В пятницу раввин встал поздно

4

В четверг выдалась чудная погода. Элспет Блич и ее подруга Силия Сондерс, которая работала у Хаскинсов, живших рядом, повели своих детей в парк – запущенную лужайку неподалеку от синагоги. Самое важное в этих прогулках было – не дать детям разбредаться. Дети бегали впереди, но так как Джонни Серафино был еще очень маленькийу Элспет всегда брала с собой легкую колясочку. Мальчик то ходил с нянями, держась за бок или за хромированную ручку коляски, а то залезал в коляску и требовал, чтобы его толкали.

Пройдя шагов двадцать, девушки обычно останавливались, чтобы собрать детей. Если они отстали, их подзывали; нередко приходилось подбежать к ним и разнимать, либо же, если они что-нибудь подняли с земли или достали из мусорной урны, заставить их тут же бросить.

Силия уговаривала подругу провести их общий выходной вместе, в Салеме.

– Там сегодня будет распродажа у Эйдельсонов, а мне нужно подобрать себе новый купальник. Могли бы поехать на автобусе, который отправляется ровно в час…

– Я собираюсь поехать в Линн, – сказала Элспет.

– Почему вдруг в Линн?

– Знаешь, последнее время я чувствую себя неважно Vi мне хочется зайти к врачу. Может, он даст мне какие-нибудь таблетки.

– Тебе никаких таблеток не нужно, Элси. Тебе нужно развлечься и хорошенько отдохнуть. Лучше послушайся меня: мы поедем в Салем, походим по магазинам, затем сходим в кино. Потом мы где-нибудь перекусим и пойдем поиграть в кегли. По четвергам там бывают чудные парни, и мы прекрасно проведем время. Никаких, конечно, вольностей, а просто посмеемся, вот и все.

– Гм… Все это звучит довольно заманчиво, но только сегодня мне не до этого, Сили. Днем я чувствую какую-то усталость во всем теле, а по утрам, когда я встаю, у меня почему-то кружится голова.

– О, я даже знаю, почему это у тебя, – уверенно сказала Силия.

– В самом деле?

– Ты просто не высыпаешься, вот и все. Ты же ведь ложишься только в два, а то и в три, и я просто удивляюсь, как ты вообще еще держишься -на ногах. Шутка ли – шесть дней в неделю! Я не знаю другой девушки, у которой бы не было выходного в воскресенье. Эти Серафино просто эксплуатируют тебя, доводят до изнеможения.

– О, я сплю достаточно. Никто меня не заставляет ждать, пока они вернутся домой. Просто, когда я остаюсь одна с детьми, мне что-то не хочется раздеться и забраться в постель. Все равно я лежу себе на диване и частенько даже засыпаю. Днем я тоже сплю часок-другой, так что сна у меня достаточно.

– А по воскресеньям…

– Что ж по воскресеньям? Это единственный день в неделю, когда они могут бывать у своих друзей. И мне нисколько не трудно. Еще когда я к ним поступила, миссис Серафино сказала, что если мне захочется выйти когдатнибудь в воскресенье, она не станет возражать и что-нибудь придумает. Они очень хорошо ко мне относятся. Мистер Серафино даже сказал как-то, что если мне нужно в церковь, он с удовольствием меня подбросит – сама знаешь, как идут автобусы по воскресеньям.

Силия остановилась и как-то странно посмотрела на свою подругу.

– Скажи правду, Элспет, он тебе не надоедает?

– Надоедает?

– Я хочу сказать, не пытается приставать к тебе, когда хозяйки нету дома?

– Да ты что!– поспешно ответила Элспет. – Как это тебе пришло в голову?

– Я не доверяю этим типам из ночных кабаретов. И мне не нравится, как он пялит глаза на девушек.

– Глупости. Он со мной почти не разговаривает.

– В самом деле? Так вот, я тебе что-то скажу. Глэйдис – девушка, которая была у них до тебя, – ее твоя хозяйка оттого и выгнала, что застала ее с мужем – не за молитвой, конечно. А в сравнении с тобой, та была дурнушкой.

❖

Стэнли Добль был типичным жителем Барнардз-Кроссинга. Если взять определенный слой населения Старого города, то можно даже сказать, что Стэнли был его прототипом. Это был плотный крепыш лет сорока, с рыжеватой головой, начинающей уже седеть. Его загорелое, точно дубленное, лицо говорило о том, что подавляющую часть своего времени он проводил на воздухе. Он умел построить лодку, умел отремонтировать, а то и установить, водопровод или электрическую сеть, мог целыми часами ухаживать за газоном на солнцепеке – подкашивать, подрезывать, убирать граблями. Он мог отремонтировать автомобиль или двигатель моторной лодки прямо на волнах и в бурю. Этим он в разное время и зарабатывал себе на жизнь, а также ловлей рыбы и крабов. Без работы он никогда не сидел, но и . работал он лишь ровно столько, сколько нужно было для самого необходимого. Так продолжалось до тех пор, пока он не устроился работать в синагоге. Начал он еще тогда, когда община приобрела старое здание, которое было потом переоборудовано под школу, общинный центр и синагогу. В то время на его плечах лежало решительно все, потому что без него здание бы просто развалилось. Он обслуживал котельную, ухаживал за водопроводом и за электросетью, ремонтировал крышу, а летом все время что-нибудь красил. Когда была построена новая синагога, круг его обязанностей сильно, конечно, сузился. Теперь ремонтировать почти ничего не приходилось, зато он по-прежнему наводил порядок всюду, ухаживал за газоном, следил зимой за отоплением, а когда становилось тепло – за кондиционером.

В этот солнечный четверг он убирал граблями газон. Он уже нагреб приличную кучу листьев, сорняков и скошенных трав, и хотя убрал он лишь одну сторону, меньшую, все же он решил сделать перерыв и позавтракать. Потом, после завтрака, он успеет, если захочет, убрать и вторую сторону, а то оставит на завтра. Спешить некуда.

На кухне у него стояла в холодильнике бутылка молока, там же у него лежало немного сыра. Определенные мясные продукты, собственно, любое мясо, кроме купленного в специальных магазинах, которые он называл 7ШЭ – так читал он выведенное на вывесках еврейское слово (кошер) – ему не разрешалось держать в холодильнике. Молоко зато и сыр – сколько угодно: их ведь резать было не надо, значит, ничего трефного в них быть не может. А не поехать ли и выпить бокал пива?– подумал он. Его машина, ветхий Форд 47-го года с откидным верхом – вернее, совсем без верха, – и окрашенный в желтый цвет остатками его последнего малярства, стоял перед синагогой. Он запросто смог бы махнуть в "Каюту" и вернуться через часок. Никто его, конечно, не контролировал, но миссис Шварц что-то говорила, будто он ей будет нужен, чтобы помочь украсить зал для какого-то женского собрания, так что никуда он, пожалуй, не поедет. А то еще встрянешь, чего доброго, в один из этих нескончаемых споров о том, скажем, что лучше для кровли прибрежного дома: гонт или тес, или – есть ли у "Кельтов" шансы выиграть первенство; и тогда и впрямь вернешься Бог знает когда.

Он помыл руки, достал из холодильника молоко и сыр и понес все это в свой личный уголок в подвале, где у него стояли шаткий столик, койка и даже мягкое кресло, которое он нашел во время очередной экскурсии на свалку – излюбленное времяпрепровождение определенной прослойки Барнардз-Кроссингского общества. Он уселся за стол, сделал себе бутерброды и принялся медленно жевать, запивая еду большими глотками прямо из картона и выглядывая в узкое окошко подвала, чтобы полюбоваться ногами прохожих: мужскими – в штанах, и стройными женскими – в прохладных нейлоновых чулках. Когда в его поле зрения попадала какая-нибудь особо ему понравившаяся пара женских ног, он изгибался, чтобы лучше рассмотреть их, одобрительно кивал и бормотал: "Красота!"

Он выпил свой литр молока и вытер рот тыльной стороной своей узловатой и волосатой руки. Встав с кресла, он сладко потянулся, затем снова сел, но уже на койку, почесал грудь и затылок своими сильными толстыми пальцами. Наконец он растянулся на койке, поудобнее примостил голову на подушке и принялся разглядывать кабели и трубы, тянувшиеся по потолку, словно артерии и вены на анатомической карте. Затем его взгляд остановился на "Художественной выставке" на стене напротив: вырезанные из журналов фотографии женщин во всевозможных стадиях раздевания. Все они были красивые, аппетитные, соблазнительные; он с удовольствием разглядывал то одну, то другую, и его губы распустились в довольную улыбку.

Снаружи, прямо перед его окошком, до него вдруг донеслись женские голоса. Он перевернулся на бок,

чтобы посмотреть, кто это там говорит, и увидел две пары женских ног в белых чулках, а чуть поодаль – колеса детской коляски. Ему показалось, что он знает этих двух девушек: они проходили мимо синагоги не раз. Ему доставляло особое удовольствие подслушать их разговор; почти такое же, как если бы он подсматривал за ними в скважину.

– … А когда ты справишься, ты сможешь сесть на автобус, я бы тебя встретила в Салеме, и мы бы покушали на автостанции.

– Нет, я лучше останусь в Линне и пойду в кино.

– Но ведь там идет все та же старая картина. А как ты доберешься домой из Линна?

– Я проверила расписание: последний автобус уходит в половине двенадцатого, так что вполне успею.

– А ты не боишься ездить ночью одна?

– О, этот автобус всегда полон. Да и от остановки всего каких-нибудь два квартала… Энджи, сейчас же иди сюда!

Послышался топот детских ног, и сразу после этого женские ноги скрылись из виду.

Он снова перевернулся на спину и продолжал любоваться своей выставкой. На одном из снимков была изображена смуглая девушка, на которой ничего не было, кроме узенького пояса и черных чулков. Он долго не сводил глаз с этой девушки, потом ее волосы стали почему-то светлыми, а чулки – белыми. И вот у него раскрылся рот, и в каморке раздался громкий, ритмичный и гортанный храп, напоминающий судовой мотор в бурю.

❖

Мира Шварц и ее две помощницы из женской организации были заняты украшением вестибюля для не то собрания, не то вечеринки – подавать, правда, будут одни лишь холодные закуски. Они стояли посреди вестибюля, наклонив головы набок.

– Чуточку выше, Стэнли, – попросила Мира. – Вам не кажется, девушки?

Стэнли, на переносной лестнице, послушно поднял гирлянду чуточку выше.

– Мне кажется, нужно опустить чуть ниже.

– Ты, пожалуй, права. Чуточку ниже, Стэнли, но самую малость.

Он опустил гирлянду на точно то же место, где она была раньше.

– Вот так держите, Стэнли, – приказала Мира. – Как вы думаете, девушки? По-моему, так хорошо?

Они восторженно закивали. Они были гораздо моложе ее, Эмми Адлер едва исполнилось тридцать, а Нэнси Дретман, хотя старше годами, но в организацию вступила совсем недавно. Так как им было поручено украшение вестибюля, они явились в синагогу в брюках – чтобы, мол, поработать, – тогда как Мира пришла разодетая, чтобы проверить – все ли идет хорошо. Нельзя сказать, чтобы эта работа им уж очень пришлась по душе, но это был как раз один из тех видов поручений, которые давались обычно молодым членам. Если они добросовестно выполнят это поручение попроще, им поручат в дальнейшем дела поважнее – назначат, например, в комиссию по сбору рекламных объявлений среди мужей и прочих бизнесменов для Ежегодника организации; или в благотворительный комитет, в качестве членов которого они должны будут посещать больных; и, наконец, когда они докажут свою работоспособность, что сводилось в основном к умению заставить работать других, их включат в список кандидатов на те или иные должности в исполнительном комитете; это и явится венцом их общественной карьеры.

Тем временем они энергично гоняли Стэнли туда и сюда. Они пришли на целый час раньше миссис Шварц и хотя и видели, что у Стэнли есть дело во дворе, они тут же позвали его к себе.

– Вы идите себе и начните, – ответил он, – а я приду немного погодя.

Миссис Шварц зато даже разговаривать ни о чем не стала, а только бросила:

– Мне нужна ваша помощь, Стэнли.

– Но мне нужно убрать газон, миссис Шварц.

– С этим успеется.

– Слушаюсь, мэм. Иду. – Он отложил грабли и пошел за переносной лестницей.

Это была нудная и утомительная работа, от которой он не испытывал никакого удовольствия. Да и не любил он работать под руководством женщин, в особенности такой непреклонной женщины, как миссис Шварц. Он как раз кончил с гирляндами, когда открылась дверь, и раввин просунул голову.

– Стэнли, – сказал он, – можно вас на минутку?

Стэнли поспешно слез с лестницы, и гирлянда закачалась. Гвоздь не удержался и тоже вывалился из стены, вся работа пошла насмарку, и все три женщины в один голос запричитали. Раввин, который заметил их только сейчас, пробормотал какое-то извинение и снова повернулся к Стэнли.

– Мне должны срочно доставить посылку книг. Они прибудут сегодня-завтра. Это редкие и довольно дорогие книги, поэтому вы их перенесите сразу в мой кабинет. Смотрите, чтобы они не завалялись.

– Что вы, рабби! Но как я узнаю, что в посылке книги?

– Они придут из Драпси-Колледж, вы сможете прочесть обратный адрес на ярлыке. – Он кивнул женщинам и вышел.

С видом мученицы Мира Шварц ждала, пока Стэнли вернется к ним.

– По какому же такому срочному делу раввин отвлек вас от работы?– едко спросила она.

– О, мне все равно нужно было переставить лестницу. Раввин просто попросил позаботиться о каких-то книгах, которые ему должны прислать.

– Очень важное дело, что и говорить, – саркастически сказала она. – Кстати, его святейшество ждет на днях еще и другой сюрприз.

– Знаете, мне кажется, он нас просто не заметил, когда вошел, – заступилась за него Эмми Адлер.

– Как же мог он не заметить нас?– удивилась миссис Дретман, обращаясь к Мире. – В отношении того, что вы только что сказали, Мира, мой Морри – член правления и только вчера ему позвонил мистер Бекер и попросил прийти всенепременно на ближайшее заседание: будут, мол, обсуждать что-то очень…

– Об этом лучше не говорить, – шепотом перебила ее Мира, кивая головой в сторону миссис Адлер.