Вдова Клико

Глава тринадцатая МОЛИТВА О ЧУДЕ

Август 1806 года

Луна была ей на руку, яркая и четкая. В конюшнях пахло сеном и потом. Николь сняла перчатку, потрепала мягкую морду гнедого, потом накинула на коня упряжь — звякнули в темноте пряжки, и конь затоптался, пока на него надевали сбрую.

— Я этого делать не буду, — сказал Ксавье, решительно складывая руки на груди.

Николь вывела коня и сунула мужчине поводья.

— Тогда мне самой придется. Держи.

Она подняла оглобли повозки — размаха рук едва хватило — и нажала. Телега не шевельнулась.

— Я все равно поеду, так что мог бы и помочь.

— Ты как муравей, пытающийся сдвинуть камень. Держи.

Он отдал ей поводья, она отпустила оглобли. Ксавье запряг коня за считаные секунды. Николь влезла на телегу.

— Погрузи мой сундук и привяжи его. Я собираюсь останавливаться как можно реже.

— Ты упряма, но я никогда не думал, что глупа.

— Не волнуйся. Я буду менять лошадей дорогой. До Амстердама всего неделя, если я потороплюсь.

Послушай, Луи не уедет из России, пока не прибудет новая партия. Там положение отчаянное: с тех пор, как Наполеон начал наступление, каждый француз под подозрением. Я очень за него волнуюсь: его уже однажды ограбили. Он говорит, что, если я ему доставлю все в ближайшие месяцы, он вернется во Францию. Если я не поеду в Амстердам спасать бутылки, весь город сочтет, что моему делу крышка. Я не могу сейчас позволить себе новую гонку к границе. Тем более с Моэтом — да и с любым другим виноделом. Так что привяжи мой сундук и пожелай мне удачи. Ментина спокойно поживет у моих родителей, и не забудь сказать мадам Оливье, что я до конца сезона в столице — поехала навестить Терезу Тогда это сразу же узнает весь город. Пусть лучше думают, что я перебираю потенциальных мужей в Париже, чем разбираю бутылки в Амстердаме, честно зарабатывая себе на жизнь.

— Если ты думаешь все это проделать в одиночку, то можешь рассчитывать только на чудо, — сказал Ксавье, затягивая веревки на сундуке.

— Чудеса случаются каждый год — прямо здесь, на моем винограднике, и я не дам ни одному из них зря пропасть.

— Если так, то делай, черт побери, что хочешь, только не приходи ко мне плакаться, если тебя по дороге ограбят или изнасилуют, если сломаешь в рытвине колесо или тебя похитит какой-нибудь вонючий и вшивый голландский моряк.

— Если меня похитят, я уж точно не смогу прийти к тебе плакаться! — огрызнулась она.

Ксавье поцокал языком, но буркнул на прощание с некоторым оттенком гордости за нее:

— Езжай, пока темно. И не волнуйся, я тут за всем пригляжу, пока ты будешь в вольном полете.

Николь щелкнула кнутом. Прохладный ночной воздух жалил щеки, хорошо была видна освещенная луной дорога. Она ехала со всей скоростью, на которую соглашался гнедой, и наконец виноградники сменились полями, запылали подожженные солнцем облака, возвещая о начале нового дня.

Амстердам был удушлив. В порту снова оказалось безлюдно, и воздух так густ, что казалось, будто дышишь ватой. Черное вдовье платье липло к телу, над горизонтом покачивалось разбухшее солнце. Моряки и докеры, одуревшие от безделья в замершем порту, сидели, развалясь, возле таверн, явно начав еще вчера, и пьяными голосами перекрикивались с группами проституток. Среди этих девиц встречались совсем молоденькие, тощие, с землистыми лицами; над подпертыми тугими корсажами грудями торчали ключицы. На войне деньги приходят и уходят быстро. Николь, по крайней мере, сохранила места для своих работников.

Она быстро прошла мимо, радуясь, что из-за проституток ее никто не заметил. Добравшись до склада, куда Луи отослал большую часть ее запаса, она сняла с пояса ключи, отперла замок и повернула рукоять, заранее страшась того, что предстоит увидеть.

На складе стоял затхлый дух, до самого потолка громоздились поддоны с бутылками. У Николь упало сердце — понадобятся недели, чтобы все это перебрать. Закатав рукава, она взялась за первый ящик, вытащила бутылку и посмотрела ее на свет. Из бутылки на нее злорадно глянул разросшийся грибок. Вино погибло.

Она заложила штабель отбракованных бутылок, которые будут ждать подводы, чтобы их отвезли к торговцу.

Он спустит когда-то драгоценное вино в сточную канаву, а бутылки снова употребит в дело.

Николь перебрала десять ящиков, и во всех одно и то же. Погибло, погибло, погибло. Почти пятьдесят тысяч бутылок, результат битвы со стихиями, тяжелой работы сбора винограда, отжима, брожения и тщательного блендирования, и вот конец — смерть в этом мрачном сарае возле тусклого серого моря. Такое невезение — это просто несправедливо! Успей она тогда надень раньше — и все эти бутылки поплыли бы в Россию. Черт побери, насколько легче было бы предоставить всю эту партию ее горькой судьбе!

Еще десять ящиков. Солнце за окном встало высоко. Время здесь, казалось, остановилось, и лишь укол голода напомнил Николь, что пора бы развернуть аккуратный сверток промасленной бумаги, который ей дали в гостинице. Багет был не хуже Наташиного, все еще свежий, и пахло от него родиной.

Она вспомнила прощальные слова подруги: «Каждый сам кует свое счастье, а ты — счастливая».

Николь сжевала остаток багета и снова взялась за работу.

Три недели она день и ночь выполняла для каждой из своих драгоценных бутылок роль судьи и присяжных. Каждый вечер она тащилась обратно вдоль каналов к своей маленькой гостинице, потом вставала с первыми лучами солнца и снова шла на склад. Добрая хозяйка гостиницы перед уходом вкладывала ей в руки пакет с едой, иначе Николь могла бы забыть поесть.

Она твердо решила спасти все хорошие бутылки. Если она отправит Луи хотя бы пять тысяч бутылок, это уже будет кое-что. По крайней мере, он сможет вернуться домой и не быть заложником опасной ситуации в России.

Она разговаривала с вином, и это помогало справиться с одиночеством. Каждая бутылка была уникальна и жила своей жизнью.

— Ты, — говорила она красному, которое еще можно было спасти, — пойдешь по солнечному пути, где парят жаворонки над маками, алыми на фоне пожелтевшей травы, в милый сельский дом. И там будет простая свадьба с полевыми цветами и скрипками. Ты (это бутылке шардоне, опасно теплой на ощупь) сможешь пролежать годы в погребе, ожидая рождения давно желанного ребенка. Ради его родителей надеюсь, что тебя в конце концов откроют.

Она взяла очередную бутылку шампанского:

— А вот ты, мой красавец, предназначен для освещенных звездами любовников.

Наконец-то хорошие! Николь поцеловала девственно чистую бутылку. Кристальная прозрачность, быстрое шипение пузырьков, неповрежденная пробка. Она вспомнила свой заброшенный эксперимент по ремюа-жу и решила, что вернется к нему и попробует снова. И будет пробовать дальше. Она разбогатеет, если сумеет добиться гарантированной качественной очистки, и имя Франсуа, имя, которое он дал ей, прославится на много поколений вперед. Узнай кто-нибудь о размахе ее амбиций, весь город поднял бы ее на смех, но вряд ли хоть один день проходил без того, чтобы она мысленно не возвращалась к этой задаче, пытаясь найти решение.

Каждую хорошую бутылку Николь целовала перед тем, как выстроить в линию: их тут хватит на целый дворец! Она помнила сообщение Луи, что царица Елизавета на шестом месяце. Значит, именно эти бутылки откроют в декабре, чтобы отпраздновать рождение наследника. Вполне возможно, что она успеет переправить их к Луи сухим путем. А Наташа наколдует еще чуть-чуть удачи для этой поездки! Задача была почти выполнена, и Николь пригласила из Реймса возчика, за которого поручился Ксавье.

Когда тот прибыл, она с облегчением увидела, какое у него доброе и открытое лицо, и узнала в нем одного из мальчишек, всегда торчавших на площади. С тех пор он вырос, но Николь знала его малышом, хотя и не помнила имени. Хорошо, что Ксавье прислал именно этого помощника: сейчас у нее каждый преданный работник на счету.

— Привет! — радостно встретила его Николь. — Укладывай аккуратно. Дороги будут тяжелые и ухабистые. У каждой бутылки должно быть гнездо из сена, и сена не жалей.

Она наблюдала за работой, пока не убедилась, что парень делает все на совесть, а потом стала сортировать дальше, выдав возчику карту, на которой Луи обозначил самые лучшие и безопасные дороги в Россию. В последнюю партию шампанского она вложила записку:

Как только это будет продано, немедленно возвращайся…

Она представила себе, как Луи прикасается к поцелованным ею бутылкам.

Езжай прямо домой, ты здесь нужен.

Твоя Николь

И вот наконец она стояла в порту возле хмурого моря, обозревая свою работу, и ветер развевал ее волосы. Большая партия бутылок, приговоренных к смерти, лежала на возах, их предстояло безжалостно уничтожить. На чеке в руках Николь прописана жалкая сумма — отбракованные бутылки принесли сотую часть того, чего стоили, если бы уцелели.

Но четыре тысячи бутылок лежали на возу, готовые отправиться к Луи, — этого хватит, чтобы еще раз подтвердить ценность ее виноградников и винтажей и утвердить имя вдовы Клико на важных рынках России. Этого достаточно, чтобы вытащить оттуда Луи, как только дело будет сделано.

— Езжай! — напутствовала она возницу. — Смотри, чтобы все бутылки добрались целыми. За скорость получишь награду.

Фургон двинулся, и Николь позволила себе вспомнить, что год назад именно в этот день умер Франсуа. Она посмотрела, где стоит солнце. Теперь шампанское ее мужа наконец-то едет в Россию. Ветер задувал с востока — оттуда, куда уехали бутылки. Наташа сказала бы, что это хороший знак, и почему бы не поверить?

Когда повозка скрылась из виду, на Николь навалилась свинцовая усталость. Хотелось лечь и уснуть прямо здесь, на причале. Бухта каната могла бы служить периной, но на это не было времени. Дома шел сбор винограда, и ее место было там.

Дорога домой оказалась мучительной, но на последнем перегоне перед Реймсом Николь ожидал верный Пино, холеный и отдохнувший. Мрачные предсказания Ксавье о ее судьбе в одиноком путешествии не сбылись, и когда она въехала на виноградники, к окутанным утренним туманом лозам, небо мягко освещал восход, и рабочие уже собирали виноград — целеустремленно двигались маленькие человеческие фигурки. Еще раз спасибо Богу за Ксавье!

Николь спрыгнула и попробовала виноградину. В ее сладости ощущалось жаркое лето, смешанное со вкусом питавшей виноград меловой земли. Хороший урожай. Взяв у сборщика нож, женщина срезала несколько гроздей и положила в корзину к другим.

— Вместо тебя, — шепнула она, обращаясь к Франсуа. Эти лозы он сажал собственными руками.