Валентина Серова. Круг отчуждения.

ГЛАВА 4 ЛАПАРУЗКА

Анатолий Серов родился в 1910 году в поселке Воронцовском в семье потомственных уральских рабочих-горняков. Отец — горный техник Константин Терентьевич, мать — Любовь Фроловна, домохозяйка. Большая дружная семья: старший брат Евгений, сестры — Агния, Надежда и Маргарита. С детства — самый отчаянный, самый талантливый, самый сильный и совершенно бесстрашный: подростком он, уже мечтая летать, прыгал с крыши сарая и повредил ногу, с тех пор слегка хромал. Знаменитый лыжник — первый во всех состязаниях. Семья поселилась в городе Надеждинске Екатеринбургской области, и лет с пятнадцати Толя, окончив ФЗУ, работал на заводе подручным сталевара. Потом Осоавиахим — комсомольский призыв в авиацию. Девятнадцатилетний Серов по путевке направлен в летную школу, стал профессиональным пилотом. Прошло немного лет, и среди тысяч военных летчиков он стал, по общему мнению коллег, лучшим. Ему стремились подражать. Он был очень популярен, безрассудно храбр, резко выделялся среди друзей умом и редким остроумием. Показал классические образцы ведения неравных ожесточенных боев в Испании и не знал поражений.

На его примере и опыте учился весь летный состав ВВС, те, которым предстояло скоро воевать.

Теперь красавец истребитель приехал в Москву. О нем рассказывают легенды: его эскадрилья сбила более 70 самолетов противника. При летной технике тех лет это непревзойденный рекорд. Где сбила — не пишут, хотя портреты Анатолия и его друзей во всех газетах. В общем-то все знают, откуда вернулся Серов и другие сталинские соколы, но об этом нигде не прочитаешь. Не пишут, но и не скрывают. Понятно! Соколы — герои Испании. В январе 1938 года Серов получает в Кремле награду от Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина — два ордена Красного Знамени!

Широкоплечий, глаза синие, «брови черные вразлет», широкая улыбка, светлокудрый. Легкая хромота: известно почему — ранен. (А он про полет с крыши сарая молчит, так романтичнее.) В марте 38-го — снова награжден: получил в Кремле орден Ленина и «Золотую Звезду» Героя Советского Союза.

По решению партии и правительства Серов переселяется в столицу, вернее, в Чкаловскую — новый летный городок в тридцати километрах от Москвы, где он получает две комнаты в новой трехкомнатной квартире. Сюда на постоянное жительство переезжают родители Анатолия. Наведываются и сестры Рита и Агнесса, студентки, будущие учительницы. Брат остался в Надеждинске сменным инженером в мартеновском цехе.

Сам он бывает в городке редко, наездами, между важнейшими военными операциями, испытаниями. В основном живет в московской гостинице, иногда — у друзей.

Кто такой Матео Родригес? Загадочный испанский истребитель. У него все те же подвиги, что и у Серова. Только тот далеко, в сражающейся далекой романтической стране. А Толя Серов, Герой Советского Союза, — здесь, в столице. Его узнать легко — он единственный летает по Москве на роскошном алом «крейслере», фантастическом автомобиле.

Девушки замирают — и машина невиданная, и ее обладатель просто сказочный герой! Пишут, что Серов получил эту мощную красавицу от правительства. Однако не уточняют, что именно испанские республиканцы подарили ее Матео Родригесу. А катается Серов! Почему?

Анатолий Серов знает все о современной авиации. Об Испании, о проливе Лаперуза.

Отличный парень, который мастерски научился танцевать румбу, фокстрот и чарльстон в своем далеком заснеженном Надеждинске. Он и сам человек надежный — лучший жених страны, это бесспорно.

Вот чего он не знает, так это московских театральных сплетен. Он выше этого — действительно выше. И если он повстречает красивую девчонку и влюбится, то никто и ничто его не остановит.

Анатолий Серов впервые встретил Валю Половикову 3 мая 1938 года на вечеринке у своего друга, Героя Советского Союза Ляпидевского.

Пришел в гости к Ляпидевским, когда праздник был в самом разгаре. Не успел появиться в комнате, как вокруг него поднялся невообразимый гвалт. Толя шумно приветствовал друзей, раздавая им по привычке старые и новые забавные прозвища. Сел за стол, выпил, принялся рассказывать какую-то смешную историю. Веселился и шумел больше всех, пел, танцевал, шутил. И тут совершенно внезапно он увидел ее. Среди неизвестных Серову гостей была прекрасная белокурая незнакомка, а рядом с ней суетился какой-то молодой человек. Девушка отвечала что-то приятелю, но смотрела только на Толю, внимательно, удивленно и, как ему показалось, не скрывая восхищения.

Толя неожиданно для себя сильно смутился, притих и тоже стал смотреть на незнакомку. Так продолжалось несколько минут. Молодые люди разглядывали друг друга сквозь дым прокуренной комнаты не отрываясь, безотчетно впитывая неведомую еще зависимость, никого и ничего не замечая. И вдруг с Серовым произошло что-то невероятное, его охватило неистовое, буйное веселье. Друзья не случайно называли его Ураганом. Весь восторг, испытанный им в жизни от неба, от риска, от молодости своей, вдруг поднялся штурмовым валом: прямодушный пилот влюбился мгновенно. Надо было брать высоту, преодолевать преграду. Он, конечно, не растерялся. Подошел и, взяв Валю за руку, увел танцевать.

Он ее не знал, но она, конечно, прекрасно знала Анатолия Серова, этого могучего орла испанской войны, легендарного Героя Советского Союза. Валентина забыла про все на свете. Свои неприятности в театре, мысли об актерской зависти, обидные сплетни — все вмиг ушло. Он был настолько большой, значительный, красивый, настолько сильный... Она больше ничего не хотела помнить. Он танцевал с ней, все нежнее нашептывая свои необычные словечки. Он рассказывал про Испанию, где его знали как республиканского летчика Матео Родригеса, про свои истребители, которые называл по-испански «чатос» — курносые, про немыслимые испытательные полеты. Он рассказывал и про то, как сам хотел быть когда-то артистом, и задавал сотни вопросов. Он сразу стал близким, но не так, как театральные мужчины. Никакой вязкой двусмысленности, никакой наглости.

О театре Валя говорила не очень охотно, все-таки затаенная обида не прошла, и недавний страшноватый процесс о защите достоинства оставил ноющую рану. Ее хотели исключить из комсомола! А теперь она в объятиях настоящего героя, ничуть не бутафорского, и его смелость настоящая, и шутки открытые, недвусмысленные. Хотя, без сомнения, он был немножко фат, ему нравилось говорить эффектно, образно, по-особому переживать сказанное. Валя сразу отметила редкую одаренность, артистичность его натуры.

Его мужская сила, которую он не в состоянии был сдержать с первых прикосновений, его простота, независимость.

Его свобода просто опьяняли Валентину. Кружилась голова. Они подходили к столу и садились ненадолго отдохнуть — вместе. Больше он ее от себя не отпускал ни на минуту.

Валя ощущала себя желанной. Его рассказы о небесных испытаниях проникали прямо в кровь, в самое сердце. В ней растворялись его солнце, звезды, облака. Она исчезала и становилась им равной в этих стальных руках. Он говорил ей тогда и о риске своих полетов, но подобные мысли в тот вечер казались Вале абсурдными. Она скорее мельком вспоминала о риске своей актерской стези. Зависть, сплетни — вот настоящий риск. А особенно опасны мерзкие процессы «к вопросу о нравственности». Правда, остался осадок безотчетной брезгливости: накануне она выступала на собрании в театре, разоблачая клеветников. Валентина, беспечная, но чуткая, женской интуицией угадывала мрачноватый оттенок происходящего; отбиваясь от обвинителей, наговорила лишнего. Как отзовется? Нехорошо...

Но какой мелкой, ничтожной представлялась теперь эта травля! Прежние тревоги унеслись. Испытательные полеты, военные подвиги, фантастическая техника, о которой ее друзья и понятия не имеют. Настоящий герой! И вот он. Валя почувствовала сразу, навсегда ее мужчина. Рядом с ним она избавится от обыденной, пустой суеты. Это были даже не мысли, а тот же пока неосознанный восторг от встречи, от обретения, которым она отвечала на его несдерживаемый восторг. Это была любовь с первого взгляда. Они поняли это оба. Толя сразу же решил, что Валя будет его женой. Но в тот вечер не сказал ничего.

Далеко за полночь вечеринка окончилась. Подошел Ляпидевский, и Валя пригласила обоих друзей на спектакль «Бедность не порок». Завтра.

Приехав домой, она не могла ни на миг забыть о его нежности и уважительности, к которым в театре не привыкла. Она была еще девчонкой и как все ее ровесницы, невесты 30-х годов, любила военных — «настоящих мужчин», восхищалась героями Испании. Может быть, это сон — ее Толя? Жаркая невесомость подхватила и закружила. Никаких мыслей. Завтра. Завтра она снова его встретит...

Сюжет первой встречи Анатолия и Валентины мы взяли у 3. Чалой. Он мог выглядеть и несколько по-иному.

Если юная Половикова действительно была дружна с Александром Косаревым, то именно он мог познакомить летчика с актрисой.

Известно, что Косарев фанатично любил авиацию. Именно по его инициативе комсомол взял шефство над Военно-Воздушными Силами, его трудами возник в Москве Центральный аэроклуб, где в содружестве с Осоавиахимом учились без отрыва от производства рабочие и студенты, получали звание пилотов запаса. Вырастить крылатое племя — косаревская мечта. Весной 38-го года Косарев уже в опале, но он еще первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Истребители — его друзья. Возможно, именно он, желанный гость в Театре Ленинского комсомола, привел Серова в компанию ленкомовских актрис.

В фантазии М. Волиной причина этого удивительного романа выглядит весьма прозаично.

«...Уезжая в Ленинград на гастроли, Клавдия Михайловна отдала Вале ключи от квартиры.

— Месяц комнаты в твоем распоряжении, — сказала мать, — но чтобы когда я вернулась, тебя не было!

— А куда ж мне деваться?

Мать посоветовала дочери срочно выйти замуж. И та, обидевшись, обещала — за месяц выйдет!»

И, как в кино, Валентина в нужный день и час встречает человека, который научил ее любви и оказался тем принцем, тем лучшим женихом страны, которому она и была предназначена судьбой и который ей был предназначен.

С Серовым познакомилась не у Ляпидевских, а раньше, на другой вечеринке, где собрались артисты, музыканты, военные. Скорее всего в ресторане или в клубе. И влюбились друг в друга молниеносно. И Валентина, ни минуты не раздумывая, в тот же вечер привела Толю в квартиру на Малой Никитской.

И сразу поняла, что он — ее Мужчина. Впервые поняла, что такое настоящая страсть. И посему именно Анатолия и можно считать ее первым мужчиной. Он был провинциал, слухов о Вале Половиковой не знал и никаких сомнений на ее счет не испытывал.

А если бы и знал? Что эти слухи для любви — мало ли...

«Герой Советского Союза был не москвич. Был бы москвичом, — предполагает М. Волина, — близко к Валентине Половиковой не подошел, сплетен остерегся».

Еще как подошел бы...

Так или иначе, Валя и Анатолий встретились, полюбили и уже не расставались никогда. До самой его смерти.

На следующий день уже в пять часов вечера Анатолий примчался к Ляпидевскому. Накануне выпили сильно, и тот, конечно, ничего не помнил.

— Мы идем в театр? Сейчас?!

Серов сделал страшное лицо и нетерпеливо закричал:

— Давай одевайся, сумасшедший! Ведь она играет сегодня! Ты такой важной вещи не поймешь, я должен ее видеть!

— Еще время есть, — заспорил было оторопевший Ляпидевский, совсем не готовый к выходу в театр.

— Опоздаем. Хочу поскорее прийти туда, поторопись!

И они помчались в театр на роскошном «крейслер-эмпериале» Анатолия. Серов называл свой автомобиль «Королевой». Недавно он получил ее в подарок вместе с шикарными золотыми часами и безгранично гордился своей великолепной машиной. В то время автомобилей в Москве было совсем немного, а таких, как у Анатолия, и вовсе никто не видел. А потому и сам он королем вальяжно, представительно подкатил к зданию на улице Чехова. Красавец, в новой с иголочки летной форме, причесочка — волосок к волоску, огромный, глаза горят — все девчонки твои. На него неизменно смотрели с восхищением, благоговейным трепетом, билетеры лакейски провожали а зал. Но сам он никого не замечал. Ждал, когда появится Она. Заметно волновался.

Наконец свет погас, пошел занавес, и соседи перестали поедать взглядами живописного беспокойного зрителя, увешанного, как на военном смотре, орденами.

Смотрели «Бедность не порок» Островского. Зрители в театре — молодые, неискушенные театралы. Помните, как критик описывал публику этого молодежного театра — гневные возгласы, частое всхлипывание в зале. Трогательная драма молодой девушки, необычайно трепетной и нежной Любови Гордеевны разволновала Анатолия так, точно все это случилось не с героиней, а с самой Валентиной, и он, столь же непосредственный, как и остальные зрители, буквально рвался к ней на помощь, а Ляпидевский его успокаивал и удерживал — с трудом...

Валя играла Любовь, и все сходилось. Бесспорно, она нуждалась в защите и опеке. Ее ведь нельзя ни на миг оставить! Сюжет и реальность путались в голове. Он любил обеих — Валю и ее трогательную Любушку. Она и правда играла талантливо. Для него же она была прекраснее всех. Равной ей во всем мире не найти. Восторг мешал ему что-то понять в пьесе. Неужели Валентина Половикова, которую теперь любили все пришедшие на спектакль люди, вчера так нежно говорила с ним и, кажется, отвечала на его чувства?.. Красота актрисы завораживала, а теперь, подчеркнутая ярким гримом, казалась ослепительной. Но ее особенная, неповторимая нежность обращена была только к нему.

Спектакль окончился, Серов аплодировал громче всех.

— Ты иди сам, а я останусь, подожду Валю, — сказал он Ляпидевскому, проводил друга до выхода и стал мерить шагами вестибюль.

Постепенно все разошлись, и театр опустел. Какой-то служащий наконец решился спросить важного военного:

— Кого вы ждете?

— Вашу премьершу! — ответил тот несколько сурово.

Служащий быстренько ретировался и побежал в служебное помещение.

Наконец Валентина вышла, одетая в голубой костюм, который он страшно полюбил, как и все вещи, которые были на ней в первый день их знакомства. Без грима показалась совсем девочкой, улыбалась тревожно, в глазах вопрос: как, понравилась?

— Ты такая талантливая, Валюша, ты так играла! Ты лучшая артистка на свете!

Он усадил ее в свою «Королеву», и они понеслись по ночному чистому городу. Было еще светло, и воздух, остро и сладостно пахнущий черемухой, возбуждал их чувства, горячо обжигал прохладный ветер. Все это был запах счастья. Вале исполнилось только 19 лет (или, может быть, 22). Она любила вызывать некоторое смущение, ее приятели это знали. Но тут с ней мужчина, который боготворил ее с первой минуты их встречи. Что-то безрассудное, пьянящее закипало в этом полете на новенькой, блестящей «Королеве». Неожиданное чувство собственной исключительности рождалось в душе. Восхитительная свобода!

Майский ветерок, гуляя в машине, нетерпеливо нашептывал: не надо медлить! Они и не думали мучить друг друга ожиданием любви. Они решили, что будут любить, потому что оба хотели этого...

И поехали на Малую Никитскую.

Потом два дня Серов ни на шаг не отходил от Вали, никому не давал помешать их сближению. Утром он отвозил ее на репетиции, днем они ездили в клуб писателей, обедали, вечером гуляли в компаниях, пили дорогое вино и без повода смеялись.

Анатолий везде успевал завести себе друзей, перезнакомился со всеми ее приятелями. Двух дней Серову хватило, чтобы убедиться: во-первых, он любит ее безумно, во-вторых, она нравится очень многим.

На третий день наконец он решился. Она сидела в кресле у окна, счастливая, он — на стуле рядом. Вдруг со всей силы придвинул вплотную к себе ее кресло так, что она оказалась близко-близко.

— Валюша, все это шутки да развлечения.

Она засмеялась.

— Я люблю тебя. Слушай... — Он помрачнел, наверное, потому, что за два дня их знакомства понял, как легко Валентина Половикова покоряет сердца мужчин. За эти дни ох сколько взглядов, восторженных и безнадежно отвергнутых, он ловил вокруг своей юной подружки. — Я хочу серьезно тебя просить — выходи за меня замуж. Будешь моей женой?

Валя была застигнута врасплох.

— Замуж?

Она боялась поверить его серьезности. Конечно, он влюблен, но замуж, так скоро, так неожиданно... Хотя Толя никак не мог сейчас шутить. Взгляд его стал по-детски доверчивым, открытым, настойчивым, глаза блестели, смотрел прямо, ожидал немедленного ответа, держа кресло наперевес.

Она знала, что уже любит его. Но на всю жизнь...

— Послушай, это так скоро, неожиданно. Ты можешь подождать немного?

— Чего ждать, Валя?

— Я... я должна поговорить с мамой.

— Попросишь благословения?

— Знаешь, она — мой единственный друг. Мама сейчас в Ленинграде. Мне надо с ней посоветоваться.

Толя нахмурился. Она взяла его за руку, хотела успокоить. Молнией в голове пронеслась неясная тревога. Она вдруг с тоской подумала, насколько непрочно и недолговечно может быть ее счастье. Впервые так подумала...

— Ведь это очень серьезно. Пойми, Анатолий.

Серов решительно и быстро встал. Он не любил никакой неопределенности, был очень напорист и без лишних обсуждений определил: срок отъезда — сегодня.

— Что же, поезжай. Хотя, по правде говоря, все ясно, и что же тут обсуждать?

Поздно вечером он привез ее на Ленинградский вокзал и купил билет на «Красную стрелу».

Валя не спала всю ночь. Значит, он будет ее мужем? Теперь она снова и снова почему-то с тоской вспоминала его рассказы о полетах, восстанавливала подробности. Господи, впервые осознала, насколько он, такой самоуверенный, смелый, красивый, зависит вот от этого бездонного темного неба за окном купе. И грохочущий поезд говорил ей о Молохе, крушащем маленькие жизни. Она думала о крохотных ястребках, летящих в огромном небе. Неясное предчувствие томило всю ночь. Она впервые подумала об ожидании и впервые подсознательно начала страдать от мысли, что ждать она совсем не умеет. Тоска о будущем, неясная и мучительная... Но не всегда же он будет летать. Он не всегда там... в небе...

Утром на следующий день Валя была у матери. Клавдия Михайловна Половикова играла тогда в Театре имени Пушкина. Они завтракали вместе.

Валентина едва успела рассказать матери о цели приезда — сообщила о чрезвычайном событии. Сама она уже все решила, но пока об этом промолчала. Вот если бы он был сейчас здесь... Так хотелось его увидеть! Вдруг зазвонил телефон. Валя схватила трубку. Что это? Он ее мысли угадывает!

— Здравствуй, Валечка! Это я.

— Толя?! Мы о тебе с мамой говорим.

— А я здесь, в Ленинграде...

— Как в Ленинграде?

— Только что прилетел.

— Ты же не должен был...

Он ответил — слишком серьезно:

— Ты только не думай, что я из-за тебя прилетел. У меня здесь свои неотложные дела.

Валентина, конечно, не поверила,

— Что ты, я и не думаю. А время у тебя есть?

— Конечно. То есть несколько минут я найду.

— Тогда зайди к нам, если сможешь.

— Только я... Валя, можно я сначала заеду за своим другом, мы вместе придем. Разрешаешь?

— Мы вас ждем.

Вскоре Толя явился с боевым товарищем Женей Птухиным. Серов, слегка сконфуженный, официально познакомился с Клавдией Михайловной. Сел на стул — стул затрещал, видимо, не выдержав серовского темперамента. После такого конфуза Анатолий понял, что хуже не будет.

Впрочем, он привык моментально принимать решения и не стал тянуть неловкую паузу:

— Клавдия Михайловна! Валя объяснила мне, что я должен у вас спросить. Вы отдадите ее мне в жены?

Обе актрисы засмеялись.

— Что вы, Анатолий Константинович, это ее воля, пусть сама решает. Она ведь взрослая девушка, самостоятельная.

— Валя, как ты, решила?

— Знаешь, я скажу, когда вернусь в Москву.

Серов стал ее торопить:

— Значит, сегодня же и поедешь назад, договорились?

Она хотела еще денек пожить с мамой, но ему невозможно было возражать. Пришлось согласиться. Толя провел с Валей весь день, никаких других неотложных дел у него не оказалось. Вечером Серов и Птухин усадили Валю в купе. Долго смотрели вслед поезду.

— Ну что, теперь в Москву. Пора!

И Толя отправился на военный аэродром. А Валя опять ехала всю ночь, без конца просыпалась, смотрела в черное небо и думала о его самолете. И близкое будущее завораживало и бесконечно пугало.

Утром, выйдя на вокзал, она увидела сияющего, идеально выбритого Толю с огромным букетом сирени. Это театральное появление просто сразило ее юную душу.

— Ну, Валюша, целая ночь тебе была на раздумья. Ты уже решила?

— Ладно, Толя. Я согласна.

Он обрадовался как ребенок.

— Я так спешил, когда летел к тебе, что при посадке первый раз в жизни сделал «козла».

— Нет уж, теперь ты ради нас двоих должен быть осторожен...

История серовского сватовства рассказывается по-всякому.

По мнению М. Волиной, сюжет придуман В. Серовой от начала до конца в престарелом возрасте. И сама сцена сватовства начисто списана из пьесы «Бедность не порок».

«— Мамашенька! Отдаете мне Валю?

— Пусть сама решает, ее воля».

Между тем 3. Чалая, как я уже говорила, первую книгу об Анатолии Серове написала в 1939 (самое позднее — в 1940-м) году, таковая имеется в Государственной библиотеке, и, по свидетельству людей немолодых, книга читалась тогда как откровенный любовный роман.

Агния Константиновна Серова, сестра Анатолия, тоже утверждает, что 3. Чалая беседовала с Валентиной сразу после смерти Серова и написала первую книгу, когда чувства актрисы к погибшему мужу, о котором она вспоминала с тоской и нежностью, не ушли в далекое прошлое. Если есть в словах Чалой преувеличения, то чисто литературного плана.

Интересны и другие версии сватовства.

Клавдия Михайловна уезжала в тот день на гастроли в Ленинград, и Валентина решила ее сопровождать. Роднуша никого из ухажеров дочери не жаловала, ей никто не нравился, и чтобы произвести впечатление, поразить будущую тещу, Серов проводил их на вокзал в Москве, а на следующий день встретил у поезда с цветами.

Сама Валентина Васильевна, как вспоминала журналист Л. Уварова, рассказывала историю про Ленинград иначе.

«...Всегда была в Валентине какая-то, порой нескрываемая грусть, словно что-то точило ее душу, а ведь стороннему глазу могло показаться — ну что еще желать от жизни?

Однажды она призналась:

— Я тоскую по Толе... Конечно, Костя — прекрасный, удивительный человек. Но Толю не могу забыть. Сынишка очень похож на него. Иногда глянет исподлобья — и обрывается сердце. Когда мы только-только познакомились. Толя сразу же сделал мне предложение.

Я колебалась — как-то страшно было... Испугалась любви. Да, понимаете, именно любви. Он — летчик, недавно воевал в Испании, о нем говорили как об отчаянном, храбром человеке, и вот я стану его женой и вечно буду ждать, терзаться от волнений, страдать: что-то с ним, каково ему, жив ли наконец? Мама моя сказала: «Валя, это в тебе эгоизм говорит. Ответить надо только одно: любишь или нет». Я ответила: «Сама не знаю...»

Потом мне надо было ехать на съемки в Ленинград. Толя проводил на вокзал, усадил в купе, простился, а утром выхожу из вагона, он — на перроне с огромным букетом роз. «Ты-то каким образом?!» — спрашиваю. «Как только проводил тебя, рванул на аэродром, к знакомым летчикам, они меня и подбросили до Питера, а по дороге на вокзал еще кой-куда заехал за цветами...» Смотрит на меня и смеется. И я поняла именно в эту минуту - не могу без него. Даже если захочу, без него не сумею!.»

Часто в статьях про Валентину Серову упоминается, что она ехала с Театром Ленинского комсомола на гастроли, а Анатолий опередил поезд с артистами и встретил их на перроне.

Впрочем, здесь возможна любая версия. Он полетел бы за ней и на край света...

Так или иначе, она, Валентина, согласилась пойти замуж.

В тот же день Толя привез ее домой, на Малую Никитскую, едва дал время умыться, переодеться, и они помчались на своей «Королеве» в Чкаловскую.

Мать Анатолия в тот момент, когда они вошли, стирала, стоя у корыта.

— Ой, Толечка, неудобно, — сказала она, увидев неожиданно незнакомую красавицу вместе с сыном. Так и стояла, вытирая руки о фартук, боясь пожать белую ладошку Вали.

— Ну, мамашенька, вот наконец моя настоящая невеста! Познакомься, это Валя Половикова.

Мать с облегчением вздохнула:

— Ну наконец-то, Толечка, слава Богу. Проходите, присаживайтесь.

Но нет, он никак не мог усидеть на месте, схватил Валю и повел показывать всему авиагородку. Валя видела, как он гордится, когда на нее смотрят с восхищением. Здесь все знали его порывистость и горячность. Но сразу понимали — эта девушка действительно жена. Позже влюбленные вернулись домой. Пришел и Константин Терентьевич.

— Что ж, — сказал отец, — вижу — ваше решение продуманное и серьезное, поздравляю!

Агния Константиновна Серова, свидетель этой встречи, запомнила трогательную сцену несколько иначе:

«Я хорошего мало помню о Валентине. Познакомились мы так. Первый раз я ее увидела, когда окончила институт в 1938 году и приехала на каникулы на Чкаловскую, где тогда жили мама с папой. У меня было направление в Тбилиси после педагогического института. Но Толя решил: «Нечего тебе там делать!» И помог остаться в Москве.

И вот однажды в мае приезжает Толя на машине, на своем «крейслере», и уже — с женой. Выходит из машины Валентина, блондинка, стройная, сравнительно высокая (по тем временам), но значительно ниже, чем Толя, конечно. Она шатенка была, потом начала краситься в блондинку. Но когда пришла первый раз — беленькая, короткие волосы или пучок — не помню, у нее такая прическа была — волосы забраны, гладкие, с волной. Красивая. Поздоровалась. Но она отнеслась к родителям и к нам, сестрам, свысока. Вроде подала руку, но так, чуть-чуть, как позже и Симонов. Показала своим поведением, что она — все, а мы — ничто.

Потом Толя ей сказал:

— Если ты к моим родителям и к моим сестрам будешь плохо относиться, то и до свидания,

Вот что он ей сказал. И когда она приезжала в другой раз, то уже целовала нас всех и относилась, конечно, по-другому. С большей теплотой».

Почему Валентина запомнилась одной из сестер Серова высокомерной и заносчивой? Не след ли это будущих сложных отношений Серовой с близкими погибшего мужа?

11 мая они расписались. Жили поначалу в гостинице «Москва», где у Толи был свой постоянный номер.

Толя любил придумывать прозвища. Валю назвал причудливо-замысловато — Лапарузка. Звучало на испанский манер, он говорил, что Валя напоминает ему синий чистый пролив Лаперуза... Иногда расшифровывал так — «лапа русая»...

Существует еще один интересный рассказ, связанный и с ленинградскими поездками Серовых, и с их медовым месяцем. Когда именно произошло событие, о котором идет речь, и произошло ли вообще, точно не знаю, но связано оно с женитьбой бесстрашного Матео Родригеса. Его описал Никита Богословский в статье «Вторая свадьба»:

«Наша творческая группа (фильм «Истребители»), приехавшая в Ленинград на премьеру фильма, объединившись с четой Серовых (они проводили там медовый месяц), весело обедала на открытой площадке ресторана в «Европейской» гостинице, где мы все тогда жили. И тут Валя Половикова (пардон, тогда уже Серова) посетовала на то, что красивый и торжественный ритуал церковного брака ушел далеко в прошлое, а скучная и формальная канцелярская регистрация в загсе наводит только уныние и не останется в памяти как событие в семейной жизни. А о том, чтобы закрепить им лично брачный союз в церкви, и речи быть не может: Толя — член партии, и если узнают (вспомните те времена), то и не посмотрят на его геройство — крупные неприятности обеспечены.

И тогда я предложил молодоженам «имитацию» церковного брака — театрализованный вариант обряда. Всей компанией спустились ко мне в номер, послали горничную за цветами, заказали в ресторане шампанское. Невеста переоделась в белое, увы, не подвенечное, платье, жених надел парадный полковничий (тогда еще не генеральский) мундир, из раздобытой в гостиничной аптечке марли соорудили фату, кольца накрутили из золотой бумаги и шоколадных оберток. В шафера выдвинули Бориса Смирнова и Михаила Якушина, из цветной бумаги вырезали короны. А на роль «мальчика с образом» (без учета его весьма высокого роста) был назначен писатель Борис Ласкин, вместо иконы державший большой портрет Николая Крючкова.

Я же, взяв на себя функции священника, облачился в белое кроватное покрывало, а на голову пристроил подушку, имитирующую клобук. Нет, это не было богохульство. Мы искренне хотели поздравить друзей, по-своему воссоздав то, что в действительности было для нас нереальным.

В ходе ритуала новобрачные встали на колени, и я дал им поцеловать гостиничный ключ от номера — в «Европейской» они до последнего времени были тяжелыми, с массивной плоской позолоченной шляпкой и выгравированным на ней номером комнаты. После обмена «кольцами» я произнес короткое и трогательное напутствие с пожеланиями семейного счастья до конца дней (счастье, увы, продолжалось недолго — вскоре Толя трагически погиб).

После церемонии состоялся веселый свадебный пир с настолько громкими криками «горько» и нестройным пением «Любимого города», что живший в соседнем номере московский гастролер, знаменитый бас Большого театра М.Д. Михайлов после неоднократных яростных стуков в стенку явился в номер с весьма решительным намерением, но довольно быстро сменил гнев на милость и даже поздравил новобрачных исполнением бетховенской «Застольной», чем вызвал раздраженные стуки в противоположную стенку номера — там жили какие-то иностранные туристы...»

С июня Серов снял на все лето дачный домик в Архангельском. Каждый день с друзьями уезжал в Тушино на тренировки, готовился к показательным полетам, предстоящим в День авиации — 18 августа. У Вали жизнь закипела как никогда. Она снималась на киностудии в фильме «Девушка с характером», играла в театре, репетировала. Когда день выдавался посвободнее, Лапарузка ждала свою птицу счастья на даче, в Архангельском.

Эго были своеобразные свидания. В полдень раздавался сначала далекий, а затем перекрывающий все звуки шум, и маленькая эскадрилья из пяти самолетов, знаменитая пятерка Серова с диким гулом и ревом приближалась к поселку. Соседи в ужасе разбегались, а самолеты все разом как один устремлялись с высоты в пике, затем поднимались ввысь и показывали каскад виртуозных пилотажных фигур. Истребители кружили низко над домом, сбрасывали цветы, взмывали вверх, и Серов чертил в голубом небе белые слова — «ЛЮБЛЮ», «ВАЛЯ», «ЛАПА», а затем самолеты разворачивались и мгновенно пропадали за горизонтом. А белые послания медленно таяли, превращаясь в маленькие облака...

В августе на празднике в Тушино Серов и его товарищи устроили невиданное представление в небе с аттракционами и лихо разыгранным воздушным сражением.

В сентябре Серовы получили квартиру в Лубянском проезде.

Квартира была несчастливая — раньше здесь жил репрессированный маршал Александр Ильич Егоров, первый замнаркома обороны СССР Из пяти первых сталинских маршалов вождь оставил в живых только двух — Семена Михайловича Буденного и Климента Ефремовича Ворошилова, Тухачевский, Блюхер, Егоров были расстреляны.

Совсем незадолго до вселения четы Серовых Егоров переехал в этот красивый, только что отстроенный семиэтажный дом вместе с молодой супругой Галиной Антоновной, на которой женился вторым браком и которую любил так же страстно, как Анатолий свою Валентину.

«Он облез сейчас, этот страшный дом — один из первенцев сталинского преобразования столицы, — пишет М. Волина. — Мозаика из гранитной крошки (или еще какого стойкого крошева) потускнела. Но все же цветочные гирлянды, перевитые лентами, и плоды (признак сталинского изобилия), выглядывающие из них, обрамляют до сих пор массивные двери в жилые квартиры (сейчас запертые, ход со двора) и розовеют над дверями в магазин «Мясо».

Следов проживания в этом доме маршала Егорова и Героя Советского Союза Серова, именем которого называется бывший Лубянский проезд, — нет. Не ищите на фасаде мемориальных досок — они отсутствуют! ...Дом тяжелый, большеоконный, с потолками высокими, дверями широкими — будто и не населен! Двери парадные в квартиры заперты наглухо. В тридцать шестом году — год сдачи дома в эксплуатацию - картина была другая! Растворялись парадные двери, и советская элита гордо входила в благоустроенный (внизу «Мясо», наверху — вид на Москву), новый, прекрасный дом! Вошел и маршал Егоров с супругой, кастеляншей, горничной и... товарищем для услуг! (Когда-то они назывались лакеями или денщиками.) Квартира Егорова, обставленная старинной мебелью, для семьи из двух человек была великовата, но частые гости, подъезжавшие на огонек, заполняли столовую и гостиную, толпились у рояля; и квартира оказывалась для маршала совсем не велика, а в самый раз...

Егорова взяли! Может быть, ночью из постели вынули, жену его отправили далеко... И обжитую квартиру на третьем этаже, вместе с мебелью, постельным бельем, столовым серебром, кастеляншей и лакеем, получил Анатолий Серов вместе со своей Лапарузкой...»

Дата смерти Егорова точно неизвестна, есть две — 22 февраля 1939 года, когда Анатолий был еще жив, и 10 декабря 1941 года.

Серовым квартира понравилась. Оба они нажились в стесненных условиях достаточно, теперь наслаждались жизнью. Он шутил, что сделает ее своим штурманом, она втайне мечтала, что летать он бросит, поступит в академию, и тревоги ее кончатся сами собой. В магазине «Мясо» покупали Толе его любимые сибирские пельмени. О Егорове и других репрессированных они не думали вовсе. Какова была бы судьба Серова — человека яркого, слишком заметного и независимого, неизвестно. Ясно, что рано или поздно он тоже «вырос» бы из отчаянного «сокола» в значительного военного чиновника. И тогда... Но в тот год Сталин относился к своим «соколам» с теплом. К Серову — «как к сыну».

Валентину, выбор его, одобрял. Спросил у нее про отца.

— У меня нет отца, — ответила она, краснея.

— Как нэт отца? У каждого человека должен быть отэц.

Может быть, она подумала тогда, что он, Сталин, и есть ее настоящий отец. В искренней ненависти дочери к Василию Половикову в те поры сомневаться не приходится.

Возвращаясь с полетов, Толя обычно звонил долго и пронзительно. Как будто возвещал: «Начинается праздник, я вернулся!» Таня, домашняя работница, бежала открывать дверь.

— Валька дома?

Все свободное время они проводили вместе. В гостях ли, в театре, в клубе мастеров искусств, в Доме актера Толя и Валя неизменно становились центром любой компании. Лапарузка очень быстро переняла серовскую манеру подшучивать над друзьями Впрочем, и сама она любила задеть словом, не без этого.

Каждый день у Серовых превращался в праздник. Постоянные встречи, друзья, застолья. «Когда пилот не в небе, он гуляет», — говорили товарищи. И они не теряли ни минуты. Легкие на подъем, всегда веселые, не знающие ни в чем отказа и всегда готовые к самой неожиданной вечеринке.

Валентина Серова уже тогда пользовалась необычайным успехом. Летчики называли ее ВВС — «военно-воздушные силы»... Иногда Толе казалось, что ни один мужчина не может спокойно пройти мимо его Лапарузки. К ней без конца подходили, просили автограф, просили с ней сфотографироваться, и если случайно на несколько минут она оказывалась в чужой компании поклонников и поклонниц, а его оттесняли в сторонку, Толя впадал в мрачное, унылое состояние. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему, и сразу терял самообладание. Куда-то пропадали его обаяние и гонор, веселый взгляд становился мрачным и недобрым. Это всем бросалось в глаза. Толя был ревнив, но достаточно самоуверен и отходчив.

Особенно тяжело Серов переживал длительные разлуки. Пять дней без Лапарузки казались вечностью.

В декабре он вместе с товарищами уехал в Сочи. Пришлось уехать: начальство проявляло заботу о здоровье своих героев. Валя поехать не могла, сезон в самом разгаре. Но знала, что Толя будет переживать, если сразу же не получит письма. Она написала, а через три дня, не получив ответа, позвонила на курорт.

Жена Смушкевича подошла к телефону, хотела сохранить сюрприз в тайне, но не удержавшись засмеялась:

— Что вы, Валентина Васильевна! Анатолий Константинович уже поехал домой, встречайте завтра.

А без Толи Серова какой отдых, компании нет. Все друзья вернулись вместе с ним. Эти пять дней, говорил он жене, были невыносимой разлукой.

Так шла их жизнь. Всегда вместе.

Валя не переставала волноваться, ее томило непонятное ощущение тревоги. Она скрывала, никогда не плакала в его присутствии, старалась быть бодрой. Но каждый раз, когда он уезжал, она ждала неотвратимого. Валентина Васильевна знала, что муж испытывает далеко не совершенную, самую опасную технику. Позже она признавалась, что ее мучили тяжелые предчувствия — слишком непозволительно счастливы были актриса и герой.

Сталинские «соколы» много, сильно пили. Разрядка была им необходима. Они получали обязательный спирт. Может быть, и Валя потихоньку спасалась от тоскливого предчувствия, приводила себя в должную форму. Может, одинокими ночами она выпивала стопку-другую и немного успокаивалась?

Из воспоминаний Агнии Константиновны Серовой:

«Я встречалась с Валентиной в их доме на проезде Серова, 17. Утром придешь, Толи нет, а она по телефону с кем-нибудь болтает и всех своих коллег-артистов ругает последними словами. Вообще-то она выпивала уже. Но — понемногу . Привычка еще до свадьбы, наверное, возникла. Ну, все выпивали. И Толя, конечно. Особенно на всевозможных встречах. Серьезно началось у нее это после смерти Толи. А тогда, когда они были вместе, приедешь к ним, а в гостиной на столе и в кабинете у Толи пригласительные билеты — в Дом кино, в Дом литераторов, в клуб мастеров искусств. Бери любой билет. Я приезжала иногда на субботу — воскресенье из Чкаловской.

С утра Валя еще в неглиже.

Несса, пойди купи рислинг. Вот тебе двадцать пять рублей.

Это в доме было принято. А так я брала любой билет и ехала на вечер в какой-нибудь клуб. Приезжала одна, и везде — почет и уважение. Одной, конечно, страшно, но что я — учителек, своих подружек возьму с собой? Я же приезжала к Толе в дом, с ночевкой. Когда Анатолий был жив, я в театр ходила, к Вале. Она играла в спектаклях «Наш общий друг», «Бедность не порок», «Дворянское гнездо». Я все это смотрела. Валя была замечательной актрисой в молодости, это правда.

Когда Анатолий на ней женился, начался такой счастливый для нее период. А до свадьбы, до знакомства с ним, говорили, она себя так вела!

Мы не были с ней задушевными подругами. Она всегда занята, ни минуты свободной, то — театр, то — съемки. Я ночевала у них, но никогда не знала, придут вечером или под утро. Мне кажется, Валя зазналась тогда. Муж у нее — такой большой человек, она такая актриса, а мы с сестрой Надей — что? Учительницы.

Любовь у них с Толей была безумная. Он очень ее любил, это очевидно. И она, конечно, его любила. Но и ругались тоже. Я слышала. Но — милые бранятся, только тешатся. Да и когда им было ругаться за год-то, Господи! Он очень скучал без нее, если она уезжала, действительно. Но и самого его никогда дома не бывало. Он обедать прилетал. Входит в дверь, та-та-та, смеется, рассказывает, что там у них, поест и обратно, на службу. Он — как огонь, везде, во всем. Раз, раз, все быстро, поцелует, и нет его. Вспоминаю эпизоды такие, короткие. Жизнь у них была веселая. Однажды мы гостили у них вместе с сестрой Надей, она в Пермском пединституте на биологическом факультете училась, приехала на каникулы. И мы все вместе пошли на вечер. Я с Толей танцевала, он так танцевал! Ну с ним будто на волнах плывешь. Он очень добрый был к нам, сестрам. А Вальку на руках носил? И без конца — банкеты, встречи, проводы. Все пили — то за Толю, то за Валю, вот она понемногу и спивалась».

Впрочем, сама Валентина Васильевна рассказывала приятелям, что с Серовым она вообще не пила, зато сам летчик выпивал очень крепко. Летчики получали паек и обязательно чистый спирт. Серова старалась куда-нибудь убрать его с глаз долой. Однажды спрятала бутылку в валенок. Анатолий бегал за ней по коридорам огромной квартиры с топором. Требовал свою водку.

Так вспоминала Валентина Васильевна, может быть, году в 1970-м. Возможно ли? На Лапарузку — с топором? На горячо любимую? Кто знает. Хотя, может быть, в рассказах постаревшей Серовой память о летчике затмевал образ его сына, Анатолия-младшего, больного алкоголизмом, несчастного, неустроенного человека. Мальчика, которого она предала. Не знаю и продолжаю рассказ о нежных супругах.

Однажды ранней зимой, когда тоска Валентины особенно усилилась, когда пугали первый снег, грязь, непогода и все виделось в мрачном свете. Толя все-таки почувствовал ее нервозность.

— Что ты, Лапарузка, это же совсем не страшно. Давай полетим вместе.

Только один раз он взял ее с собой в небо и показал несложные фигуры высшего пилотажа. Сначала она пугалась ужасно, ей было плохо, но она крепилась, старалась не показывать, что боится. Они полетели над Москвой. Валя освоилась в воздухе с поразительной быстротой и показывала ему знакомые дома, улицы, площади.

— Смотри, вот моя киностудия. Толя.

— Лапарузка, тебе надо бросать театр и учиться на штурмана, у тебя исключительный талант аэронавигатора. Представляешь, мы будем летать всегда вместе. На земле и в небе, никогда не расстанемся.

А почему бы нет? Здесь, в небе, так спокойно, паришь над всеми, и никаких сомнений, не надо его ждать! А если уж погибать, то вместе...

Так они жили, маленькое созвездие Серовых. Юная белокурая красавица и могучий герой. Судьба их баловала.

1939 год начинался удивительно. В своей квартире в Лубянском проезде устроили праздник. Из Чкаловской привезли огромную елку, вместе накупили игрушек, позвали всех друзей с детьми. В полночь раздался звонок.

— В Кремль! Лапарузка, мы едем в Кремль!

Они пили шампанское вместе с товарищем Сталиным. 1939 год начинался как волшебный сон. Хозяин смотрел на избранную пару благосклонно...

Анатолий поступил в Академию Генерального штаба. Но полетов, как она мечтала, не убавилось. Теперь он все чаще улетал надолго. Валя в эти дни умирала от страха, мысленно крестила телефон, когда раздавался звонок. Вечерами говорила с другими женами. Но ничего не спасало. Однажды она поехала с Толей в аэропорт и увидела серовский скоростной истребитель. «Красный пузырик» — так прозвал его муж. Истребитель был новенький, весь красный, с белыми полосами и синим мотором. Люди вокруг суетились, запускали двигатель. Он сел в машину, махнул рукой и мгновенно исчез из виду. Что же волноваться? Такой уверенный, сильный, веселый. Он — душа и сердце этой таинственной машины, и с ним ничего не может случиться.

Иногда по правительственному заданию Серов улетал за границу. Весной он был уже членом Совета авиации при Комитете обороны. В марте ему присвоили звание комбрига (генерал-майора). В марте же власть в Испании захватил Франко. Герои Испании прибывали в СССР... Встречался он со своими боевыми испанскими товарищами-республиканцами, чья колония — «Пассионария» — теперь находилась в Москве, принимала ли их Валентина — неизвестно.

Они наверняка видели «крейслер»-«Королеву», алую и непостижимо прекрасную, на улицах Москвы.

Дела четы Серовых шли прекрасно. У Вали вышел фильм «Девушка с характером». Они смотрели его множество раз. Днем встречались по обыкновению в Доме актера. Толя ждал жену с репетиций в бильярдной и, чтобы не упустить ни минуты, старался назначать деловые свидания тут же. Вдруг она освободится раньше, а он уйдет?

Серов отпраздновал двадцатидевятилетие, и Лапарузка готовила ему щедрый подарок. Она ждала ребенка. Толя хотел много детей, но в тридцать лет у него будет первенец, конечно, сын. Он был абсолютно счастлив Теперь никто не приблизится к его единственной, его прекрасной девочке.

— Родишь сына, — обещал он жене, — подарю «Королеву», родишь дочь — получишь велосипед.

Они были абсолютно счастливы.

Правда, Агния Константиновна помнит, как однажды слышала тяжелый разговор брата с матерью:

— Если, мама, что случится, воспитай моего сына!

Возможно, он понимал, что его веселая, красивая жена с сыном не справится...

Вот пошлость житейская, но — справедливая. Такой женщине, как хорошему бриллианту, нужна оправа. Серов был ярчайшим представителем бомонда своего времени. И встреча их была не случайна. Таких, как Валентина, молодых, красивых актрис без лишних комплексов, приглашали в самые высокие компании.

В сущности, ничто не меняется под небом. Элита существовала всегда В Советском Союзе тридцатых такой элитой был высший летный состав.

И Валин выбор был понятен: мужское начало авиатора не подвергалось сомнению, и в самой чистой душе мысли о герое вызывали трепет, и в душе актрисы, естественно, тоже. Летчики в ту пору — баловни и любимцы власти — подвергались ежечасной опасности и, кроме постов, наград и всевозможных благ, имели небо и крылья, им поклонялись всенародно, а самые прекрасные женщины считали для себя достойным выйти за пилота.

Вокруг таких женщин создавались легенды, и потом эти же легенды воплощались в жизнь и обрастали новыми легендами, слухами. Валентина Серова среди таких легенд-женщин явилась настоящей находкой строя, его гениальным воплощением. Властительница героических сердец. Но ее легенда была полностью оправданна. Она действительно вышла замуж за героя Испании, действительно была прекрасной актрисой и действительно любила своего героя. Юная женщина поразительно точно воплотила наисладчайшие мечты и грезы современниц — артистка, жена героя.

Сохранилась фотография 1939 года. Видимо, это и есть егоровская квартира: Валентина сидит в вольтеровском кресле у огромного, почти в человеческий рост камина, на ней шелковая свободная блуза и длинная юбка. Легко, аристократично сидит, чуть вяло, лениво спадает вниз нежная ладошка. Вокруг старинные предметы, свечи — плохо видно, снимок очень старый. Но как она хороша, как восхитительно грациозна...