ГЛАВА 9 РОКОССОВСКИЙ

Только что вышла книга «С тобой и без тебя» Валентина Серова была окружена такой нежной, громкой любовью Симонова, что казалось — чего еще ей желать? Но пережила ли она сама то чувство, которое вызывала у своего дерзкого трубадура? Она готова была полюбить. Однако взаимных эмоций, столь же сильных, не испытывала. Страсть пришла не вовремя и не к тому мужчине, который хотел сделать ее жизнь счастливой.

Молва о бурном романе Серовой и Симонова разрасталась. Солдаты и их верные подруги перечитывали, переписывали, заучивали наизусть трогательные строки, зачитывались проникновенными признаниями. И пусть война, но люди есть люди, и никакие обстоятельства не лишат их удовольствия посудачить над чужими проблемами Тем более что поэтический образ у Симонова нередко подменялся рифмованным монологом, прямым обращением, четкой характеристикой поведения его героини. Силу его лирических откровений не каждому дано было понять, и иной читатель-знаток словно попадал в несколько неловкое положение, другой с удовольствием наблюдал, как замочная скважина чужой квартиры превращалась в ярко освещенную рампу. Читатели не могли представить, насколько сложны отношения двух людей в действительности. Но следить за жизнью двух знаменитостей, не придуманных, а реальных, становилось захватывающе интересно. Молва удесятеряла грехи белокурой красавицы актрисы. А поэт так подробно и убедительно живописал себя в образе рогоносца, что сомнений не оставалось: Валентине приписывали всех, кто только мог иметь романтическое значение для публики. Стоило ей только появиться в обществе мужчины, и сразу же очевидцы вспоминали, что «ветреная», задавались каверзным вопросом «Кто опять тебе забыть меня помог?» Ее видели в обществе Василия Сталина, он тоже попал в утешители. «У нее новый летчик», — острили по этому поводу.

И все же, к кому ревнует Симонов? Действительно, кого она могла полюбить, с кем изменить? «Кто прекрасней всех на свете?» Кто этот герой?

Рокоссовский. Это не случайность — игра судьбы. Их словно прочили друг другу: он был самым романтическим из военачальников — еще молод, очень красив, непривычно интеллигентен. Судьба просто-напросто не могла не свести Валентину Серову, обитающую среди людей самого высокого положения в стране, с этим человеком. Актриса встретила сорокасемилетнего будущего маршала Константина Константиновича Рокоссовского, чей ум, благородство и аристократизм остались в памяти военного поколения.

Рокоссовский получил осколочное ранение в бою под деревней Сухиничи 8 марта 1942 года. Его срочно доставили в полевой госпиталь города Козельска и оттуда — в Москву. Госпиталь располагался в корпусе Тимирязевской академии. Рана оказалась тяжелая — повреждены легкое и позвоночник.

Можно определить точно, когда Рокоссовский встретил Валентину, — весной 42-го года.

До войны Константин Константинович попал под следствие, сидел в Бутырской тюрьме, освободился, уехал с семьей в Киев, где и служил, когда пришло известие о нападении Германии. Он срочно вылетел в Москву. Когда немцы заняли Киев, он потерял связь с близкими. К моменту ранения ничего не знал о судьбе жены и дочери.

Рокоссовский отказался от операции, осколок остался в теле, рана постепенно заживала, и теперь он лежал в отдельной палате в полной неопределенности и время от времени принимал пионеров, которые приходили к нему в порядке шефства над ранеными, приносили подснежники и читали стихи:

Жди меня, и я вернусь,

Только очень жди.

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди...

В Москве еще лежал снег, и Рокоссовский ждал сообщений о жене и дочери, ждал каждый день и не терял надежду, что они не в плену.

Валентина Серова в те дни много ездила с концертами. Она не читала «Жди меня», ее маленькая походная программа состояла из задушевных народных песен, сентиментальных романсов и забавных рассказов — для поднятия настроения раненых бойцов.

Попасть с выступлением в госпиталь, где на излечении находился высший комсостав, считалось среди артистов большой привилегией. И кому, как не знаменитой Валентине Серовой, можно было доверить столь ответственное дело? Здесь она бывала не раз. И вот однажды после концерта в приемном отделении к ней подошел врач и попросил в порядке исключения прочитать что-нибудь больному, который лежал в отдельной палате. Кому? — поинтересовалась Валентина. Генералу Рокоссовскому — сообшил врач.

Она сразу с готовностью согласилась. Вошла тихонько и обомлела. Бледный, худой, но лицо красивое, очень интеллигентное, в огромных синих глазах явная насмешка. Может, принял ее за маленькую комсомолку из самодеятельности?

Воображаемую сцену знакомства описала М. Волина:

«Скрипнула дверь. Опять пионеры?.. Рокоссовский поднял веки. В дверях стояло... забавное голубоглазое существо. Он удивился.

— Вы кто?

— Актриса! — Существо улыбнулось. Вроде бы робко, но и лукаво. — Мы. актеры Московского драматического, обслуживаем госпитали, меня прислали к вам!

— Зачем?

— Уйти?

— Да нет... пожалуйста, садитесь!

— Я вам почитаю. Чехова! «Длинный язык».

Она стала читать, вернее, рассказывать от лица глупой барыньки о своих любовных похождениях, о глупом татарине-любовнике. Слова слетали с розовых губок, упархивали. Рокоссовский слушал давно знакомое, улыбался. Разглядывал Серову. Он узнал в ней «девушку с характером», как только она сказала: «Актриса».

Кинокомедия была глупа. Девушка с характером обаятельна, но тоже глупа. И чеховская барынька глупа и смешна очень! А Серова? «Жди меня, и я вернусь! Только очень жди!» — это, кажется, ей посвящено? Льняные локоны (крашеные, конечно), розовые губы, бледное лицо (без косметики), голубые глаза. Сколько ей лет? По виду — трудно прожитые восемнадцать! Под глазами — опалины-синяки. Но ресницы пушистые, как у ребенка. И забавна, как ребенок!..»

Что в действительности подумал о Серовой Рокоссовский, никому не известно. Наверное, он почувствовал нежность к очаровательной гостье. Валентина Серова в те годы умела вызвать в людях горячие чувства своим природным жизнелюбием. Но и Рокоссовский действовал на женщин гипнотически — был обворожителен, обходителен, с польской хитринкой, вальяжный, галантный. Валентина влюбилась с первого взгляда. Через день она пришла снова. Он уже ждал ее. Она пришла только к нему.

Неизвестно, после первой встречи с Рокоссовским происходила следующая сцена или прошло некоторое время.

Симонов получил от Ортенберга очередное задание и должен был на днях уехать на фронт. В квартире, кроме Валентины и Симонова, в тот день находился Евгений Кравинский. Он вернулся из лагерей и жил у Клавдии Михайловны на первом этаже в доме на Малой Никитской.

Валентина долго не приходила, задерживалась на работе. Ужинать не садились, ждали хозяйку.

Кравимский рассказывал, как она вошла с улицы, совершенно белая от волнения, лицо сосредоточенное. Симонов сразу понял — в ней что-то изменилось. Спросил. Валентина отозвала гостя в сторону, просила оставить их вдвоем. Он вышел, они закрыли за собой дверь. Поговорили. Валентина выложила все сразу, откровенно, она в ту минуту не оценивала своего поступка, не могла ничего скрывать. Глаза блестели. Влюбилась. Сразу и бесповоротно. Она и не думала просчитывать наперед, что приносит Симонову необычайную боль, что надо бы скрыть, проявить тактичность, подумать о последствиях своего признания. Она рассказала о Рокоссовском. С вызовом сообщила: полюбила другого — и точка.

Симонову — на фронт. А она... она сказала, что встретила другого мужчину и теперь все кончено.

Симонов молчал. Спокойно сели за стол, поужинали. Потом он ушел, погулял, вернулся. Обстановка в доме сразу стала невыносимой. Валентина как вещь в себе, ее нельзя было склонить к взаимности, заставить притворяться хотя бы при друзьях. В театре, на съемочной площадке — пожалуйста, дома — нет.

Трактовать ее поступок можно как угодно. Через год она сама в образе Лизы Ермоловой с тревогой и искренним осуждением обратится к другой, неверной героине фильма «Жди меня» с просьбой одуматься, остановиться. Но это — кино. И что же — фильму предшествовала столь явная холодность, бесчувственность, жестокость Валентины? Или глупость, по житейским неписаным правилам? Предательство? А может быть, честность?

Но ведь невозможно лгать. Они живут вместе, она должна его провожать, а что такое «завтра на фронт»? Надо его целовать, обнимать, любить, провожать в дорогу и делать вид, что ничего не случилось. Она на сцене так могла, а жизнь — не сцена. Сколько симоновских сюжетов потом, через много-много лет, наполнит этот женский поступок, эгоистичный и искренний, и внезапность потери, и усталость от безнадежности...

Чувства Симонова в тот момент не имели для нее никакого значения Начался короткий, как утренний сон, период ее жизни под знаком «Рокоссовский», период, который никогда не забудет она и не забудет Симонов Возможно, эта встреча, разделившая их совместную жизнь на время надежд и время разочарований, оказалась самой важной для Валентины. Забыть командарма она не могла и тяжело переживала его смерть в 1968 году, услышав сообщение по радио. Возможно и то, что с возрастом, выстрадавшая трагический разрыв с мужем, Серова постепенно сама создала эту встречу в своем сознании, наделив ее всевозможными нюансами, о которых не подозревал Рокоссовский.

Но если роман получился, то именно короткой весной 1942 года. Именно тогда она помогла командарму забыть печали об исчезнувшей в горниле войны семье, помогла утихнуть ноющей боли в сердце, более того, своей молодостью, оптимизмом вселяла надежду — жена и дочь очень скоро найдутся. Он чувствовал весну.

Как повествуют многочисленные летописцы этого удивительного романа, на следующий же день влюбленный Рокоссовский отправил адъютанта за Серовой прямо в театр. Машина понеслась по весенним улицам, и не успела Валентина доехать до Тимирязевки, как сплетня с еще большей скоростью понеслась вихрем по Москве: «Серова с Рокоссовским!» Народ злорадствовал: «Жди ее!» Но она не была бы Валентиной Серовой, если бы ее хоть в малейшей степени задевали чьи-то разговоры. Она не могла отречься от любви и обманывать только потому, что кому-то «хочется назвать ее женой». Слухи были ей безразличны. Рокоссовский — знаменитый полководец, отстоявший Москву зимой 1941-го от оккупации. И ей нечего стыдиться своей любви.


Константин Константинович Рокоссовский собирался на фронт сразу после выписки из госпиталя. Врачи рекомендовали некоторое время отдохнуть в домашних условиях. Правда, таковых в Москве у генерала не имелось. Зато у Валентины на Малой Никитской было целых две квартиры. Они условились, что он поселится в верхней, Валиной, а сама Валентина поживет пока в маминой, на первом этаже Клавдия Михайловна оставалась пока в Свердловске

Рокоссовский занял комнату гостеприимной хозяйки. О маленькой штаб-квартире вскоре были оповещены те, кому следует, и с утра до вечера здесь толпились военные.

Невероятно, чтобы Рокоссовскому негде было жить в Москве. Не нашлось номера в гостинице и он афишировал свою симпатию к обольстительной хозяйке квартиры перед высокими чинами? Невероятно, но тем не менее Агния Константиновна Серова утверждает, что сама лично застала высокопоставленного жильца у Валентины.

«В 1942 году призвали Володю, моего мужа. Учителей не сразу на фронт посылали, сначала они проходили подготовку. Ведь преподаватели, физики, математики, литераторы, они военного дела не знали нисколько. И все они, москвичи и подмосковные, учились в пехотной школе, в Филях. Я осталась жить в директорской квартирке при школе, в Щелкове.

И вот как-то ранней весной я на утренней электричке, часов в восемь — девять, приезжаю в Москву, прихожу к Валентине на Малую Никитскую. Валентина мне открывает.

— Ой, Несса, раздевайся, проходи. Я тебя сейчас познакомлю с человеком, я первый раз влюбилась, после того как Толя погиб.

А я ей в ответ:

— Что ты мне говоришь, ведь Симонов?

Она возражает:

— Нет.

Значит, она не любила Симонова, видите! А потом привела меня в комнату и представила Рокоссовского

— Константин, это Агния, сестра Анатолия.

И тут же вошел официант, в костюме, белой рубашке, с бантиком. Несет поднос. Чего там только нет! Всевозможные угощения. Закуски всякие, водочка в фужере. По тем временам было трудно с продуктами. 1942 год... Но у них — стол шикарный. Я только глаза раскрыла. Я же ничего этого давно не видела, забыла и вкус и запах. Мы, можно сказать, корочки сухие хлеба ели. А тут такое дело, ясно. Симонов, он тогда на фронте был военным корреспондентом. У Валентины дом богатый, Симонов делал ей шикарные подарки.

— При чем здесь Симонов? Рокоссовский, наверное, сам заказал угощения?

— Нет, нет, нет, этого я не знаю, кто заказал, только официант приборы расставил, и сели мы за стол.

— Ну смотрите, все-таки вы к ней приезжали, значит, отношения у вас были хорошие, добрые? Не случайно о Серовой говорят как о человеке очень гостеприимном.

— Да, добрая-добрая, во всяком случае, как мне надо было, я всегда к ней приезжала, и она всегда меня принимала. А так, чтобы она ко мне приехала — это никогда».

Полвека прошло, а Агния Константиновна эту обиду не забыла.

«— Ну и что Рокоссовский, интересно!

— Да. Сидит такой красивый мужчина, военный, все при нем.

Смеемся, беседуем, и мне понятно — он чувствует себя здесь как дома.

Чуть позже Валентина завела радиолу.

— В девять часов утра?

— Да. Радиола заиграла, и мы стали с ней танцевать. Потанцевали. А Рокоссовский-то не танцевал, все сидел прямо. Я думаю: что ж он не танцует? А Валентина мне шепчет: «Не может он, у него ранение в спину». И еще она мне сказала только, что познакомилась с ним в госпитале для высшего комсостава.

Потом Валентина говорит:

— Ну. Несса, мы сейчас уезжаем, а вы с Лизой и Толиком оставайтесь.

Лиза — это домработница. У ней домработниц было! Все время меняла Ладно. Ну и больше я его не видела».

Интересно, что через несколько месяцев, или, если точно, 9 сентября 1942 года, когда Рокоссовский давно уже был на фронте, Валентина в интервью сообщила читателям, что ее сын все еще живет в Свердловске. Даже весьма близкие люди, родственники, рассказывали небылицы, и весьма недоброжелательные. Почему небылицы? Об этом позже.

«Ну, в общем, они друг другу понравились, у них роман начался. Она не скрывала ничего А Симонов тогда уже в женихах ходил. Он ей стихи писал и присылал с почтой. Все ей посвящал. Я знаю, что подарки ей Симонов делал богатые. Все вез ей из каждой командировки. Но она его не любила Рокоссовского любила. Толю — уж и говорить нечего, а Симонова не любила никогда. Потому что, смотрите: с 39-го по 43-й год шел их роман, в 43-м она замуж вышла, а в 42-м я была на Качалова и видела Рокоссовского, присутствовала при их свидании. Можете не сомневаться, там был роман. А то пишут все, путают, 1942 год — Рокоссовский! Я сама с ним в 1942-м встречалась».

«Над чем работаем» — интервью от 23.04.1942 г.

В. Серова, артистка Театра имени Ленсовета.

Две роли.

«В пьесе «Русские люди» я исполняю роль девушки-шофера Вали Анощенко, добровольно вступившей в ряды Красной Армии. Прекрасную жизнь этой девушки, ее чистую любовь помогут мне воспроизвести на сцене частые встречи с девушками-фронтовиками.

Сейчас я закончила работу над второй своей ролью. Это роль Лизы в пьесе «Дворянское гнездо». Раньше эту роль играла моя мать — заслуженная артистка республики К.М. Половикова».


Ну, Лиза — хорошо, А насчет встреч с фронтовиками, прочитав заметку, ухмылялись знатоки театра, знаем мы, с кем частые встречи! А Валентине — плевать. Пусть говорят.


Константин Михайлович, приезжая в Москву, ночевал иногда в редакции «Красной звезды», иногда останавливался у друзей. Затем получил номер в гостинице «Москва». Тогда же, весной 1942 года, его приняли в партию, наградили орденом Боевого Красного Знамени. В Театре Драмы шли полным ходом репетиции «Русских людей», он встречал Валю в театре, куда ходил исправно, как на работу. Ситуация на фронте тяжелая, а в столице холодно, с продуктами плохо. В театре не топили, артисты выходили на сцену в верхней одежде. Горчаковский театр размешался в филиале здания МХАТ на улице Москвина. Грелись у буржуйки, пили водку. А Валентина не пила. Она прибегала счастливая, цветущая. Здоровалась приветливо, кончались репетиции, и она летела к своему любимому; поэт видел, что в ее мыслях его нет. Чужая жена! Симонов думал, что все между ними кончено навсегда.

Пусть прокляну впоследствии

Твои черты лица,

Любовь к тебе — как бедствие.

И нет ему конца.

Нет друга, нет товарища,

Чтоб среди бела дня

Из этого пожарища

Мог вытащить меня.

Отчаявшись в спасении

И бредя наяву,

Как при землетрясении.

Я при тебе живу.

Когда ж от наваждения

Себя освобожу,

В ответ на осуждения

Я про тебя скажу:

Зачем считать грехи ее?

Ведь, не добра, не зла,

Не женщиной — стихиею

Вблизи она прошла..

1942

Роман продолжался недолго, месяца три. Они ничего не скрывали, не прятались. Мечтали, как после войны они уедут куда-нибудь, где лес, озеро, маленький домик на берегу. И будут жить вдвоем и кататься на лошадях.

Внезапно все закончилось — Константину Константиновичу привезли радостную весть. Его жена и дочь нашлись, они успели эвакуироваться и теперь ждали от него вестей.

Рокоссовский тут же очнулся от волшебного сна, вернулся в реальность и, поблагодарив Валентину за тепло и кров, окрыленный, тут же стал собираться на фронт. Правда, ходили разговоры, что жена Рокоссовского, до которой дошли слухи, приехала в Москву и попала на прием к Сталину. После чего тот Рокоссовского вызвал и сказал: «Засиделся ты, генерал, пора тебе заканчивать лечение, поезжай на фронт!» И отправил его в четыре часа, дав назначение.

Так или иначе, Рокоссовский приехал проститься к Валентине, на секундочку. Актриса подарила ему на память свои фотографии — несколько кадров из фильма «Весенний поток». Он бережно спрятал их в планшет, пообещал при случае звонить и писать.

Она проводила его, затем побежала к окну, взлетела на подоконник, Рокоссовский махнул рукой на прощание, и машина поехала.

Шли месяцы, и ни звонка, ни весточки. Однажды прибежала в театр с конвертом в руке, ее буквально трясло. В конверте — фотография, Валя с маленьким Толиком, и записка от жены Рокоссовского: «Уважаемая В.В., возвращаю Вам вашу фотографию с Вашим очаровательным сыном. С уважением и пожеланием творческих успехов. Вера Рокоссовская»

Подруги успокаивали, обнадеживали, хотя, по-житейски рассудив, понимали — ни строчки не напишет ей Рокоссовский. Ведь он бывал в Москве. Мог хоть разок позвонить, цветы прислать к премьере.

Ей советовали — напиши сама! Говорили, она действительно написала. Симонов должен был лететь на фронт, и она дала ему письмо, просила передать. Симонов встретился с Рокоссовским на фронте, отрекомендовался, сообщил о редакционном задании, подарил маршалу книжку своих лирических стихов. И... передал письмо. Тот, посмотрев на конверт, быстро положил его в ящик стола и ни слова не сказал. Впрочем, трудно представить К. Симонова таким «почтальоном».

Историю знаменитого московского романа все рассказывают одинаково. Главный источник — сама Валентина Васильевна, поведавшая дочери о своем знакомстве с Рокоссовским. Дальше начинаются легенды. Серова никогда не утверждала, что встречалась с К.К. после того расставания. Связь оборвалась внезапно. Однако находятся свидетели, которые настаивают на ее дальнейшем романтическом продолжении.

Белла Руденко как-то описала такой эпизод: Рокоссовский в прифронтовом районе ехал на машине и вдруг увидел, что идет по пыльной дороге пехотный взвод и рядом с командиром — женщина. Он остановил машину, вышел:

— Кто такая, почему?

— Жена моя, товарищ генерал!

— Все равно, не положено!

А командир перевел взгляд, посмотрел в кабину и увидел через стекло лицо известной актрисы. Рокоссовский перехватил взгляд, помолчал, сел в машину и уехал.

«— Валентина к Рокоссовскому на фронт летала, и роман продолжался, — вспоминает А. Серова, — а жена узнала, пошла к Сталину, все рассказала. Сталин вызвал Рокоссовского, тот нагоняй получил большой. И когда Валентина прилетела на самолете в очередной раз на фронт, он ее отправил назад, даже с ней не встретившись.

Эта история с самолетом меня очень смутила.

— А что это за самолет такой, который доставлял ее на фронт, личный, индивидуальный?

— Да, наверное, у военных, а уж тем более таких, как маршал, с транспортом проблем не возникало.

— То есть Рокоссовский давал ей самолет?

— Да, и она к нему прилетала, по пути на фронт столько самолетов без дела. Села и все.

— Если он не хотел ее видеть, вернее, решил, что больше видеться не следует, зачем же он самолет ей или выделял, или распоряжался, чтобы ее захватили на фронт? Вряд ли в то время можно было без предписания попасть на фронт!

— Значит, у нее получалось. Мало ли. Конечно, шла война, но в войну все равно не останавливалась любовь. Все равно влюблялись, и тогда так же как всегда».

Невероятные фантазии. Родственники явно и вопреки здравому смыслу преувеличивали возможности Серовой.


Что правда в этих рассказах, что вымысел? Думаю, уже никто не узнает. Если бы снимался фильм, то, возможно, из всех историй родилась бы новая, самая длинная, с красавцем маршалом, живущим в маленькой квартирке у прекрасной, нежной женщины, с ревнивой женой и разгневанным Сталиным. В воображаемом фильме Валентина летала бы на фронт в маленьком самолете и колесила бы на военной машине со своим избранником. Роман все длился бы и длился и оборвался бы весной 1949 года, когда маршал уехал служить в Польшу министром обороны, а по сути — наместником Сталина.

Возможно, история завершилась бы эпизодом, описанным актрисой Инной Макаровой:

«Много лет спустя Павел Шпрингфельд, ее давний партнер по ТРАМу и «Сердцам четырех», рассказывал мне, как однажды Серова предложила ему пари, что ровно в пять часов, минута в минуту, под ее окнами остановится правительственный «ЗИМ», из него выйдет военный, который в течение нескольких минут простоит под ее окнами по стойке «смирно». «Думаю, ты узнаешь его в лицо». С этими словами она отодвинула штору, и Паша увидел, как к тротуару подъезжает лакированный лимузин, из него выходит представительный высокий мужчина, который, как и пообещала Серова, не сдвинулся с места, а только стоял и глядел на ее окна. Паша успел рассмотреть маршальские погоны и долгий печальный взгляд из-под лакированного козырька Рокоссовский!

Ах, Паша! Даже если ты что-то напутал или приврал, мне до сих пор кажется восхитительным этот кадр с маршалом и лимузином. Такое бывает только в кино! Но вся жизнь Серовой — это кино. Драматическое, патетичное, эпохальное. Советский вариант «Унесенных ветром». Со страстями, смертями, войнами. Странно, что еще никто не догадался экранизировать ее жизнь».

Мне тоже странно. Правда, если бы фильм сняли правдивый, то, к сожалению, он во многом состоял бы из самого грубого материала, бесконечных длинных судов, скандалов. И больниц. «Психушек», как называли их в народе. Но это позже.

Заключительная, шпрингфельдовская сцена с маршалом действительно прекрасна. Она напоминает кадр из фильма «Сердца четырех», словно Рокоссовский — тот военный, пылко влюбленный офицер на учениях, и они, Паша и Валя — еще не солидные люди за тридцать, к сорока, а всего-навсего те студенты — цететинцы, трамовцы. История абсолютно невероятная, это очевидно. Каждый шаг такого человека, как маршал Рокоссовский, был на виду, и если еще можно бы предположить тайные — но именно тайные — связи человека такого уровня, то никак — его ежедневную «засвеченность» в центре города, на улице Горького, где жили Симоновы после войны.

Да, мифы рождались самые невероятные, их было больше, чем давал материал жизни.


Но вернемся от придуманного нами фильма в жизнь.

Часто воспоминания перестают быть драмой, женщина возвращается, а с ней — любовь, жалость. Чувство Серовой оказалось глубоким и сильным. Связь с Рокоссовским оказалась молекулой, из которой потом развился кошмар отчуждения. Симонов понимал, что у любимой женщины был тот, единственный мужчина. И — не он.

В его стихах, написанных задолго до встречи Серовой с Рокоссовским, есть точное предощущение того, что произойдет. Впрочем, об этом можно прочитать в книге «С тобой и без тебя».


Серова была потрясена, оглушена чувством. Можно только гадать, что определило реальный исход романа, почему за эту любовь, которая казалась окружающим столь важной в жизни Серовой и Рокоссовского, они не стали бороться. Возможно, что несвобода обоих, понятие долга, положение в обществе, известность, страх перед скандалом или иные обстоятельства послужили тому причиной. Может быть, дело не в сталинском приказе Рокоссовскому. С точки зрения власти роман с Симоновым был важнее какого-то брака Рокоссовского: с появлением «Жди меня» государственная легенда о любви, умелая, точная и безукоризненная, не подлежала упразднению. Не это ли дали понять военному мужу? Один-единственный, для всех, роман Поэта и Актрисы был слишком важен для страны, и нелепо вдруг позволить его разрушить...

Одно несомненно — Валентина Васильевна и Константин Константинович не смогли позволить себе до конца отдаться внезапно вспыхнувшему чувству. Расставшись с Рокоссовским, Серова обрекла себя на тяжкую жизненную муку жить оставшиеся годы в разладе со своей душой и сердцем.

...А Симонов любил эту женщину всей силой мужской страсти и знал и помнил, что ее сердце горит не меньшей любовью к другому

О связи кинозвезды с боевым генералом знал столичный бомонд, и Симонов, значительно более чуткий к чужому мнению, чем его неверная подруга, слышал за спиной шепот и смешки. Именно тогда появились и пошли в народ знаменитые аббревиатуры «ССР» — Серова — Симонов — Рокоссовский. «РКК и ВВС» — Рокоссовский и Серова

Друзья поддерживали поэта. Обращались к Валентине, взывали к ее благоразумию, заступались за Симонова. Вот что писала ей в письме Серафима Бирман:


«Валентина!

Что-то не спится мне, и вот пишу два письма.. На свое последнее письмо к Вам я ответа не получила. Здесь был Константин Михайлович. Он ошеломил меня своим переживанием, своей просторной душой, своей огромной любовью к Вам. Такую любовь, если она не очень нужна Вам, переносить трудно и крайне ответственно. Я не берусь разбираться в этом вопросе — это абсолютно меня не касается. Но Константин Михайлович меня как-то перевернул чем-то настоящим. Я не считала его раньше настоящим, каюсь. Каюсь, мне хотелось очень опекать, когда я его слушала, когда смотрела на его глаза, лицо. Оно очерствело, его лицо, глаза стали жесткими, но и глубокими, как будто многое в себе затаили. Я так много пишу о нем, потому что не ждала его видеть таким. Я не очень люблю удачливых людей. Они неизбежно душевно жиреют — у него удача книжек оправилась тем страданием, которое он видел, и своим собственным. Ну так, довольно о нем. Пожелаю ему вернуться ко всему, что он любит, чем дорожит. И ставлю точку. То, что во всех Ваших решениях театр не играет никакой роли, беспокоит меня... Человек Вы одаренный, но Вы любите себя в искусстве, а не искусство в себе. Я сама тяжелый человек и, быть может, себялюбивый — очень я одинока в своем жизненном и московском пути, но я люблю искусство, ей-богу, больше себя. Будьте здоровы... Привет

Серафима».

«Дата в письме не проставлена, — пишет В. Вульф, — оно отправлено из Ташкента, где до Ферганы находилась Бирман и куда приезжал Симонов. Уже были написаны «Жди меня», «В домотканом, деревянном городке», «Мне хочется назвать тебя женой за то, что так другие не назвали...», уже перепечатывали на машинке и переписывали от руки «Да, я люблю тебя еще сильней» и «Твой голос я поймал в Смоленске», а Серова все еще не решила, стать ей женой поэта или нет. Бирман внимательно относилась к ней и была рада ее союзу с Симоновым: как много проживший человек, талантливый, страстный, резкий, избирательно относящийся к людям, она верила молодой актрисе, которой было двадцать пять лет».

Вскоре Валентина действительно помирилась с поэтом.

Загрузка...