию и доложу об этом, – сказал он, вставая.

– Но зачем?

– Затем что речь идет об убийстве, как ты этого не понимаешь! И все, что находится в этой комнате – это вещественные доказательства. И ради всего святого, больше ни с кем об этом убийстве не говори! Ты меня поняла?

– Ладно, раз уж ты так настаиваешь.

– Ни с кем, ты меня поняла?

– Да ладно уж.

– Ни единого слова никому на свете.

– Да отстань ты! Какая тебя вдруг муха укусила? Да ты весь красный.

– Вот еще! Ведь имею же я право, чтобы хоть дома меня оставили в покое.

– Ну, будет, будет, – улыбнулась она ему. – Иди лучше, сядь и выпей еще чашечку кофе.

Он сел и снова принялся за газету. Она налила ему еще одну чашку кофе, но на душе у нее было очень неспокойно.