Вегетация

09 Дорога на Банное (I)

— Просеке этой года три, — сообщил Егор Лексеич. Он стоял в полный рост и держался руками за край броневого короба, край находился на уровне его плеч. — Если бы не протравили, мы бы уже не проехали.

Просека выглядела как длинная прямая щель между двумя массивами почти зрелого леса. Лесу было лет пять. Рябины, липы, ёлки, тополя, клёны, пихты, берёзы — всё вперемешку. Деревья вымахали уже на десяток метров, стволы были толщиной в ногу человека. А на просеке из красноватой земли, выжженной кислотой, реденько торчали кривые уродцы с мелкой листвой. Мотолыга давила их легко, с громким хрустом, словно не давила, а жевала.

Вёл машину Холодовский. Он крепко сжимал двурогий руль, оплетённый пластмассовой сеткой, и поглядывал на планшет с картой местности; планшет в держателе торчал рядом с круглыми циферблатами на приборной панели. К борту рядом с Холодовским ремнями был пристёгнут автомат.

Машину трясло, и Егор Лексеич опустился на своё место.

— Ладно, — сказал он. — Доставайте телефоны, начнём карту учить.

Десантный отсек был забит ящиками и коробками: люди сидели там, где смогли втиснуться. За бортами шуршали и скребли ветки.

— Сбрасываю вам ссылку, — Типалов ловко тыкал коротким пальцем в экран. — Цените, что забочусь за вас. Давайте открывайте.

— Это что за навигация, шеф? — деловито поинтересовался Фудин, судя по всему, мужик дотошный и въедливый. — «Скайроуд» или «Чи линь»?

— Кто лес рубит? — спросил его Типалов. — Пиндосы или китаёзы?

— Понял, «Чи линь», — быстро ответил Фудин.

— Смотрите, — продолжил Егор Лексеич. — Всё разбито на делянки… Лес восстанавливается за восемь лет. Значит, каждые восемь лет каждую делянку вырубают. Те, которые сейчас рубят, закрашены тёмно-зелёным, остальные — просто зелёные. Цифры на делянках с нуля до восьми означают, сколько лесу лет. Где светло-зелёное — там без леса: вырубка, луговина, поляна или ещё что-нибудь. Грязненькое такое — заболоченный лес.

— Ой, Егора, ничего не понимаю… — жалобно вздохнула Алёна Вишнёва.

Маринка прикусила губы, чтобы не ухмыльнуться. Крупная, фигуристая тётя Лёна изображала беспомощную дурёху, чтобы нравиться дядь Горе. Дядь Гора любил быть главным, любил покровительствовать — Маринка это знала, и тётя Лёна умело ловила мужика на его предпочтениях.

— Да чё ты прибедняешься, мам? — сморщился Костик, сын.

Костик был высокий, тощий, голенастый, длиннорукий, сутулый, весь какой-то разболтанный. А ещё — губастый, носатый и лохматый. Не в мать, короче. Он сразу заметил Маринку, и та почувствовала его интерес.

— Ты мне снова всё объясни, Костичек, — попросила тётя Лёна.

— «Костичек», — фыркнула Маринка.

Бризоловый дизель мотолыги был компактнее, чем тот, что изначально предусматривался конструкцией машины. Сдвинутый к борту, он освобождал проход к местам водителя и штурмана. Закрытый железным кожухом, а сверху ещё и дощатым настилом, он рокотал глухо и размеренно. От горячего масла в мотолыге пахло как-то по-древесному — одновременно дёгтем и смолой.

— Самые опасные делянки — даже не те, где лесоповал, а те, где проводят риперовку, — продолжал обучение Егор Лексеич. — Это цифры с трёх до пяти. Риперовка — это когда по делянке шныряют такие шустрые комбайны, риперы называются, и рубят молодняк и кусты. Прореживают лес, чтобы здоровее был. На карте делянки под риперовкой обозначают с крестиками. Риперовка может начаться с любого момента, так что делянки три — пять лучше обходить.

— Какая у риперов скорость передвижения? — спросил Фудин.

— Не убежишь, не надейся.

— Ясно, шеф. А чумоходы где?

— У чёрта на елде! — огрызнулся Егора Лексеич. Фудин его раздражал.

— Ты как, уже ездила с дядькой-то, да? — подкатил к Маринке Костик.

— Тебе какая разница? — сразу встопорщилась Маринка.

— А ты почему без телефона сидишь? — спросил Егор Лексеич у рослого и грузного мужика с обиженным лицом.

Мужика звали Николай Деев, а прозвище у него было Калдей.

— На хуя мне? — с вызовом ответил он.

— Останешься в лесу один — как ориентироваться будешь?

— С хуя ли я один останусь? — Калдей передёрнул плечами. — Не останусь.

Егор Лексеич всмотрелся в мужика повнимательнее.

— Тупой ты, — сделал вывод он.

Калдей просто отвернулся.

В небе над мотолыгой справа и слева плыли вершины деревьев. На грузах и на лицах людей мерцала светотень от решётки интерфератора. Вокруг царил покой, однако Егор Лексеич знал: нельзя верить в безмятежность этого дня. Дураки думают, что лес — просто охеренная толпа неподвижных и неразумных деревьев. Нечего бояться. Но всё не так. Нет, Егор Лексеич не чуял лес нутром, как чуют Бродяги, зато ни на миг не терял понимания, что лес их всех видит и слышит. Бесплотно ощупывает их души. И сейчас — тоже. Он, лес, терпеливый и злопамятный. И он непременно нападёт, когда подвернётся возможность.

— А ты где училась? — не отставал от Маринки Костик. — На лесотехе, да? У меня там кореш тоже учится. Вовка Бидон, толстый такой, знаешь его?

— Фиг ли ты лезешь ко мне? — рассердилась Маринка.

Костик был младше её на два года и не представлял интереса.

— А чё ты сразу как крыса-то? — не обиделся Костик. — Понравился, да?

Маринка, выражая презрение, издала губами неприличный звук.

Фудин вернул Егора Лексеича к обучению:

— Шеф, а линии — это просеки?

— Да, — подтвердил Типалов. — Зелёные — заброшены. По ним можно и не пройти, если старые и заросли хламником. Жёлтые — используются сейчас, но по ним перемещается техника, и там рисково. Красные — магистральные, для больших лесокараванов. На красные трассы лучше не соваться, их регулярно протравливают кислотой, чтобы ничего не росло, и там дышать вредно.

— Да как это всё запомнить-то, Егор Лексеич? — весело огорчилась Талка, крепкая молодая и глазастая бабёшка, звали её Натальей Назиповой. — Одна путаница… Если, мужики, кто чё понял, дак я лучше при таком буду!

— Давай при мне, не пропадёшь! — тотчас встрял шутник Матушкин.

— Ага! — скептически согласилась бойкая Талка. — Ты-то чё соображаешь, Витюра? Ты же на столовке разнорабочий!

— Ну и чё? Дров ни полена, зато хуй до колена!

В мотолыге засмеялись, даже Егор Лексеич как-то утробно хрюкнул.

— Борзые вы ребята, гляжу, — заметил он и повернулся к третьей тётке, что сидела с краю и, похоже, всех побаивалась: — А ты чего молчишь? Как зовут?

— Булатова Вильма, — еле слышно произнесла тётка.

— Чё за имя такое? — буркнул Калдей.

— С картой понятно?

— Я знаю карту, — сообщила Вильма. — Я уже была на командировке.

— А чего не призналась, когда я спрашивал? — удивился Егор Лексеич.

Вильма зажато молчала, уставившись себе в колени.

— С кем из бригадиров ездила?

Вильма поколебалась.

— С Обрезом, — выдала она. — Мы за Красным Яром рубили.

— Обрезкин Артур Данилыч, — тихо подсказал Типалову Фудин. — Он на Московской живёт…

— Знаком я! — оборвал его Типалов.

Мотолыга, колыхнувшись, притормозила.

— Лексеич, трасса! — через плечо бросил Холодовский.

Егор Лексеич поднялся с места и полез к водителю. Просека вливалась в большую лесную магистраль.

Эта трасса рассекала лес как река — широкая и укатанная. Красной она была не только на карте. Такие дороги регулярно разглаживали грейдерами и поливали кислотами, чтобы ничего не росло. Грунт приобрёл кирпичный цвет, болезненно контрастирующий с живой и переменчивой зеленью леса.

Холодовский уже взялся за рычаг, но Типалов предостерёг:

— Погоди, Саня. Дозорный летит.

Высоко над трассой, стрекоча, пронёсся маленький винтовой коптер. Все лесокараваны всегда гнали перед собой наблюдателя — на тот случай, если впереди упавшее дерево, авария или какой-нибудь спятивший чумоход.

— Пропусти, и поедем. Нам два километра, затем отворот влево.

Егор Лексеич хлопнул Холодовского по плечу и полез обратно к бригаде.

— На магистраль вышли, — пояснил он. — Запоминайте, главное правило здесь — никому и никогда не загораживать путь. Иначе грохнут.

За дальним поворотом нарастал глухой рёв, а потом показался могучий тягач — многоосный балластный буксировщик. Его прямоугольная кабина выдвигалась вперёд, будто в неимоверном усилии. Спаренные колёса курились багровой пылью. Из задранной выхлопной трубы валил синий дым.

Тягач прополз мимо стоящей мотолыги, и на мгновение лучи солнца сквозь окна пробили его пустую кабину навылет. Вся лесная техника китайцев была беспилотной, и буксировщики тоже. Ревущий робот-тягач словно бы не обратил внимания на старую мотолыгу, не признавая её ровней. За тягачом, бурно клубясь, волоклось бурое и длинное пылевое облако, и в нём как тени замелькали грузные автовагоны-думпкары, доверху загружённые чурбаками. Караван пёр по трассе с неумолимостью лавины. Равнодушный беспилотный буксировщик своим бронированным рылом сокрушил бы любое препятствие и столкнул бы обломки в сторону, чтобы довести своё стадо до цели.

Люди в мотолыге поднялись на ноги, наблюдая за лесокараваном. Это зрелище впечатляло, но ни для кого не было новым. Караваны с древесиной шли на комбинат безостановочно, днём и ночью. Те, которые прибывали с запада, с диких хребтов, пересекали мёртвую часть города двумя потоками, устремляясь к мостам на комбинат.

Егор Лексеич подумал, что сейчас самое время дать бригаде накачку.

— Так и живём, братцы, — горько сказал он. — Кланяемся… Не страна у нас, а китайский лесоповал. Нас даже не грабят — нас ебут как сучью морду. Так что помните: «вожаков» валить — значит родине помогать.