Вдова Клико

Глава двадцать третья ТРОФЕИ ВОЙНЫ

Октябрь 1813 года

Часы собора пробили середину часа, из мрака вынырнул Ксавье.

— Быстро садись!

Он прыгнул в карету, Николь постучала в окошко кучеру, и карета понеслась вперед. Ксавье сунул руку в карман и положил неожиданно тяжелый мешочек ей на колени.

Она заглянула внутрь. Шкатулка была такой же потрясающей, как помнилось Николь, и груда украшений ярко блестела при луне. В этом мешке драгоценностей больше, чем обычные люди видят за всю жизнь.

— Неслабо стоят, — сказал Ксавье.

— Спасибо. И прости меня.

— Высади меня здесь, дикарка. Надо сказать, ты храбрее меня — отдаю тебе должное. А остаток пути пойду пешком, если ты не против. Я чертов дурак, и надо мозги проветрить, чтобы на место встали.

Он запахнул куртку и исчез в темноте. Николь провожала его взглядом, пока он не скрылся. Бедняга Ксавье. И его, и ее предала Тереза, и каждый из них теперь чуть меньше верил тем, кого любит.

Она крепко зажала горловину мешка и не разжимала, пока не оказалась в безопасности своей спальни в Бузи. Когда Николь открыла шкатулку, пламя свечи заплясало на драгоценностях. Слава богу, она лежала здесь на кроваво-красной обивке: камея, подаренная Терезе царем Александром, стоящая больше, чем все виноградники Николь, вместе взятые. Достаточно, чтобы держать заложницей могущественную женщину.

Николь полюбовалась тонкой работой ювелира, провела пальцем по граням бриллианта, снова прочитала надпись: in perpetuum. Было время, когда она сама полагала, что дружба с Терезой будет на века. Но сейчас она так не думает, и часть ее сердца заледенела. Она положила ожерелье в футляр, спрятала под подушку, заснула и не просыпалась ночью впервые с того дня, как отдала Жану-Реми связку лоз «пино».

Почтовая карета в Париж отбыла по расписанию, и Николь не могла дождаться отъезда и временного избавления от забот. В Париже можно быть анонимом, особенно если ты вдова из захолустья. Она улыбнулась про себя, проезжая мимо виноградника Моэта — того, который граничит с ее верзенейским виноградником. Землю недавно вспахали, прежние старинные и плодоносные лозы куда-то переместили, и гордо смотрелись недавно посаженные через аккуратные интервалы лозы «пино», каждая окружена бледной кучкой fumure. Николь крепче сжала кожаный мешочек с ожерельем Терезы и стала смотреть вперед.

Прибыв в Париж, она предоставила переносить багаж рассыльному отеля и поспешила в музей Наполеона, благо идти было недалеко.

— Где мне найти зал греческой и русской иконы? — спросила она у служителя на входе.

Тот рассказал и показал рукой, куда идти. Судя по его лицу, Тереза уже была здесь. У всех мужчин после разговора с ней бывал слегка оглушенный вид.

— Дорогая моя!

Бывшая подруга окутала ее облаком мускусных духов и так быстро коснулась губами губ, что Николь даже не успела заметить, было это или нет.

— Я так рада, что вы пришли! — сказала она, слегка стыдясь того, как сильно ошеломляет ее личность Терезы.

— Зачем так формально? Что за глупости! И почему вы так бережно держите эту сумочку, будто новорожденного младенца?

— Эту? А, ерунда. Дилижанс опоздал, и я бросилась сюда прямо из отеля, не было времени размещаться в номере.

— А почему вы выбрали для встречи это забавное местечко? Оно совершенно безлюдно: можно тут умереть, и тебя еще неделю не найдут. Подумать только, что это был знаменитый дворец Лувр! Сейчас Наполеон заполнил его трофеями своих походов и позволяет великому чумазому[56] лапать стены — согласно своим революционным идеям о просвещении масс через искусство. — Тереза всмотрелась в Николь внимательней. — У вас загнанный вид. Что такого творится в этом тихом местечке, куда вы вкладываете все свои силы? Ну, говорите же, что у вас в этом мешочке.

Николь всмотрелась в ближайшую русскую икону, наверняка добытую в ходе войны. Сцена с призраками и ангелами, Святой Троицей, а внизу — непонятное чудище, спускающее черного змея на толпу святых.

— Войска Наполеона взяли эту икону в какой-то русской церкви.

— И что? — спросила Тереза.

— Сейчас Россия — наш враг. Наполеону не слишком нравятся двурушники.

— Это верно. Но он знает, как я предана Республике.

— У меня есть доказательства, свидетельствующие об обратном.

Николь вынула футляр из мешка. Тереза и бровью не повела.

— Эта безделушка? Не смешите меня. Вы пытаетесь меня шантажировать?

— Вы сохраните мой секрет, или ваш роман с царем погубит остатки вашей репутации.

— Вы на меня сердитесь из-за этого вашего работника… как его зовут?

— Ксавье. Он хороший человек.

— Да, вспомнила. На удивление мил, надо сказать. — Тереза выхватила футляр из рук Николь и открыла. — Где ожерелье?

— Я не такая дура, чтобы принести его сюда.

— Всегда знала, что за этими светлыми глазами — сталь.

— Говорят, что армия коалиции — Пруссия, Австрия и Россия — недалеко от Парижа. Если она сюда вторгнется, а ваш роман с царем получит огласку, вам конец.

— Вы думаете, я этого не знаю? Весь Париж гудит от слухов, как улей с пчелами. Все зарывают драгоценности на заднем дворе или прячут в хлебницах. Кажется, вы поставили меня в безвыходное положение, как и хотели. Какой поворот сюжета! На самом деле я надеялась сбежать в ваш маленький тихий уголок и переждать этот хаос. Полагаю, сейчас это невозможно?

Николь рассмеялась невеселым смехом.

— Вы задурили голову Ксавье, моему старейшему другу и вернейшему работнику, настолько, что он выдал вам мой секрет для продажи моему врагу. Вы убедили его отправить сына на войну, а потом бросили как тряпку — все лишь для того, чтобы прикрыть собственные грешки. И после этого вы все еще просите моей защиты? Что за извращенные представления о реальности живут у вас в голове?

Впервые за все время знакомства с Терезой она увидела ее раздосадованной и заметила тонкие тревожные морщинки на невозмутимом лице. Что ж, неплохо. Может, где-то там все-таки есть сердце?

— Вы полагаете, что видите все совершенно ясно? Жизнь не так проста, как аккуратно расчерченные бухгалтерские книги, прибыли, убытки и мелкая сельская вражда. Она жестока, всеядна и неразборчива, как болезнь. Ваш благородный работник был счастлив продать вас и всю свою семью за одну ночь со мной. Жизнь, моя дорогая, это равновесие. Я, может быть, попросила бы об одной услуге взамен тех многих, что оказала вам. Я выручила вашего драгоценного коммивояжера, давала вам деньги и утешала вас, когда вы в этом нуждались, и никогда ничего не просила взамен. Ваша одержимость собственным делом не менее эгоистична, просто вы этого не видите.

— Вы всюду оставляете за собой следы разрушений, убеждаете себя в собственной безупречности, а всю вину возлагаете на бессердечный мир. Но у каждого есть выбор. Я буду говорить без обиняков: откроете мой секрет Моэту — и я предъявлю ожерелье, обличив вас как изменницу. И это будет последствием ваших действий, а не чьих-то чужих.

— Какая заразительная страстность! Но лишь богатство вашей семьи позволяет вам иметь те высокие идеи, о которых мы, остальные, можем только мечтать.

Возьмите, это от ожерелья. — Тереза протянула деревянный футляр, потрепала Николь по щеке и ушла.

Оставшись одна и вдыхая затхлый воздух музея, Николь вспомнила свои ремюажные столы, сейчас занимающие большую часть погребов, уложенные аккуратными рядами бутылки вина кометы, поворачиваемые на четверть каждый день до момента избавления от осадка. Надежные, созданные ее умом и упорством, с которыми она может делать, что хочет. Да, ее тайна вне опасности, но победа отдавала горечью. Тереза опасна и порочна, но она же — огонь, энергия, волшебство. И даже сейчас, после всего случившегося, жизнь без нее казалась тусклее.

Николь положила футляр в кожаную сумку и поспешила обратно в отель. «Я не только для себя стараюсь, — утешала она себя по дороге. — Подрастает Ментина, и теперь ее будущее обеспечено».