Вампир

Сигэру

После возвращения в Токио Митани и Сидзуко продолжили встречаться, раз в три дня устраивая сладостные свидания где-то в городе.

Митани закончил учёбу, но пока что не устроился на работу, жил на высылаемые родителями деньги, снимая комнату в пансионе. Сидзуко же с большой неохотой рассказывала о себе и даже на вопросы о том, где она живёт, отвечала крайне уклончиво. Из-за этих обстоятельств возлюбленные не бывали друг у друга в гостях.

Однако время шло, и страсть молодых людей не только не утихала, но разгоралась всё сильнее, и эта неопределённость не могла длиться вечно.

— Сидзуко, послушай, эти тайные встречи меня измучили! Мы с тобой как преступники какие-то! Прошу, расскажи мне о том, что происходит у тебя в жизни… Что значит «вдова Хатаянаги»?

Митани снова поставил вопрос, который неоднократно задавал после возвращения из Сиобары, однако в этот раз юноша был предельно решителен. Хатаянаги — ещё одна фамилия Сидзуко, которую раскрыл покойный Митихико Окада.

— И почему я такая трусиха?.. Наверное, просто боюсь, что ты бросишь меня… — улыбнувшись, промолвила Сидзуко будто бы в шутку, однако в её голосе послышались страдальческие нотки.

— Какое бы у тебя ни было прошлое, мои чувства не изменятся! Напротив, из-за нынешней ситуации мне кажется, что я для тебя просто игрушка…

— Ох… — Сидзуко тоскливо вздохнула и некоторое время не произносила ни слова.

— Я вдова, — впав в состояние какого-то странного отчаяния, отрезала девушка.

— Ну, об этом я уже догадался.

— А ещё я владею состоянием в миллионы иен… И у меня есть пятилетний ребёнок… Вот видишь… тебе уже противно, верно?..

Митани просто молчал, не зная, что ответить.

— Я расскажу тебе обо всём. Пожалуйста, выслушай меня! О! А лучше давай прямо сейчас поедем ко мне домой?! Там ты сможешь познакомиться с моим милым мальчиком. Хорошо?! Будет здорово, ох, как же будет здорово! — От странного возбуждения щёки Сидзуко порозовели, и девушка, сама того не осознавая, неожиданно заплакала. Шатаясь, она встала и, даже не спросив согласия Митани, неожиданно позвонила в колокольчик, висящий на столбе.

Вскоре возлюбленные, охваченные безумными, им самим непонятными чувствами, расположились на мягких сиденьях машины.

Митани крепко сжимал руку Сидзуко, словно пытаясь сказать ей: «Ничто не изменит моего отношения».

Молодые люди не произнесли ни единого слова. Однако в их головах, словно ветряные мельницы, продолжали вращаться арабески запутанных чувств.

Примерно через тридцать минут Митани и Сидзуко прибыли к месту назначения и вышли из машины. Перед их взорами возникла широкая каменная мостовая, два гранитных столба ворот, запертая железная дверь с ажурной резьбой и длинные бетонные стены.

Как и ожидалось, на именной табличке, висящей на одном из столбов, было написано «Хатаянаги».

Сидзуко провела Митани в уютную, но в то же время просторную и чрезвычайно роскошно декорированную гостиную в западном стиле.

Большое кресло с подлокотниками показалось Митани весьма удобным. Прямо напротив юноши располагалась софа с глубокой посадкой и роскошными вельветовыми подушками, на которые откинулась обессиленная Сидзуко, томно облокотившись на округлые подлокотники.

Милый мальчик в европейской одежде, растянувшийся на софе и положивший локти на колени девушки, был сыном покойного Хатаянаги и Сидзуко, звали его Сигэру.

Митани показалось, что он увидел прекрасную картину, которая могла бы носить название «Мать и дитя». Спинка софы из тусклой тёмной кожи служила выгодным фоном для белоснежного лица Сидзуко, роскошных подушек и красных щёчек Сигэру, напоминающих спелые яблоки.

Юноша взглянул поверх их голов и увидел увеличенную фотографию в раме. На ней был запечатлён мужчина лет сорока, в лице которого читалось нечто зловещее.

— Это мой покойный муж. Надо было снять эту картину! — Сидзуко кротко извинилась. — Ах, Сигэру… Он, как и Хатаянаги, наверное, будет только раздражать тебя?..

— Нет, вовсе нет! Ну разве можно не полюбить такого милого парня? Тем более он твоя точная копия! Сигэру, дяденька ведь тоже тебе понравился, правда? — произнеся это, Митани взял ладошку мальчика в свою руку. Тот радостно улыбнулся и закивал.

Видневшийся из окна сад уже окрасился в осенние цвета, сквозь заросли вечнозелёных деревьев пробивались тёплые и мягкие солнечные лучи, из-за чего вся картина напоминала размыто-белый меланхоличный сон.

Нежно гладя Сигэру по щеке, Сидзуко вдруг начала рассказывать о своём прошлом, а пейзаж за окном сделал её и без того необычайную историю ещё более загадочной.

Однако читать рассказ Сидзуко со всеми подробностями было бы чрезвычайно скучно, поэтому я поведаю вам лишь о наиболее важных событиях, имеющих непосредственное отношение к нашему повествованию.

Вероятно из-за того, что Сидзуко была сиротой, жившей на иждивении у дальних родственников, к восемнадцати годам она имела ненормальную, навязчивую одержимость деньгами, а также почестями, которые они приносят с собой.

Однажды Сидзуко влюбилась. Однако она выбросила эту любовь, словно изношенные сандалии, и вышла замуж за миллионера Хатаянаги.

Хатаянаги был слишком стар для неё. И уродлив. Более того, он являлся мошенником, который только и думал, как бы обмануть закон и заработать на своих махинациях. Но Сидзуко любила Хатаянаги. А ещё больше она любила его деньги.

Хатаянаги всегда сопутствовала удача, сколько бы афер он ни проворачивал, но в конце концов час расплаты настал. Одна из махинаций была раскрыта, Хатаянаги обвинили в тяжком преступлении и посадили в тюрьму.

Чуть больше года Сидзуко и Сигэру жили одни, не показываясь на глаза общественности. В это время Хатаянаги заболел и в конечном счёте скончался в тюремном лазарете.

Ни у Хатаянаги, ни у Сидзуко не было достаточно близких родственников, которые могли бы претендовать на наследство, однако многомиллионное состояние и молодая очаровательная вдова привлекли целую процессию ухажёров. Из-за бесконечных проблем, причиняемых этими людьми, а также отвращения, вызванного их алчностью, Сидзуко оставила Сигэру доброй няне-кормилице и, взяв вымышленное имя, в эгоистичном одиночестве отправилась на горячие источники.

Там Сидзуко встретилась с Митани, который остановился в одной с ней гостинице, и юноша страстно полюбил девушку, даже не подозревая о её богатстве. Этот факт сам по себе был приятен Сидзуко, но ещё больше её восхитило неописуемое мужество Митани, проявленное им во время ядовитой дуэли. Потому совершенно неудивительно, что и Сидзуко тоже полюбила юношу.

— Теперь ты понял, какая я жадная, ветреная и недостойная женщина?.. — закончив длинную исповедь, чуть покрасневшая Сидзуко отчаянно усмехнулась.

— А каким человеком был твой первый… небогатый возлюбленный? Ты ведь его не забыла? — в голосе Митани промелькнуло странное, с трудом поддающееся описанию чувство.

— Он обманывал меня. Поначалу говорил много красивых слов и клялся, что сделает меня счастливой. Но всё это оказалось ложью, и, пока я встречалась с ним, в моей жизни не было ни капли счастья. Он оказался не только бедным, но ещё и неприятным, пугающим человеком. Он любил меня, но… но чем сильнее становилась его любовь, тем противнее, омерзительнее он был мне…

— Разумеется, ты не знаешь, где он сейчас и чем занимается?

— Нет. Ведь всё это произошло целых восемь лет назад. Я была очень юна…

Не произнеся ни слова, Митани встал с кресла, подошёл к окну и посмотрел наружу.

— И что теперь? Похоже, ты хочешь, чтобы я разлюбил тебя, услышав всё это, да? — бесстрастно спросил юноша, продолжая глядеть в окно.

— Что?! — поражённо воскликнула Сидзуко. — С чего ты взял?! Нет же, нет! Мне просто стало невыносимо больно из-за того, что я скрывала от тебя своё положение… Я вдова умершего в тюрьме преступника, у которой ещё и ребёнок есть… Мне стало страшно из-за того, что такая, как я, замечательно проводит с тобой время…

— Ты правда думаешь, после всего, через что мы с тобой прошли, я могу тебя бросить?

Если посмотреть с позиции Сидзуко, то она рассказала Митани обо всём именно потому, что уже никак не смогла бы расстаться с ним. И казалось бы, юноша должен был это понимать.

Девушка тоже поднялась с софы, встала рядом с Митани и посмотрела в окно. На прекрасной лужайке, освещённой оранжевыми солнечными лучами, выстроились деревья, отбрасывающие на землю длинные тени; там же сидел и незаметно ускользнувший из комнаты Сигэру, он играл со своим любимым псом Сигмой, который был больше самого мальчика раза в два.

— Ты безгрешна, словно младенец. И моё отношение никак не изменится из-за твоего прошлого. Но меня пугает твоё богатство. Ведь я, как и тот, первый возлюбленный, всего лишь бедняк, у которого даже работы нет…

— Ах!..

Сидзуко положила руку на плечо юноши и подошла так близко, что их щёки почти соприкоснулись. Душу девушки переполнила радость, и она, не произнеся ни слова, подарила Митани прекраснейшую улыбку.

В тот самый момент из-за стены, ограждающей особняк, раздались бесцеремонные звуки барабана и флейты.

Первым на шум отреагировал Сигма. Он тревожно задёргал ушами, посмотрев в ту сторону, откуда доносилась музыка. Сигэру, заметивший настороженность пса, тоже прислушался.

У ворот музыка смолкла, однако уже через мгновенье до обитателей особняка донёсся хриплый голос уличного зазывалы.

Митани и Сидзуко увидели, как Сигэру бросился к воротам. Рядом с хозяином бежал Сигма, то опережая его, то отставая.

За воротами стоял мужчина причудливой наружности и выкрикивал рекламные слоганы магазина сладостей.

Коробка с лакомствами лежала на барабане, свисающем на грудь зазывалы. Мужчина был одет в костюм клоуна, небрежно сшитый из шерстяного муслина с использованием техники юзэн[4]; наряд создали путём смешения западного и восточного стилей. Лицо зазывалы скрывала голова клоуна-марионетки из папье-маше, которая была примерно в два раза больше обычной человеческой головы. Из чёрного, похожего на пещеру клоунского рта доносились глухие звуки.

Голос человека казался таким гнусавым, что его почти невозможно было разобрать, как будто он доносился из дешёвого граммофона. Вероятно, это происходило из-за того, что голова была плотно приделана к туловищу.

Однако смысл слов зазывалы был и не важен. Его забавный голос, звучавший распевно, словно мелодия, а также необычный костюм привлекли Сигэру, который, совсем забывшись, вышел за ворота особняка и подбежал к мужчине.

— Мальчуган, приве-е-ет! Смотри, у меня есть конфетка! Держи. Скушай её! Она насто-о-олько вкусная, что у тебя щёчки разорвутся на части! — проказливо потряхивая головой из папье-маше, зазывала протянул мальчику одну из конфет, дегустационные образцы которых лежали у него на барабане.

Сигэру, в общем-то, и не был голоден, но, движимый любопытством, радостно взял конфету у доброго дяденьки, похожего на Санта-Клауса, и тут же положил её в рот.

— Вкусно ведь?! Хорошо-о-о, а теперь, специально для тебя, дяденька будет бить в барабан, играть на флейте и петь самую весёлую песенку на свете!

Фью-фью-у, бум-бум! Массивная голова внезапно начала вращаться на плечах зазывалы. Мужчина, одетый в клоунский костюм из шерстяного муслина, пустился в уморительный пляс, резво подскакивая, словно кукла-марионетка.

Продолжая пританцовывать, зазывала постепенно удалялся от ворот особняка Хатаянаги. Сигэру был так зачарован движениями клоуна, что, позабыв обо всём, шагал следом словно лунатик.

Танцующий зазывала, очаровательный Сигэру в европейской одежде и напоминающий телёнка Сигма — в таком составе необычная процессия продвигалась по улицам пустынного жилого района всё дальше и дальше, всё дальше и дальше…

Тем временем ничего не подозревающая Сидзуко сидела в гостиной. Музыка зазывалы становилась всё тише, и вскоре её звуки перестали достигать ушей девушки. Однако Сигэру не возвращался, и тут Сидзуко охватило беспокойство.

Она позвала служанку и попросила её посмотреть, нет ли мальчика перед воротами, но, разумеется, ни Сигэру, ни даже Сигму отыскать не удалось, и не было ничего, что могло бы указать на их местоположение. Ситуация становилась всё тревожнее.

Сидзуко, Митани и слуги, все побледневшие, обыскали каждый сантиметр как самого особняка, так и прилегающей к нему территории, однако Сигэру с Сигмой нигде не было. В довершение всего Онами, няня-кормилица Сигэру, уходившая по делам, наконец вернулась в особняк. Узнав о произошедшем, она начала рыдать и кричать, не в силах вынести ужасающего чувства вины, свалившегося на неё.

Поначалу никому и в голову не приходило, что Сигэру мог уйти с зазывалой, однако после безуспешных поисков у всех присутствующих закралось подозрение, что мальчика похитили.

Кто-то предложил позвонить в полицию, однако от этой идеи решили отказаться и подождать ещё немного. Так, в воцарившемся хаосе, время продолжало своё безжалостное течение.

Солнце стало заходить за горизонт, и вместе с надвигающейся темнотой росла тревога домашних. Перед глазами Сидзуко проносились образы беспомощного Сигэру, который бродил в бесконечном мраке и звал маму своим грустным голоском. Не находя себе места, Сидзуко металась по особняку, словно в агонии.

Вскоре к собравшимся в гостиной людям, которые обменивались тревожными взглядами, подбежал слуга — запыхавшийся мертвенно-бледный студент.

— Сигэру точно похитили! Сигма вернулся домой весь в ранах! Посмотрите, как самоотверженно он сражался за молодого господина! — За дверью, на которую студент указал пальцем, растянулся измождённый «телёнок» Сигма. Окровавленный пёс жалобно скулил.

Сигма часто дышал, высунув язык, и закатывал глаза так, что был виден один только белок. Всё тело пса было покрыто чудовищными ранами.

В тот момент, когда Сидзуко увидела окровавленное животное, растянувшееся в коридоре, она представила, что где-то далеко-далеко с её беспомощным сыном происходит то же самое. У девушки подкосились ноги и закружилась голова, однако ей всё-таки удалось собраться и не рухнуть прямо в гостиной.

На полу лежал тяжело дышащий, вымазанный в крови Сигма, но, сколько бы ни проходило времени, Сидзуко не могла обратить на него своё внимание; в голове матери маячил образ бьющегося в муках ребёнка, и она ничего не могла с этим поделать.

В особняке Хатаянаги работал дворецкий по имени Сайто, однако в тот день он отсутствовал, и Митани пришлось звонить в полицию самому. Юноша объяснил ситуацию и попросил начать поиски Сигэру, ему ответили, что полицейский уже выезжает к ним.

Закончив говорить, Митани положил телефонную трубку, однако тут же раздался пронзительный звонок. Юноша, ещё не успевший отойти от столика, вновь поднёс трубку к уху, коротко ответил звонящему, после чего стал бледен как мел.

— Кто это?! Откуда звонят?! — спросила Сидзуко, у которой участилось дыхание от беспокойства.

Прикрыв трубку рукой, Митани обернулся, но в нерешительности замер, не находя в себе сил ответить.

— Плохие новости?! Я справлюсь! Скажи скорее, кто это! — поторопила юношу Сидзуко.

— Ну, я запомнил его голос. Это точно он… Твой сын. Вот только…

— Что? Что ты сказал?! Но ведь он не умеет набирать номер!.. Я должна послушать! Я знаю его голос лучше всех на свете!

Сидзуко подбежала к столу и выхватила трубку у колеблющегося юноши.

— Алло, это я! Меня слышно?! Это мама! Это ведь ты, Сигэру? Где ты сейчас?!

— Я не знаю… где я… Не знаю… Но рядом со мной… стоит незнакомый… страшный дяденька… и говорит, что мне… ничего нельзя… рассказы…

Глухой голос мальчика оборвался. Похоже, «страшный дяденька» неожиданно зажал рот Сигэру рукой.

— Боже! Это правда ты, Сигэру?! Сигэру… Мой дорогой, любимый Сигэру… Ну же, скажи что-нибудь! Это мама! Это я… твоя мама! — терпеливо повторяла Сидзуко. Прошло несколько мгновений, и из трубки раздался сбивчивый голос мальчика:

— Мамочка… заплати за меня… выкуп… пожалуйста… Послезавтра… в полночь… Я буду… за библиотекой… в парке Уэно…

— Ох… Сынок, что ты такое говоришь?! Ах, тебя заставляет этот злой дяденька, стоящий рядом?! Сигэру, милый мой! Одно слово! Всего одно слово! Скажи маме, где ты сейчас?! Где ты?!

Однако мальчик, словно оглохнув, проигнорировал вопрос и произнёс ужасающую, далеко не детскую фразу:

— Мамочка… если ты… принесёшь туда… сто тысяч иен… в банкнотах… то я… смогу вернуться… Сто тысяч иен… в банкнотах… Ты должна… сделать это… мамочка…

— Ах! Я поняла, поняла! Не беспокойся, Сигэру! Конечно! Я обязательно спасу тебя!

— А если… сообщишь в полицию… то я убью… твоего ребёнка.

Ах, какая чудовищная ситуация! Ведь если Сигэру произнёс «твоего ребёнка», выходит, его заставили сказать такое про самого себя?!

— Ну же… отвечай… А если не ответишь… то этому мальчику… не поздоровится… — как только Сигэру закончил говорить, из трубки раздался душераздирающий детский плач.