Вегетация

13 Дорога на Банное (III)

Мотолыга качнулась на рессорах и тормознула возле комбайна — почти борт к борту. На раннем солнце разбитый агрегат не казался таким страшным, как ночью. Да, здоровенный — в полтора раза длиннее мотолыги, шестиногий — коленями назад, но всё равно не дракон. Правые ноги подогнулись, а левые, распрямившись, упёрлись в землю, и комбайн лежал на боку, словно дохлая лошадь. Кабина перекосилась. Средний отсек был разворочен взрывом. Над травой зависла в воздухе огромная раскрытая лапа челюстного захвата, будто исполинский железный цветок — надломленный, поникший, истлевший до скелета. Мёртвая машина обросла плесенью; в щели и впадины ситаллических корпусов ветер уже нанёс пыль, и там росли мелкие жёлтые цветочки.

— Это форвардер, попросту — форвер, — сказал Егор Лексеич.

Бригада, стоя в мотолыге, разглядывала комбайн поверх края короба.

— На лесоповале форвер своей клешнёй поднимает брёвна и складывает к себе на трелёвочную раму. Вон она, вся покорёженная. Как наберёт полный комплект, утаскивает с лесоповала на верхний склад — так называется рабочая площадка. Там автопогрузчики пилят брёвна на чурбаки и грузят в колёсные вагоны. Их увозят на нижний склад, он всегда рядом с магистралью. Приходит буксировщик, цепляет состав, и привет — по магистрали вперёд на комбинат.

— В бочину-то ему миной залепили? — спросил Костик.

— Миной, — подтвердил Типалов. — Хороший был выстрел, правильный. Дебилы с новеньких часто по кабине целят, а тут стрелял мужик опытный. Сразу всадил в моторный отсек. Бить надо по моторному отсеку, поняли?

— А чё не по башне? — спросил Калдей.

— Тебе по башне дать — разве чё-то изменится? — сказал Матушкин.

В мотолыге засмеялись, а Калдей сунул кулаком Матушкину в плечо.

— Кабина — для ручного управления, — пояснил Егор Лексеич. — А все агрегаты с автоматики. Кабина — так, на память осталась. Наших-то к своей технике китайцы не подпускают, а сами не желают под радиацию лезть.

— И кто его подбил? — не унимался Костик. — Партизаны?

— Партизаны минами взрывают, а не стреляют. Стрелять опасно.

— Ссутся рыпаться на такие пиздяболы?

— Ко-остик! — укоризненно протянула Алёна.

— Бригада Майора сработала. Тут натоптанный водопой у чумоходов. Майоровцы и напоролись на двух форверов, этот и вон тот, — Егор Лексеич, повернувшись, указал пальцем на второй разбитый комбайн поодаль. — Троих с бригады чумоходы клешнями перекусили, четвёртого помяли, пока их самих не пожгли. Там на опушке могилы. Увидите сами, когда в лес пойдём.

— А мы в лес пойдём? — испугалась Талка.

— Я ещё харверов должен показать, а они в лесу. Вам надобно знать, как эти зверюги выглядят, а то киксанёте при встрече и других подставите. Саня, — Егор Лексеич окликнул Холодовского, сидящего за рулём, — давай к крестам.

Грубо тарахтя движком, мотолыга по высоким травам поплыла к лесу, будто корабль к берегу. За ней по луговине тянулся развороченный след.

— Егора, я лучше на машинке посижу, — попросила Алёна. — Покараулю.

— Твоё дело, Алён.

Мотолыга остановилась на опушке, а бригада слезла и двинулась в лес.

Могилы прятались за малинником. Кресты уже обветшали — древесина, способная разлагаться в бризол, была рыхлой и непрочной. Бригада неловко потопталась рядом с осевшими холмиками — никто не знал, как себя вести.

— В общем, слушайте, что я говорю, — ещё раз заявил Егор Лексеич. — Вас же, дурней, сберечь хочу. На командировке сгинуть — плёвое дело.

— Мертвяки под землёй уже клумбарями стали, — вдруг ляпнул Костик.

— Шеф, про клумбарей — это сказки? — сразу спросил Фудин.

— Нет, — сказал Егор Лексеич. — В лесу ничего не сказки.

Он огляделся. Лес как лес. Всего понамешано — рябины, сосны, подрост, упавшие стволы, папоротник, солнечный полусвет, и дятел вдали стучит. Но обыденность леса была обманчивой. Лес мутировал. Не изменившись внешне, он превратился в тихий и опасный мир. Опаснее, чем сумасшедшие комбайны, шастающие где попало. Угрозу, что таилась в лесу, не расстрелять из базуки. Порой её даже не почуешь. От неё только одно спасение — бегство.

— Дальше идём, — распорядился Егор Лексеич. — Чего радиацию хапать?

Костик помедлил, чтобы взрослые скрылись за деревьями, и повернулся к крестам. Ему интересно было, крепкие ли они.

— Киба-дачи! — прошептал Костик и встал в стойку карате, а потом нанёс удар ногой с разворота по перекладине креста: — Маваши гери — ий-яя!!

Нога срубила перекладину.

Удовлетворённый, Костик устремился за бригадой.

А бригаду теперь вёл Холодовский. Автомат он взял с собой, повесив на плечо. Строго поблёскивая очками, Холодовский шагал аккуратно и чётко. Он рассказывал, будто читал по книге:

— Рубку леса производят лесоуборочные комбайны. Они организованы в сложные системы. Каждый комплекс машин обрабатывает свою площадь — делянку. Комплексы полностью автономны. Заправщик доставляет топливо. Обслуживающий агрегат меняет расходные части.

— Так говоришь умно, прямо замуж хочу! — восхитилась Талка.

Матушкин морщил щетинистую физиономию, соображая, как бы ему съехидничать, но ничего придумать не мог.

— И на лесоповале, значит, людям делать нечего? — уточнил Фудин.

— На площадях, где идёт вырубка, людям вообще запрещено появляться. Комбайны автоматически стреляют по любому движущемуся объекту. Так их программируют китайцы.

— Зачем? — спросил Фудин.

— Война же! — усмехнулся Егор Лексеич. — Китаёзы боятся, что наши партизаны всю их технику угрохают, и останутся они без древесины.

— А почему комбайны в друг друга не стреляют? — допытывался Фудин.

— Есть технология определения чумохода, — ответил Холодовский.

— Суки, да, дядя Егор? — всунулся Костик.

Пока мужики были заняты разговором, Вильма осторожно отдалилась от бригады. Остановившись, она немного подождала и вытащила телефон. После вызова по экранчику потекли волны радуги, затем появился тот, кому Вильма звонила: красивый молодой мужик с коротко подстриженной чёрной бородой.

— Привет, — тихо и стеснительно сказала ему Вильма.

Она держала телефон мягко, будто руку любимого.

— Привет, мышонок! — широко и белозубо улыбнулся мужик.

А Калдей тоже приотстал. Ему все эти базары были похуй. Перетирают там чё-то своё, ну и насрать. Его интересовала баба. Он рассчитывал, что Талка или Вильма всё равно отлучатся по нужде — дуры же. И он не прогадал.

Сначала он потерял Вильму из виду, попёр влево через кусты, ломанулся правее, где за деревьями светлело бризоловое озеро, и наконец увидел бабу. Она прислонилась плечом к сосновому стволу и говорила в экран телефона:

— Ночью я тебе звонить не буду, страшно уходить в темноту… А так всё нормально. Мы на озере перед Кужагулом. Вечером будем на Банном.

Калдей успел заметить на экранчике чернобородого мужика.

— Бродяга-то с вами? — поинтересовался мужик.

— Нет, Бродяги нету… Бригадир не говорил, откуда он возьмётся.

Калдей, не скрываясь, пошёл прямо к Вильме.

— Кто там у тебя? — угрюмо ухмыльнулся он. — Ёбарь твой?

Вильма, побледнев от испуга, быстро нажала на сброс.

— Стучишь другому бригадиру? — догадался Калдей.

— Это мужу… — беспомощно произнесла Вильма.

— Видел я твоего мужа. Он не такой.

— Я мужу звонила… — упрямо повторила Вильма.

Калдей помолчал, рассматривая бабу. Мелкая, но покатит. Если шпионит — оно и лучше: не будет целку строить, сразу даст.

Калдей встречал Вильму на комбинате и знал её мужа. Алкаш. На Вильму ему было плевать. Калдей с ним был согласен. Он с первого взгляда угадал в Вильме жертву по жизни — таких безответных, как она, все имеют и давят. Значит, здесь, в командировке, он тоже её поимеет — хуже других он, что ли?

Вильма поняла намерения этого дюжего и тупого мужика. Их несложно было понять. И лицо у Вильмы будто окаменело в тоске. Всё всегда одинаково — и дома, и в командировке… Она никуда не убежала. Её опять пользуют. Но сейчас у неё хотя бы есть ради чего смиряться перед этой скотиной…

Солнце высвечивало перья папоротника, по сосне скользнула белка, в кронах чуть шумел ветер. Калдей принялся расстёгивать штаны.

— Ртом поработай, — обыденно велел он. — Тогда не сдам тебя.

Не поднимая лица, Вильма послушно опустилась на колени.

— Только за волосы не хватай, — глухо попросила она.

А бригада тем временем вышла к другому разбитому комбайну.

Он тоже был трёхкорпусным и шестиногим, только ноги у него были как у паука, чтобы пробираться через лесные завалы и сохранять равновесие на склонах. От среднего отсека с кабиной остался лишь остов, изуродованный взрывом: оторванный двигатель краем вывалился из брюха вместе с трубами и железяками трансмиссий — будто потроха выпали. Но упрямый комбайн всё равно устоял, не поддавшись смерти. Под ним зеленели кусты боярышника, а сквозь вывихнутое колено проросла тонкая осина.

— Ну и хрень — жопа набекрень! — хохотнул Матушкин.

— Это харвестер, — пояснил Холодовский, — основной агрегат комплекса. Он определяет дерево для рубки, с помощью чокерного захвата очищает его от ветвей и срезает вершину, после этого циркулярной пилой отделяет ствол от корня. Готовое бревно падает на землю. Харвестер перемещается дальше по делянке, к следующему дереву, а брёвна за ним подбирает форвардер.

— Вот циркулярка на манипуляторе, — Егор Лексеич пошлёпал ладонью по громоздкому механизму с цепной передачей к широченному стальному диску, зубчатому и ржавому. — А это — чокер на стреле.

Длинная раскладная стрела комбайна, изгибаясь в суставах, тянулась по траве далеко в сторону, похожая на откинутую руку в боксёрской перчатке. Перчаткой был чокер — сложный механизм вроде широкого стального кулака.

Холодовский вскарабкался на корпус харвестера, чем-то заскрежетал и, обернувшись, показал какое-то растопыренное пластиковое устройство:

— Обратите внимание на это.

— Чё за пиздюлина от часов? — удивился Матушкин.

— Коптер, — сказал Холодовский. — Их у харвестера три штуки. Летают и сканируют делянку, чтобы определить тактику обработки. Если вдруг увидите такой в воздухе, знайте, что где-то рядом находится харвестер.

Огромный мёртвый комбайн стоял перед людьми, грозный даже после гибели. На его корпусе расползлись белёсые лишайники, кое-где из пробоин торчала травка, но выпуклые ситаллические бока ещё местами блестели под солнцем, как латы на убитом гладиаторе. Харвестер умер, но не смирился с поражением. И его посмертное упорство до сих пор внушало страх, потому что хищная машина и при жизни живой не была.

— Ну что, напугались до хрена? — весело спросил Егор Лексеич у бригады. — То-то, братцы! — Он назидательно поднял палец: — Запоминайте! Бзди, но бди! А сейчас — всё, урок закончен, шуруем к мотолыге.