Вдова Клико

Глава третья ИСТИНА И ДЕРЗНОВЕНИЕ

Конец октября 1797 года

По республиканскому календарю: брюмер, год VI

Антуан и Клодина спасли ее от смерти-через-брак. Появление Франсуа — это была их затея, тщательно спланированная кампания, правда взявшая непредвиденно ранний старт в тот день, когда после предложения мсье Моэта Николь, стуча каблучками по лестнице, влетела к ним.

Потом Антуан и Клодина сказали, что, заметив, какой расстроенной она ходит в последнее время, решили вмешаться. Они знали Николь с ее рождения и видели, какую безнадежную битву она ведет с нарастающим давлением родителей, склоняющих дочь к замужеству. В любой момент отец мог дать согласие на ненавистный брак — конечно, исключительно в ее интересах, но она была бы поймана в золотую клетку против своей воли.

Когда Франсуа навестил Антуана, чтобы посоветоваться насчет приобретения виноградников гран крю, он стал для девушки словно глотком свежего воздуха на фоне всех тех упрямых патриархальных консерваторов, которых родители могли бы счесть подходящей для нее партией. Франсуа — человек образованный, повидавший мир, свободный от предрассудков, но с прекрасными манерами, к тому же он умел мечтать. Страстным поэтическим разговором о виноградарстве он увлекал всех, с кем его сводила судьба, а быстрый ум и яркое воображение делали его более чем подходящей парой для живой и строптивой Николь.

Светлячок, называл он ее: быстрая, резкая, неожиданная.

— Cherie[15], карета!

Николь сбежала вниз, успев на бегу посмотреть на себя в зеркало. Зачем она попросила целый месяц, чтобы дать ответ на предложение Моэта? Потому что не знала, как сказать «нет»? Или решила, что это достаточное время, чтобы по совету отца основательно подумать о возможных выгодах этого брака? А может, отвергнуть его предложение быстрее показалось ей нетактичным? Всего неделя оставалась до того, как можно будет с этим покончить, но теперь, когда появился Франсуа, неделя казалась вечностью.

Жизнь без него становилась тоскливой. Николь каждый день находила повод как бы случайно сталкиваться с ним, обходя виноградники семьи Понсарден. Если она должна обдумывать предложение мсье Моэта, говорила она родителям, то надо это время проводить в суете виноделия. Франсуа всегда работал неподалеку, на виноградниках Клико, и каждый день показывал ей что-то новое, как и обещал: попробовать новый бленд[16], или чудесное пино, или показать неизвестное еще место, где маки встречаются с васильками и ловят солнечное пламя.

Иногда в сумерках, когда небо становится прозрачносиним, как китайский лак, они смотрели, как меняются, принимая причудливые формы, облака.

— Вот это похоже на бутылку шампанского, — говорила Николь.

— Нет, форма не та. Это явно бутылка гаме[17].

Франсуа задумчиво смотрел в небо, в то же время искоса наблюдая за Николь. В умирающих лучах закатного солнца его кожа сияла розоватым золотом.

— Как же ты угадал, что это именно божоле?

— Понятия не имею, — смеялся он, обнимая ее.

Впрочем, не так важно, как выглядели облака, а важнее всего на свете было еще немного побыть вместе, и они льнули друг к другу, пока с последними проблесками света на горизонте не появлялись родители Николь, разыскивающие ее в темноте.

Месяц таял, дни становились короче. Франсуа и Николь кормили друг друга с ладони ягодами с ежевичных изгородей, и никогда эти ягоды не казались ей такими сладкими. Когда удавалось удрать достаточно надолго, Франсуа расстилал куртку под старыми извилистыми буками Верзи, и они вместе читали Руссо или Вольтера.

Никто из них не мог толком сосредоточиться на чтении. Это была их игра: кто дольше продержится до того, как встретиться глазами и украсть поцелуй со вкусом ежевики.

В один октябрьский день, когда солнце подсвечивало набухшие капли теплого дождя, превращая их в тысячи разноцветных фонариков, Николь и Франсуа были застуканы на огороженном винограднике в Вилер-Альране. Они скакали, танцуя, между рядами, преисполненные чистейшей радостью, промокшие и веселые. Франсуа пел во весь голос, умело кружа Николь между лозами.

Теперь осталась всего неделя, и можно будет освободиться от предложения мсье Moэта, и Николь, стоя перед любимым маминым венецианским зеркалом в прихожей родительского дома, помахала сама себе рукой на счастье.

— Быстрее, дорогая, Клодина приехала! — поторопила ее мать.

Николь вышла, и мать расцеловала ее в обе щеки, радуясь цветущему виду дочери в новом шелком платье и с убранными в шиньон волосами.

— Растешь, Бабушетта, — подмигнула она. — Самое время.

Если девушка и почувствовала какую-то вину, та мгновенно растворилась при мысли о Франсуа, ежедневных стихах и письмах, которые он подкладывал ей в карман, и сегодняшнем приглашении встретиться с ним на озере. Остальное все ерунда.

Озеро было зеленым, как река Ведь, прозрачным и в меловых берегах казалось матовым. Франсуа пустил камешек по поверхности, и сентябрьское солнце посеребрило круги.

— Неплохо, — оценила Николь.

Он засмеялся:

— Вот интересно, что может произвести на тебя впечатление?

Не знаю. Дракон? Превращение воды в вино?

— Пойдем поплаваем. Я же тебе обещал: при каждой нашей встрече я постараюсь придумать что-нибудь новое. Повернись.

Он ослабил ей шнуровку платья на спине — настолько, чтобы его можно было снять.

— Давай, — сказал он.

Николь сняла платье и повернулась лицом к Франсуа. Тело ее тенью просвечивало под муслиновой рубашкой.

Он нежно погладил ее по плечу. Ветер прошелестел в дубах. Николь вдруг охватило незнакомое напряжение, а Франсуа ее поцеловал. Потом отпустил, и у нее голова закружилась, как в тот день, когда он снял ее с ландо.

— Вперед! — крикнул он и толкнул ее в воду, срывая с себя рубашку и прыгая следом.

Вода обожгла холодом, кровь запела в теле, когда девушка вынырнула, и Франсуа поцеловал ее снова. Вода между ними была илистая, сладковатая и скользкая. Рассмеявшись от неожиданности, они опять поцеловались, на этот раз крепче, и руки оказались там, где им не следовало быть, но они никак не могли остановиться, пока она не отстранилась, испуганная силой нового чувства.

Франсуа взял ее за руку, и они поплыли на спине, остывая от поцелуев, глядя, как ласточки становятся светло-зелеными, пулями пролетая над водой. Среди лилий кружили радужные стрекозы.

Незаметно пролетел час. Солнце высушило Николь, и она смогла одеться, но ее тело все еще ощущало прохладу воды. Они с Франсуа продолжали держаться за руки, сколько хватило смелости. Клодина и Антуан ждали их в карете. Проходя мимо разрушенного дома, Николь заметила колодец. Покопавшись в кармане, нашла монету.

— Загадай желание, — сказала она и закрыла глаза, готовясь к броску.

Сама же подумала про себя: «свобода» — и бросила монету. Нашла в кармане другую и протянула ее Франсуа:

— Твоя очередь.

Он отпрянул:

— Не стоило тебе этого делать.

— Тогда я брошу за тебя, — рассмеялась Николь.

Закрыв глаза, она улыбнулась. «Чтобы Франсуа был счастлив», — подумала, и монета булькнула где-то далеко внизу.

Когда Николь открыла глаза, Франсуа исчез. Если это шутка, то не смешная.

Девушка постояла немного, ожидая, что он вернется, поглядывала на лес, но украдкой: а вдруг Франсуа за ней наблюдает?

Но он не вернулся. Карманные часы она забыла дома, но, наверное, добрых полчаса прошло, пока она ждала, и солнце уже светило не так ярко. Приехали Антуан с Клодиной, а Франсуа все не появлялся. Злость и обида овладели ею. Как он смеет?! И одновременно не пропадало желание ощутить объятие его теплых рук. Хотелось плакать, хотелось наорать на него за такое легкомыслие, лишь бы только появился.

— А где твой юный поэт-винодел? — улыбнулась Клодина.

— Я… я не знаю. Я закрыла глаза, чтобы загадать желание у колодца, а он ушел.

Ждали, сколько могли. Антуан побродил в лесу и вернулся, пожимая плечами. Нету.

Она все еще надеялась, что он сейчас возникнет у обочины, выскочит со смехом из-за куста. Как же все это связано с той монетой, что она бросила? В тот момент у Франсуа был вид дикого зверя, решающего, бежать или драться, и ясно теперь, что он выбрал бегство. Теперь можно плакать, орать, ругать его за себялюбие, в то время как хотелось лишь прикоснуться к нему и постараться понять, что произошло.

Клодина обняла Николь за плечи, но продолжала молчать, не пытаясь разговорить.

В тот вечер Николь снова и снова вспоминала момент, когда исчез Франсуа. Даже не попрощавшись.

Медленно тянулась неделя. Каждый день, как одержимая, Николь приходила в конюшню к тайнику, служившему обменником для писем, и каждый день его пустота была словно удар в солнечное сплетение. Они знакомы всего четыре недели, но Франсуа наполнил ее жизнь новой радостью, и до сих пор не было ни дня, чтобы он не оставил ей письма или стихотворения. Неужели она лишь вообразила, что между ними происходит что-то важное? Она просто дурочка, очарованная красивым вралем? Он сейчас где-то страдает и взывает о помощи или проводит время с другой, водит на свои виноградники и красиво заливает насчет лоз? У Николь хватало гордости не спрашивать Антуана и Кдодину, где он. Прошло семь дней, три часа и тридцать минут, и она вдруг поняла, что нужно делать. Магазин сейчас закрыт, но Наташа поможет ей найти ответ. Николь подбежала к булочной и заколотила в дверь.

Подруга дала ей мешочек с солью.

— Ты хорошо подумала? Ведь не всегда тебе говорят то, что хочешь услышать, милая.

— Я хорошо подумала.

Ничего не может быть хуже, чем пытка неизвестностью.

Наташа постучала янтарными бусами, шепча какие-то наговоры, которых Николь не поняла.

— Бросай!

Девушка метнула соль, и та рассыпалась по плиткам пола. Наташа вгляделась в получившиеся фигуры.

— Осторожность.

— А что еще?

Наташа сгребла соль в кучку:

— Все. Осторожность, вихрь ты мой маленький. Спокойно все взвесь и обдумай. Ты разочарована?

— Слегка. Я думала…

— …что тебе скажут: «истинная любовь ни когда не идет прямым путем. но все кончится хорошо»?

Николь покраснела.

— «Осторожность» — вот и весь ответ. В свое время этот старый способ предсказал мне, что случится с Даниэлем. Соль всегда говорит правду, даже если тебе не хочется ее слышать. — Наташа иногда бывала такой пессимисткой. — Да, я черствая старуха, но мудрости у меня куда больше, чем у тебя. Какой смысл таит твой ответ, знаешь только ты. — Она открыла дверь и крепко обняла девушку. — Теперь иди и потрать эту ночь на раздумья. На то тебе и голова.

Франсуа исчез так внезапно и не давал о себе знать слишком долго, чтобы это можно было простить. Придя домой, Николь сразу взялась за перо.

Cher[18] Жан-Реми Моэт!

Мне приятно сообщить Вам, что я с радостью принимаю…

Запечатав письмо, она, будто спохватившись, небрежно сбрызнула его лавандовой водой. Потом отдала Жозетте, чтобы та отнесла на почту, заставив служанку поклясться, что та ничего не скажет родителям.

Маленькие городки ничто так не любят, как сплетни. Франсуа услышит про ее обручение с Моэтом и пожалеет, будет безумно ревновать и поймет, каково это, когда тебя без предупреждения бросают. Николь не могла безвольно ждать, ей обязательно надо было что-нибудь предпринять.

Через пять минут после того, как письмо покинуло ее руки, она абсолютно ясно поняла, какую совершила ошибку.

Уже стемнело, но Николь вылетела на улицу, чтобы перехватить письмо. Жозетты нигде не было видно. На Рю-де-Вержер фонарь на здании почты уже давно был погашен и дверь заперта. Значит, то, что прочла Наташа по рассыпанной соли, было суровым предупреждением, но Николь слишком поздно это поняла, и одно небо теперь знает, какие силы она привела в движение своим поспешным поступком. Господи, прошу тебя, пусть Франсуа вернется!

В конюшне ее новый жеребенок Пино при ее появлении топнул копытом. Николь уткнулась лицом в его мягкую шею.

— Зачем я написала Жану-Реми? — шепнула она.

Пино не ответил, но сердце у Николь заколотилось сильнее: из тайника возле его кормушки выглядывал край письма. Трясущимися руками девушка разметала солому.

Прости меня, Бабушетта. Своим молчанием я лишь хотел освободить тебя, чтобы ты смогла разобраться в своих чувствах, но не знал, как правильно поступить; я был жесток и очень виноват перед тобой. Предложение Моэта с виду куда лучше моего. Он человек солидный и постоянный. А у меня порой случаются перепады настроения, я способен на дикие выходки, и ты должна об этом знать. Эта неделя показала тебе, каков я. Бывает так, что мое счастье пугает меня до обморока. Но я умею любить самозабвенно и никогда никого не любил так, как тебя. Обожаю твой юмор, умиляюсь твоим ботинкам, которые слишком велики для твоих изящных ножек, любуюсь тем, как ты в них носишься, будто вечно опаздываешь, восхищаюсь, как ты чувствуешь вкус земли и все ее цвета. Не могу наглядеться, когда солнце подсвечивает твои волосы. Люблю даже твою тень на твоей муслиновой рубашке. Поэтому прошу: стань моей женой. Будем держать виноградник и вместе ощущать вкус земли…

Вот тут она поняла, что больше всего на свете ей хочется полностью простить и просто любить его. В глубине души она понимала, что жизнь с Франсуа будет наполнена взлетами и падениями, скачками и вывертами, но их любовь и близость всегда будут так сладки, так наполнены радостью, что Николь никогда не простит себе, если отвергнет его предложение.

«Да, да, да!» — написала она в ответ и положила письмо обратно под солому.

Написать это «да» было просто, но все теперь смешалось в кашу. С досады она приняла предложение мсье Моэта. Николь пришла в отделанный темными панелями кабинет отца и села в кресло с высокой спинкой, стараясь вытянуться повыше. Отец, сидящий по ту сторону массивного стола с кожаной столешницей, выглядел так неприступно и официально, будто воплощал в себе все, с чем ей хотелось бороться. И все-таки Николь попросила его ей помочь. Она заявила, что выйдет за Франсуа, и отец ее слишком хорошо знает, чтобы отговаривать. Понятно, что его не может не рассердить ребяческая шутка, которую Николь сыграла со столь именитым соискателем, и она сама себя ругает за поспешное решение, но только в те моменты, когда может на секунду не думать о Франсуа. На следующий день, ровно через месяц после предложения Моэта и нескольких счастливых дней с Франсуа, отец повез ее на свой виноградник в Рилли, чтобы распорядиться приданым.

День выдался прекрасный. По-осеннему краснели и золотились листья винограда. Проходя между рядами, Николь смотрела и оценивала — что стало практически ее второй натурой после долгих путешествий по виноградникам с Франсуа: ориентация, наклон, окружающие виноградники, форма листьев, указывающая сорт вина, — есть, есть, есть. Отец наклонился проверить последние розы сезона, их сажали в конце каждого ряда, чтобы вовремя заметить насекомых-вредителей, — и что-то посчитал на пальцах.

— Розы чистые… Я предсказываю сбор на пятнадцатое сентября, и урожай будет небывалый. — Он протянул руку: — Пари?

— Нечестно держать пари, если заранее знаешь результат. Совершенно очевидно, что сбор будет первого октября и урожай будет самым лучшим в истории. И он принадлежит нам с Франсуа. Это будет первое вино марки «Клико».

— Надеюсь, что вином вы не ограничитесь. Прежде чем умереть, я хочу увидеть, как по этому винограднику бегают мои внуки.

— Прекрати! — Она покраснела. — Но мы и в самом деле хотим детей. Беспечный мальчик, похожий на Франсуа, который будет играть на цыганской скрипке, и девочка, которую мы научим смешивать лучшее вино на всей Горе. Хочется только, чтобы и мама благословила наш союз.

— Твоя мать хочет, чтобы ты была счастлива, Бабу-шетта. Однако считает, что мсье Моэт открыл бы для тебя лучшие возможности. Но мы ее переубедим. Если Франсуа смог так обворожить мою девочку, что она готова выйти за него замуж, то и ее матушку, наверное, сможет очаровать. Но мсье Мозг — мэр Реймса, и твою мать ослепляет этот блеск.

— Не ей же за него выходить. А из меня получилась бы ужасная жена мэра.

Отец посмотрел на часы:

— Мама скоро приедет. Я попросил ее встретиться с нами здесь, на винограднике, чтобы обсудить твою свадьбу. Зачем только ты послала Моэту это письмо? Тебе же полагается быть самой ловкой из двух моих дочерей. Теперь он заявил твоей матери, что это письмо равносильно официальному согласию. Я всегда помогал тебе выпутываться из неприятностей, но сейчас не уверен, что нам удастся с честью выйти из затруднений.

«Ну почему Наташа всегда права? Она ведь сказала: „Осторожно"».

— Какой смысл обсуждать, что именно мсье Моэт считает честью или бесчестием, если думает он только о деньгах? Ему нужна не настоящая я, а та салонная игрушка, которую он себе вообразил.

— Трудно даже представить себе, кто бы мог польститься на настоящую Николь, — поддразнил ее отец. — Особенно такую, которая устроила всю эту неразбериху. Все будет не так уж легко и просто, как ты предполагаешь. Мсье Моэт мстителен, изобретателен, и он серьезный политик. Перейди ему дорогу — и он так расквитается, что от тебя не останется и следа.

— Он просто привык, что все говорят ему «да». Не настолько он умен, и я не стану его бояться.

— Ты никогда никого не боишься, поэтому частенько и попадаешь в беду, — сказал отец с невольной гордостью. — Но городок у нас маленький, mа petite[19], приходится нам жить в нем всем вместе, и нравится тебе это или нет, а противник Моэт сильный. — Отец вручил ей старую эмалированную рулетку. — Давай, действуй. И смотри, держи крепко.

Николь, разматывая скользкую шелковую ленту, двинулась вдоль ряда лоз к краю виноградника, пока отец не скрылся из виду.

— Готово! — крикнула она.

— Отлично. Держи твердо и ровно и проверь цифру дважды!

Она зажала ленту большим пальцем и запомнила результат измерения. 204 pieds du Roi — двести четыре ноги короля. После революции полагалось использовать метры и километры, но сельский народ продолжал измерять a I’ancienne — по старинке.

— Подержи так секунду! — крикнул отец.

Николь помахала ему рукой, нащупала в кармане записку Франсуа, пробежала пальцами по выпуклым буквам: Франсуа-Мари Клико — и тихонько прошептала: «Николь Клико», словно пробуя эти слова на вкус.

Три резких рывка дали ей сигнал сворачивать ленту. Она повернула рычажок, осторожно, чтобы шло гладко, но лента застряла и вырвалась из рук. Когда Николь ее поймала и поднялась, человек, держащий другой конец, оказался достаточно близко, чтобы сердце подпрыгнуло от радости.

— Сматывай дальше, — приказал Франсуа.

В их последнее свидание он ее бросил одну возле колодца. С тех пор она проигрывала в уме сотни разных вариантов встречи: он кается, она прощает.

— Я не должен был тебя оставлять, моя милая дикарка, — сказал он.

— Мне было трудно тебя понять.

— Это больно — так тебя любить, — тихо произнес Франсуа. — Бывают моменты, когда мне нужно побыть одному. Я надеялся, что ты сможешь это принять.

— Просто поцелуй меня.

Франсуа обнял ее, тяжело дыша и дрожа от волнения. Теплый осенний воздух пах древесным дымом, и до сих пор еще держался пьянящий аромат сбора винограда.

— Расти виноград вместе со мной, — шепнул он.

— Я уже сказала «да», — улыбнулась она.

— Я буду любить тебя так, как никто не сможет, но тебе придется быть смелой. Ты это понимаешь?

— Я выхожу замуж за самого умного и самого красивого мужчину во всей Шампани — это все, что мне нужно знать.

Он завертел ее вокруг себя так, что у нее закружилась голова.

— Вот мы, покупаемые и продаваемые, как пара породистых телят, — засмеялся он. — Пожалуй, я бы не женился на тебе, если бы этот виноградник не входил в сделку.

— Когда мы поженимся, я хочу каждый день есть полевую клубнику, и даже зимой. — Она, смеясь, оттолкнула его. — И не трогай товар, пока контракт не подписан и печать не поставлена.

Николь побежала к отцу, который стоял у входа в виноградник вместе с Филиппом, отцом Франсуа, согнувшись над складным столом. Оба они записывали размеры виноградника и были похожи на генералов, обсуждающих план боя. Осталось подписать несколько бумаг, обменяться между семьями деньгами и землями, чтобы обеспечить детям будущее, — и никто не сможет помешать ей выйти за Франсуа, даже мама.

Необходимо, чтобы это стало fait accompli[20] задолго до полудня, когда мать приедет сюда. Отец неспроста предложил встретиться именно здесь — в любимом винограднике ее родителей, на том самом месте, где он ей сделал предложение двадцать лет назад. Может быть, вспомнив тот день, мама сменит гнев на милость.

Николь крепко обняла отца:

— Спасибо!

— Осторожней, Бабушетта, чернила размажешь! Филипп, помнишь мою дочь?

— Так это и есть малышка, что поймала моего Франсуа? — откликнулся тот. Седые кудри обрамляли доброе заботливое лицо. — Яркая и быстрая, как светлячок, как он мне и описал. В этих серых глазах горит огонь, который ему более чем под стать, это я тоже заметил. И волосы предзакатного цвета, когда он еще не загорелся алым — так, кажется, он говорил. Ну, что ж, молодость поэтична, но я вижу, что в данном случае он ничего не приукрасил, — улыбнулся Филипп молодой паре.

— «Лесть открывает любые двери, мсье Клико, — ответила Николь, просияв.

Филипп расцеловал ее в обе щеки.

Когда соборный колокол пробил первый удар полудня, из-за поворота, поднимая меловую пыль, показалось мамино ландо. Оно остановилось, кучер соскочил на землю, помог хозяйке выйти, а потом неожиданно зашагал в их сторону так быстро, что даме пришлось бежать чуть не вприпрыжку. Николь замерла как вкопанная: мать привезла с собой мсье Моэта! Он был одет еще более официально, чем обычно: в рубашку с высоким воротником и темный костюм, с виду слишком теплый для такой погоды. Твердым шагом он подошел к склонившимся над столом Понсардену и Клико-старшему, небрежно кивнул, встав так, чтобы хорошо видеть документы.

— Mon Dieu[21], это что такое?! Вы отписываете свои виноградники семье Клико? Значит, вы намерены совершить эту передачу без присутствия городского совета? «Любая передача виноградника признается незаконной и аннулируется, если она не утверждена комитетом. У нашего региона, Шампани, есть репутация, которую следует беречь, господа. Так что, боюсь, эта ваша запись не будет иметь силы.

— Брак придаст ей силу, — возразил Франсуа.

— А, тогда все приобретает смысл. Но контракт также не будет осуществлен, поскольку эта женщина по праву принадлежит мне, — сказал мсье Моэт.

— Я никому не принадлежу, и я не товар для покупки и продажи, — перебила Николь. — Я сделала свой выбор.

— Чушь, Николь! Выбор делают не девушки! — оборвала ее мать, досадливо щелкнув веером. Тускло блеснули перья в лучах осеннего солнца. — Нам очень посчастливилось, что мсье Моэт согласился посмотреть сквозь пальцы на все твои неосмотрительные поступки и все-таки взять тебя в жены. Ты только подумай, Бабушетта: ты можешь выйти замуж на следующей неделе, в годовщину свадьбы твоих родителей. Все говорят, что погода будет хорошая — как всегда в этот день. Не так ли, Николя?

Отец не ожидал такого маневра. Мсье Моэт вмешался в разговор:

— Ваша мать меня убедила, что ваше волнение перед нашим грядущим бракосочетанием вынудило вас поступать несвойственным вам образом, и ради уважения к нашей договоренности мы решили приблизить дату свадьбы.

— Cheri[22], разве это не говорит о великодушии и благородстве мсье Моэта, что, безусловно, заслуживает нашего глубочайшего уважения? — обратилась мать к отцу.

— Не меньшего уважения заслуживает Николь, — заявил Франсуа. — Я неожиданно оставил ее, и все это недоразумение — моя вина.

— Что все это устроили вы, я не сомневался ни секунды! — вспыхнул гневом мсье Моэт. — К несчастью, ни мадемуазель Понсарден, ни ее родные не представляют полностью, что значит брак с человеком из семьи Клико. Помимо денег, помимо призовых виноградников гран крю, которыми они владеют, есть и менее приятное наследство. Подтвердите, Филипп! Дурная кровь, которая течет в этом семействе испокон веков. У нас, сельских жителей, память долгая.

Филипп заметно побледнел, и Николь захотелось как следует ударить Моэта за эти небрежно брошенные мерзкие слова.

— Если бы мы слушали старые виноградарские сплетни, до сих пор от ведьм шарахались бы. Единственное, что во всем этом правда, — это что у меня в мизинце больше чувства, чем во всем вашем прогнившем и жадном старом трупе! — отрезал Франсуа.

— А вы, Франсуа Клико, известный дилетант, опасный радикал и меланхолик! — Моэт смел со стола бумаги. — Грош цена всем вашим бумажкам!

Даже мама была потрясена.

— Как вы смеете, мсье! Хватит! — воскликнул отец, наливаясь краской гнева и подбираясь как для драки.

Филипп собирал бумаги с земли.

— Какой у нее любимый цвет? — вмешался Франсуа.

— Не смешите меня, юноша. Не знаю. Николь женщина, значит, любит золото. И бриллианты.

— Цвет огуречного ломтика, просвечивающего на солнце. Ее любимый виноград — «пино нуар», она даже своего жеребенка назвала в честь ягод, которые попробовала на моей земле. Она любит Руссо и предпочитает туфлям с застежками ботинки со шнуровкой.

— Все это очень трогательно, пока речь не идет о том, чтобы еду на стол поставить. Мне кажется, родители моей невесты позволили ей узнать вас слишком хорошо.

— Она всегда была под моим присмотром или с компаньонкой, мсье Моэт! — испуганно возразила мать.

— Кроме того случая, когда мы плавали в озере, — отозвалась Николь. — Или когда угнали лодку и устроили пикник на реке Вель, или в прошлое полнолуние, когда мы в полночь слушали, как на лозах раскрываются бутоны.

Отец поднял руку, снова овладев собой, и обратился к Моэту с примирительной улыбкой — Николь видела, как он вот так же улыбается, когда работники его фабрики приходят к нему решить спор.

— Мсье Моэт, я могу лишь принести свои извинения. Моя старшая дочь похожа на свою мать, но младшая несколько своевольна — в меня. Николь, будь добра принести извинения, и давайте найдем способ решить дело миром.

Николь взяла себя в руки. Отец говорил разумно.

— Мсье Моэт, я прошу прощения. Я не должна была посылать вам то письмо.

— Да, не должны были. Вам следует быть осторожнее, заманивая мужчин.

Отец поднял бумагу с соглашением:

— Вы разгневаны, мсье Моэт, и совершенно справедливо. В деловой жизни за уклонение от контракта полагается денежный штраф. В качестве приданого я должен был передать семье Клико тридцать тысяч ливров.

Если десять тысяч из них будут переданы вашему предприятию в Эперне, достаточно ли это для возмещения нарушенного контракта?

Мсье Моэт оживился:

— Дело не только в деньгах. Я уверен, что со временем мое чувство получило бы взаимность…

— Тут еще и виноградники, — перебил отец, постучав пальцами по документу.

— Какие именно? — перебил мсье Моэт, надевая очки.

Отец показал на записанные цифры:

— Мы только сегодня закончили мерить, так что все цифры свежие.

— Вот этот действительно 204 pieds du Roi? Это больше, чем я думал.

Моэт взял щепоть земли, покатал в пальцах, слегка попробовал на язык.

— Гран крю. Эти виноградники пропали бы у новичков. В первый же год погибло бы много лоз.

Отец улыбнулся:

— Мне было бы намного покойнее видеть, как они перейдут в хорошие руки. Эти виноградники могли бы стать их забавой, увлечением на досуге, но молодая пара и без них неплохо обеспечена. Я же за свои деньги получаю чувство, что с честью выкупил себя из контракта. Если вы согласны.

— Вы немедленно пришлете документы и согласны на все три виноградника?

— Это самое меньшее, что мы можем сделать, чтобы загладить возникшее недоразумение.

Николь готова была взорваться. Он не заслужил такого, даже за ее неверность. Она не первая девушка, которая разрывает помолвку, и не последняя…

Но Франсуа стиснул ей руку, успокаивая. Моэт фыркнул, задрал подбородок, чтобы казаться выше, намеренно не глядя на Николь.

— Я вижу, что молодая пара дьявольски решительна в намерении идти своим путем, и мне ничего не остается, как пожелать им счастья, на которое они надеются. Учитывая их встречи наедине, для меня теперь взять эту девицу в жены было бы невозможно. Я могу лишь отступить, приняв разумную компенсацию.

— Отлично сказано, мсье Моэт. Сделайте одолжение, возьмите эту лошадь. Мы потом найдем другую для ландо, — сказал отец, пожимая ему руку.

— Документы пришлите прямо ко мне в контору, — велел Моэт и поцеловал руку Николь. — Вам, моя милая, жизнь преподаст еще много уроков. Позвольте мне указать на первый: даже вас можно купить и продать.

— А вы нам не грозите! вмешался Франсуа. — У нас есть нечто такое, чего вам никогда не купить. Вы сами знаете, какая она необыкновенная женщина, и когда-нибудь я сделаю ее королевой Реймса.

— Дорогой мой Франсуа, вы ее погубите, — бросил мсье Моэт, уходя прочь.

Отец поймал Франсуа за локоть:

— Путь уходит. У вас есть Николь, а у него нет ничего. Эти виноградники тоже ничего не стоят — кроме Рилли. Лучшими виноградниками Шампани по-прежнему владеют Клико, как всем известно, и они станут вашими. Сделайте из их урожая непревзойденное вино: самая сладкая месть — та, которая вызревает медленно.

Франсуа скривился:

— Знаю, что вы правы, но все-таки надеюсь, что этого гада поразит плодовая гниль. Не заслуживает он от вас ни сантима.

— Бог с ним, — ответил отец и поцеловал мать в щеку. — Помнишь, двадцать лет назад прямо на этом месте я тебя просил выйти за меня замуж, а твои родители совершенно справедливо меня не одобряли?

— Ты тогда был дикарь и с тех пор совсем не изменился. — По маминым губам скользнула тень улыбки. Она повернулась к Франсуа: — Что ж, все решено, так что теперь постарайтесь доказать мне, что я была не права, и сделать мою дочь счастливой.

Это совсем не походило на тот триумф, который представлялся Николь. Когда она извинялась перед мсье Мозгом за письмо, виду того был не гневный, а уязвленный. Наташа всегда говорила ей, что обида опаснее гнева.

Эту неприятную мысль Николь затолкала куда-то на задворки сознания и обещала себе когда-нибудь все это исправить. У Наташи была и такая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».

Антуан работал всю ночь, наводя в погребе красоту перед свадьбой. Под сводами, где нашла убежище маленькая девочка в день революции, горели свечи. С тех пор Николь узнала, что этот погреб фактически принадлежит Клико, — это был первый шаг по пути к сегодняшнему невероятному счастью. Второе мессидора шестого года республики, хотя все знали, что на самом деле это двадцатое июня 1798 года.

Николь заглянула в погреб из-за занавеса и увидела, что рядом с мсье Оливье из дегустационного комитета сидит, надменно выпрямившись, Жан-Реми Моэт. Только она знала, чего ему стоило сюда прийти. Он был здесь как один из почтенных граждан, приглашенных семействами Понсарден и Клико. Пусть Николь выбирает себе мужа как хочет, но устроить достойную свадьбу — дело матери.

Вся эта суета с торжеством в погребе имела единственную цель: чтобы мать смогла привести кюре «Десселя» из собора. Теперь, когда собор стал Храмом Разума, кюре скрывался, словно преступник. Теперь он не грозил огнем и серой своей пастве, но зато не упускал возможности заклеймить язычников, идущих после революции прямиком к вечному проклятию. У церкви вырвали сердце, но мать Николь сумела преподнести ей этот подарок — устроить так, чтобы дочь венчал священник. Далеко не каждый умудрился бы выманить его из убежища ради свадьбы. Это потребовало времени и изрядных средств, но у Клико и Понсарденов хватало того и другого. Николь и Франсуа могут никогда не беспокоиться о деньгах. Здесь, под этими сводами, происходило соединение двух великих семейств Реймса, и мать не собиралась позволить кому-нибудь об этом забыть.

Сегодня, впрочем, все вопросы престижа и денег меньше всего беспокоили Николь. Она радовалась, что они женятся в погребе, а не в соборе, и видела в этом добрый знак. Они встретились и полюбили друг друга на винограднике под пение жаворонков. Месяцами наблюдали за тем, как листья из ядовито-зеленых становятся желтыми, а потом красными, как наливаются соком грозди, как маки в васильках из алых становятся пурпурными и опадают. Они вертели прессы давильни, смотрели, как смешивают вино, как бродит оно в первый раз, а потом во второй. Отчаивались от вылетевших пробок, прокисшего шампанского, поздних весенних гроз с градом, радовались телегам с зелеными бутылками, уходящими к портам, танцевали под аккордеон на празднике урожая Сан-Реми.

Кто бы мог представить, что она, самая маленькая и незаметная из сверстниц, выйдет замуж по любви?

Но для матери не имела значения любовь. Важно другое: по ее довольно строгим меркам, Клико — видная семья, достойная Понсарденов. Отец Франсуа, как и отец Николь, был целиком поглощен работой своей обширной и прибыльной текстильной фабрики. Они провели вместе много счастливых вечеров, делясь своими знаниями, и были более чем довольны друг другом.

Что папа был в восторге — это была вишенка на торте. Николь все равно вышла бы за Франсуа, кто бы что ни думал, но у нее с отцом была особая душевная связь, и все говорили, что они похожи. Она надеялась, что это правда. Отец был силен, быстр и умел вести за собой людей.

Кюре «Дессель расставил на импровизированном алтаре блестящие сосуды со святыми дарами и раскрыл Библию. Когда-то он совершал помазание из священной стеклянницы французских королей в Реймсском соборе, а сейчас прячется в погребе. Судьба возвышает и низвергает в мгновенье ока, ничто не остается вечным и неизменным. Традиции сотен, если не тысяч лет рухнули вдень революции. Жизнь — вещь зыбкая, ненадежная. Наташа всегда об этом предупреждала.

Николь уверенно шла по проходу, хваля себя за удобные прочные ботинки, скрытые шлейфом платья, — к счастью, мать не заметила, что дочь заменила ими шелковые туфли. Ну, а если бы и узнала, то tant pis[23], слишком поздно. Клодина сшила платье в стиле ампир, который любила Николь, из нескольких слоев муслина цвета слоновой кости, с открытыми плечами, и девушка ощущала себя легкой и соблазнительной, как бокал шампанского. Франсуа ждал ее у алтаря, и это платье он с нее сегодня снимет. У Николь возникло чувство, будто все, что она делала в жизни до сих пор, вело ее к этому моменту — так сверкающая на солнце вода реки всегда находит свой путь к морю.

Дощатые столы, покрытые белыми скатертями, накрыли для свадебного завтрака в винограднике Верзене. Виноград был в полном цвету, и воздух полнился ароматом лимона, ванили, лета. В лозах порхала овсянка, блестели на солнце бутылки с вином, стояли серебряные подносы с деликатесами, и гудели разговоры на фоне песни жаворонка.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — позвал Франсуа.

Наташа требовала, чтобы торт хранили в секрете до подачи, но Франсуа решил приоткрыть Николь эту тайну. Торт был из пяти ярусов, и на каждом с изображенных глазурью лоз свисали алые виноградины.

— Ты ей рассказал про те ярко-красные ягоды, которые мне показывал?

— Нет, и ты же все улики уничтожила, когда их выплюнула. Совпадение?

— У Наташи совпадений не бывает.

При мысли, что подруга узнала про грозди при помощи тайных знаков или заклинаний, Николь стало неуютно. Чтобы отвлечься, она взяла скрипку Франсуа.

— Сыграешь нам?

Для рабочих виноградника поставили еще ряд столов. Ксавье, уже изрядно навеселе, закружил в танце протестующую Наташу под веселые напевы скрипки.

День сменился вечером, над виноградниками поднялась большая желтая луна, мотыльки кружились вокруг свечей, и аккордеон мехами поддавал жару танцующим. Когда на черных покрывалах сидящих вдов стала оседать ночная роса, заставляя их ежиться от холода, публика начала расходиться.

Франсуа накинул жене на голые плечи теплый плащ.

— Пора, мадам Клико.

Он проводил ее в ландо и закутал ноги черным бархатным одеялом. Она сидела, как бриллиант в футляре.

— Куда мы едем?

— Увидишь.

Они помахали гостям на прощание, букет поймала старая вдова Жубер и рассмеялась старческим смешком. Незамужние школьные подруги невесты остались разочарованы. Ксавье показал большой палец, Наташа начертила вокруг них восьмерку каким-то амулетом, мать промокнула слезы, а отец замахал руками в ответ и послал воздушный поцелуй. Мсье Моэт уехал раньше всех.

Наконец-то одни. Николь уткнулась в плечо Франсуа и любовалась на луну, прыгающую вместе с каретой.

Франсуа свернул с большой дороги, и Николь насчитала десять виноградников, пока они добрались до пастушьей хижины.

— Здесь? — засмеялась она, когда он помог ей выбраться из ландо.

— Закрой глаза, — прошептал Франсуа.

Он провел ее вперед и только тогда разрешил открыть глаза. По стенам висели фонари, разбрасывая вокруг сполохи света. Пол укрывали русские плетеные коврики, в углу стоял большой серебряный котел или ваза, гравированная узорами, похожими на те, что у Наташи на мешочке с солью. Посередине — невысокая кровать, заваленная мехами, а окно в крыше открывало вид на широкое небо. Потрескивал огонь, пуская искры в трубу.

— Красиво, — сказала Николь, чувствуя, как у нее слегка закружилась голова от романтичности обстановки.

Он подвел ее к этому большому необычному котлу. Тот булькал и парил, испуская тепло.

Франсуа повернул краник и дал Николь стаканчик узорного стекла. От глотка теплого бренди закружилась голова. Он молча вынул шпильки из ее шиньона, ласково прикоснулся к плечам там, куда упали волосы, и поцеловал в губы, которые еще хранили вкус бренди. Обняв Николь за плечи, он повел ее к мехам, бережно опустил на них и отступил — полюбоваться на разгоряченную жену жаждущими сине-зелеными глазами.

— Иди сюда, — позвала она, перекрывая гул пламени.

Он взял ее сразу, не снимая с нее платья, и звезды смотрели на них удивленно. Потом снял платье и снова взял ее, на этот раз медленнее, и она была влажной и скользкой, и звезды раскалывались на тысячи осколков только для них.

Потом они, липкие и теплые, разговаривали, лежа под этими мехами, до тех пор, пока не взошло солнце. Николь никогда не думала, что можно быть такой счастливой.

Франсуа убрал ей волосы с глаз:

— Хороший урожай будет в этом году.

— Откуда ты знаешь?

Падающих звезд больше обычного. Я их всю жизнь отсюда наблюдаю. Чем их больше в июне, тем лучше урожай.

— А давно эта хижина имеет такой необычный вид?

— Это мой кусочек России. Рогожи и меха я собирал, пока путешествовал. Русские ценят шампанское даже больше, чем французы. И уж точно больше, чем англичане. Вот этот котел называется самовар. В каждом русском доме есть такой, и он всегда побулькивает. Это чудесная страна, Бабушетта. Как будто там столкнулись Восток и Запад, и она забрала лучшее от обеих сторон. Когда-нибудь мы с тобой вместе будем продавать русским наше лучшее шампанское. Я тебя возьму покататься на санях, покажу колокольни, мы будем пить в сельских кабаках бок о бок с крестьянами и рассказывать им о Руссо.

— Россия… — сонно пробормотала она, прижалась к мужу, и солнце пробудило новый день окрашенными киноварью лучами.