Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны

К середине 1990 года многие люди в США и Европе стали испытывать беспокойство по поводу постоянно подтверждаемого приоритета, отдаваемого администрацией Буша укреплению НАТО, в отличие от не более чем слабого интереса к развитию СБСЕ или других общеевропейских механизмов безопасности, которые включали бы Советский Союз и другие страны Варшавского договора. Были опасения, что Соединенные Штаты, отдавая приоритет НАТО, в которой американский голос очень силен, подрывают перспективы скорейшего воссоединения Германии и развития общеевропейских механизмов безопасности, охватывающих Восточную Европу и Советский Союз.

Впоследствии, на встрече СБСЕ в Копенгагене 5 июня и встрече 2+4 в Восточном Берлине 22 июня, Шеварднадзе пытался донести до Бейкера важность позитивных публичных шагов НАТО на предстоящем саммите в Лондоне в поддержку СБСЕ и европейских договоренностей по безопасности. Они должны были включать в себя обязательство о ненападении и согласие Западной Германии на ограничение численности вооруженных сил в воссоединенной Германии (а также не противоречивое, но важное обязательство отказаться от ядерного оружия). Эти вопросы были охвачены в "девяти пунктах заверений" и не являлись расхождениями между советской и американской позициями, но их еще предстояло перевести из "американского одобрения" в союзное решение и объявление.

Восемьдесят восьмой (и последний) съезд партии

Верховный Совет 12 июня утвердил отчет Горбачева о Вашингтонском саммите 329 голосами против 2 (при одном воздержавшемся). Однако по более активному внешнеполитическому вопросу об объединении Германии единодушие было далеко не единодушным. Лигачев недавно рассказал, что в апреле 1990 года он направил Горбачеву записку с призывом обсудить германский вопрос на Политбюро. Позже, "идя на крайние меры", он обратился с письмом непосредственно к другим членам ЦК с предложением созвать специальный пленум для рассмотрения событий в Восточной Европе. Такой пленум так и не состоялся, но очевидно, что съезд партии в июле поставит точку в этом вопросе.

В течение месяца между саммитом в Вашингтоне и съездом партии произошли два важных политических события. Одним из них стало создание отдельной российской коммунистической партии. Все остальные республики имели свои собственные аффилированные коммунистические партии (в прошлой практике - местные отделения КПСС), но из-за обширности и центральной роли России дублирующая российская партия казалась излишней. Теперь, когда в партии расцвел политический плюрализм, консерваторы, проигравшие в центральном аппарате, контролируемом Горбачевым, попытались выкрутиться, создав российскую партию, которую они надеялись контролировать. Либералы сопротивлялись. На учредительном съезде 22 июня ключевое голосование выиграл кандидат от консерваторов Иван Полозков у кандидата от Ельцина Олега Лобова со счетом 1396 голосов против 1066. (Горбачев лишь наполовину пытался оспорить результаты, и два его предпочтительных центристских кандидата были вытеснены либералами и консерваторами).

Лигачев возглавил атаку на внешнюю политику Горбачева, но менее ожидаемой была резкая атака высокопоставленного военного, генерал-полковника Альберта Факашова, командующего Приволжско-Уральским военным округом. Макашов обрушился на либералов, которые "щебечут о том, что никто не собирается на нас нападать", и обвинил "Центральный Комитет, Политбюро и правительство" в недостаточной поддержке вооруженных сил, например, в неоправданном одностороннем сокращении сил. Более того, "Красная звезда", официальная военная газета, решила напечатать речь Макашова полностью.

В связи с этим тревожным событием, даже некоторые положительные голоса в окружении Горбачева начали публично высказывать критические и предостерегающие сигналы. 12 июня Олег Бакланов, партийный секретарь, ответственный за оборонную промышленность, предположил, что Советский Союз "забегает вперед" в своих разоруженческих и других инициативах и не получает "положительного ответа", которая стремится использовать ситуацию в своих целях.32 Две недели спустя министр обороны маршал Дмитрий Язов, хотя и не столь прямо критикуя политику Горбачева, явно выразил свое недовольство и обеспокоенность тем, что Запад по-прежнему рассматривает Советский Союз как "врага" и стремится разоружить его. Хотя Яковлев, Зайков и Шеварднадзе опровергли эти обвинения, тревогу вызывало то, что даже в самой администрации Горбачева были открытые разногласия.

Хотя эти признаки показывали, что старая политика все еще жива и активна, самым значительным событием стала новая инициатива Ельцина в наступлении на Горбачева и центральное руководство, изгнавшее его на периферию власти. После своего избрания на пост президента (председателя Верховного Совета) Российской республики он в течение нескольких дней демонстративно встретился с президентом Литвы Ландсбергисом, пока Горбачев находился в Вашингтоне. Затем, 12 июня, Верховный Совет России бросил перчатку, приняв декларацию о суверенитете. Одно дело, если бы одна или даже все маленькие, периферийные прибалтийские или закавказские республики заявили о суверенитете или даже попытались отделиться; совсем другое дело, когда Россия объявила о верховенстве своего правительства над территорией и ресурсами большей части страны, бросив прямой вызов легитимности советского центрального правительства и государства. Более того, действия России запустили целую цепь аналогичных действий.

Декларации других республик - Узбекистана 20 июня, Молдавии (переименованной в Молдову) 23 июня, более важной Украины 16 июля и Белоруссии (вскоре переименованной в Беларусь) 27 июля. Затем последовали закавказские и среднеазиатские республики, последней 12 декабря была Киргизия.

Это вскоре привело ко второму этапу деклараций о верховенстве республиканских законов над законами Советского Союза - Россия 24 октября, Украина в тот же день, а Белоруссия двумя днями позже. Это вскоре привело к тому, что стало называться "войной законов", в результате чего население и советские предприятия (а также иностранные инвесторы) оказались в неопределенности относительно того, каким законам подчиняться, поскольку новые республиканские законы стали расходиться и противоречить союзному законодательству. Эта акция также имела каскадный эффект внутри республик, поскольку в течение лета и осени многие суборитарные "автономные республики" и области начали поочередно объявлять о своем суверенитете. Карелия на северо-западе России была первой 10 августа, более значительными были Татария (Татарстан), Башкирия (Башкортостан), Бурятия в августе и октябре, и многие другие. Процесс также включал субъекты в составе других союзных республик, начиная с Абхазии в Грузии в августе.

Этот процесс, начатый ельцинской Россией в июне, не только нарушил статус-кво, но и подорвал усилия по политической реформе отношений между центром и республиками, начатые весной этого года с работы над новым "Союзным договором". 30 июля проект Союзного договора, обсуждавшийся в Верховном Совете, стал предметом прямых переговоров, в которых приняли участие все республики, кроме Прибалтики и Грузии. 23 ноября был опубликован еще предварительный проект Союзного договора о новом "СССР" - Союзе суверенных (уже не социалистических) советских республик. Ожидалось, что окончательное решение будет принято (но с неожиданным результатом) в 1991 году.

2 июля открылся Двадцать восьмой съезд Коммунистической партии Советского Союза. Хотя в то время никто не мог знать, что это будет последний съезд партии, было ясно, что он станет последним для действительно правящей партии. Ходили слухи, что Горбачев откажется от поста генерального секретаря, и, вероятно, он действительно рассматривал такую возможность. Если так, то он должен был решить, что это было бы слишком рискованно позволить партийной машине выбрать кого-то другого на этот пост - он вполне мог достаться консерватору, который мог бы использовать эту должность для борьбы с президентом Горбачевым внутри партии и за ее пределами. Но организационные изменения в высшей партийной структуре, в дополнение ко многим другим признакам, ясно показывают намерение Горбачева сместить партию с центральной роли в принятии национальных решений. Политбюро было исключено и ослаблено. Из двадцати четырех его членов только Горбачев также занимал должность в руководстве государства или правительства. Все ключевые руководители правительства, традиционно входившие в состав Политбюро, были исключены. В уходящем Политбюро, насчитывавшем девятнадцать членов (включая не имеющих права голоса "кандидатов" - традиционная категория, теперь исключенная), было девять центральных государственных лидеров (например, премьер-министр, глава КГБ, министр обороны, министр иностранных дел) и только три региональных партийных руководителя. В новый состав вместо этого вошли все республиканские и другие главные региональные партийные руководители (помимо всего прочего, в результате чего стало нецелесообразно собираться на еженедельные заседания, как это было раньше).

Состоялись ожесточенные дебаты по вопросам внешней и внутренней политики и состязательные выборы партийного руководства. Иван Полозков, лидер консервативной российской партии, зная, что не сможет победить, заранее снял себя с выборов. Никто из значимых лидеров не бросил Горбачеву прямой вызов, но конкурс состоялся; Горбачев победил с тремя четвертями голосов (3 411 против 1 116), а его претендент, Теймураз Аваляни, получил только 501 голос при 4 020 против. Лигачев баллотировался на новый пост заместителя генерального секретаря против выбранного Горбачевым Владимира Ивашко из Украины. Ивашко уверенно победил Лигачева (3 109 против 776) в голосовании, которое было более однобоким, чем другие, где консервативные позиции получили больше поддержки. Ходили слухи, что была достигнута договоренность о том, что Лигачев и либерал Александр Яковлев будут исключены из руководства, и они были исключены - не только из Политбюро, но даже из нового, более узкого Центрального комитета. В Центральный комитет, как и в Политбюро, больше не входило большинство руководителей правительства и других национальных лидеров. Партия явно отодвигалась на второй план.

Чтобы заменить роль Политбюро, Горбачев вскоре представил расширенный Президентский совет. Он уже перевел своего руководителя аппарата Валерия Болдина с должности начальника старого Главного управления ЦК на должность главы нового Секретариата Президентского совета.

Ельцин не играл заметной роли на съезде. Он должен был остаться членом Центрального комитета, но перед окончанием съезда он неожиданно объявил о своем решении выйти из Коммунистической партии. Его поступок вскоре побудил нескольких других либералов, включая мэров Москвы (Гаврила Попов) и Ленинграда (Анатолий Сочак), сделать то же самое. Другие, включая Яковлева, хотя уже не принимали активного участия в руководстве партии, тем не менее, оставались ее членами.

Во время дебатов на партийном съезде Лигачев и другие снова нападали на Горбачева и его администрацию за потерю Восточной Европы, за опасность воссоединения Германии, за слабость в вопросах обороны и чрезмерные уступки Соединенным Штатам в переговорах по контролю над вооружениями. Горбачев находился в обороне по этим вопросам в том смысле, что советская позиция теперь широко рассматривалась как неблагоприятная во всех этих отношениях, но он решительно стоял на своем. Он убедил других членов руководства взять на себя основную тяжесть обороны, и они это сделали. Например, по вопросу об уступках в области контроля над вооружениями не только Шеварднадзе, но и Язов, Зайков (старший секретарь партии по вопросам обороны) и генерал армии Михаил Моисеев твердо защищали линию и действия администрации Горбачева.36 По вопросам Восточной Европы и Германии Шеварднадзе и Яковлев твердо защищали действия администрации. Лондонская декларация АН ТО, опубликованная случайно на четвертый день работы конгресса, помогла отвести обвинения в том, что НАТО использует события в Восточной Европе в своих интересах.

Воссоединение Генуи и ДОВСЕ

На саммите НАТО 6 июля в Лондонской декларации были подхвачены и одобрены пункты о заверении Советского Союза, которые Горбачев и Шеварднадзе подчеркивали Бейкеру и Бушу. Встреча НАТО даже пригласила президента Горбачева выступить в Североатлантическом совете и попросила страны Варшавского договора установить дипломатическую связь с НАТО. Она предложила членам Варшавского договора присоединиться к взаимным обязательствам о ненападении и неприменении силы и согласиться с тем, что "мы больше не противники". Лондонская декларация также обязалась сократить силы ядерного сдерживания, ликвидировать ядерную артиллерию и "уменьшить ... зависимость от ядерного оружия" - и "в преобразованной Европе" "принять новую стратегию НАТО, делающую ядерные силы действительно оружием последнего средства". Она одобрила переговоры о мерах по укреплению доверия и сокращению сил в Европе, а также саммит СБСЕ, который состоится в конце года в Париже. Лондонская декларация призвала к подписанию ДОВСЕ и определению путей укрепления институтов СБСЕ путем, среди нескольких предложений, создание секретариата и Центра по предотвращению конфликтов.

Лондонская декларация сразу же получила высокую оценку Шеварднадзе, а затем и Горбачева, которые назвали ее "реалистичной и конструктивной", придали "исключительно большое значение" обещанию о ненападении, приветствовали приглашение к прямым контактам и подчеркнули объявление о планах пересмотра "стратегических планов и концепций" НАТО38.

Президент Буш позже рассказал, что он был главным архитектором Лондонской декларации. Несомненно, союзники по НАТО приветствовали американскую роль как в определении точек, представляющих особый интерес для Советского Союза, так и в продвижении вперед по сравнению с прежней, более сдержанной позицией США по созданию нового режима безопасности в Европе.

Всего через три дня после успешного завершения партийного съезда, 16 июля, Горбачев встретился с канцлером Колем и сделал последнюю уступку в вопросе о принятии воссоединенной Германии в АН ТО, если таков будет выбор генсеков, в обмен на несколько уступок со стороны Коля, которые, хотя и не являлись крупной немецкой или западной жертвой, в значительной степени сдерживали советские опасения. Германия сократит свои вооруженные силы до 370 000 человек; немецкие силы НАТО и любые негерманские силы НАТО будут исключены из Восточной Германии (явно, пока там остаются советские войска, но по сильным намекам и после этого); Германия примет и будет оказывать финансовую поддержку советским войскам в Восточной Геннании в течение трех-пяти лет и поможет оплатить их переселение в Советский Союз; и, наконец, воссоединенная Германия подтвердит свои обязательства не приобретать ядерное, химическое или биологическое оружие. Все девять заверений были подтверждены.

К 12 сентября переговоры "2+4" завершились соглашением, оглашенным в совместной декларации Бейкера и Шеварднадзе, об отказе от оккупации.

Саммит СБСЕ в Париже 19-21 ноября стал кульминационным актом воссоединения Европы после революции 89-го года в Восточной Европе. Самым важным достижением стало подписание соглашения ДОВСЕ о сокращении обычных вооружений стран НАТО и Варшавского договора в Европе от Атлантики до Урала. Хотя первоначальная цель сокращения советской военной концентрации в Центральной Европе и рамки уравновешивания сил двух альянсов в значительной степени отошли на второй план, ДОВСЕ, тем не менее, имеет важное, даже историческое значение. Кроме того, все государства-члены НАТО и Варшавского союза подписали совместную декларацию, в которой приветствовали "исторические изменения в Европе", "конец эпохи разделения и конфронтации" и торжественно заявили, что они "больше не являются противниками", а будут "строить новые партнерские отношения и протягивать друг другу руку дружбы", признавая, что "безопасность неделима".

Президенты Буш и Горбачев, которые также использовали это событие для дальнейшего широкого обмена мнениями, по праву гордились своей ролью.

В то время как многосторонняя дипломатия быстро сворачивала противостояние холодной войны в Европе, американо-советские отношения расширялись в сторону двусторонних интересов и нового "партнерства" в разрешении конфликтов по всему миру.

Помимо частных встреч параллельно со встречами 2+4 по Германии, госсекретарь Бейкер и Шеварднадзе встречались каждые несколько недель. На встрече в Иркутске 1-2 августа, помимо сокращения стратегических вооружений, внимание было уделено всему спектру региональных конфликтов по всему миру - Афганистану, Камбодже, Центральной Америке, Южной Африке, Африканскому Рогу, спору между Индией и Пакистаном и разделенной Корее. Но не менее важным, чем масштаб повестки дня, было беспрецедентное совпадение интересов. Два человека согласились, что настало время работать как "партнеры" в сотрудничестве для разрешения этих конфликтов.

Пока они завершали эти переговоры, Ирак вторгся в Кувейт, и Бейкер и Шеварднадзе снова встретились в московском аэропорту Внуково 3 августа, чтобы обсудить и быстро согласовать совместное заявление для прессы, осуждающее иракскую агрессию. Советская позиция была особенно значимой, поскольку Советский Союз имел тесные связи с Ираком. Всего месяц спустя, на быстром рабочем саммите в Хельсинки 9 сентября, Буш и Горбачев выпустили еще более далеко идущее совместное заявление, в котором поддержали все резолюции ООН и признали возможную необходимость дополнительных действий.

Большое значение имело раннее согласие между Бейкером и Шеварднадзе, а затем между Бушем и Горбачевым о необходимости свернуть агрессию Саддама Хусейна. Горбачев, очевидно, возлагал большие надежды на то, что это удастся сделать дипломатическим путем, и явно не хотел, чтобы прибегали к военной силе, но, тем не менее, он был готов поддержать Соединенные Штаты и консенсус ООН в использовании любых средств, которые окажутся необходимыми. Это было отражением желания Горбачева, как и Буша, эффективно ответить на эту первую после холодной войны военную агрессию не только по существу, но и как шаг в формировании "нового мирового порядка", о котором часто говорили оба президента. Шеварднадзе не только разделял эту цель, но и, похоже, приветствовал идею о том, что советско-американское партнерство может быть смело закреплено успешной военной кампанией. Некоторые другие советники Горбачева, в частности Евгений Примаков, не хотели, чтобы Америка прибегала к силе или чтобы Советский Союз оказывал ей поддержку из-за опасений (как оказалось, преувеличенных) по поводу возможных негативных последствий в арабском мире. Горбачев позволил самому Примакову сыграть важную, хотя и неудачную, дипломатическую роль в посещении Багдада, но когда Саддама не удалось убедить, Горбачев поддержал действия Америки.

Сотрудник Министерства иностранных дел СССР Павел Палажченко, служивший переводчиком Горбачева (и Шеварднадзе) на английский язык, сообщил, что в то время КГБ предоставил Горбачеву ошибочное сообщение о том, что Соединенные Штаты собираются в ближайшее время нанести удар по Ираку. Палажченко считает, что это была преднамеренная дезинформация, призванная отговорить Горбачева от согласия на совместное заявление (из еще не опубликованных мемуаров Палажченко).

В одном важном отношении совместное заявление, очевидно, вышло за рамки того, что Шеварднадзе был уполномочен согласовать. Совместный призыв к эмбарго на поставки оружия в Ирак не был принят другими ключевыми членами Президентского совета.

9 сентября Буш и Горбачев встретились в Хельсинки для короткой встречи, посвященной кризису в Персидском заливе. Встреча была организована в кратчайшие сроки по инициативе президента Буша (и недалеко от Москвы для удобства президента Горбачева), чтобы выразить солидарность двух стран - и подтвердить, что она будет продолжаться. Американо-советское сотрудничество в поисках выхода из кризиса продвинулось в двух важных аспектах. Во-первых, Соединенным Штатам удалось добиться принятия Советским Союзом формулировки в совместном заявлении, подтверждающей поддержку всех резолюций Совета Безопасности ООН и гласящей: "Ничто, кроме полного выполнения резолюций Совета Безопасности ООН, не является приемлемым". В нем выражалось "предпочтение" "мирному разрешению кризиса", но подтверждалось, что обе страны будут "едины против агрессии Ирака, пока существует кризис", и если нынешние шаги не принесут успеха, рассмотреть дальнейшие шаги, чтобы "продемонстрировать вне всякого сомнения, что агрессия не может и не будет оплачена". Горбачев принял это твердое обязательство, несмотря на попытки Примакова и некоторых других смягчить его.

Вторым новым элементом совместного заявления в Хельсинки стало соглашение о том, что после достижения целей резолюций, а не в рамках урегулирования этой проблемы, две страны будут "активно работать над разрешением всех оставшихся конфликтов на Ближнем Востоке". По сути, Буш отменял всю политику холодной войны, направленную на то, чтобы не допустить Советский Союз на Ближний Восток, и соглашался с тем, что страны Хво должны работать вместе в поисках урегулирования арабо-израильско-палестинского конфликта и других конфликтов в регионе. Хотя "международная конференция" прямо не упоминалась, она явно не исключалась (и в частных беседах было решено добиваться возрождения международной конференции). Развивалось американо-советское политическое партнерство.

Дополнительные встречи Бейкера и Шеварднадзе проходили несколько раз в Нью-Йорке 26 сентября - 0 октября, Москве 7-8 ноября, Париже 18-21 ноября, Нью-Йорке 28 ноября, Вашингтоне и Хаус-тоне 9-12 декабря и касались переговоров по стратегическим аннам и кризиса в Персидском заливе. На последней встрече вновь рассматривался ряд других региональных конфликтов и новый вопрос о чрезвычайной экономической помощи Советскому Союзу.

Тем временем продолжали развиваться другие контакты на высоком уровне. С военной стороны в марте Советский Союз посетил адмирал Уильям Кроу, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов. Генерал Михаил Моисеев, начальник советского Генерального штаба, приехал в Соединенные Штаты в октябре. Также в октябре Советский Союз посетил министр обороны США Дик Чейни, который имел возможность выступить в Верховном Совете (а также был принят Горбачевым). В ноябре впервые Верховный союзник НАТО

Командующий европейскими силами генерал Джон Гэлвин посетил ВМС США в качестве гостя министра обороны Язова. Американские и советские военно-морские визиты также были взаимными в Сан-Диего в июле и во Владивостоке в сентябре.

В экономической сфере Горбачев, хотя и медленно, но все же встретился с министром торговли Робертом А. Мосбахером (и Бейкером) и пятнадцатью ведущими американскими бизнесменами в сентябре. (Находясь в США на июньском саммите, Горбачев также организовал встречу с лидерами американского бизнеса, а также с лидерами Конгресса, чтобы лоббировать увеличение торговли и инвестиций). В декабре Советский Союз также посетила делегация гостей из Школы бизнеса Колумбийского университета, что способствовало дальнейшему развитию контактов по вопросам управления бизнесом. И, наконец, хотя переговоры в Хьюстоне 9-12 декабря о возможной прямой экономической помощи Советскому Союзу со стороны Запада все еще носили ознакомительный характер, в конце года президент Буш объявил 12 декабря, что он отменит поправку Джексона-Вэника, чтобы Советский Союз получил право на гарантии экспортных кредитов. 29 декабря он подписал указ об этом и предоставил кредитные гарантии на сумму Sl млрд. для экспорта зерна. Он также предложил создать специальную ассоциацию Советского Союза с Международным валютным фондом и Всемирным банком, смягчив тем самым прежние возражения администрации против членства СССР в этих органах.

Нарастающий кризис в Советском Союзе

Наиболее серьезные испытания американо-советских отношений в этот период были вызваны переходом Горбачева на более консервативную позицию в отношении внутренних экономических и политических реформ, а также периодическими локальными репрессиями в странах Балтии и более широкими усилиями по поддержанию порядка с осени 1990 года по весну 1991 года. Многие американцы, но не администрация Буша, восприняли такие признаки, как отставка Шеварднадзе в декабре 1990 года и жестокие местные репрессии в Вильнюсе, Литва, и Риге, Латвия, в начале 1991 года, в дополнение к отступлению Горбачева от амбициозного предложения о 500-дневной экономической реформе осенью 1990 года, как признаки отказа Горбачева от реформ. Это была поспешная и неверная оценка, как показали последующие события, но она учитывала взлеты и падения очень трудной глубокой трансформации советского общества, экономики и государства.

После победы, одержанной им в июле на Двадцать восьмом съезде Коммунистической партии, помимо реорганизации руководства и переноса центра тяжести власти с партии на государство, а также принятия мер по объединению Германии и Европы, Горбачев вновь обратился к масштабной задаче проведения фундаментальной экономической реформы без развязывания социального и политического бунта. 1 августа Горбачев встретился с Бмисом Ельциным, и они договорились о подходе к экономической реформе. Была оперативно создана рабочая группа экономистов, которую возглавил президентский советник Станислав Шаталин. В конце того же месяца Горбачев и Ельцин встретились снова, чтобы обсудить разрабатываемый "план Шаталина" для проведения экономических реформ в течение концентрированного 500-дневного периода. Они также обсудили отношения между центральными властями и республиками в ходе неконфронтационного, если не конгруэнтного обмена идеями.

Сентябрь и октябрь были отмечены интенсивными дебатами и маневрированием по поводу экономической реформы. Премьер-министр Николай Рыжков, автор гораздо более скромного и ограниченного плана реформ, принятого в декабре прошлого года, атаковал план Шаталина, как и Лигачев и многие другие консерваторы. Горбачев семь раз подтвердил свою приверженность реальным реформам и целям плана Шаталина, даже после нападок Рыжкова. Но он также выразил свою большую озабоченность по поводу дезинтегрирующих социальных и политических усилий быстрого осуществления радикальной реформы. Затем он выступил автором третьего компромиссного плана, объединив элементы подходов Шаталина и Рыжкова в "Аганбегянское предложение по реформе", которое Верховный Совет одобрил в принципе, вместе с расширением полномочий Горбачева по чрезвычайным указам 24 сентября. Однако принятие пакета экономических реформ было отложено до середины октября. 8-9 октября был проведен пленум ЦК, на котором присутствовала все еще мощная партийная машина. А 1,3 октября Горбачев встретился с лидерами одиннадцати республик (три прибалтийские страны и Грузия отказались от участия) для обсуждения новейшего плана экономических реформ. Но консенсуса не было. 16 октября Горбачев представил новую компромиссную реформу в Верховный Совет. В нем не только не было предусмотрено 500 дней, но и не удалось ликвидировать отрасли центральной экономики и развалить колхозы, была менее масштабной в плане приватизации и хеджировалась в отношении реформы цен. Но это был план перехода со временем к менее контролируемой рыночной системе. Он был вяло одобрен Рыжковым и Шаталиным (а также Аганбегяном и Абалкиным), но не одобрен некоторыми другими экономистами-реформаторами, включая главного соратника Шаталина Григория Явлинского, который подал заявление об отставке. 19 октября Верховный Совет принял план экономической реформы 356 голосами против 12 (при 26 воздержавшихся).

Несмотря на сомнения некоторых реформаторов в экономической эффективности более осторожного подхода к реформам и нежелание многих в структуре управления экономикой, компромиссный план Горбачева по перестройке экономики мог сработать. Некоторые западные экономисты, хорошо осведомленные о Советском Союзе, действительно считали, что это была разумная программа для сложившейся ситуации. Тем не менее, несмотря на значительное (если не сказать восторженное) большинство в Верховном Совете и нейтрализацию Центрального Комитета партии, план был обречен на провал с самого начала. Альянс Горбачев-Ельцин, существовавший с начала августа, рухнул. Ельцин 16 октября отверг план и поклялся осуществить в России беспрекословный 500-дневный план Шаталина. Как можно было осуществить союзную реформу без России или как Россия в одиночку могла осуществить 500-дневный план в условиях все еще единой и взаимозависимой эко номической и политической системы?

В той же речи Ельцин поставил параллельный политический вопрос, призвав, по сути, к массовой передаче власти из центра в республики.

24 октября Верховный Совет СССР подтвердил верховенство законов Советского Союза над законами отдельных республик. В тот же день Верховные Советы России и Украины (а двумя днями позже - Белоруссии) провозгласили верховенство законов своих республик над законами Союза. В "войну законов", как уже отмечалось, вступили как экономические, так и политические реформы.

Тем временем в обществе росло беспокойство по поводу возможного военного или жесткого переворота. В то время как Верховный Совет собрался на свою полную сессию 10 сентября, начали распространяться слухи о необычных перемещениях войск вокруг Москвы. Были подняты два полка 106-й гвардейской воздушно-десантной дивизии в Туле, и командир воздушно-десантных войск сказал, что один полк тренировался для парада 7 ноября, а другой (хотя и в боевой форме) собирал картофель - работа, на которую советские войска часто отвлекались. 19 сентября в телевизионном выступлении маршал Язов сам подтвердил переброску войск и назвал эти две причины. До сих пор неясно, кто отдал приказ о переброске; возможно, что сам Горбачев согласился с рекомендацией Язова держать часть войск поблизости на случай общественных беспорядков во время заседания Верховного Совета. Судя по всему, никакой подготовки к попытке переворота не было.

В начале ноября, во время военных передвижений, которые, по слухам (и, вероятно, не без оснований), тренировались для парада 7 ноября, снова появились слухи о возможном военном перевороте.

11 ноября Горбачев и Ельцин встретились снова, впервые за месяц, чтобы попытаться сгладить свои разногласия по экономической реформе, но к этому времени разрыв был намного больше, чем можно было преодолеть. Затем, 13 ноября, Горбачев провел поразительную и нервную встречу с примерно 1100 военными депутатами различных законодательных органов (включая Советы СССР и России, а также советы на местном уровне), на которой до него довели растущую озабоченность и гнев офицерского корпуса по поводу ухудшающегося состояния страны, а также военных.

16 ноября Горбачев представил Верховному Совету, в ответ на его запрос, оценку состояния Союза. Выступление было неэффективным, слишком шаблонным и слишком оборонительным, даже мелочным, и было плохо воспринято. Более того, в отличие от него, Ельцин выступил с более государственнической речью. В зале звучали призывы к Горбачеву и Ельцину собраться вместе и урегулировать разногласия, но к этому моменту они были заперты в борьбе за власть.

Горбачев вернулся в Верховный Совет на следующий день с речью, которая изобиловала предложениями о действиях - даже если она была посвящена реорганизации центральных политических институтов. Он предложил упразднить Президентский совет, созданный всего несколькими месяцами ранее, создать новый Совет Безопасности и превратить Совет Федерации (состоящий из председателей Верховных Советов всех республик) из консультативного в директивный орган. План также предусматривал переход к президентской форме правления и создание "президентских префектов", которые должны были представлять президента в национальных регионах (по сути, обеспечивать выполнение решений центра). Несмотря на то, что эти предложения носили организационный характер, тот факт, что они "что-то делали" (и более отзывчивая манера изложения Горбачева), привел к тому, что речь была принята хорошо.

23 ноября Горбачев представил проект Союзного договора, значительно увеличивающий полномочия республик, а также формально включающий их лидеров в центральный Совет Федерации. Все одиннадцать республик (за вычетом трех прибалтийских и Грузии) согласились представить проект, но ни одна из них не приняла окончательного решения (а Украина отложила свое решение до принятия новой украинской Конституции). Несколько республик оставили за собой "право" на создание вооруженных сил (Россия, Украина, Белоруссия, Армения), и все оставили за собой неопределенную "независимость" для ведения внешних отношений (в дополнение к тому, что Украина, Белоруссия и Молдова выбрали "нейтралитет", а Украина и Белоруссия - безъядерный статус). Таким образом, Союзный договор был официально запущен, с большим консенсусом, чем многие считали возможным, но все еще с неопределенным будущим. Эта неопределенность подчеркивалась действиями России и Украины, подписавших двусторонний договор четырьмя днями ранее, 19 ноября, в демонстративной общей позиции против горбачевского центра. Ельцин прибыл в Киев для подписания договора. Договор не содержал сепаратистских пунктов, но в нем также не было никаких ссылок ни на Конституцию СССР, ни на будущий Союзный договор.

Горбачев, тем временем, оставался под огнем с обеих сторон политического спектра. 18 ноября двадцать три ведущих либерала (в том числе Олег Богомолов, Юрий Рыжов, Галина Старовойтова и Юрий Афанасьев), по сути, призвали Горбачева к реформам или отставке. 19 декабря пятьдесят три ведущих консерватора (в том числе секретарь партии Олег Бакланов, глава Ленинградского отделения партии Балис Гидаспов, маршал в отставке Маршал Виктор Куликов, начальник Генерального штаба генерал Михаил Моисеев, главком ВМФ адмирал Владимир Чернавин, главком сухопутных войск генерал Валентин Варенников, командующий внутренними войсками генерал Юрий Шаталин, ряд ведущих членов Академии наук и - в списке, но позже возразил, что не подписал Патриарх Русской православной церкви Алексий II) обратились к Горбачеву с призывом сохранить порядок.

В кратком обращении к Верховному Совету 23 ноября Горбачев предупредил о "параличе власти" и нарушении общественного порядка и сказал, что "время такое и ситуация в стране такая, что надо что-то делать". На пресс-конференции, состоявшейся позднее в тот же день, он попытался стабилизировать все более нестабильную ситуацию предупреждением и призывом к порядку. Он подтвердил приверженность перестройке и реформам, но в свете ухудшающейся ситуации сделал акцент на опасности того, что ситуация может выйти из-под контроля и привести к кровопролитию. Он также подчеркнул свою решимость использовать свою новую усиленную исполнительную власть не только для продвижения реформ, но и для обеспечения соблюдения закона страны, законов Советского Союза.so

В контексте этой ситуации Горбачев начал склоняться вправо, чтобы подчеркнуть "закон и порядок". 27 ноября маршал Язов в телевизионном выступлении сообщил, что Горбачев разрешил применить силу в случае необходимости для защиты правительственных объектов, памятников (некоторые из которых были испорчены или свергнуты в Прибалтике) и для защиты военнослужащих (некоторые из которых подвергались открытому преследованию). 23 ноября Верховный Совет принял постановление о борьбе с экономическим саботажем (возрождая термин, широко использовавшийся в сталинские времена), а в конце января указом президента КГБ был наделен широкими полномочиями по охране экономики. 2 декабря либерал Вадим Бакатин был заменен на посту министра внутренних дел бывшим шефом КГБ (а затем партии) Латвии Борисом Пугой, а его заместителем стал герой афганской войны генерал-полковник Борис Громов.

17 декабря вновь собрался Съезд народных депутатов. Во вступительном слове Горбачев предостерег от "темных сил" национализма и потребовал проведения всенародных референдумов в каждой республике по новому Союзному договору, будучи уверенным, что подавляющее большинство в большинстве, если не во всех республиках, хотят сохранить союз. Он также сказал, что стране необходимо от двенадцати до восемнадцати месяцев твердого правления исполнительной власти, чтобы предотвратить ее распад.

20 декабря съезд (и, очевидно, Горбачев) был потрясен неожиданной отставкой с поста министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе, который предупреждал об опасности диктатуры. N9 Несмотря на давнюю дружбу и тесные политические связи между Шеварднадзе и Горбачевым, Шеварднадзе был обеспокоен готовностью Горбачева, пусть и неохотно, дать большую свободу действий консерваторам в администрации - и не защищать его более энергично против нападок консерваторов на их общую внешнюю политику: 2 В противоположность этому, шеф КГБ Владимир Кючков в телевизионном выступлении II декабря и на съезде 22 декабря возложил вину за растущие трудности на "антикоммунистов" как внутри страны, так и за рубежом.

25 декабря съезд утвердил новые исполнительные полномочия президента Горбачева и реорганизацию его исполнительной власти. Он также распорядился провести национальный референдум по новому Союзному договору.

27 декабря Горбачев протолкнул своего кандидата на новый пост вице-президента, Геннадия Янаева, консервативное ничтожество, который был первоначально отвергнут и окончательно утвержден (1 237 против 563) только после настояния Горбачева.

В конце года произошел успешный переход от беспорядков в Восточной Европе к новой объединенной Европе. Но внутренние проблемы Советского Союза нарастали, и перспективы на следующий год были в лучшем случае неоднозначными и неопределенными. 31 декабря в новогоднем обращении Горбачев назвал 1990 год "одним из самых трудных в нашей истории" и заявил, что "нет более святого дела, чем сохранение и обновление Союза".

Горбачев успешно вел советскую внешнюю политику к историческому сближению с Западом и реинтеграции единого мира. Он вполне заслужил Нобелевскую премию мира, присужденную ему 15 октября. Он также успешно преодолел сильную оппозицию в советском руководстве, начав политическую демократизацию в стране, и нейтрализовал Коммунистическую партию как потенциальную силу, блокирующую политические и экономические реформы и новый курс во внешней политике.

Однако Горбачев не смог контролировать, направлять или даже предвидеть последствия гласности и демократии. Он не смог полностью или своевременно оценить сильное давление на республиканские и региональные власти и растущий национальный сепаратизм в нескольких республиках. И он временно отложил экономическую реформу, приняв менее чем половинчатые меры, которые на самом деле имели отрицательный эффект. Наконец, к концу года он столкнулся с растущим политическим напряжением между реформаторами и консерваторами, которое могло принять непредсказуемые формы.

К концу года Горбачев по тактическим соображениям отклонился вправо, хотя он по-прежнему был полон решимости продолжать перестройку. Опасения заставили его все больше и больше уступать консервативным элементам в своей администрации, чтобы предотвратить насилие как в стремлении к переменам, так и в их блокировании. Он считал, что они, как и он, все еще привержены мирным переменам и реформам и все еще находятся под его контролем. Оба предположения оказались необоснованными в предстоящем роковом году.

Отношения Горбачева с президентом Бушем теперь были хорошо налажены, и он с нетерпением ожидал встречи с Бушем на московском саммите в 1991 году, который ознаменовался подписанием договора СНВ о сокращении стратегических вооружений. В то же время на этом горизонте появились тучи. В частности, советские военные, с их относительным подъемом, особенно после ухода Шеварднадзе, начали интерпретировать ДОВСЕ таким образом, что на периферии советские обязательства по сокращению вооружений будут снижены, что вызовет растущую озабоченность в "гнезде" и потребует определенных усилий для их сдерживания в ближайшие месяцы. Тем не менее, в целом, советско-американские и советско-восточные отношения были на более прочном фундаменте, чем за многие годы.

За первые два с половиной года своего срока президент Буш перешел от осторожной осмотрительности к новой степени вовлеченности и уверенности. Это проявилось в отказе Буша отказаться от отношений, когда внутренние проблемы в Советском Союзе вызвали сомнения у общественности США в конце 1990 и начале 1991 года. Это также было очень заметно в сотрудничестве, которое обе стороны проявили при урегулировании иракско-кувейтского кризиса и войны в Персидском заливе в 1990-91 годах. Хотя некоторые круги в обеих странах продолжали высказывать подозрения относительно мотивов другой стороны в кризисе и войне в Персидском заливе, на самом деле правительства двух стран были согласны с основным курсом, и опыт кризиса в Персидском заливе помог укрепить взаимное доверие и перспективы будущего сотрудничества. Так же, как и совместные американские и советские подходы к решению многих других конфликтов в Третьем мире.

Венцом 1990 года стало решительное прекращение военной конфронтации между Востоком и Западом в Европе и воссоединение Германии и Европы. Это был конец холодной войны. Однако в конечном итоге отношения Москвы с Соединенными Штатами и остальным миром будут зависеть от исхода нарастающего внутреннего кризиса в Советском Союзе.

Крах коммунистического правления и Советского Союза, 1991 год

В начале 1991 года никто ни в Москве, ни в Вашингтоне, ни где-либо еще не мог предположить, что этот год станет свидетелем не только конца коммунистического правления в Советском Союзе, но и распада самого государства. Год обещал быть новым даже без таких катаклизмов. Это был первый год эпохи после холодной войны, если считать окончанием старой эры противостояния не падение коммунистического правления и советской гегемонии в Восточной Европе в конце 1989 года, а формальное завершение раздела Германии и Европы в 1990 году. Однако этот год стал бы последним годом существования советского государства, а значит, и последним годом советских отношений с Соединенными Штатами (да и со всеми государствами).

В начале года президенты Буш и Горбачев обменялись ставшими уже обычными ежегодными новогодними поздравлениями с Новым годом. В поздравлении Горбачева прямо отмечалось, что холодной войны больше нет, и оба лидера выразили уверенность в будущих отношениях. Конечно, в обеих странах существовали опасения и сомнения относительно хода и даже судьбы горбачевской перестройки в Советском Союзе. И внутренние события в этой стране были в центре внимания и влияния на советско-американские отношения, наряду с одним большим пунктом незавершенного дела - восстановлением согласованного глобального баланса стратегических вооружений на более низких уровнях сил, чтобы дополнить и подкрепить демонтаж военной конфронтации в Евросоюзе, согласованный в 1990 году.

Президент Буш также позвонил Горбачеву в день Нового года, и они обсудили переговоры по стратегическим вооружениям и ситуацию в Персидском заливе.

Государственный секретарь Джеймс Бейкер 4 января направил послание по вопросам стратегических вооружений министру иностранных дел Эдуарду Шеварднадзе (все еще находящемуся на своем посту в последние дни). Эти два вопроса, один из которых касался двустороннего контроля над вооружениями, а другой - двусторонних консультаций и сотрудничества в горячем кризисе в Персидском заливе, были доминирующими в текущей внешней политике. Но внутренние события в Советском Союзе вскоре добавили еще один элемент, который грозил затмить оба: применение советскими властями смертоносной силы в Вильнюсе, Литва, 13 января, и в Риге, Латвия, неделю спустя. Восемнадцать гражданских лиц (и двое из сил безопасности) погибли в этих двух инцидентах.

В своем первом комментарии Буш охарактеризовал "ход событий" в Литве как "глубоко тревожный". Он отметил, что "перемены в Советском Союзе помогли создать основу для беспрецедентного сотрудничества и партнерства между Соединенными Штатами и Советским Союзом. События, которые мы наблюдаем сейчас, совершенно не соответствуют этому курсу". Он заявил, что "мы осуждаем эти действия, которые не могут не повлиять на наши отношения", но он также мудро пожелал лучше понять ситуацию, прежде чем реагировать. Обе палаты Конгресса приняли резолюции, решительно осуждающие действия СССР в балтийских республиках и рекомендующие президенту рассмотреть вопрос об эко номических санкциях. Но, несмотря на аналогичную рекомендацию его собственного межведомственного комитета заместителей (под председательством Роберта Гейтса), Буш не ввел даже символических санкций.

26 января министр иностранных дел Александр Бессмертных, недавно вступивший в должность, вылетел в Вашингтон. После встречи с президентом 28 января прессе сообщили, что в связи с ситуацией в Персидском заливе запланированная встреча на высшем уровне переносится с середины февраля на середину года. Это объяснение было правдой, но не всей правдой - очевидно, что пока ситуация в Прибалтике не прояснится, встреча на высшем уровне нецелесообразна. Помимо заверений в намерении не применять силу в Прибалтике, Бессмертных подчеркнул преемственность со своим предшественником в политике и неизменную поддержку Горбачевым мирных реформ внутри страны и сотрудничества с США в построении нового мирового порядка. Он также согласился на публикацию важного совместного заявления, подтверждающего приверженность СССР и США резолюциям ООН и усилиям коалиции по прекращению иракской оккупации Кувейта.

На следующий день президент Буш выступил с обращением "О положении дел в стране" к Конгрессу и американскому народу. Он назвал окончание холодной войны победой всего человечества. Отметив, что лидерство Америки сыграло важную роль в создании "целостной и свободной Европы", он также подчеркнул, что "наши отношения с Советским Союзом важны не только для нас, но и для всего мира. Эти отношения помогли сформировать эти и другие исторические изменения". Заявив, что Соединенные Штаты "глубоко обеспокоены насилием в Прибалтике" и довели эту обеспокоенность до сведения советского руководства, американские лидеры получили заверения, что ситуация в Прибалтике изменится. Поэтому "Мы будем внимательно следить за развитием ситуации. И мы будем поддерживать наши контакты с советским руководством, чтобы поощрять дальнейшее стремление к демократизации и реформам. Если это возможно, - сказал он в заключение, - я хочу продолжать создавать лазурную основу для американо-советского сотрудничества". Трудно представить себе больший контраст с поспешным отпихиванием от губ реакции администрации Рейгана на сбитый КАЛ-007 восемью годами ранее.

Неделю спустя Буш вновь отметил, что "когда мы видим репрессии в Прибалтике, очень трудно вести бизнес как обычно", и "мы должны убедиться, что против этих стран Балтии больше не будет применяться сила, и что эти вопросы могут быть решены мирным путем". В противном случае, - сказал он, - не только наши торговые отношения будут отброшены назад... но и остальные наши отношения в целом могут стать проблемными. Я этого не хочу". И он привел несколько конкретных примеров, первым из которых было то, что советское руководство "неизменно поддерживало наши цели в Персидском заливе". И это, - подчеркнул он, - очень, очень важно". Он также отметил ограничение поставок оружия в Западное полушарие, сотрудничество в прекращении конфликта в Анголе и "многие вещи", в которых "в наших интересах тесно сотрудничать с Советами". На следующий день, давая показания в сенатском комитете по международным отношениям, Бейкер ясно дал понять, что одним из них является соглашение о сокращении стратегических вооружений (СНВ), как можно скорее, "в наших национальных интересах".

Горбачев продолжал свои усилия, чтобы убедить Саддама Хусейна вывести войска из Кувейта, но 21 февраля он позвонил президенту Бушу и сообщил ему, что его последние усилия не увенчались успехом. Когда 23 февраля коалиция во главе с США начала военные действия, Советский Союз поддержал "Бурю в пустыне".

Ключом к продолжению американо-советского сближения оставались, однако, советские внутренние события. К середине марта стало ясно, что Горбачев не собирается вводить президентское правление или применять силу для принуждения к покорности непокорных балтийских правительств, и что, по словам Буша, короткое трагическое применение силы в середине января действительно оказалось "аномалией, а не новым образом жизни". Вашингтон, однако, оставался все более обеспокоенным внутренней ситуацией в Советском Союзе.

14-17 марта Бейкер находился в Москве для обсуждения с Бессмертных (и встречи с Горбачевым 15 марта) всего спектра вопросов - Персидского залива и Ближнего Востока, региональных конфликтов, спора, возникшего по поводу условий Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), и вопросов СНВ. К моменту второго раунда переговоров Бейкера и Бессмертных в Кисловодске, хотя некоторые вопросы ДОВСЕ и СНВ остались нерешенными, было достигнуто соглашение о созыве совещания по Ближнему Востоку. К моменту проведения второго раунда переговоров Бейкера и Бессмертных в Кисловодске 24-25 апреля, хотя некоторые вопросы ДОВСЕ и СНВ остались нерешенными, было достигнуто соглашение о созыве осенью этого года мирной конференции по Ближнему Востоку.

Хотя в первые три месяца года многие в Конгрессе проявляли политическую осторожность в продвижении отношений с Советским Союзом из-за отголосков первых репрессивных актов в балтийских республиках, призывы некоторых правых к возобновлению антисоветской позиции не получили широкой поддержки. Страна не была готова оставить эти акты без наказания, но она была готова последовать за готовностью администрации проявить терпение в оценке курса советской политики. Поскольку в последующие месяцы советская политика и действия все яснее возвращались на путь реформ, а также демонстрировали дальнейшее сотрудничество в мировых делах, американо-советские отношения вновь пошли на сближение.

Даже в эти месяцы переоценки было много признаков новых развивающихся нормальных отношений в мире после холодной войны. Помимо теперь уже рутинных торговых и других контактов, стоит отметить два. Один из них был досадным примером тяжести бюрократической инерции времен холодной войны, липкости бюрократии. В январе советский прототип компактного ядерного реактора для космических двигателей под названием "Топаз II" был привезен и выставлен на научном симпозиуме в Альбукерке, штат Нью-Мексико. На самом деле в Соединенных Штатах был интерес к возможной покупке такого реактора, который не был доступен в США, а в Москве был интерес к продаже технологии. На этом этапе демонстрация модели была просто обнадеживающей, поскольку свидетельствовала об ослаблении жестких ограничений со стороны Советского Союза. Но когда в апреле пришло время отправлять модель обратно в Москву, Комиссия по ядерному регулированию (NRC) неожиданно постановила, что американские законы запрещают "экспорт" такого устройства в Советский Союз - несмотря на то, что оно было советского производства, принадлежало Советскому Союзу, являлось моделью, а не рабочим реактором. Прошел целый месяц, прежде чем эта абсурдная и неловкая ситуация была разрешена путем нового решения NRC (под давлением администрации), и реактор был вновь запущен.

Второй инцидент был более обнадеживающим как отражение новых политических отношений. В Сомали, где Соединенные Штаты и Советский Союз в течение двадцати лет соперничали за честь поставлять оружие мелкому диктатору и базировать корабли в его гавани, с началом года гражданская война перешла в хаос. 5 января вся советская дипломатическая колония в Могадишо (39 человек) была быстро укрыта в большом комплексе посольства США, а в последующие два дня эта группа была эвакуирована на вертолете под прикрытием американского "Илларина" вместе с 242 американскими и другими дипломатами на корабль ВМС США "Гуам" для доставки в безопасное место. Это был яркий пример тесного сотрудничества в области безопасности в условиях регионального конфликта.

Жалобы на новые отношения исходили в основном от определенных кругов советской стороны.

Горбачев склоняется вправо

В последние два-три месяца 1990 года Горбачев был очень обеспокоен признаками постепенного разрушения закона и конституционного порядка, которые угрожали единству страны, а также его курсу на эстроизацию. Поэтому, пытаясь стабилизировать ситуацию, он сознательно пошел на "правый фланг" и предоставил дополнительные полномочия силам безопасности и обороны. Этот тактический перелом продолжался в течение первых трех месяцев 1991 года. Он привел к дальнейшей поляризации политических сил и интенсивному маневрированию с целью повлиять на Горбачева и политический курс. В странах Балтии это также привело к трагедии и значительному росту напряженности.

I января Эдуард Шеварднадзе выступил с новым предупреждением, заявив, что одной из причин его отставки было опасение, что будет подавление с применением силы. 2 января недавно созданный ОМОН, известный как "черные береты", захватил главную типографию в Риге, Латвия, чтобы защитить собственность коммунистической партии. Пять дней спустя Министерство обороны объявило по национальному телевидению об отправке десантных войск для обеспечения соблюдения закона о воинской повинности в прибалтийских республиках, Армения, Грузия, Молдавия и западные области Украины - места, где сепаратистские националистические настроения были наиболее сильны и привели к масштабному уклонению от призыва. Обнародованные сейчас секретные документы показывают, что 7 января лояльная Москве Литовская коммунистическая партия также обратилась к Горбачеву с призывом распустить республиканский Верховный Совет и ввести в Литве прямое президентское правление. Из секретных документов известно, что 8 января и еще восемь раз в течение этого месяца личный административный руководитель Горбачева Валерий Болдин встречался с литовским партийным руководителем-лоялистом Миколасом Бурочавичусом, партийными секретарями Олегом Шениным и Олегом Баклановым, министром внутренних дел Борисом Пугой (сам латыш, ранее возглавлявший КГБ, а затем партийный руководитель в Латвии), председателем КГБ Владимиром К чков, и министр обороны маршал Дмитрий Язов. Нет никаких указаний на то, что Горбачев знал об этих встречах, хотя их можно было бы назвать совещаниями по планированию действий в чрезвычайных обстоятельствах. На самом деле это были заседания по оперативному планированию.

10 января Горбачев направил послание, в котором предупредил правительство Литвы о необходимости "восстановить в полном объеме действие Конституции СССР и Конституции Литовской ССР", о том, что "народ требует восстановления конституционного порядка, надежных гарантий безопасности и нормальных условий жизни", а в их отсутствие "требует введения президентского правления". Это была не очень завуалированная угроза возможного обращения к такому прямому правлению. Из многих признаков, прежде всего из того, что произошло впоследствии, становится ясно, что Горбачев крайне не хотел ни пропустить (и, возможно, арестовать) избранные балтийские парламенты и установить свое прямое президентское правление, ни допустить применение силы, которое было бы связано с этим и могло бы последовать. Его предупреждение, возможно, сдержало некоторые дальнейшие действия прибалтов. Но оно также ободрило промосковских непримиримых балтийцев.

11 января Комитет национального спасения Литвы объявил, что восстановит в полном объеме Конституции СССР и Литовской ССР и фактически попытается взять власть в республике в свои руки.

Тем временем советские войска заняли несколько зданий, на которые претендовала Коммунистическая партия Литвы, включая типографию, аэропорт и железнодорожный вокзал. 9 января они заняли, но затем вывели из здания телецентр.

13 января трагическая кульминация наступила в результате силового захвата телерадиоцентра войсками с танками, в ходе которого погибло пятнадцать гражданских лиц. Комитет национального спасения объявил, что берет власть в свои руки. Горбачев отрицал предвидение этой акции или санкцию на применение оружия. Хотя некоторые сомневались, это было правдой. Министр внутренних дел Пуго и министр обороны Язов менее правдоподобно и менее честно отказались от ответственности. Язов попытался оправдать действия, заявив, что Комитет национального спасения попросил о помощи, но он не смог даже определить состав комитета или привести какие-либо основания для его легитимности. Местный военный командир, генерал-майор Владимир Усхопчик, также сославшись в качестве политического авторитета только на Комитет национального спасения, остался в стороне. Но его не осудили, не сняли с должности и даже не сделали выговора.

Теперь от близкого соратника Горбачева и помощника президента по прессе Виталия Игнатенко известно, что его консервативные советники по безопасности - Болдин, Пуго, Крючков и Язов (а также местные партийные руководители Литвы и Латвии) - постоянно снабжали Горбачева ложной и искаженной информацией о событиях и общественном мнении. Он подтвердил, что 13 января, в выходной день, Горбачеву даже не сообщили о происходящих там событиях (как и о телефонном звонке Ландсбергиса). Лишь много позже потрясенный Горбачев узнал, что в "беспорядках", о которых ему с запозданием сообщили, участвовали танки и было пятнадцать убитых. 14 января оставшиеся либеральные советники Горбачева (Яковлев, Бакатин, Примаков, Черняев и Игнатенко) встретились и разработали план, по которому Горбачев должен был на следующий день отправиться в Вильнюс и признать несправедливость. в Вильнюс, признать несправедливость и даже принять независимость Литвы. даже признать независимость Литвы. Горбачев сначала был настроен благожелательно, но затем решил отказаться, так как руководители службы безопасности были против, якобы на том основании, что они не могли гарантировать безопасность президента, если бы он поехал туда в то время.16 Горбачев не только не поехал в Вильнюс, он не отмежевался от ситуации и не дал понять неприемлемость самосудных комитетов спасения или милитаристских действий.

Это был серьезный моральный и политический провал с его стороны, который способствовал созданию впечатления, что он, по меньшей мере, не осознает растущую опасность от действий правых, если он действительно не является их частью. Ельцин, напротив, прилетел в Таллин 13 января и занял политически смелую, хотя и риторическую позицию, призвав российских солдат не стрелять по гражданам.

Но и на этом все не закончилось. 19 января аналогичный Комитет национального спасения был создан в Риге, Латвия, а на следующий день ОМОН силой захватил МВД Латвии, в результате чего погибли пять человек. В Москве прошли публичные демонстрации с участием 100 000 граждан, протестовавших против применения силы в Прибалтике.

23 января Горбачев с запозданием выразил "самые искренние соболезнования" и сказал, что он "глубоко тронут трагической развязкой противостояния" в Вильнюсе и Риге. Он призвал к тщательному расследованию обстоятельств, связанных с применением оружия, и осудил эту акцию - она не была выражением политики президента. Он осудил "безответственное поведение" и "незаконные действия, попирающие саму Конституцию" (балтийских) экстремистов, вызвавших конфронтацию. Но он также решительно подчеркнул, что любые "комитеты" должны "стремиться к власти только конституционным путем, без применения насилия", и заявил, что "любые попытки апеллировать к вооруженным силам в политической борьбе недопустимы". За день до этого он встретился с латвийским лидером Анатолием Горбуновым, пытаясь разрядить ситуацию.

Применение силы в ходе репрессий1 было явно исключено. К 30 января Пуго объявил, что дополнительные войска, направленные в прибалтийские республики, выводятся. А Горбачев решительно отказался от роспуска избранного руководства республик и перехода к прямой президентской власти. 1 февраля он назначил делегации для переговоров с тремя прибалтийскими республиками.

9 февраля Литва подавляющим большинством проголосовала за независимость (90 процентов из 85 процентов проголосовавших). 3 марта Латвия и Эстония также проголосовали за независимость (74 и 78 процентов, соответственно). Хотя Горбачев не принял эти голоса как обязательные (всесоюзное голосование было назначено на середину марта), он разрешил провести плебисциты и продолжил переговоры с правительствами балтийских республик.

Жесткая консервативная клика в советском правительстве не смогла убедить Горбачева или спровоцировать ситуацию таким образом, чтобы заставить его пойти на репрессии в Прибалтике. Однако эта группа осталась у власти и фактически укрепилась за счет оттока либералов и реформаторов из администрации. 14 января Валентин Павлов, консервативный бывший министр финансов, был утвержден в качестве нового премьер-министра. Члены Президентского совета Александр Яковлев, Евгений Примаков и Юрий Осипян подали в отставку, также как и экономисты.

Павлов не переназначил реформаторов Станислава Шаталина и Николая Петракова, а также вице-премьеров Леонида Абалкина и Степана Ситаряна.

31 января состоялся пленум ЦК, на котором обсуждался кризис в Прибалтике и ситуация в целом. Незадолго до этого ленинградский партийный лидер Борис Гидаспов опубликовал в "Правде" сильное антиреформаторское интервью и фактически призвал к откату от демократизации и возврату к ранней перестройке экономического "ускорения", курсу 1985-86 годов. Он также косвенно нападал на Горбачева за снижение роли Коммунистической партии. На пленуме к нему присоединились назначенный Горбачевым заместитель генерального секретаря Владимир Ивашко и главный партийный идеолог Александр Дзасохов, призывая вернуться к более активной роли партии в идеологии, экологической реформе и внутреннем центральном партийном контроле - все то, что Горбачев сознательно и успешно сворачивал. Критика также переместилась во внешнюю политику, оспаривая, не злоупотребляли ли Соединенные Штаты мандатом ООН в масштабах своих военных действий в Ираке. Горбачев был вынужден обороняться.

Горбачев продолжал поддерживать некоторые решительные меры по поддержанию правопорядка. 26 января стало известно, что новые совместные патрули армии и милиции усилят обычную милицию (приказ, подписанный Язовым и Пуго 29 декабря, но не получивший тогда зеленого света от Горбачева). А 26 января Горбачев подписал приказ, предоставляющий КГБ широкие полномочия по проведению обысков для выявления коррупции и "экономического саботажа", включая обыски на совместных предприятиях или в офисах иностранных компаний в Советском Союзе.

Экономический рефонд проводился путано. 22 января все банковские счета были заморожены, а все старые пятидесяти- и сторублевые купюры были призваны к замене, в пределах потолка, который мог уничтожить некоторые личные сбережения, хотя целью было пресечение черного маркетинга. В конечном итоге валютная "реформа" была проведена таким образом, что не причинила вреда многим людям, но она еще больше снизила доверие населения к правительству и не была эффективной в своей цели. Месяц спустя было объявлено о более существенном шаге с о ликвидации Госплана, центрального планового органа, и планы по ликвидации большинства промышленных министерств, однако фактический контроль над предприятиями не был затронут. К середине февраля Ельцин начал прямую атаку на Горбачева, обвинив его в стремлении к личной диктатуре, а 19 февраля потребовал его отставки. Четыре дня спустя 40 000 человек вышли на митинг "Демократической России" в Москве. Горбачев, находясь с визитом в Беларуси в конце февраля, предупредил о возможной гражданской войне. 1 марта началась серия забастовок шахтеров.

распространилась и к 19 марта достигла 300 000 шахтеров.

Горбачев сделал большую ставку на всенародный референдум о возобновлении союза, назначенный на 17 марта. Он был уверен в подавляющей народной поддержке союза практически во всех республиках (кроме Прибалтики). Ему удалось достичь согласия по пересмотренному проекту Союзного договора (все еще в виде проекта, подлежащего утверждению Верховными Советами всех республик), и новый проект был опубликован 7 марта, перед референдумом. Он сделал значительные уступки республикам, разделив с ними решения по вопросам национальной безопасности, обороны, внешней политики и государственного бюджета - все, что в ноябрьском проекте 1990 года оставалось за союзным правительством.

В тот же день Горбачев обратился в Верховный Совет с просьбой утвердить девять членов нового Совета Безопасности СССР: Янаева, Павлова, Болдина, Пуго, Крючкова, Язова, Бакатина, Примакова и Бессмертных (все, кроме Болдина, были утверждены, после чего Горбачев просто оставил Болдина своим начальником штаба). Этот список уравновешивал либералов Бакатина и Примакова с консерваторами Янаев и Павлов, а также трио консервативных силовиков Пуго, Крючкова и Язова с либеральным министром иностранных дел Бессмертных. Ельцину тем временем удалось провести параллель с горбачевским референдумом.

дум с голосованием в Российской Федерации по всенародным выборам президента. Он также усилил свои нападки на Горбачева, заявив 9 марта на московском митинге: "Давайте объявим войну руководству страны, которое завело нас в трясину". Толпа, по разным оценкам от 100 000 до 300 000 человек, провела демонстрацию в поддержку Ельцина и против Горбачева. Ельцин не стал конкретно осуждать референдум по союзу, но он отказался от явной поддержки, в результате чего в главных городах России число голосов "за" значительно сократилось, хотя и не настолько, чтобы победить одобрение союза. Ельцин, похоже, хотел, чтобы голосование за его предложение о всенародных выборах президента России прошло с большим перевесом, чем предложение Горбачева о союзе, но чтобы голосование за союз все же прошло.

На референдуме 17 марта в целом по стране за возобновление союза проголосовало 76 процентов. Эта цифра, несомненно, была бы гораздо выше, если бы не двусмысленная позиция Ельцина: в Москве и Ленинграде "за" проголосовало чуть больше половины избирателей, а на базе Ельцина в Свердловске - 70 процентов, хотя реальной оппозиции союзу в этих городах явно не было. В целом по России за союз проголосовал 71 процент, в Украине - 70 процентов, в Беларуси - 83 процента, а в Казахстане, республиках Средней Азии и Азербайджане положительное голосование составило от 93 до 98 процентов. Местные органы власти и подавляющее большинство населения трех балтийских республик, Грузии, Армении и Молдовы бойкотировали голосование на референдуме, продемонстрировав лишь очаги проунионной поддержки. В Украине дополнительный вопрос о поддержке украинского "суверенитета" получил 80 процентов поддержки, в то время как обновленный союз получил 70 процентов - очевидно, что большинство украинцев тогда не считали эти два вопроса несовместимыми. Предложение Ельцина о выборах президента России получило несколько

70 процентов голосов, примерно столько же, сколько за Горбачева, но в Москве и многих городах благоприятный процент был выше. И он, и Горбачев заявили о своей победе. Этот результат, вероятно, способствовал их решению сотрудничать в ближайшие месяцы как по экономической реформе, так и по Союзному договору. Одним из первых результатов стало поражение попытки правых сместить Ельцина в Верховном Совете России.

2 апреля лидер Иван Полозков отказался от таких усилий, а два дня спустя законодательное собрание даже предоставило Ельцину расширенные полномочия, которых он добивался.

Однако еще до победы Ельцина между Горбачевым и Ельциным возникли трения, когда 25 марта Горбачев запретил на три недели публичные митинги и демонстрации в столице и передал московскую милицию под контроль центрального Министерства внутренних дел. Хотя основной причиной действий Горбачева, вероятно, была его озабоченность спорным введением резкого повышения цен в период с 26 марта по 15 апреля, Ельцин и его сторонники увидели в этом ограничение лучшего способа оказать поддержку Ельцину накануне противостояния в Верховном Совете, вызванного попытками правых заставить Ельцина уйти в отставку. Поэтому про-ельцинская оппозиция отказалась подчиниться запрету. В конце концов Горбачев разрешил митинги, а оппозиция уступила в вопросе их проведения в центре возле Кремля. Таким образом, компромисс был достигнут, но не без милицейских баррикад и значительного напряжения из-за надвигающейся возможной конфронтации. Опять же, 28 марта более 100 000 человек вышли на марш и скандировали слова поддержки Ельцину, причем осуждали они не сторонников жесткой линии в Верховном Совете России, а Горбачева. Как отмечалось выше, Ельцин выиграл свой конкурс в Верховном Совете, даже не поставив этот вопрос на голосование.

Однако сторонники жесткой линии не отказались от противодействия Союзному договору как отдаче центральной власти, и 20-21 апреля "съезд" фракции "Союз" осудил договор (и Горбачева) и призвал к объявлению чрезвычайного положения в стране. Горбачев, между тем, сразу после референдума вновь перешел к экономическим реформам (19 марта он принял постановление о повышении розничных цен и транспортных сборов), а также, особенно во время своей поездки в Москву, провел реформу в области экономики.

Японии в середине апреля, он решительно выступил в защиту нового мышления во внешней политике и стремления к новому мировому порядку.

22 апреля, в годовщину рождения Ленина (как и 21 января, в годовщину его смерти), Горбачев и другие лидеры возложили традиционный венок к мавзолею Ленина - в последний раз, как распорядились события. Но это преклонение перед старым порядком, хотя и было аномальным и подчеркивало, что Горбачев все еще сохраняет ошеломляющую позу, было незначительным по сравнению с новыми реальными шагами вперед.

Горбачев возобновляет движение за реформу

На следующий день, 23 апреля, "9+1", Горбачев и лидеры девяти республик (трех славянских и шести мусульманских), встретившись на даче Горбачева в Ново-Огарево, опубликовали совместное заявление о своем согласии ускорить утверждение Союзного договора. Ельцин, а также все более влиятельный Нурсултан Назарбаев из Казахстана теперь были решительными сторонниками пересмотренного Союзного договора. Ельцин был в некотором смысле лидером "девятки", но не в том смысле, что он мог контролировать их позиции.

В тот же день Верховный Совет оперативно утвердил "антикризисную программу" премьер-министра Павлова, сочетавшую в себе экономические реформы, финансовую стабилизацию, закон и порядок (запрет на забастовки) и "палку", объявившую, что те республики, которые не присоединятся к обновленному союзу, должны будут торговать с ним по ценам мирового рынка.

24-25 апреля состоялся пленум ЦК, на котором были удовлетворены требования лидеров и организаций консервативных партий (в частности, Гидаспова в Ленинграде, С.И. Гуренко на Украине и А.А. Малофеева в Белоруссии). Горбачев отложил проведение пленарного заседания пати до окончания подписания Союзного договора по схеме "9+1". Он также укрепил свои позиции, заручившись поддержкой Политбюро в день открытия пленума. Но, как он и ожидал, на пленум хлынул поток жалоб и возражений против рыночных реформ, ухудшения экономических и политических условий, а также вопросов внешней политики. Среди последних вопросов были советская политика в кризисе в Персидском заливе, которую считали слишком благосклонной к США; ДОВСЕ, слишком односторонний в уступках \Vest; сохранение угрозы со стороны НАТО, не получившей должного признания со стороны администрации Горбачева; и даже критика рутинного договора с США о демаркации Берингова пролива. Суть вопроса заключалась в снижении роли патии, а также ее доктрины и политики, подкрепленных угрозой ослабления центральной власти над республиками.

Горбачев гневно защищал свои позиции и драматически (если не впервые) угрожал уйти в отставку, если не получит вотум доверия. Как и прежде, он победил.23 Многие партийные лидеры в республиках и областях, а также в руководящей команде Горбачева, должно быть, все больше приходили к пониманию того, что партия не может поколебать решимость Горбачева; только события и необходимые ответные действия могли заставить Горбачева свернуть или изменить курс. В то же время, многие (хотя и не все) реформаторы с удовлетворением восприняли возвращение Горбачева к четкому курсу реформ.

К 11 мая Ельцин публично провозгласил Горбачева союзником сторонников демократии и сторонником реформ. Позже в том же месяце Горбачев посетил Казахстан и похвалил Назарбаева. С другой стороны, 25 мая в Кишиневе (Кишинев), Молдова, состоялась встреча шести сторонников сепаратистского союза, чтобы согласовать свою оппозицию - трех балтийских республик, Молдовы, Армении и Грузии. В Российской Федерации 12 мая все автономные республики, кроме одной - Татарстана, поддержали Союзный договор. К концу мая борьбу в Коммунистической партии Украины выиграл Леонид Кравчук, сторонник Союзного договора, у убежденных консерваторов.

Самым важным событием стало всенародное избрание Ельцина президентом России 12 июня 57 процентами голосов (что подтвердили 60 процентов Попова в Москве и 70 процентов Собчака в Ленинграде, жители которого также отдали предпочтение восстановлению названия Санкт-Петербург).

Однако общественное недовольство экономической ситуацией сохранялось. Также как и беспокойство и недовольство в руководстве нового союза реформ Горбачева-Ельцина. 17 июня премьер-министр Павлов выступил с беспрецедентной инициативой, по собственной инициативе обратившись в Верховный Совет с просьбой наделить его кабинет чрезвычайными полномочиями по инициированию законов и изданию указов. Его аргументом было то, что президент (Горбачев) не может справиться со всеми возложенными на него обязанностями - прозрачный предлог для захвата власти. В своей речи он также напал на предложения по экономической реформе, недавно выдвинутые Григорием Явлинским и группой Гарвардского университета, призывающей к "большой сделке". (В интервью он в более общем плане нападал на политику обращения за экономической помощью к Западу). Павлова поддержал триумвират по вопросам безопасности - Пуго, К учков и Язов - и консервативные депутаты от "Союза". Горбачев выступил против плана и атаковал лидеров фракции "Союз", но не Павлова. Верховный Совет 21 июня решительно отклонил просьбу Павлова, но Павлов остался на своем посту, а Горбачев даже замял раскол, заявив, что просьба была "в рамках перестройки ". чков выступил с жесткой речью в поддержку Павлова на закрытом заседании 18 июня, но через несколько дней в СМИ был опубликован длинный отрывок, в котором Запад (включая ЦРУ) обвинялся в попытке подорвать Советский Союз, притворяясь, что предлагает поддержку перестройке.

26 июня ОМОН совершил налет на Вильнюсский телефонный центр. Пострадавших не было, но акция явно была попыткой вновь повысить напряженность и вбить клин между крылом демократических реформ и администрацией Горбачева.

1 июля группа из девяти ведущих умеренных реформаторов призвала все демократические и реформистские силы объединиться: Шеварднадзе, Яковлев, Александр Руцкой (избранный вице-президент Ельцина), премьер-министр России Иван Силаев, промышленник Аркадий Вольский, мэр Москвы Попов, мэр Ленинграда Собчак, экономические реформаторы Шаталин и Петраков. Они объявили о планах созвать в сентябре конференцию, чтобы основать новое Движение за демократические реформы и решить вопрос о создании новой политической партии. Пресс-секретарь президента Игнатенко сказал, что Горбачев считает это действие "позитивным шагом", а Ельцин одобрил его и призвал сторонников движения стать новой политической партией. Через несколько дней, 4 июля, Шеварднадзе вышел из состава Коммунистической партии. За день до этого "Правда" сообщила, что Горбачев сказал, что консерваторы рискуют "саморазрушением".

подрыв" Коммунистической партии изнутри, и партия может "потерять все

политических битв и всех выборов", с которыми она столкнулась. Яковлев вышел из Коммунистической партии 16 августа.

5 июля Верховный Совет России одобрил проект Союзного договора, а 12 июля это сделал и Верховный Совет СССР.

Законодательные собрания республик одобрили его, за исключением Украины, которая отложила принятие решения до голосования по вопросу о независимости, назначенного на декабрь l. Кравчук продолжал поддерживать союз в принципе, но он становился все более уклончивым в отношении его условий и не принимал обязательств по проекту из-за оппозиции со стороны националистического Хуха и своей избирательной кампании за президентское кресло, голосование по которому также должно было состояться в декабре. 23 июля одобренный проект был опубликован как Союзный договор, а 2 августа было объявлено, что подписание запланировано на 20 августа (за исключением Украины и других стран, которые еще не были готовы к подписанию в этот день). Косвенно, проект подразумевал фактическое признание отделения тремя странами Балтии и любыми другими странами, которые решили не присоединяться, предположительно Молдовой, Арменией и Грузией.

Продолжалась и экономическая реформа (хотя и продолжался экономический спад). На голосовании 5 июля Верховный Совет СССР 303 голосами против 14 предпринял важные шаги по разгосударствлению трех четвертей советской промышленности. 8 июля девять славянских и мусульманских республик, которые должны были войти в новый союз, одобрили всеобъемлющий компромиссный план экономических реформ (Ельцин и Назарбаев согласились, хотя и выступали за более радикальные реформы). Это позволило Горбачеву объявить о поддержке девятью участниками программы, которую он представит западной "Группе семи" в Лондоне 17 июля. Накануне этой встречи Советский Союз также подал заявку на полноправное членство в Международном валютном фонде (МВФ), Международном банке реконструкции и развития (МБРР, Всемирный банк), Международной ассоциации развития (МАР) и Международной финансовой корпорации (МФК). На встрече Горбачеву пришлось довольствоваться обещанием особого ассоциированного членства в МВФ и Всемирном банке, но, по крайней мере, Советский Союз вступал в международное экономическое сообщество, а также с запозданием приступил к реальным внутренним экономическим реформам.

Политическая реформа, помимо ключевого Союзного договора, также продолжалась. Пленум ЦК 25-26 июля утвердил предложенный Горбачевым проект новой реформистской программы Коммунистической партии, что стало еще одним важным шагом на пути к социал-демократической партии, прямо назвав ленинско-сталинско-брежневскую прошлую "модель социализма" "несостоятельной". Горбачев заявил, что "социализм и рынок не только связаны, они неразделимы" - ересь для ортодоксальных коммунистов, которые все еще считали их несовместимыми. Он призвал провести в конце года съезд партии для принятия пересмотренной партийной программы. Он также упомянул о планах создания демократической Российской коммунистической партии в качестве альтернативы существующей консервативной партии. И он отметил, что Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) потеряла более четырех миллионов членов за предыдущие полтора года. Хотя в стране существовала

В ходе жаркой дискуссии стало ясно, что Горбачев теперь плохо контролирует ЦК КПСС.

Ельцин, тем временем, 20 июля запретил любую политическую деятельность на российских государственных предприятиях и приказал им "игнорировать" любые распоряжения КПСС. Хотя Политбюро и Секретариат КПСС выпустили государственный документ, осуждающий указ Ельцина, сам Горбачев промолчал, а его пресс-секретарь Игнатенко сказал журналистам лишь, что Горбачев обеспокоен тем, что указ "вносит элементы напряженности и конфронтации".

29 июля в двустороннем договоре с Литвой, аналогичном тем, которые Россия подписывала с другими "суверенными" республиками Союза, была признана мартовская декларация о независимости, что означало признание Россией независимости Литвы.

Союз" Ельцина с Горбачевым не означал, что программные и политические разногласия не сохранились, несмотря на согласие по Союзному договору и общей программе экономических реформ. Горбачев и Ельцин договорились о четырех ключевых задачах: политическая демократизация, экономическая реформа, сохранение Союза и новое мышление и действия во внешней политике. Тем не менее, оба лидера оставались сильными политическими соперниками, а многие в их окружении были еще более ожесточенными противниками, некоторые из них выступали против даже взаимовыгодного союза для достижения общих целей. В результате между союзными властями Горбачева и российскими властями Ельцина сохранялись напряженность и конкуренция, но не потому, что последние выступали против союза, а потому, что они выступали против "центра", который многие видели олицетворением Горбачева, коммунистической партии и правительства СССР.

Московский саммит и Договор СНВ

Задача радикальной экономической реформы и политическая реформа и стабильность вновь казались более устойчивыми, возросли в срочности и приоритетности. Тем не менее, политические перспективы внутри Советского Союза оставались до боли неопределенными, и консолидация политических достижений в Европе нуждалась в дополнительной поддержке со стороны контроля над вооружениями. Договор о сокращении обычных вооруженных сил в Европе (ДОВСЕ) начал разваливаться почти сразу после подписания в Париже, и прежде чем он мог быть ратифицирован и вступить в силу, необходимо было устранить разногласия в его интерпретации. Хотя этот договор был многосторонним и требовал многостороннего согласия, основное бремя новых переговоров с Москвой по спорным вопросам легло на Соединенные Штаты. Кроме того, в более широком контексте Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ) между Советским Союзом и Соединенными Штатами оставался незавершенным, несмотря на успехи в достижении соглашения. Таким образом, контроль над вооружениями вновь оказался в центре внимания переговорщиков как по своим собственным соображениям, так и для оправдания очередной американо-советской встречи на высшем уровне.

Как отмечалось ранее, разногласия по ДОВСЕ, вызванные, в основном, попытками СССР использовать или создать лазейки, чтобы смягчить более тяжелое бремя сокращений, которое договор наложит на советские силы, стали предметом повторного обсуждения Бейкера и Бессмертных на их встречах в середине марта и середине апреля. В начале апреля Горбачев также направил Бушу письмо по проблеме ДОВСЕ, и Буш ответил на него до встречи министров иностранных дел двух стран 24-25 апреля. Но основные разногласия остались и после этой встречи, и после другой встречи в Каире 12-13 мая (где на повестке дня также стояли ближневосточные вопросы и проблемы СНВ). Но главный шаг вперед был сделан 20-21 мая, когда генерал армии Михаил Моисеев, начальник Генерального штаба, прибыл в Вашингтон с конструктивным предложением. Хотя оно еще не разрешило всех разногласий, оно показало готовность советских военных к решению вопроса и заложило основу для окончательного решения.

Президент Буш позвонил Горбачеву 27 мая, чтобы обсудить проблему ДОВСЕ (а также СНВ и экономические отношения). Ключевое соглашение было достигнуто 1 июня в Лиссабоне, когда Бейкер и Бессмертных были вместе на подписании соглашений, положивших конец долгой гражданской войне в Анголе. 14 июня на официальном заседании сторон, подписавших ДОВСЕ в Вене, вопросы были окончательно решены односторонним заявлением Советского Союза о принятии определенных обязательств "вне рамок" ДОВСЕ, как они его интерпретировали, но уступая по существу сокращениям, которые соответствовали интерпретации, принятой другими двадцатью одним участниками договора. Советская сторона сохранила "лицо", но за исключением символических корректировок, в целом она приняла на себя обязательства по дополнительным сокращениям, по существу компенсирующим лазейки. В принципе, Советский Союз (или, что более важно, Генеральный штаб) не уступил, но в целом, по существу, уступил.

Советское стремление разрешить оставшиеся разногласия по Договору СНВ было очевидным, когда две делегации возобновили переговоры 19 апреля. В отличие от неспособности обеих сторон продвинуться вперед, когда Бейкер и Бессмертных в последний раз серьезно обсуждали СНВ в середине марта, сейчас Советы попытались возобновить переговоры. Однако Соединенные Штаты хотели решить спор по ДОВСЕ, прежде чем приступать к вопросам СНВ. СНВ был среди тем, которые обсуждались Бейкером и Бессмертных на встрече в Каире в середине мая, Бушем в телефонном разговоре с Горбачевым 27 мая, и снова Бейкером и Бессмертных 1 июня в Ллсбоне, 7 июня в Женеве и 20 июня в Берлине. Но в конце июня оставались те же три основных вопроса, что и в начале года: как запретить шифрование телеметрии ракетных испытаний, как считать боеголовки ракет (особенно при "загрузке" действующих ракет MIRV, чтобы они несли меньше максимального количества боеголовок, с которыми данный тип ракет был испытан), и как определить параметры "новых" типов ракет.

Прорыв по этим последним вопросам произошел только в середине июля, прежде всего в ходе визита в Вашингтон 11-14 июля Бессмертных - снова в сопровождении генерала Моисеева, ключевого человека для принятия этих решений. Первые два вопроса были решены на встрече 11-14 июля. Последний вопрос был решен 17 июля на встрече Буша и Горбачева, которые встречались в Лондоне на экономическом саммите Группы семи. И снова советские военные были привлечены напрямую, чтобы они не могли критиковать или "перетолковывать" принятые решения.

США за отказ от поправки Джексона-Яника, запрещающей гарантии экспортных кредитов. На очередное заседание полуофициального торгово-экономического совета США-СССР в Нью-Йорке 29-31 мая прибыла огромная советская делегация - 500 человек вместо обычных десятков. В это же время высокопоставленные эмиссары Горбачева, член Президентского совета Евгений Примаков и первый вице-премьер Владимир Щербаков, приехали в Вашингтон и встретились с Бушем и Бейкером, а также с руководителями Всемирного банка и МВФ. 3 июня Буш объявил, что продлит действие исключения Джексона-Яника на целый год (официально это было сделано 2 августа). 4 июня выдающийся бизнесмен и политический деятель Роберт С. Страус был назначен преемником карьерного дипломата Джека Мэтлока на посту американского посла в Москве.

На протяжении всего этого периода Буш и большинство его советников, желая оказать знаки поддержки Горбачеву в экономической сфере, не были убеждены, что любая крупная финансовая помощь будет эффективно использована для продвижения реформ. Визит в Вашингтон Примакова, Щербакова и Явлинского в конце мая не развеял этих опасений.

14 июня частная американская исследовательская группа в Гарварде предложила крупную программу экономической помощи США, связанную с осуществлением радикальной рыночной реформы советской экономики, под названием "Большая сделка". Администрация, однако, оставалась гораздо более осторожной. 11 июня Буш объявил о предоставлении кредита в размере 1,5 миллиарда долларов на закупку сельскохозяйственной продукции. А 18 июня Бейкер в своей речи в Берлине осторожно изложил ограниченные планы экономической помощи реформам в Советском Союзе. Но поначалу Буш даже противился выраженному Горбачевым желанию посетить экономический саммит Группы семи в Лондоне.

В телефонном разговоре 21 июня Буш сообщил Горбачеву о визите президента России Бориса Ельцина 18-21 июня, во время которого, в отличие от предыдущего визита Ельцина в 1989 году, Буш открыто принял его в Белом доме.

17-18 июля Группа семи в Лондоне провела специальную встречу 7 + 1 с Горбачевым, которая, по крайней мере, удовлетворила желание последнего лично выступить за экономическую помощь. Накануне встречи Советский Союз подал заявку на полноправное членство в МВФ (вопреки советам американцев). Но никакого объявления о пакете помощи, даже в общих чертах, на встрече не было.

В конце встречи МВФ предложил лишь специальное членство в качестве ассоциированного члена.

Буш и Горбачев объявили в Лондоне 17 июля, после личной встречи, завершившей подписание Договора СНВ, что они проведут полноценную встречу на высшем уровне в Москве 30-31 июля.

Тем временем противостояние Восток-Запад в Европе продолжало угасать. В феврале члены Варшавского договора договорились о роспуске военной структуры альянса, и 1 июля Организация Варшавского договора была распущена консенсусом ее членов. К этому времени был завершен вывод советских войск из Чехословакии и Венгрии, а также начался вывод войск из Германии и Польши. В Азии продолжалось постепенное улучшение китайско-советских отношений. Маршал Язов посетил Китай с первым в истории визитом советского министра обороны. Полным ходом шел вывод советских войск из Монголии.

Политико-экономическая карта менялась вместе с военно-политической. 1 января торговля между странами Восточной Европы и Советским Союзом была переведена на цены мирового рынка, а через несколько дней члены Совета экономической взаимопомощи (СЭВ, также известного как КОМЕКОН) решили распустить эту организацию; восточный экономический блок пошел по тому же пути, что и военно-политические организации. Советский Союз, как и страны Восточной Европы, смотрел на Запад.

К моменту московского саммита изменение отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом было очевидным. Трения значительно уменьшились. Холодная война была закончена. Хотя это еще не было очевидным, эта встреча должна была стать последней из встреч на высшем уровне сверхдержав. Хотя эта встреча была важной для Горбачева и полезной для Буша и закрепила большие успехи в отношениях двух держав, контекст изменений в мире сделал ее неизбежно переходной. Кроме того, этот саммит, конечно же, станет последним советским саммитом в силу непредвиденного внезапного распада Советского Союза38.

Венцом московского саммита стало подписание Договора СНВ-1. Однако даже это, как правило, рассматривалось как завершение старых дел, а не как представление будущей повестки дня. Действительно, никто не предвидел, что менее чем через год соглашение о сокращении стратегических вооружений, которое было достигнуто с таким трудом будет отменено соглашением о дальнейшем, гораздо более глубоком сокращении.

Договор СНВ предусматривает сокращение примерно на 25 процентов для Соединенных Штатов и на 35 процентов для Советского Союза (из-за правил дифференцированного и номинального подсчета для некоторых типов вооружений), что примерно соответствует тому уровню, который был на момент начала переговоров по СНВ в 1982 году. Сокращение баллистических ракет быстрого реагирования в рамках общих сумм, однако, было гораздо более значительным. Что еще более важно, согласованные и сокращенные потолки обеспечили большую уверенность и предсказуемость и позволили провести значительные сокращения в рамках односторонних решений по бюджетному программированию. В то время предполагалось, что семь лет, отведенные на реализацию этих сокращений, хотя и не исключали более раннего согласования дальнейших сокращений, отражали ожидание того, что переговоры о дальнейших шагах будут отложенными и длительными. По крайней мере, таковы были ожидания американцев.

Обе стороны без шумихи договорились возобновить консультации в октябре в Москве по дальнейшим переговорам о контроле над стратегическими ядерными и космическими вооружениями и мерах по укреплению стратегической стабильности. Советская сторона подтвердила увязку сокращений СНВ с дальнейшим соблюдением Договора по ПРО в том виде, как он трактовался в 1972 году, однако американская сторона избегала этого скрытого вопроса. Советская сторона также пыталась договориться о дате начала переговоров по сокращению тактического ядерного оружия в Европе, но получила отпор со стороны США. Наконец, Горбачев настоял на назначении даты возобновления переговоров о дальнейших ограничениях на подземные ядерные испытания, но Соединенные Штаты не были готовы пойти на это.

Когда впоследствии изменившаяся военно-политическая ситуация привела к началу новых переговоров о гораздо более глубоких сокращениях, Договор СНВ-1 1991 года стал важнейшей основой для Договора СНВ-2, подписанного в январе 1993 года и предусматривающего кумулятивные сокращения примерно на две трети от уровня 1991 года. Но, несмотря на эту неожиданную возможность для дальнейшего сокращения стратегических вооружений, в 1991 году было совершенно очевидно, что контроль над вооружениями и сокращение вооружений не сохранят того значения, которое они имели в течение предыдущих двух десятилетий. Опасность войны отступила, гонка вооружений потеряла свое обоснование, а повестка дня политических консультаций и экономических вопросов стала более важной для мира после холодной войны.

Новым центром тяжести стала экономическая и политическая ситуация в Советском Союзе и роль внешней экономической поддержки внутренних реформ. И для этого нового вызова, хотя роль Соединенных Штатов была, безусловно, важной, она не была доминирующей. В этом важном отношении двусторонний саммит в Москве был лишь продолжением встречи Горбачева с "Большой семеркой" в Лондоне двумя неделями ранее. \Хотя президент Буш и объявил в Москве, что Соединенные Штаты собираются ратифицировать двустороннее торговое соглашение и предоставить статус наиболее благоприятствуемой нации (РНБ), как он сам заметил, это было всего лишь заявлением.

Американская роль в этих новых грандиозных усилиях оставалась скромной, и Буш проявлял заметную осторожность в отношении любых новых шагов, помимо намерения предоставить статус недискриминационной торговли, обещанный еще за год до этого, но осуществленный лишь год спустя. Пакет реальной экономической помощи от Запада, с долей американского лидерства, также появился только в следующем году. Один проницательный комментатор, отметив осторожность американской реакции на помощь советским экономическим реформам, метко заметил в то время: "Администрация Буша, спустя почти три года, установила последовательную модель реагирования на изменения в [бывшем] Восточном блоке: она редко ловит первый поезд, но редко пропускает последний".

На саммите Горбачев настаивал на ослаблении западного экспортного контроля COCO M, отметив, что соображения безопасности, которые были их обоснованием, теперь потеряли смысл. Несколько месяцев спустя контроль над КОКОМ был ослаблен, но хотя на саммите Буш согласился рассмотреть этот вопрос, он не взял на себя никаких конкретных обязательств. (КОКОМ был расформирован в 1994 году).

Московский саммит продолжил реализацию ряда двусторонних программ сотрудничества, в частности, в области технического экономического сотрудничества и мер по стимулированию жилищного строительства.42 Были достигнуты договоренности по авиационной безопасности против угона самолетов и по оказанию помощи в случае стихийных бедствий. Наиболее важным, хотя бы символически, было возрождение перспектив совместного освоения космоса. Однако двусторонняя повестка дня была, по сути, нормализована.

В области глобальных геополитических проблем привычная словесная перепалка по поводу региональных конфликтов, в которых две державы ассоциировались с местными противниками, практически ушла в прошлое. Исключение составлял лишь все еще не полностью решен вопрос о военной помощи обеим сторонам в гражданской войне в Афганистане. Буш также по-прежнему подталкивал Горбачева к дальнейшему отказу Советского Союза от поддержки Кубы Кастро. Он не добивался конкретного ответа на вопрос о продолжении советской военной помощи Кубе, но он напомнил Горбачеву, что это остается раздражителем в американо-советских отношениях. Он также сделал это публично в своем выступлении в Московском государственном институте международных отношений.

Наиболее значимым и важным действием на саммите в этой области было совместное спонсорство созыва в октябре международной конференции по Ближнему Востоку для содействия урегулированию израильско-арабо-палестинского конфликта. Горбачев решительно поддержал эту инициативу и постарался переломить Буша после первоначальных колебаний, вызванных осторожной и неопределенной позицией Израиля. Соединенные Штаты больше не стремились исключить Советский Союз из участия в ближневосточном мирном процессе, и Шеварднадзе и Бейкер уже некоторое время двигались в этом направлении. И Буш, и Горбачев с гордостью говорили о своих совместных усилиях по успешному пресечению агрессии Ирака и оккупации Кувейта. Как подчеркнул Буш, "в каждый ключевой момент кризиса Соединенные Штаты и Советский Союз работали вместе". Вскоре после саммита и Бессрнертных, и Бейкер отправились в поездки по странам Ближнего Востока.

Буш отметил, что сотрудничество между двумя странами уже принесло мир и свободные выборы в Намибии, Анголе и Никарагуа, и усилило надежды на разрешение конфликтов в Камбодже и Афганистане, а также на Ближнем Востоке. Лидеры двух стран также призвали к урегулированию кризиса в Югославии путем переговоров.45 Министры иностранных дел двух стран, Бейкер и Шеварднадзе, также опубликовали совместное заявление, в котором приветствовали прогресс в разрешении споров в Никарагуа, Сальвадоре и Гватемале.

В отличие от этих шагов вперед в совместной работе по разрешению острых региональных конфликтов, Буш довольно неожиданно добавил одну новую точку расхождения в американо-советский диалог, публично подтолкнув Советы к "требованию Японии - которое мы поддерживаем - о возвращении северных территорий".Советский диалог, публично подтолкнув Советы к "требованию Японии - которое мы поддерживаем - о возвращении Северных территорий", отметив, что "этот спор может помешать вашей интеграции в мировую экономику [из-за политики Японии по отказу от экономической помощи в качестве рычага в этом вопросе], и мы хотим сделать все возможное, чтобы помочь обеим сторонам разрешить его". На самом деле, было сомнительно, что беспрецедентное публичное президентское заявление, сделанное в ходе президентского визита в Россию, будет иметь место.

Поддержка США японской позиции по спорному вопросу была либо полезной, либо мудрой. Соединенные Штаты почти сорок лет поддерживали японцев, своего союзника, против Советского Союза, когда тот был противником, отчасти потому, что Соединенные Штаты видели выгоду в сохранении напряженности между Японией и Советским Союзом. Теперь, когда Соединенные Штаты хотели бы видеть разрешение спора и хорошие отношения между этими двумя странами, занятие такой позиции не было способом "помочь обеим сторонам разрешить его". Буш, очевидно, считал, что советская позиция представляет собой всего лишь остатки "старого мышления", и он явно не знал о масштабах российской общественной оппозиции к передаче островов, не говоря уже о том, что по существу вопрос был отнюдь не только на стороне Японии. Более правильным было бы просто призвать обе стороны разрешить территориальный спор путем переговоров...

Помимо вопросов помощи Кубе и спора с Японией по поводу островов, Буш упомянул еще три "препятствия", остающиеся на пути к "новому партнерству" с Советским Союзом, и все они касались внутренней советской политики. Самым заметным и наиболее чувствительным было будущее стран Балтии. 25 июня Буш представил Конгрессу требуемый доклад, в котором одобрил независимость Латвии, Литвы и Эстонии путем переговоров, но сделал это тихо. Этот вопрос вновь вспыхнул накануне его визита, когда 28 и 29 июля ОМОН провел рейд на нескольких таможенных постах Литвы и Латвии, что смутило как Горбачева, так и Буша. 30 июля, когда Буш находился в Москве, неизвестные вооруженные люди устроили жестокую провокацию, убив шесть литовских пограничных инспекторов. Горбачев сразу же осудил это преступление, Пуго отрицал, что это была акция ОМОНа, и до сих пор не установлено, было ли это (как предполагают Байтс и многие другие) тайной операцией советских спецслужб или акцией других (местных русских или местных прибалтийских экстремистов), стремившихся разжечь конфликт. Но еще до этого акта Буш частным образом и публично призывал советские "добросовестные переговоры с балтийскими правительствами" и "четкую и безоговорочную приверженность [СССР] мирным переменам".

Вторым аспектом советской внутренней политики, который затронул Буш, были военные расходы. "Пора, - сказал он, - вашему военному ведомству переходить на мирные рельсы. Пришло время сократить расходы". И он предложил "помощь в конвертации вашей военно-промышленной мощи в продуктивные, мирные цели". 0 Горбачев уже двигался в этом направлении, особенно в 1990-91 годах, но Буш хотел подтолкнуть процесс.

Наконец, в своем выступлении в поддержку перестройки Буш сказал: "Ключевым вызовом - единственным наиболее важным фактором в формировании нового партнерства между нашими странами - остаются результаты эксперимента, который сейчас перестраивает советскую экономику - [и] советское общество". Он смело говорил о том, что "моя страна готова оказать помощь в этой новой советской революции", но он также подчеркнул, что, хотя "реальная реформа" экономики необходима, "формирование должно идти изнутри".

Ключевым шагом во внутренней трансформации Советского Союза, происходившей на момент проведения саммита, было продвижение к новому Союзному договору. В тот самый момент, когда президент Буш прибыл в Москву поздним вечером 29 июля, Горбачев, Ельцин и президент Казахстана Нурсултан Назарбаев пытались найти решение последнего серьезного разногласия по договору - разделения полномочий между центром и республиками по налогообложению. Они достигли соглашения около трех часов ночи, за несколько часов до начала встречи Буша с Горбачевым. Однако, когда Горбачев попытался закрепить свое достижение, пригласив в последнюю минуту Ельцина и Назарбаева присоединиться к нему на одной из встреч с президентом Бушем, Ельцин отказался. Буш все же встретился с Ельциным во второй половине дня в его кремлевском офисе - встреча была организована ранее в качестве жеста в сторону растущего международного авторитета республик. В целом, Буш успешно выбрал средний курс, который не оттолкнул ни Горбачева, ни Ельцина.

По завершении двухдневного рабочего саммита в Москве президент Буш сделал еще один жест в сторону пробуждающихся республик, посетив по пути домой столицу Украины Киев. Он был очень тепло принят, что свидетельствует о гордости украинцев тем, что их считают суверенным образованием, и об ожиданиях поддержки со стороны Соединенных Штатов. Перед президентом Бушем стояла деликатная и сложная задача - стремиться поощрять демократию, экономические реформы и свободу, не подвергая себя опасности вмешательства во внутренние дела Советского Союза. Если Буш и ошибся (как считали некоторые в то время, а многие - и в ретроспективе), то только в том, что придал слишком большое значение пропаганде преемственности центрального советского государства и слишком мало приветствовал народные настроения за независимость. Его послание было здравым, хотя и не всеми принятым: "свобода - это не то же самое, что независимость", и "американцы не будут поддерживать тех, кто стремится к независимости, чтобы заменить далекую тиранию местным деспотизмом" или "тех, кто продвигает самоубийственный национализм, основанный на этнической ненависти". По его словам, для Соединенных Штатов "выбор между поддержкой президента Горбачева и поддержкой лидеров, настроенных на независимость по всему СССР", является "ложным выбором". Он из кожи вон лез, чтобы похвалить "поразительные" достижения Горбачева и одобрить Союзный договор 9+1. В целом, было ясно, что он поддерживает демократию и большую роль республик в рамках продолжающегося союза.

Критики в США быстро окрестили заявление Буша его речью "Цыпленок по-киевски". В Киеве ее не приветствовали, но Буш на самом деле занял смелую позицию. Оглядываясь назад, можно сказать, что эта речь была слишком решительной поддержкой спорного Союзного договора и недостаточно соответствовала тому, что оказалось народной поддержкой независимости Украины. Но в то время перспективы Союзного договора улучшались, и никто не ожидал конвульсий, которые приведут к концу Советского Союза через четыре месяца. Оглядываясь назад, можно сказать, что для Буша было бы лучше не совершать визит в Киев в то время.

Московский саммит в июле 1991 года, почти через двадцать лет после первой американо-советской встречи на высшем уровне президента Ричарда Никсона и генерального секретаря Леонида Брежнева, как ни парадоксально, был менее эйфоричным, несмотря на гораздо большее совпадение позиций и более спокойное сотрудничество. В 1972 году и в gоследующие встречи, по крайней мере до Мальтийского и Вашингтонского саммитов в 1989-90 годах, даже успешный саммит отмечен атмосферой достижения, несмотря на преобладание конкуренции над сотрудничеством. В периоды разрядки в начале-середине 1970-х и во второй половине 1980-х годов саммиты были посвящены созданию безопасных границ для соперничества. Ко времени Мальтийского и Вашингтонского саммитов с окончанием "холодной войны"\Var встречи были отмечены определением рамок для взаимного сотрудничества. К 1991 году, поскольку реальные отношения были намного лучше, даже согласие на саммите стало обычным делом. 397 советским и 2 059 иностранным журналистам было о чем писать. (Даже приятный и непринужденный осмотр достопримечательностей Барбарой Буш и Раисой Горбачевой не дал почвы для сплетен, которые раньше вызывали встречи Нэнси Рейган и Раисы). Успех, казалось, угрожал саммиту скукой.

Ослабленная позиция Горбачева внутри страны и слабая мощь Советского Союза были очевидны на саммите, что вызвало внутреннюю критику со стороны Советского Союза, которая была представлена как властные американские "лекции" о международном поведении и внутренних реформах, советские поклоны на Ближнем Востоке и в Югославии, а также чрезмерные советские уступки в СНВ и других соглашениях - несмотря на то, что зачастую это были политические предпочтения Горбачева, а не результат американского давления.55 Тем не менее, в целом, саммит и его результаты были положительно оценены в Советском Союзе и Западе. Саммит, конечно, не ослабил Горбачева; однако он не смог укрепить его в критической внутренней борьбе, которая приближалась к кульминации.

Возможно, самый реалистичный и постоянный комментарий сделал бывший министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе: "Сейчас нет никаких проблем, и отношения идут хорошо. Я думаю, что это естественный ход. Я думаю, что если и будет какое-то влияние на отношения, то оно будет исходить от внутренних волнений в Советском Союзе. Если Советский Союз не сможет стабилизировать экономическую и политическую обстановку, это станет фактором, который повредит отношениям. Я думаю, что это единственное, что может помешать американо-советским отношениям. Это единственное, что препятствует развитию отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом".

Хотя последующие внутренние события в СССР не повредили бы американо-советским отношениям, они, безусловно, сыграли бы центральную роль в их изменении. Но в начале августа 1991 года после саммита, когда долго откладывавшееся подписание Союзного договора было назначено на конец того же месяца, казалось, что тучи внутренних беспорядков рассеиваются, а курс советской внешней политики и американо-советских отношений проясняется.

Переворот и контрпереворот

В середине августа Горбачев отправился на две недели отдохнуть в свой любимый дом отдыха в Форосе в Крыму, одну из дач, содержащихся для руководства страны. Он должен был вернуться в Москву 19 августа, чтобы присутствовать на подписании нового Союзного договора 20 августа. На первый взгляд, политическая сцена была спокойной. Но во второй половине дня в воскресенье 18 августа к Горбачеву неожиданно прибыла делегация: Секретарь партии и заместитель Горбачева в Совете обороны Олег Бакланов, секретарь партии Олег Шенин, заместитель министра обороны генерал Валентин Варенников и доверенный начальник личного штаба Горбачева Валерий Болдин. Делегация сообщила Горбачеву, что другие члены руководства согласились с необходимостью введения чрезвычайного положения в стране, и призвала его одобрить и подписать такую директиву или уйти в отставку и передать свои полномочия вице-президенту Янаеву. Горбачев категорически отказался, и они уехали. Горбачев, отрезанный от связи с внешним миром, оставался под домашним арестом в течение трех дней.

Мир узнал, что что-то произошло, когда в 6:00 утра 19 августа радио Москвы и ТАСС объявили, что президент Горбачев из-за "плохого самочувствия" не может исполнять свои обязанности и что, согласно статье 127(7) Конституции СССР, вице-президент Геннадий И. Янаев принимал на себя "обязанности президента СССР". Янаев выступил с публичным обращением, в котором объявил чрезвычайное положение и передал всю власть новому Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР. Янаев возглавил комитет в качестве исполняющего обязанности президента, а остальные семь членов были в основном высокопоставленными членами правительства Горбачева: Премьер-министр Валентин Павлов, председатель КГБ Владимир Крючков, министр внутренних дел Борис Пуга, министр обороны маршал Дмитрий Язов и заместитель председателя Совета обороны Олег Бакланов, а также два менее известных члена, представлявших промышленный и сельскохозяйственный секторы, Александр Тизяков и Василий Стародубцев, соответственно. Пять старших членов представляли большинство горбачевского Совета безопасности (в количестве восьми человек). Руководство Коммунистической партии как таковое, включая заместителя генерального секретаря Владимира Ивашко, не было включено, хотя лидеры переворота, конечно, были членами партийного руководства.