Вегетация

19 Канатная дорога (II)

Солнце коснулось горизонта, и сиреневая тень хребта затопила долину, однако озеро, отражая закатное небо, ещё пламенело в сумерках, словно дыра в какие-то вулканические недра земли. Желтизной светилась верхушка горы на восточном берегу. Распадки мягко размыло туманом. А на верхней станции канатной дороги бригада готовилась к ночлегу.

В подвале с мотором нашлись жестяные вёдра, и Типалов сгонял Костика и Матушкина за бризолом вниз под склон к обломкам машин: бак у самосвала уцелел, хотя и лопнул, и можно было начерпать топлива. По собственной инициативе Костик железякой отодрал от обломков оба шильдера — Костика почему-то очень заботил сбор доказательств уничтожения чумоходов, без шильдеров Костик не чувствовал себя победителем. Серёга заправил дизель-генератор станции, вернул кабель к мачте с решёткой и запустил систему; решётка заработала, и бригада получила нормальную защиту для ночёвки.

Жратвы с собой не имелось, но им повезло. В кладовке при ресторане на станции Алёна отыскала коробки со старыми, почти окаменевшими брикетами китайской лапши быстрого приготовления. К коробкам пришлось пролезать через высокие — выше пояса — бледные дебри. Когда-то в кладовке хранились мешки с картошкой, они истлели, картошка рассыпалась и проросла. Кусты из побегов выглядели жутко и омерзительно, как белые, вставшие дыбом черви. «Этиоляция», — вдруг прозвучало в голове у Мити. Так называются изменения растений при недостатке или отсутствии света. Это знание выплыло откуда-то из прежней жизни, в которой Митя что-то делал на объекте «Гарнизон».

Зал ресторана занимал половину здания. Панорамное окно, выгнутое дугой, смотрело на восток; некоторые сегменты были разбиты, и по залу гулял ветерок. Бригада расселась за одним большим столом. Серёга пристроился так, чтобы оказаться на глазах у Маринки — пусть помнит, кто всех спас.

Трапезу открыл Егор Лексеич:

— Нелегко нам сегодня пришлось, братцы, однако ничего, справились. Все молодцы. Как бригадир, объявляю благодарность!

— Кушайте, ребята, на здоровье! — ласково заговорила Алёна, поварёшкой раскладывая спутанную лапшу. — Перец ещё есть и горчица засохшая…

Под потолком мигали несколько уцелевших газосветных ламп. Митя с любопытством рассматривал людей, с которыми ему предстояло ехать до Ямантау. Люди как люди. Обычные работяги. Калдей жрал молча и шумно. Фудин использовал все блага: тряс над железной миской перец и скрёб ложкой горчицу. Талка всасывала лапшу, сложив губы дудочкой, а Матушкин, глядя на её старания, корчил потрясённую физиономию, и Талка смущённо фыркала. Егор Лексеич ел сосредоточенно. Он широко расставил локти и отдувался.

— Не торопись, Егора, — заботливо сказала ему Алёна.

Егор Лексеич вёл себя по-хозяйски бесцеремонно. Отодвинув пустую миску, он откинулся на стуле и рыгнул. Потом огляделся.

— Дай чего-нибудь запить, что ли, — велел он Алёне. — У китаёз всё острое.

— Я малины нарвала, только навар слабый, — захлопотала Алёна.

Уверенность Егора Лексеича на самом деле была показной — для бригады. Бригада должна видеть, что у него всё нормально. А внутри Егора Лексеича грызли сомнения. Он бросил Вильму Булатову, бросил мотолыгу, и даже из беды бригаду выручил не он… Егор Лексеич не боялся потерять авторитет или утратить власть в бригаде. Херня. Эти долдоны всё равно ничего не сообразят и никаких выводов не сделают. Они всё принимают как должное и не умеют сомневаться в бригадире. Егор Лексеич боялся другого. Боялся, что начинает проигрывать лесу вчистую. Он ведь остался без Бродяги и без машины.

Мрачный настрой Типалова почувствовала только Алёна. Однако она знала, что её Егора непременно что-нибудь придумает. Надо не мешать ему, а, наоборот, подыграть, услужить. И он найдёт выход.

А бригада, поужинав, повеселела.

— Досталось нам сегодня, да, шеф? — спросил Фудин у Егора Лексеича.

Егор Лексеич не удостоил его ответа.

— Моя ошибка, — спокойно произнёс Холодовский. — Харвер отслеживал нас через коптеры, а я в суматохе не захватил передатчик радиоподавления.

— Я только в школе с физкультурой так бегала, — призналась Талка. — И страшно было — вообще кошмар какой-то!

— Круче всех у нас Костянтин оказался, — сообщил Матушкин; он ловко сложил щетинистые морщины своей физиономии, выпятил губы, задышал часто, как собака, выпучил глаза — и получился меткий портрет Костика. — Съёбываться надо! — заполошным голосом Костика выпалил Матушкин. — Там мамка моя харверу сичас ноги с жопы вырвет и за мной погонится!

Бригада заржала, даже Митя и Серёга засмеялись.

— Ты чё, клоун, блядь?! — побагровев, заорал Костик. — Ты чё, охуел?!

— Да это шутка, дурак, — пояснила Костику Маринка.

— Ко-остичек!.. — охнула Алёна. — Маты при взрослых-то не говори!

Про Вильму никто и не вспомнил. Где она? Что с ней стряслось во время набега чумоходов?.. На телефонные звонки Егора Лексеича она не отзывалась, и тема Вильмы стала для бригады как бы слепой зоной.

За панорамным окном уже сгущалась синева.

— Лады, — завершая ужин, поднялся Егор Лексеич. — Спать ложитесь, братцы, завтра вставать рано… Парни, вы хотели за что-то потолковать? — Егор Лексеич посмотрел на Серёгу и Митю. — Давайте за мной.

Егор Лексеич, вздыхая, направился в кабинет директора станции — он ведь тоже был начальником. Серёга и Митя поспешили за Типаловым, а за ними в кабинет пошла и Маринка: она тут не посторонняя, она при делах.

Егор Лексеич тяжко расселся в заскрипевшем кресле.

— И кто у вас главный? — спросил он у Серёги и Мити. — Хотя всё равно вас хер отличишь друг с друга…

Маринка разглядывала братьев с жадным любопытством. Наконец-то они были рядом и не ходили туда-сюда — можно спокойно сравнить. Прикольно!

— Короче, Егор Лексеич… — начал Серёга.

— Это Серый, — тотчас узнала и пояснила Маринка.

— Короче… — продолжил Серёга. — Это мой брат. Митяй. Он с города. Какой-то там учёный, сидел со своими в объекте «Гарнизон». На Магнитку в гости ко мне завалился… Надо его обратно доставить на Ямантау.

— Как припёрся, так пусть и возвращается, — резонно заметил Типалов.

Ему эта история очень не понравилась. Подозрительно как-то. Городские, объект «Гарнизон», запрещённый «Гринпис»… Ну на хер.

— Пока шёл, он дозу получил и всё забыл. Даже имя только мать сказала.

— Ложку в ухо, что ли, несёт? — усмехнулся Егор Лексеич.

— На уровне бытовых навыков у меня всё нормально, — слегка обиженно сообщил Митя. — Я основных обстоятельств не помню. Иногда появляется что-то в голове, но бессистемно и несвязно.

— А ты откуда про мою командировку пронюхал? — Егор Лексеич просверлил Серёгу хмурым взглядом.

— От… Марины, — поколебавшись, выдал Серёга. — Мы это… Ну, дружим.

Егор Лексеич грузно повернулся и хмурым взглядом пронзил теперь уже Маринку. Пока Харлей бродяжил по чащобам для бригадира, шустрая Муха, значит, другого парня себе завела?.. Впрочем, конечно, это нынче неважно… А Маринка сделала непроницаемое лицо, дескать, «а чё такого-то?».

Серёга понял все сомнения бригадира.

— Егор Лексеич, — он осторожно подступился к главному. — Митяй же не просто с леса пришарашился… Он Бродягой стал. А у тебя ведь нет Бродяги.

Егор Лексеич яростно запыхтел: Муха и об этом разболтала?! Маринка догадалась, что сейчас ей влетит не по-детски, но вдруг заговорил Митя:

— Я действительно почувствовал тепло коллигентного дерева. Сергей сказал, что этой способностью обладают только Бродяги.

Егор Лексеич сразу отвлёкся от мыслей о Мухе.

— Какого дерева? — заинтересованно переспросил он.

Митя и сам обомлел. В его памяти опять словно открылось окно.

— Коллигентного дерева, — повторил он, слушая себя с изумлением. — Альфа-особь, или, по-вашему, — «вожак». Аккумулятор энергии фитоценоза.

Серёга и Маринка уставились на Митю так, будто он сам был деревом, которое внезапно обрело дар человеческой речи. А Митя взволнованно заторопился, пока окно в его памяти обратно не помутнело.

— Коллигентное дерево отличается от обычного только на клеточном уровне, и определить его можно лишь в лабораторных условиях… Но Бродяги ощущают тепло от коллигентов. Такое дерево есть в каждом фитоценозе. Оно — стабилизатор сообщества высших и низших растений, основа селератного леса… Без древесины коллигентов невозможно образование бризола.

В комнате повисла благоговейная тишина.

— Похоже, вы мне и вправду не спиздели… — вздохнул Егор Лексеич.

Маринка вглядывалась в Серёгиного брата с опасливым почтением. Он — Бродяга? Бродяги — самые загадочные люди на свете. Они в одиночку ходят по неведомым и страшным чащам, они видят то, что никто больше не видит, и они ничего не боятся. Они вольные — сами по себе. Никому не подчиняются. Они мрачные, грубые и самоуверенные. Они берут, что хотят, и не отдают долгов. У них есть и деньги, и власть, но это им безразлично. Маринка и сама не отказалась бы стать Бродягой, но Бродяги — обречены…

А Серёга на миг почувствовал, что влюблён не в Маринку, а в Митю. Это надо же — так ошарашить бывалого бригадира!.. Серёга с гордостью глянул на Маринку: нехилый у меня братец, а? Маринка быстро поджала губы.

И Серёга понял, что вопрос об их с Митей участии в поездке на Ямантау решён окончательно и бесповоротно. Типалову нужен Бродяга. Мите нужен объект «Гарнизон». А ему, Серёге, нужна Маринка.

Егор Лексеич обвёл Серёгу, Митю и Маринку тяжёлым взглядом.

— Тогда объясню вам, голуби, — сказал он. — «Вожаков» скупают, чтобы делать пиродендрат, взрывчатку. Война же идёт. А вояки — мужики серьёзные. Если я им туфту вместо «вожака» продам, у меня больше никогда ничего не купят, и пиздец моему делу. Бывало, бригадиров с такого вообще кончали. Так что я должен доверять Бродяге. Ручаешься за этих братьев, Муха?

— Да ни фига не ручаюсь! — дерзко отпёрлась Маринка.

— Вот что за девка ты поперечная? — страдальчески спросил Егор Лексеич.

Переговоры завершились почти в темноте: день угас, потолочные лампы в кабинете не горели и косой свет попадал только сквозь окно от прожектора на бывшей парковке. Бригада располагалась ночевать на полу в ресторане. Серёга хотел выцепить Маринку, но она исчезла — наверное, отлучилась в кусты. Серёга караулил её у входа. Маринка подошла к нему через парковку.

— Чё, как ты? — спросил Серёга, млея и мало что соображая.

— Нормально ты сегодня сработал, — снисходительно одобрила Маринка.

— Дак могу ведь, когда чё! — косноязычно отозвался Серёга.

Маринка усмехнулась — ей всё было понятно про Башенина. А в глубине души её грело тихое торжество: Серый влюбился в неё по-настоящему, такое дело ради неё сделал — Харлей никогда бы ни на что похожее не сподобился! Значит, она самая лучшая на свете!

— Не знала, что у тебя брат-близнец есть.

— Ты про меня вообще много чего не знаешь! — Серёга наконец выскочил на тему, в которой чувствовал себя свободнее.

— Ну-ну, — туманно ответила Маринка.

— Короче, я ведь не ради Митяя заявился, — Серёга заслонял Маринке вход в здание. — А ради тебя.

— Молодец, — снова похвалила его Маринка.

Хоть Башенин и болван, ей, блин, всё равно это было приятно.

Серёга обнял её и начал целовать в губы. Почувствовал, как она ответила. Не теряя шанса, положил ладонь ей на грудь. Маринка немного подождала, а потом мягко оттолкнула Серёгу.

— Что-то ты на скоростях, Башенин, — заметила она.

Серёга больше не загораживал ей путь.

Он проводил Маринку взглядом, по-дурацки улыбаясь.

Он уже не сомневался, что у него всё получится.

Митяй обнаружился за станцией на площадке, с которой днём Серёга сбросил самосвал, чтобы протаранить харвера. Митяй сидел на обломанном бетонном краю, спустив ноги в обрыв. Серёга, сопя, пристроился рядом. В душе у него всё цвело и переливалось.

Серёге надо было поделиться.

— А ты крутой, Митяй! — щедро заявил он и закурил.

Митя задумчиво покачивал ногами. Стрекотали кузнечики. Вдали над горизонтом внезапно заструилась вертикально вверх цепочка быстрых синих огоньков. Митя не удивился. Оказывается, он знал, что означают бегучие огни: где-то там, возле большого города, устремился к орбите рейсовый шаттл.

— Марина — очень красивая девушка, — ответил Митя Серёге.

Серёга стрельнул окурком в темноту, хлопнул Митю по спине и поднялся.

Митя остался один. Вокруг было тепло, как в комнате. Ветерок шевелил на склоне мерцающую во тьме траву. С высоты горы Митя видел объятую мраком великую равнину, что расстилалась отсюда и до неведомых пределов, до невозможности вообразить. И всю равнину заполнял собой селератный лес — странный, ещё небывалый мир со своими законами, со своей непреклонной волей и беззвучной, многоголосой речью. Он, Митя, изучал этот лес. Говорил с ним на его языке. И не было в его жизни ничего важнее, чем это волшебное понимание. А в чёрном озере внизу отражалась луна. Митя поднял голову. Через небосвод размашисто клубилась светлая туманность Млечного Пути. И небо вдруг оглушительно-тихо взорвалось звёздами Мите прямо в глаза.