Вегетация

64 Щебёночный завод (II)

Алабай сразу уловил, что Митя не из лесорубов, и обращался на «вы».

— Я прекрасно осознаю положение дел, Дмитрий, и поддерживаю контакт с Ярославом Петровичем, — щеголяя интеллектом, поделился он. — Кратно увеличенная частота альфа-деревьев под Ямантау обусловлена присутствием вашего мицеляриса на подземном объекте. Если я вырублю все коллигенты, мицелярис погибнет. И мне это не выгодно. Мне выгодно взять половину стволов, чтобы к следующему сезону мицелярис восстановил их число. Мне нужна долговременная плантация, а не разовый хапок. Я бизнесмен, а не рвач.

Они сидели в бывшей комнате отдыха. Пыльные диваны, грязный стол, заплесневелый кулер в углу, на стене — выцветшая фотография круизного шаттла первого поколения. Алабай был рослым и подтянутым мужчиной, который явно следил за своей физической формой. Он то и дело широко улыбался, в модно подстриженной чёрной бороде блистали белые зубы. А Мите смертельно надоело всё это — расклады, выгоды, подсчёты, разводки…

— Я понял ваш план, — устало произнёс Митя. — И я найду вам «вожаков». Сколько потребуется, столько и буду работать. А сейчас покажите мне брата. Он правда жив?

— Жив и даже относительно здоров, — кивнул Алабай. — Он ведь нужен мне для шантажа. Извините, разумеется.

— Отведите меня к нему.

— Окей. Но вас свяжут.

— Зачем? Я же сам пришёл. Я не убегу.

— Да, вы поступили самоотверженно. Но вы можете выпустить брата.

Митя ничего не ответил.

— Антон! — крикнул Алабай в проём двери. — Отведи нашего гостя.

Дверь комнаты отдыха выходила на внутренний балкон. Он вытянулся вдоль продольной стены просторного и светлого агрегатного зала: окна здесь зияли дырами от выпавших стеклоблоков. Дизель-генераторы, что питали электромоторы дробилок, были демонтированы: на раскуроченном бетонном полу блестели лужи и зеленели островки мха. Посреди зала стоял длинный, как вагон, дорожно-строительный вездеход. У Алабая он служил трелёвочным трактором. Под потолком на балках перекрытия висели два излучателя.

Балкон закончился лестницей. Митя и конвоир спустились на первый этаж и пошли по замусоренному, полутёмному коридору. В одной из комнат два бойца Алабая, свободные от караула, готовили обед на переносном кухонном комбайне, тут же вертелась Щука. Увидев Митю, она осклабилась.

Серёгу держали в каком-то кабинете. Выбитое окно, облезлые стены, перевёрнутый набок канцелярский стол, обломки стульев, упавший шкаф. Связанный по рукам и ногам, Серёга лежал в крошеве штукатурки и осколках стекла. Конвоир связал Мите руки за спиной, Митя сел, и конвоир связал ему ноги; вместо верёвок он использовал прочные пластиковые хомуты, которыми обычно крепили водопроводные трубы. Завершив процесс, охранник сфоткал Митю и Серёгу на телефон. Серёга молча и угрюмо наблюдал. Физиономия у него распухла от синяков и кровоподтёков.

— Позовёшь, когда надо будет, — сказал конвоир Мите. — Я недалеко.

Он вышел. Митя смотрел на брательника.

— Чё, поймали тебя? — хрипло спросил Серёга.

Митя выглядел не лучше его: грязный, бледный, одежда в крови.

— Не поймали, — устало возразил он. — Я сам сдался Алабаю.

— Лексеич мало платит, да? — издевательски скривился Серёга.

— Не хотел, чтобы тебя, придурка, застрелили.

Митю глодала тоска. Ему Серёга был безразличен, да и Маринка теперь тоже. Он поступил так, как должно, а не из любви или беспокойства.

— Пиздишь, — не поверил Серёга.

— Иди на хуй.

Серёга заворочался и с трудом сел на задницу, опираясь спиной о стену.

— Мы же друг другу в пятачины насовали… — напомнил он.

Митя ничего не ответил.

Серёга шумно сопел раздувшимся носом, как ребёнок, которого сначала отругали, и он собрался заплакать, а его уже простили.

— Сильно тебя отметелили? — спросил Митя.

— Зубы целы — и ладно… Митяй, чё, правда — ты из-за меня пришёл?

Серёга не знал человека, способного на такое ради него.

— Буду работать на Алабая, если «спортсмены» тебя больше не тронут.

Серёга растерялся. Что сказать Митяю? «Спасибо» слишком маленькое… Душу Серёги медленно плавило небывалым жаром благодарности и родства. Это его брат… Это, блядь, его брат!.. По жизни брат, по всему!..

Они сидели и молчали, даже не глядя друг на друга. Из разбитого окна были видны обширные развалы щебня с клочьями травы — каменная пустыня, а над ней сияло такое же пустынное синее небо. Мягкими порывами в комнату залетал лёгкий тёплый ветерок, сразу и пыльный, и хвойный. Под стеной стрекотали кузнечики. В проёме двери появился Митин конвоир — но ничего не происходило: пленные были смирные, тихие. Всё, оба отбегались.

Митя ощущал неподъёмную слабость, словно что-то изнутри высасывало его до полного истощения. Митя знал, что это — чужая природа. Чужая жизнь вкрадчиво и как-то лапчато расползалась, ветвилась и потихонечку осваивала его, Митю. Он — уже не он. Всё, что раньше было важно, теряло своё значение, переставало мучить. Родовая суть словно бы замещала в нём личную. Как в фитоценозе. Подобно дереву, ему уже не было дела до собственной судьбы, до поисков удобного места. Главное было не в нём. Не он — мера всех вещей.

— Серёга, — наконец заговорил Митя. — Ты должен знать… Я тебе не брат. Я — не настоящий. Я — Харлей, которого ты убил.

— Не понял, — помедлив, честно сказал Серёга.

— В «Гарнизоне» учёные проводили эксперимент. Скопировали личность настоящего Дмитрия Башенина и через компьютер ввели ну как бы лесу в мозги. А лес переписал эту копию в Харлея. Так я и получился.

Митя старался объяснить просто — чтобы до Серёги дошло.

— Харлей же сдох, сто пудов… Разве можно мертвяка оживить?

Митя вспомнил мёртвый, но живой пень в Межгорье — Митя показывал его Маринке. Вспомнил клумбаря в Белорецке.

— Лес всё может, Серёга.

Однако Серёга и не усомнился в способностях леса — хер разберёт, на что способен радиоактивный лес-мутант. Серёга усомнился в том, что Митяй ему не брат. Вот это — полная хуйня. Митяй пришёл за ним, за Серёгой — только брат мог так сделать. И Серёга больше не позволит отнять у себя брата.

— Пургу гонишь, Митяй, — осторожно возразил Серёга. Он очень боялся обидеть Митю. — То болото у автобазы за сто километров от Ямантау.

— Ну и что. Ты же пересылаешь фотки в телефоне? Вот и лес переслал программу — и загрузил в Харлея.

— А почему в Харлея-то? — почти разозлился Серёга.

— Не знаю, — Митя пожал плечами. — Может, у него не было под рукой другого мёртвого Бродяги. Может, потому что Харлей был знаком с Дмитрием Башениным. Программа как бы примагнитилась к Харлею.

В памяти у Серёги тотчас всплыло, как Харлей назвал его Димоном… Неужели Митяй прав? Но его правота в Серёге вызывала только несогласие.

— Ты на меня рожей похож, а не на Харлея!

— Наверное, лес как-то подлатал внешность Харлея — в соответствии с представлением Дмитрия Башенина о себе. Вроде пластической операции.

Лес заштопал в Мите порезы от ножа Костика, а в Харлее — дыру от пули Серёги. Это было посложнее, чем слегка перекроить черты лица.

Серёга не находил аргументов, чтобы опровергнуть слова Мити. Точнее, аргумент был один: Митяй — брат, значит, он не Харлей и не Димон Башенин.

— Байда помойная! — убеждённо отрёкся Серёга.

А Митя наконец-то сформулировал, что же его угнетало. Что стряслось с его восприятием самого себя, отчего он чувствовал себя призраком. Все вокруг делают вид, что он существует, а в реальности его нет: он ничего не может изменить и слова его не оказывают никакого воздействия на людей.

— Я — не настоящий. Не настоящий. Меня сконструировали, скопировали. Это не моя жизнь, а твоя. Не мой мир, а твой. Не моя девушка, а твоя. А я — какой-то морок, который возомнил себя живым человеком.

Мите вдруг стало стыдно от того, как доверчиво и тупо он пристраивал себя к обстоятельствам: намеревался работать Бродягой, любить Маринку, притерпеться к нравам бригад… Позорище!.. Он — случайное следствие эксперимента, порождение селератного леса, сблёвыш экологической беды, а посмел распихивать других людей, выгадывая местечко поудобнее…

— Я пришёл за тобой не только для того, чтобы спасти тебя. Я пришёл всё исправить, Серёга.

А Серёга догадался, что не Алабай отнимает у него брата, и не Типалов, и даже не Маринка. Сам Митя и есть главная угроза. Его дурацкие городские закидоны, его пизданутая совесть — путаное мочало, набитое в его башку.

— Хорош скулить! — разъярился Серёга. — Да плевать, как ты получился! Я тоже доктором замастыренный: он меня в больничке с пипетки капнул! Я же не ною: «Ой, бля, меня мамке не папка сделал!» Это всё херня, Митяй! Подумаешь, с Харлея тебя вылупили!.. Да и хорошо — утырка в нормального пацана перешили, а мне брательника дали! Живи, кто тебе мешает?

Серёга словно встряхнул его — Митя смотрел на брата новыми глазами. В Серёгиной грубости тоже была правда. Вопрос: чья правда плодотворнее?

Серёга завозился, извиваясь всем телом, заёрзал.

— Развёл тут сопли! — прошипел он. — Съёбываться надо отсюда, вот и всё!

В каких-то странных и уродливых телодвижениях, страдальчески щерясь, пальцами связанных за спиной рук он вслепую нащупал на полу среди мусора осколок стекла, поднял его и подъехал на заднице к Мите.

— Зажми берцами! — велел он.

Митя сообразил, что задумал Серёга, рывком переволок связанные ноги и бережно перехватил осколок, стиснув его между подошв своих армейских ботинок. Серёга получил вертикально поставленное стеклянное лезвие.

— Поранишься… — предупредил Митя.

Серёга, пыхтя, ворочал плечами — пилил хомут на своих запястьях.

Митя боялся, что в их комнату внезапно войдёт конвоир, но тот, похоже, был занят обедом. До Мити доносились спокойные голоса «спортсменов».

Пластиковый хомут на запястьях Серёги распался с лёгким щелчком.

— Бля, аж плечи ломит… — разминаясь, блаженно прошептал Серёга.

Потом он сунулся Мите за спину и принялся резать стеклом хомут у Мити на руках. Теперь он работал гораздо быстрее. Митя тоже расцепил руки.

— На ногах сам давай! — торопливо бросил Серёга.

В этот момент «спортсмены» взволнованно загомонили. Что-то их там растревожило… А затем за стенами озлобленно затрещали автоматы, грохнул выстрел из базуки, за ним — второй выстрел. Эхо прокатилось по коридору. Ни Серёга, ни Митя не отвлеклись от своего дела: сначала — на свободу.

Наконец Серёга рассёк путы на ногах.

«Спортсмены» продолжали стрелять, но по ним самим никто не бил.

А за окном вдруг слабенько прозвучало:

— Серёга!.. Серёга!..

Это был крик Маринки. Призыв о помощи.

Серёга будто взорвался. Он вскочил на ноги и, расшвыривая поломанную мебель, метнулся к окну. Один миг — и он исчез, точно его выдернуло наружу.

Митя ожесточённо пилил стеклом пластиковую ленту на лодыжках.

В комнату ворвался конвоир с автоматом. Митя еле успел спрятать руки за спину, изображая, что связан. Конвоир мельком быстро глянул на Митю, не уловив обмана, и сразу увидел, что второй пленник сбежал. Конвоир кинулся к разбитому окну. Вот он — беглец! Совсем недалеко!..

На краю пустыря перед зданием завода застыл огромный заплесневелый вездеход, поднявший на консолях ржавый зубастый барабан скальной фрезы. Под барабаном лежала черноволосая девчонка. Беглец — тот наглый парень, что пытался заманить бригаду Алабая в ловушку, — сгибаясь, лез к девчонке.

Конвоир поднял автомат, чтобы одной очередью скосить обоих.

На затылок конвоира обрушилась какая-то огромная дубина, и мир в его глазах разлетелся на куски. Конвоир повалился на пол.

Митя отбросил ножку стула и принялся отдирать оконную раму.

Серёга через пустырь волок спотыкающуюся Маринку к зданию завода. Слева и справа рокотали горные машины: они шли на штурм крепости Алабая. Взрывы взметали фонтаны щебёнки, стелилась пыль, плыл бризоловый чад. Здание завода было уже совсем близко… Кое-где его тёмные окна порой вдруг озарялись вспышками выстрелов: крепость отражала натиск противника. А на первом этаже из оконного проёма высунулся Митяй. Серёга, ругаясь, подсадил Маринку, и Митя схватил её за руки, чтобы втащить наверх.

На мгновение он встретился с Маринкой взглядом — и сразу понял, что больше никогда в жизни не посмотрит ей в глаза.