Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны

Первым признаком некоторого потепления отношений стала речь Горбачева "Владивос ток", вскоре после которой в августе 1986 года, впервые за десятилетие, некоторым японцам было разрешено посетить семейные захоронения на спорных островах (тщательно сбалансированное надуманным посещением россиянами могил некоторых умерших российских гостей в Японии). В июле Москва также направила в Токио нового и способного посланника, посла Николая Сольмеева.

Путь к улучшению отношений оставался сложным, возникали новые проблемы. Летом 1987 года, когда Япония согласилась принять участие в исследованиях под эгидой аме1иканской программы SDI, Советский Союз выразил протест, и образ американо-японского военного партнерства против советских интересов был оживлен. В августе два японца (дипломат и бизнесмен) в Москве были уличены в шпионаже и высланы. Японцы ответили добром. В декабре был обстрелян советский разведывательный бомбардировщик.

Горбачев продолжил свои попытки улучшить отношения, в частности, в своей красноярской речи в сентябре 1988 года (хотя и с оговорками, критикуя "упорное наращивание" военного сотрудничества с США). В декабре 1988 года Шеварднадзе вновь посетил Японию, и по этому случаю он впервые признал территориальный спор, а обе стороны договорились создать рабочую группу по мирному договору (и еще одну - по обсуждению Камбоджи и других региональных конфликтов). Когда министр иностранных дел Сосукэ Уно нанес ответный визит в Москву в мае 1989 года, Шеварднадзе вычитал, что он не признает территориальный спор. 1989 года Шеварднадзе тонко намекнул, что американо-японский договор о безопасности больше не рассматривается как препятствие для улучшения отношений. В ноябре Александр Яковлев посетил Японию в рамках предварительного зондажа для визита Горбачева. Он туманно говорил о поисках некоего компромисса "третьей стороны" по островам.

Новый и осложняющий элемент появился после визита Бориса Ельцина в Японию в январе 1990 года, во время которого он предложил долгосрочное (пятнадцать-двадцать лет) пятиэтапное постепенное решение вопроса об отчужденных островах путем "компромисса", хотя на самом деле он имел в виду перспективу постепенных российских уступок. После этого он посетил южные Курилы в августе, и к тому времени этот вопрос вызывал горячие споры в советских общественных дебатах.

Некоторые трения остались. Например, помимо частых задержаний и штрафования советской береговой охраной японских рыболовецких браконьеров вблизи островов (которые являются особенно богатым рыболовным районом), захват советской стороной в мае 1990 года флотилии океанских северокорейских рыболовецких судов, незаконно промышлявших в советских водах дальше на север, привел к обнаружению того, что некоторые из них были японскими судами и экипажами, которые по сговору ходили под северокорейским флагом. Тем не менее министр иностранных дел Таро Накама заявил в парламенте, что советская угроза (о которой долгое время говорило японское правительство) "отступает". А в сентябре в ежегодной Белой книге по обороне, подготовленной Японским оборонным агентством, была отменена стандартная характеристика советской военной активности как "угрозы". В сентябре 1990 года Шеварднадзе в третий раз посетил Токио, чтобы подготовить почву для встречи на высшем уровне. В декабре первый японский космонавт вышел в открытый космос в качестве пассажира советского космического полета.

Встреча Горбачева на высшем уровне в Токио наконец состоялась в середине апреля 1991 года, почти через пять лет после того, как он начал добиваться ее проведения. Это был успех, хотя бы потому, что добродетель коррумпированности. Но это не было большим успехом и не привело к решительному улучшению отношений, что привело к сохранению тупиковой ситуации вокруг спорных островов. В Японии очень немногие голоса, которые пытались изменить японскую позицию, были приведены в соответствие. Япония твердо стояла на том, чтобы вновь приобрести все спорные острова, и хотя в начале 1991 года японцы проявили некоторую готовность быть гибкими в отношении сроков возвращения островов, они не проявили никакой гибкости в требовании советского признания японского суверенитета над ними. Кроме того, к тому времени, когда в 1990-91 годах встал вопрос о международной экономической помощи Советскому Союзу, Япония определила твердую политику: никакой экономической помощи или инвестиций, пока вопрос о "северных территориях" не будет решен на ее условиях.

Тем временем в Советском Союзе шли дебаты по поводу позиции Японии. Одних привлекала перспектива получить японское экономическое вознаграждение за "несколько камней в океане", другие в патриотических тонах принципиально осуждали любую "распродажу" российского достояния и земли за японское золото и критиковали готовность отказаться от постоянного сокровища и наследия ради в лучшем случае эфемерной краткосрочной выгоды (они также сомневались, что обещанные вознаграждения действительно материализуются). В начале 1991 года распространились слухи о том, что Горбачев уже подписал соглашение о передаче островов за 200 миллиардов долларов. Эти беспочвенные слухи были опровергнуты, но они помогли отравить атмосферу, когда в марте лидер правящей Либерально-демократической партии Итиро Одзава посетил Москву и обсудил экономическую помощь, которую можно было ожидать в случае разрешения островного спора. Были напечатаны (и опровергнуты) слухи о том, что он предложил 26-28 миллиардов долларов (цифры были взяты из исследования Либерально-демократической партии о том, какие инвестиции могут быть предприняты).

Общенациональный референдум в марте 1991 года о сохранении союза сопровождался голосованием на территории спорных островов по вопросу их передачи Японии. В округе, включающем все спорные острова, кроме Итурнпа, 68,8% проголосовали против, 21,5% - за и 7,8% - "другое мнение".127 (В округе, включающем северные Курилы и Итурнп, 87% проголосовали против). Это голосование, хотя и не имело юридической силы (как оказалось, и общенациональное голосование по союзу), показало неудивительную оппозицию большинства населения, а также более удивительный факт, что более одной пятой населения в этом экономически депрессивном районе было готово рискнуть японским гнётом, и эта доля значительно увеличилась в последующие несколько лет.

В результате растущего внутреннего напряжения и повышения голоса Российской республики Горбачев и Шеварднадзе не только решили не двигаться дальше в вопросе об островах, но и включить в состав официальной делегации саммита политических лидеров Российской республики и местного Дальнего Востока. Среди них были министр иностранных дел России Андрей Козырев и губернатор Сахалина (и Курил) Валентин Петрович Федоров.

Таким образом, долгожданный саммит Горбачева ознаменовал собой лишь очень ограниченный шаг к нормализации отношений. И фактически он закрыл книгу японо-советских отношений. Никаких новых шагов предпринято не было, хотя дебаты в Советском Союзе продолжались до самого его распада. После этого вопрос и трудная задача поиска решения перешли к России. Президент Ельцин, отменив запланированный визит в Токио в сентябре 1992 года, столкнулся с той же дилеммой, что и Горбачев. У него не было "Ельцина" за плечами, но был широкий круг политических критиков внутри страны, а также бескомпромиссная Япония.

В 1987-89 годах японцы не спешили увидеть возможности, открывшиеся благодаря новому мышлению Горбачева. К тому времени, когда они <опустились>, они были слишком осторожны и самоуверенны. Хотя они точно видели советский (и позже российский) экономический упадок и уязвимость, а также растущую потребность в японской экономической помощи, они не увидели предсказуемо большие трудности для любого лидера в Москве сделать шаг, который будет политически рискованным и дорогостоящим, поскольку общественное мнение растет во все более демократической среде.

Американское геополитическое "старое мышление". В течение многих лет Соединенные Штаты поддерживали японцев как союзника США против советского противника и, в то же время, помогали сохранить источник напряженности между Японией и Советским Союзом, который сохранял зависимость Японии от Соединенных Штатов. В новом мировом порядке американские интересы заключались в разрешении спора и установлении хороших отношений между Японией и Россией. Усиление властной позиции Японии и давление на слабое, но гордое советское (российское) руководство, стремящееся к компромиссу, не было способом решения проблемы. Тем не менее, администрация Буша, а затем и Клинтона продолжали поддерживать японскую позицию.

В отличие от них, Великобритания, Франция и Германия избегали отождествления с японской позицией по спорным островам и отклонили неоднократные попытки Японии получить поддержку своей позиции со стороны Европейского сообщества и Группы 7. Самое большее, чего смогла добиться Япония, это поддержки мирного решения вопроса путем переговоров, что, конечно же, было и советской (позже российской) позицией.

Об американо-японских отношениях можно сказать лишь то, что политический и военный союз оставался очень крепким, в то время как растущая экономическая конкуренция приводила к новым трениям на протяжении всего периода. Это также привело к определенным последствиям для сотрудничества в области безопасности, особенно когда Конгресс попытался наложить резкие ограничения на сотрудничество в области обмена американскими военными технологиями в I989 году. Также, несмотря на американскую попытку поддержать Японию в споре с Советским Союзом по поводу островов, возникли разногласия по поводу усилий Запада по оказанию помощи Советскому Союзу, России и другим республикам в их трудном переходе от централизованного социализма к рыночной экономике и политической демократии. В отличие от усилий Соединенных Штатов и западноевропейских держав, Япония вела себя отстраненно и не была готова взять на себя свою долю бремени в поддержку общей цели. Она отдала приоритет своему партикуляристскому интересу в приобретении островов.

Помимо новых отношений между Советским Союзом, Китаем, США и Японией, эти четыре державы по-новому взаимодействовали со своими соседями в Восточной Азии, особенно с Северной и Южной Кореей, Вьетнамом, и в более периферийной степени с Монголией и странами Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН).

В течение многих лет Северная Корея была ближе к Китаю, чем к Советскому Союзу, хотя и была вполне независимой. Но в 1978-80 гг. она с беспокойством наблюдала за сближением Китая с Соединенными Штатами и Японией и с большей сатисфакцией смотрела на противоположное развитие советских отношений с США. Решение США в 1981 году поставить Южной Корее истребители-бомбардировщики F-16 подтолкнуло северокорейцев к поиску более современных самолетов, чем устаревшие МиГ-2, что стимулировало конкуренцию между Советским Союзом и Китаем в поставках вооружений. Советский Союз не захотел поставлять более современные самолеты, а китайцы предложили свои F-7 (китайская версия МиГ-2лс). В июне 1983 года наследник Новой Кореи, Ким Чен II, посетил Китай с большим энтузиазмом.

Затем Советский Союз предпринял шаги, чтобы предотвратить более тесные северокорейско-китайские связи. В мае-июле 1984 года ветеран северокорейского руководства, Ким II Сен, впервые за двадцать три года посетил Москву. Вскоре после этого, в обмен на советские права пролета (для разведки и полетов во Вьетнам), Советский Союз согласился предоставить две эскадрильи самолетов МиГ-23. К этому времени Советский Союз был крупнейшим торговым партнером Ноийской Кореи. В октябре 1986 года Ким снова посетил Москву.

Ким 11 Сен вскоре - впервые за пять лет - также посетил Пекин, в мае 1987 года. Китайско-советская конкуренция за влияние продолжалась, но обе державы были не склонны оказывать Северной Корее более чем минимальную поддержку.

Однако и Советский Союз, и Китай впервые уравновесили свои отношения с Северной Кореей с растущими связями с Южной Кореей. Китай участвовал в Азиатских играх в Сеуле в 1986 году, несмотря на противодействие Северной Кореи. Китайская торговля с Южной Кореей также начала расширяться. Советский Союз тоже увеличивал свою торговлю с югом и в апреле 1989 года открыл торговое представительство в Сеуле. Советские историки впервые начали признавать, что Северная Корея вторглась в Южную Корею в 1950 году.

В июне 1990 года, во время своего визита в США, Горбачев встретился с президентом Южной Кореи Ро Тхэ У, а три месяца спустя, в сентябре, Советский Союз и Республика Корея установили дипломатические отношения. Китай, вместо того чтобы стремиться теснее привязать к себе Северную Корею, пошел по тому же пути, что и Советский Союз, и в августе 1992 года также установил дипломатические отношения с Южной Кореей.

В сентябре 1990 года прерывистые контакты между Северной Кореей и Южной Кореей переросли в серию встреч премьер-министров. В сентябре 1991 года обе Кореи вступили в Организацию Объединенных Наций - шаг, ранее заблокированный Северной Кореей и ее советскими и китайскими союзниками. Наконец, встречи на высоком уровне Северной и Южной Кореи привели в декабре 1991 года к подписанию Договора о примирении, ненападении и сотрудничестве и совместной декларации о запрещении ядерного оружия на Корейском полуострове. Последнее соглашение было особенно важным, поскольку серия разоблачений в начале 1991 года усилила озабоченность мировой общественности по поводу масштабных секретных разработок Северной Кореей ядерного оружия.

Хотя совместная декларация не сняла эту озабоченность, она привела к заключению соглашения о гарантиях МАГАТЭ и контролю со стороны внешних экспертов. Оказалось, что Северная Корея действительно приступила к реализации секретной программы создания ядерного оружия, но (хотя и не признавая этого факта) стремится закрыть программу. Однако последующее отступление Северной Кореи от вопроса об инспекциях МАГАТЭ сохранило актуальность этой проблемы.

Соединенные Штаты, тесно связанные с Южной Кореей и не имеющие отношений с Северной Кореей, практически не имели прямого влияния на эти разработки, хотя и стремились поощрять контакты между Северной и Южной Кореей. Соединенные Штаты также настаивали на поддающихся проверке обязательствах Северной Кореи не стремиться к созданию ядерного оружия. В этой связи полезным шагом стало изъятие американцами ядерного оружия из Южной Кореи в конце 1991 года.

Северная Корея была важна как коммунистическая страна, географически и политически находящаяся между Китаем и Советским Союзом. К началу 1990-х годов ей пришлось изменить свою политическую позицию, перейдя от позиции бенефициара китайско-советской конкуренции к позиции изоляции. После некоторых многообещающих первых шагов по конструктивной корректировке своей политики, Северная Корея вновь стала непримиримой и продолжала представлять опасность для безопасности и мира в регионе.

Вторая, менее важная коммунистическая страна, Народная Республика Монголия, также находилась между двумя великими коммунистическими державами. тесно связана с Советским Союзом, она также была постоянным фактором в китайских расчетах. В 1983 году появились признаки необычного монгольского беспокойства на фоне улучшения китайско-советских отношений. Хотя Монголия с начала 1920-х годов находилась в зависимости от Советского Союза, у нее были свои собственные интересы. Весной 1983 года, очевидно, по собственной инициативе и, возможно, с целью осложнить советско-китайские отношения, монголы выслали из страны около 8000 человек, долгое время проживавших в Китае. К середине 1984 года два, вероятно, связанных между собой события повернули события в другую сторону. В июле было подписано соглашение о делимитации китайско-монгольской границы, а в августе ветеран монгольской партии, Юмжаагийн Цеденбал, был заменен более молодым и гибким Джамбын Батмонхом.

Как отмечалось ранее, советское военное присутствие в Монголии было одним из трех препятствий, созданных Китаем в начале 1980-х годов для улучшения отношений с Советским Союзом. И, как также отмечалось, Горбачев постепенно сокращал, а затем в марте 1991 года перешел к ликвидации этого присутствия к 1992 году. Начиная с декабря 1988 года, был запущен монгольский вариант перестройки.

В марте 1989 года министр иностранных дел Церенпилин Гомбосурэн совершил первый официальный визит министра иностранных дел в Пекин за сорок лет с момента установления дипломатических отношений. Затем последовали другие визиты на высоком уровне, и мон-гольско-китайские отношения были нормализованы.

В мае состоялся первый визит министра иностранных дел Японии в Монголию, а затем последовали японские инвестиции. Соединенные Штаты, которые в 1960-х и 1970-х годах несколько раз рассматривали возможность установления связей с Монголией, каждый раз отступали, не желая враждовать сначала с Китайской Республикой на Тайване, а затем с Китайской Народной Республикой. В изменившихся условиях последних 1980-х годов, в январе 1987 года Соединенные Штаты все же установили отношения, хотя до конца 1991 года с минимальным присутствием и без посла-резидента.

По пятам за революционными изменениями в Восточной Европе последовала Монголия. Крупные народные митинги в январе 1990 года призывали к демократии и референдуму. К марту лидер партии и монгольское Политбюро призвали к прекращению монополии на власть собственной партии. Был избран новый лидер партии, Гомбожавын Очирбат, а Батмонх вскоре уступил свой второй пост президента Пунсалмаагийну Очирбату. В июле, на первых в истории свободных выборах, победила обновленная Коммунистическая партия, но она пригласила оппозицию в правительство и способствовала созданию коалиционного правительства. Буддизм быстро восстановил свои позиции.

В августе 1990 года, а затем в июле 1991 года секретарь Бейкер посетил Уль-Анбаатар. Был направлен контингент Корпуса мира для обучения английскому языку и пользованию компьютерами. Президент Пунсалмаагийн Очирбат посетил Вашингтон в январе 1991 года, что стало первым визитом главы монгольского государства в США, и было подписано соглашение о научно-техническом сотрудничестве.

Хотя Советский Союз и западные державы, включая Японию, приветствовали изменения в Монголии, в Китае настроения были неоднозначными.В то время как уход не только советского военного присутствия, но и практически советского присутствия и влияния любого рода, соответствовал одним китайским интересам, рождение действительно независимой Монголии и неконформной "коммунистической" и некоммунистической коалиции в ее руководстве представляло собой потенциальный вызов другим китайским интересам. Монголия теперь могла стать привлекательной альтернативой монголам прилегающей китайской провинции Внутренняя Монголия. Это же соображение стало влиять и на мышление хусинов, поскольку некоторые монголы неофициально стали говорить о "Великой Монголии", охватывающей не только свободную республику и Внутреннюю Монголию, но и Туву, Бурятию и Алтай в Сибири.

Гораздо более сложной была корректировка советских, китайских и американских интересов в Индокитае. Вьетнамцы использовали свой союз с Советским Союзом, заключенный в ноябре 1978 года, для противостояния китайцам, но в то же время для ограничения советского влияния в Лаосе и Кампучии (Камбодже). В декабре 1981 года вьетнамцы заменили первого лидера кампучийской партии Пен Сована, который пытался получить некоторую свободу действий за счет установления более тесных связей с Советами, на Хенг Самрина, который возглавлял марионеточное правительство с самого начала в 1979 году. Тем не менее, советско-вьетнамские отношения и советская экономическая и военная помощь Вьетнаму оставалась важной для обеих сторон, по крайней мере, до середины 1980-х годов. Продолжающийся напряженный вьетнамо-китайский конфликт, в который внесли свой вклад и те, и другие, также означал, что советское улучшение отношений с Китаем было ограниченным, пока Москва поддерживала Вьетнам.

Когда Советский Союз начал осторожно стремиться к улучшению отношений с Китаем, начиная с 1982 года, вьетнамцы прямо или косвенно пытались сорвать этот проект. \Не перечисляя многочисленных примеров, одним из важных примеров было успешное давление Вьетнама с целью отложить запланированный на середину 1984 года визит первого заместителя премьер-министра Архипова в Китай, а затем инжиниринг советской связи с антикитайской атакой. Но Горбачев был более настойчив, хотя долгое время не был готов перечить Вьетнаму в вопросе Камбоджи. Одной из причин этого были выгоды, которые Москва видела в сохранении советского военного присутствия во Вьетнаме.

Установление американцами дипломатических отношений с Китаем в 1978 году и другие шаги по сближению и даже некоторое прямое поощрение явно способствовали военному нападению Китая на Вьетнам в 1979 году. Это привело к большей зависимости Вьетнама от Советского Союза, а также к передаче Вьетнамом Советскому Союзу крупной военно-морской базы в заливе Карн Рань (которая была крупным военно-морским объектом США во время войны во Вьетнаме). Соединенные Штаты, а также АСЕАН и Китай отказались признать режим Хенг Самрина, установленный в Кампучии в 1979 году при поддержке Вьетнама. В 1981 году, на "геополитической фазе Хейга" политики новой администрации, появились намеки на более прямое сотрудничество с Китаем для оказания военного давления на Вьетнам, но они сошли на нет. Тем не менее, Соединенные Штаты постепенно увеличивали помощь антивьетнамским кампучийским повстанцам негласно в течение 1980-х годов и открыто после 1985 года.

На протяжении первой половины 1980-х годов Советский Союз неуклонно наращивал свое военное присутствие во Вьетнаме. В 1979 году, после нападения Китая на эту страну, вьетнамские лидеры согласились на использование советскими военными баз, которые они отвергли, когда об этом просили ранее (сначала в 1975 году, а затем в 1978 году). Только после того, как потребность Вьетнама в советской поддержке стала настолько очевидной, это решение было принято неохотно. После посещения военно-морского порта в начале 1979 года, в 1980 году началось расширение и усиление постоянного советского присутствия. К середине 1980-х годов Советский Союз создал штаб-квартиру в бухте Камрань, основные средства перехвата разведывательной информации, военно-морскую флотилию, обычно состоящую из двадцати пяти кораблей, несколько десятков разведывательных Ту-95 "Медведь" и противолодочных Ту-142 "Медведь".

морские боевые самолеты и средние бомбардировщики Ту-16 Badger, а также эскадрилья из двадцати истребителей для местной противовоздушной обороны. Эти самолеты также использовались на базе Да �анг. Хотя американские базы и силы на Филиппинах не могли сравниться с американскими, Союз SO\iet нарушил монополию Америки на военное присутствие сверхдержавы в Юго-Восточной Азии.

Главным фактором постепенного, но значительного изменения советского отношения и политики в отношении Вьетнама стало применение "нового мышления" к определению советской политики после 1986 года. С одной стороны, улучшение отношений с Китаем все больше рассматривалось как более важное, чем продолжение отдавать приоритет вьетнамским предпочтениям. С другой стороны, Вьетнам дорого стоил советским ресурсам, и, более того (как жаловались Советы), многое было потрачено впустую или неправильно. Наконец, конфронтация с Соединенными Штатами и связанные с ней военно-стратегические соображения сначала снизились, а затем стали негативным фактором. Военная база в заливе Камрань стала гораздо менее полезной.

В своей речи в Красноярске в сентябре 1988 года Горбачев предложил в качестве сбалансированных мер вывод США с военно-морской базы на Филиппинах и вывод советских войск с базы в Камрань. Соединенные Штаты не были заинтересованы в таком обмене и рассматривали это предложение в основном как попытку осложнить продолжающиеся американо-филиппинские переговоры о продлении прав на базу в Субике. Горбачев не ожидал, что предложение будет принято. Тем не менее, оно было значимо как признак того, что Москва готовилась отказаться от базы в Кам Ранхе, и, по крайней мере, некоторые советские официальные лица хотели попытаться получить какие-то дивиденды от этого шага. Советские источники впоследствии выяснили, что это предложение не было предварительно согласовано с вьетнамцами, которые были возмущены односторонними советскими действиями. В 1989 и 1990 годах Советский Союз пошел на резкое сокращение своего военного присутствия в Камрань. Одновременно с этим Советский Союз сократил, а затем и прекратил военную помощь Вьетнаму и пресек попытки Вьетнама получить военную помощь в качестве "арендной платы" за базу, которую он освобождал.

В течение 1988 года в регионе произошло еще несколько важных событий, которые повлияли на него. После неудачного начала, когда в марте произошло новое вьетнамско-китайское морское столкновение из-за спорных островов Спратли, в середине 1988 года вьетнамцы сделали первые попытки улучшить отношения с Китаем, что привело к официальным двусторонним переговорам в Пекине в январе 1989 года, впервые за десять лет. В середине 1988 года Вьетнам также попытался начать переговоры с Соединенными Штатами, предлагая помощь в розыске американцев, пропавших без вести во время войны во Вьетнаме. В конце концов, как уже отмечалось, в мае 1988 года Вьетнам объявил о выводе 50 000 военнослужащих из Кампучии в том же году. В апреле 1989 года Ханой пообещал вывести оставшиеся войска (еще 50 000) к сентябрю 1989 года, что и было сделано.

Китайско-советские переговоры по Камбодже (переименованной в Кампучию в апреле 1989 года) также начались летом 1988 года, как и впервые прямые переговоры по Камбодже. Переговоры по Камбодже продолжались с периодическим прогрессом и откатами в течение следующих трех лет. Все три великие державы внесли свой вклад. Советский Союз настоятельно требовал вывода вьетнамских войск, а затем (на время) взял на себя бремя помощи камбоджийскому правительству. Начиная с 1988 года Соединенные Штаты стали пытаться убедить Китай уменьшить свою поддержку "красных кхмеров". Наконец, в середине 1990 года Соединенные Штаты резко изменили свою позицию, отказавшись от исключительной поддержки печально известной трехпартийной оппозиционной коалиции, в которой доминировали красные кхмеры, и согласившись иметь дело также с правительством в Пномпене.

В сентябре 1990 года произошел прорыв в переговорах между камбоджийскими фракциями, вскоре после того, как Совет Безопасности ООН, включая, разумеется, Китай, а также Советский Союз и Соединенные Штаты, согласовал наброски плана по прекращению гражданской войны в Камбодже. В сентябре также состоялась первая американо-вьетнамская встреча на высоком уровне с 1973 года, когда госсекретарь Бейкер встретился с министром иностранных дел Нгуен Ко Тхачем. В том же месяце состоялись первые секретные вьетнамско-китайские переговоры на высоком уровне между высшими партийными и государственными руководителями, включая Цзян Цзэминя и Нгуен Ван Линя.

Все эти пути к нормализации отношений и урегулированию камбоджийского конфликта нашли свое воплощение в 1991 году. Дальнейшие секретные китайско-вьетнамские встречи привели к официальному саммиту в Пекине в ноябре 1991 года между лидерами партий Цзян Цзэминем и До Муоем, а также премьер-министрами Ли Пэном и Во Ван Кьетом, которые договорились о полной нормализации китайско-вьетнамских отношений. Хотя американо-вьетнамские переговоры не привели к полной нормализации отношений, в октябре 1991 года Бейкер встретился с министром иностранных дел Вьетнама Нгуен Мань Камом и выразил готовность работать в этом направлении. Поводом для встречи послужило успешное завершение мирных переговоров в Камбодже, приведшее к соглашению всех сторон в Париже 23 октября 1991 года. Несколькими днями ранее Камбоджа отказалась от власти Коммунистической партии и приняла многопартийную политическую систему и рыночную экономическую систему. Одновременно с Парижским соглашением Соединенные Штаты отменили свое эмбарго на торговлю с Камбоджей. Соединенные Штаты недавно открыли посольство и направили поверенного в делах в Лаос, а теперь были готовы направить его и в Камбоджу.

Таким образом, к концу 1991 года, несмотря на то, что поглощение все еще вооруженной фракции "красных кхмеров" было еще не завершено, Камбоджа больше не была ареной нескольких пересекающихся международных конфликтов.

Эпоха перестала быть ареной американо-советского, китайско-советского, китайско-вьетнамского и других противостояний, хотя американо-вьетнамские отношения не были полностью урегулированы, и, конечно, сохранялись некоторые конфликты интересов между различными сторонами. К моменту истечения срока действия договора Советский Союз в основном ушел из региона.

Параллельно со смягчением китайско-советских и китайско-вьетнамских отношений и разрешением камбоджийского конфликта нормализовались отношения Советского Союза и Китая с другими странами Юго-Восточной Азии, в частности с шестью членами АСЕАН. Министр иностранных дел Шеварднадзе проиллюстрировал и передал новый советский подход, совершив в марте 1987 года беспрецедентное турне по странам Юго-Восточной Азии, включая Таиланд, Индонезию и Австралию, а также коммунистические государства Индокитая. Этот процесс продолжался. На юбилейной встрече АСЕАН в Маниле в июле 1992 года, посвященной 25-й годовщине ее создания, Вьетнам и Лаос были приняты в члены организации (позднее ожидалось включение Камбоджи), а наряду с министрами иностранных дел США, Японии, Австралии и Новой Зеландии в качестве приглашенных наблюдателей присутствовали также министры иностранных дел России и Китая. Американские и советские базы в Субик-Бей и Кам-Рань-Бей находились на последних стадиях постепенного свертывания. Во многих отношениях эта встреча в Маниле представляла собой те новые отношения сотрудничества и демилитаризации между странами Азиатско-Тихоокеанского региона, к которым Горбачев призывал в 1986 и 1988 годах.

В течение нескольких лет Советский Союз спокойно и постепенно развивал торговые и дипломатические отношения с несколькими малыми государствами Тихого океана и Юго-Восточной Азии. Некоторые из этих инициатив не увенчались успехом, как, например, когда Советы неверно оценили силу президента Фердинанда Маркоса на Филиппинах и выступили с заявлениями в его поддержку и против "вмешательства" США в последние дни его пребывания у власти. В целом, однако, Советский Союз смог, не пытаясь сделать слишком много, извлечь выгоду из раздражения нескольких небольших тихоокеанских государств, которые рассматривали американскую роль как властную.

В конце 1986 года Советский Союз подал заявку на членство в Тихоокеанской конференции экономического сотрудничества, а в начале 1987 года подал заявку на вступление в Азиатский банк развития.

Советский Союз также расширил свои коммерческие, и особенно рыболовные, интересы в регионе Тихого океана. Уже в августе 1985 года Советский Союз приобрел годичные права на рыболовство в водах Кирибати (бывшие острова Гилберта), что привело к тому, что Соединенные Штаты перебили цену и приобрели те же права на рыболовство в следующем году. Но Советский Союз упорствовал, достигнув в 1987 году соглашения о правах на рыболовство вокруг Вануату (бывшие Новые Гебриды).

Советский Союз также установил дипломатические отношения с Фиджи, Вануату и Кирибати в конце 1980-х годов.

В сентябре 1990 года Советский Союз принимал у себя международную конференцию по Азиатско-Тихоокеанскому региону, на которой Шеварднадзе подтвердил заинтересованность СССР в дальнейшей нормализации отношений и развитии экономического и других направлений сотрудничества. Однако к этому времени советские ресурсы были ограничены, и средств для конкретных инициатив было мало.

Азия в американо-советских отношениях

В первой половине 1980-х годов влияние геополитического баланса между Советским Союзом, Соединенными Штатами и Китаем играло значительную, но уменьшающуюся роль. С 1986 года на сцену все больше выходят другие сложные взаимоотношения между этими тремя державами и другими странами, и к началу 1990-х годов американо-советские (а затем американо-российские) отношения, а также роль Китая, Японии и других стран полностью изменились в результате исчезновения линий противостояния времен холодной войны.

Советские лидеры приветствовали трения в американо-китайских отношениях в 1981-82 годах, поскольку это ослабило антисоветский альянс, развитие которого они наблюдали в 1978-80 годах. В целом, они спокойно восприняли постепенное улучшение китайско-американских отношений после 1983 года, хотя явно надеялись поставить свои отношения с Китаем по крайней мере на один уровень с американскими. Они даже были готовы пойти на радикальные меры, которых добивался Китай, чтобы преодолеть все три препятствия, которые он называл необходимыми для реального улучшения отношений. Советские аналитики как американских, так и китайских дел продолжали в своих оценках в 1980-х годах подчеркивать основные долгосрочные стрессы в китайско-американских отношениях,140 хотя другие советские наблюдатели варьировали свои суждения. С точки зрения советско-американских отношений, китайский фактор продолжал беспокоить советских лидеров, но гораздо меньше после 1981 года, чем в конце 1970-х годов. В советской озабоченности также произошла интересная перемена. В период 1978-80 годов советские аналитики и официальные лица в беседах и в опубликованных статьях предупреждали американцев о ненадежности построения отношений с Китаем и об издержках для американо-советских отношений. К 1983-84 годам они предупреждали китайцев об опасности превращения в придаток США и принесения в жертву китайских отношений с Советским Союзом.

Соединенные Штаты стремились поддерживать хорошие отношения с Китаем, но не были готовы удовлетворить китайскую позицию по Тайваню. Хотя в 1980-х годах Соединенные Штаты видели выгоду в скрытой китайско-советской взаимной подозрительности.

Государства не стремились усугублять эти разногласия или препятствовать улучшению советско-китайских отношений.

Общим итогом сдвига в трехсторонней дипломатии с 1970-х по 1980-е годы стала потеря Аме1икой своей позиции в качестве балансирующего элемента. Никсон и Киссинджер улучшили отношения США с обеими другими державами и получили рычаги влияния на них. Картер и Бжезинский потеряли большую часть этого влияния, вступив в союз с Китаем. В 1981-82 годах Рейган обострил отношения с обеими державами и потерял рычаги влияния на них (несмотря на усилия Хейга по поддержанию подхода Бжезинского). К 1983 году Соединенные Штаты стремились улучшить отношения с Китаем, а после 1985 года, в некоторой степени, и с Советским Союзом. Но в 1980-х годах расцвет трехсторонней дипломатии прошел.

Советские давние "национальные, государственные интересы" в Азиатско-Тихоокеанском регионе в целом были ярко подчеркнуты в ключевой речи Горбачева во Владивостоке в июле 1986 года. Помимо широких увертюр в адрес Китая и более ограниченных в адрес ряда других государств, он подчеркнул, что "наш подход к этой части мира основан на признании и понимании существующих там реалий", но заявил, что Советский Союз "выступает за построение новых и равноправных отношений с Азиатско-Тихоокеанским регионом". С этой целью он предложил (более полно, чем в предшествующем заявлении на Двадцать седьмом съезде партии в феврале 1986 года) следующее конференции по типу Хельсинкской конференции (СБСЕ), в которой должны были принять участие "все страны, тяготеющие к Тихому океану". Это предложение не прошло, тем не менее, вначале эта идея встретила благоприятный отклик. Даже азиатские страны, находившиеся в хороших отношениях с Советским Союзом, в частности Индия, отнеслись к этой идее прохладно.

Горбачев подверг резкой критике прошлые действия Америки на Дальнем Востоке, а также наращивание военного потенциала с середины 1970-х годов, которое, по его словам, превращало Тихий океан в "арену военно-политического противостояния "uz. Тем не менее, он признал, что США являются крупной тихоокеанской державой и что "без их участия невозможно решить проблему безопасности и сотрудничества в районе Тихого океана". Он также заявил, что для развития "взаимовыгодного сотрудничества" с Соединенными Штатами есть "немало возможностей как на Дальнем Востоке, так и в Тихом океане".

В Красноярске два года спустя, разочарованный отсутствием реальных подвижек в отношениях в Азиатско-Тихоокеанском регионе, особенно с Соединенными Штатами,

Горбачев повторил: "Мы усиленно ищем точки соприкосновения по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона с Соединенными Штатами. И часто спрашиваем: почему здесь, в отличие от других важных сфер мировой политики, у нас нет взаимопонимания? Наши государственные интересы не сталкиваются... . Так в чем же проблема?"

Проблема заключалась в том, что Соединенные Штаты пока не видели преимущества или необходимости вовлекать Советский Союз в этот регион, в отличие от Европы. В Европе на протяжении холодной войны существовала более четкая линия противостояния, которая разделила континент, и к концу 1980-х годов появилась возможность устранить этот раскол, и она была использована. В Азии многочисленные политические разногласия были гораздо менее слитными, не было общего движения или драматической развязки, как в Европе в 1989-90 годах. Тем не менее, в 1988-91 годах ситуация в Азии, как и в Европе, существенно изменилась, и к концу советского периода Азиатско-Тихоокеанский регион также в определенной степени стал зоной расширенного сотрудничества. Затянувшийся нерешенный спор между Советским Союзом, а затем Россией и Японией по поводу спорных островов оставался препятствием, но не прямо в американо-советских отношениях, а косвенно, поскольку препятствовал полной российско-японской нормализации. Однако в начале 1990-х годов трудно было найти другие области, в которых сохранялись значительные расхождения.

Тем не менее, сохраняются новые проблемы, которые могут бросить вызов как обеим странам, так и другим державам в регионе. Нежелание Северной Кореи прекратить свою программу по созданию ядерного оружия или, по крайней мере, предоставить возможность эффективного международного контроля создает потенциально расколотую и опасную ситуацию. Хотя Россия и США заинтересованы в предотвращении приобретения Северной Кореей потенциала ядерного оружия и работают в сотрудничестве, сложная цепь событий, включающая непредсказуемую реакцию Южной Кореи и Японии на ядерную аннексию Северной Кореи, может создать новые проблемы и вызвать расхождения в ответах Америки и России. Любая не ожидаемая в настоящее время, но не немыслимая напряженность между Россией и Японией или Китаем может создать проблемы для американской политики.

Самым большим сдерживающим фактором для более активной советской (затем российской) роли в Азии к началу 1990-х годов было не блокирующее действие или даже неразрешенный конфликт интересов, а то, что распад Советского Союза заставил эту страну, и Россию как ее преемницу, направить свое внимание и ресурсы вовнутрь для решения грозных проблем экономического и социального перехода и восстановления. Несмотря на освобождение от ограничивающего мышления и порождаемых конфликтов бывшего советского политического мировоззрения, политика Горбачева к 1990-91 гг. и его преемника была просто ограничена отсутствием средств для использования экономических и других возможностей в Азиатско-Тихоокеанском регионе, а также в других частях мира. Такая ситуация, вероятно, сохранится еще некоторое время. Но не навсегда.

Конкуренция в странах третьего мира

A.: APP A RENT s HARPE NIN G соперничество между сверхдержавами в третьем мире во второй половине 1970-х годов стало одним из важнейших факторов краха разрядки.1 Советский Союз не без оснований считал, что Америка продолжает играть очень активную роль в этом соперничестве. Но более значительным по своему влиянию на их отношения было американское восприятие, также не лишенное оснований, все более активной и экспансионистской политики Советского Союза. Однако обеспокоенность США вызвала преувеличенную реакцию. В 1980-х годах присутствие СоЕ заметно уменьшилось, а роль США возросла. Сейчас уместно более пристально взглянуть на восприятие двух сторон и реалии их соперничества в Третьем регионе в 1980-х годах.

Доктрина Хейга, 1981-82 гг.

Президент Рейган вступил в должность с убеждением, что "Советский Союз лежит в основе всех беспорядков, которые происходят" в мире. Госсекретарь Хейг, будучи гораздо более сведущим в мировой политике, также имел упрощенное и увеличенное представление об использовании Советским Союзом обстоятельств и ситуаций во всем мире в своих интересах. Более того, и по другим причинам, Хейг поставил тему советского участия и расширения влияния в Третьем мире в центр американо-советских отношений.

Первым регионом, который привлек американскую озабоченность и обвинения в советском экспансионизме, стала Центральная Америка и Карибский бассейн. В действительности, на протяжении 1970-х годов Советский Союз и, в меньшей степени, даже Куба проявляли большую сдержанность в поддержке левых революционных движений в Карибском бассейне и Латинской Америке. И Москва, и Гавана в основном обеспечивали скрытую подготовку, включая военизированную подготовку на Кубе и в Советском Союзе, для некоторых латиноамериканских (а также арабских и африканских) революционеров. Неизменной оставалась лишь их словесная поддержка, причем политическая поддержка, которая не подразумевала никаких обязательств. Учитывая твердую декларативную позицию Советского Союза и Кубы в поддержку национального освобождения и прогрессивных перемен, эта поддержка не вызывает опасений, за исключением того, что она была столь ограниченной.

После свержения правительства Альенде в Чили в 1973 году и подавления местных террористов в Аргентине и Уругвае большая часть Латинской Америки стала относительно стабилизированной, как правило, при авторитарных режимах, пока оппозиция репрессивным праворадикальным диктатурам в ряде стран Центральной Америки и Карибского бассейна не вылилась в вооруженную борьбу в конце десятилетия. Наиболее значительной была лево-умеренно-либеральная оппозиционная коалиция под руководством Сандинистов, которая в конечном итоге свергла режим Сомосы в Никарагуа в июле 1979 года. Но даже там внешняя поддержка со стороны таких некоммунистических стран, как Панама, Коста-Рика, Венесуэла и Мексика, была более значительной, чем со стороны Советского Союза и Кубы. Советский Союз оставался очень осторожным в своей поддержке даже после победы сандинистов.3 Более того, сообщалось, что сам Кастро советовал сандинистам не принимать слишком радикальный курс и не отталкивать американскую поддержку, как это сделал он сам. Действительно, режим Кастро на Кубе сильно зависел от советской поддержки, которая к концу десятилетия составляла около 8 миллионов долларов в день (что стало до боли ясно, когда в начале 1990-х годов эта прямая и косвенная экономическая субсидия прекратилась). Москва в начале 1980-х годов не хотела субсидировать Никарагуа в дополнение к Кубе (и Вьетнаму).

Следующий поворот к насилию в Сальвадоре привел к реформистскому государственному перевороту в октябре 1979 года. Однако уже через несколько месяцев правые военные элементы в правящей хунте приобрели преобладающую роль, а большинство либеральных и умеренных политических элементов покинули правительство, некоторые в итоге присоединились к партизанской оппозиции за неимением альтернативы. В 1970-х годах небольшая Коммунистическая партия Сальвадора по совету советской стороны отказалась присоединиться к другим партиям.

Только в 1980 году она начала принимать участие, и даже тогда она оставалась одним из самых незначительных компонентов. Соединенные Штаты продолжали поддерживать хунту и поощрять экономические реформы, хотя насилие со стороны крайних правых и левых привело к усилению поляризации, которая объединила умеренную оппозицию с радикальными левыми.

Накануне смены американских администраций в январе 1981 года Советский Союз и Куба изменили курс и начали поставлять оружие сальвадорским революционерам в более значительных масштабах. Это изменение произошло не потому, что советские лидеры решили отказаться от разрядки; они пытались в то же время, хотя, вероятно, без больших надежд, восстановить разрядку в отношениях с приходящей американской администрацией. Одной из причин этого сдвига было то, что советские лидеры считали прогрессивные революции морально правильными и исторически неизбежными в условиях растущего народного недовольства репрессивным авторитарным правлением и экономической эксплуатацией. Учитывая, что такая точка зрения существовала и ранее, она не могла стать причиной изменения политики. Тем не менее, эта точка зрения, хотя и должна быть очевидной, редко признается. Вторая причина заключается в том, что советские лидеры считали, что перспективы успеха революции в Сальвадоре, пусть и не очень значительного, росли. Москва (и Гавана) хотели, чтобы потенциальные революционеры повсюду, и особенно в ближайшем регионе, видели в Москве готовность поддержать прогрессивные перемены, в отличие от Соединенных Штатов. Это было важным фактором в сложившейся ситуации: Американская политика была явно направлена на поддержку существующих авторитарных режимов в Центральной Америке. Направляя оружие через Никарагуа в Сальвадор, Советы и кубинцы, вероятно, могли обеспечить идентификацию Америки с усилиями по насильственным репрессиям в Сальвадоре, а также, возможно, подтолкнуть США к развитию более тесных связей с авторитарными режимами в Гватемале и Гондурасе. Такие действия США оттолкнут многих сторонников прогрессивных перемен в таких странах, как Мексика и Коста-Рика, а также в Западной Европе. Соединенные Штаты, демонстративно отбросив в 1981 году знамя прав человека, снова оказались бы в роли внешнего янки-полицейского в регионе с давней историей недовольства американским вмешательством. Между тем, советская и кубинская роль была косвенной и ее можно было даже отрицать. В революционных силах не было ни советских, ни даже кубинских солдат, в то время как американские военнослужащие прошли в Сальвадоре инструктаж по внутренней военной полиции и операциям по подавлению.

Сальвадорское партизанское "последнее наступление" в январе 1981 года провалилось. Вскоре после этого советские лидеры начали возвращаться к своему скептицизму относительно наличия революционной ситуации в Центральной Америке. Это мнение усилило их осторожность и способствовало тому, что их участие в регионе в дальнейшем оставалось малозаметным.

Возможно, советское решение оказать косвенную помощь революционерам в Центральной Америке имело и более тонкий смысл. Советские лидеры, возможно, хотели продемонстрировать Вашингтону, как Соединенные Штаты и их друзья, такие как Египет, спокойно поставляли оружие (включая оружие советского происхождения) сопротивлению в Афганистане на заднем дворе Советского Союза, так и Советский Союз и его друзья, такие как Куба, могли спокойно поставлять оружие (включая американские винтовки vl-16, приобретенные во Вьетнаме) революционерам в Сальвадоре. Это действие, помимо других целей, отмеченных ранее, как минимум, показало бы Вашингтону, что двое могут играть в одну игру. Это может даже привести к молчаливому соглашению обеих держав о сокращении или прекращении подобных действий. Это была бы сделка, на которую Москва была бы готова пойти. Ввиду своей позиции принципиальной поддержки дела прогрессивных революционных перемен в Центральной Америке, она не могла бы признать такую сделку публично, но это было бы и не нужно, поскольку она не признавала поставки оружия в первую очередь.

Советы также надеялись, что избранное левое правительство на Ямайке является признаком прогрессивного прогресса в странах с демократическими процессами. Левый переворот в Гренаде в 1979 году, совершенный псевдомарксистским движением "Новая драгоценность" Мориса Бишопа, также приветствовался, хотя и с опаской. Советы лишь осторожно поддержали усилия Кастро по введению Гренады во внешний круг советских прогрессивных государств и тщательно воздерживались от тесной идентификации или обязательств. Вопреки последующим заявлениям США, полученные данные о контактах гренадцев с Советским Союзом показывают, как мало поддержки Советский Союз оказывал Гренаде (и как мало доверия было у него к ее лидерам). Как будет показано далее, Москва не пыталась использовать Гренаду в качестве базы для расширения коммунистического правления в этом регионе. Точно так же Советы с опаской встретили левый поворот подполковника Дези Бутереза, диктатора Суринама, пришедшего к власти в результате переворота в 1980 году, и держали его на расстоянии вытянутой руки.

Соединенные Штаты, параллельно с поддержкой правительства Сальвадора, занимали все более враждебную позицию по отношению к Никарагуа. 1 апреля 1981 года США прекратили помощь Никарагуа. С августа по ноябрь помощник государственного секретаря Томас Эндерс вел переговоры с никарагуанцами об условиях прекращения поддержки Никарагуа партизан в Сальвадоре. Но все больше администрация меняла свою цель, оказывая давление на сандинистов, чтобы заставить их разделить власть в Никарагуа и сократить их связи с Кубой и Советским Союзом.

Еще 9 марта 1981 года президент Рейган издал секретное "Президентское заключение по Центральной Америке", которое предусматривало тайные действия по пресечению поставок оружия через Никарагуа партизанам в Сальвадоре. После ключевого заседания Совета национальной безопасности (СНБ) 16 ноября он издал NSDD-17, санкционировав значительное расширение поддержки военизированных никарагуанских сил (в народе называемых "контрас", уменьшительное от contrarevolutionarios) и выделив первоначально 19 миллионов долларов. ЦРУ вооружало, обучало и поддерживало силы контрас, которые выросли с нескольких сотен человек в середине 1981 года до примерно 15 000 военнослужащих на местах к середине 1980-х годов. Они действовали в Никарагуа в основном с баз в Лондурасе и в меньшей степени из Коста-Рики.

В документе СНБ от апреля 1982 года, который позже стал достоянием общественности, были определены американские цели для этих тайных операций и гораздо более широкого спектра политических, экономических и других действий. Цели были гораздо шире, чем пресечение поставок оружия в Сальвадор - первоначальное публичное обоснование, и в разной степени относились ко всей Центральной Америке. В основном, не афишируемая цель США заключалась в "устранении кубинского/советского влияния в регионе". Более того, эта цель должна была быть достигнута "в краткосрочной перспективе". В более долгосрочной перспективе целью было "создание политически стабильных правительств, способных противостоять такому влиянию". Эта программа действий основывалась на выводе о том, что Соединенные Штаты "жизненно заинтересованы в том, чтобы не допустить распространения в регионе государств по образцу Кубы "4.

В 1982 году администрация объявила о Карибской инициативе, которая должна была стать экономическим пряником для привлечения стран региона к американской политике, а также для повышения их жизнеспособности и сопротивления левым революциям. В 1983 году администрация назначила престижную комиссию под председательством бывшего госсекретаря Генри Киссинджера, главным образом для того, чтобы заручиться поддержкой американской общественности в отношении политики противодействия коммунистическому вторжению в регион. Ни один из этих методов не был особенно успешным в отвлечении внимания от внутреннего конфликта в Сальвадоре и вторжения в Никарагуа.

Хотя Сальвадор, а со временем и Никарагуа были основным фокусом действий в регионе, главным объектом американского беспокойства с самого начала была Куба. Все члены администрации Рейгана разделяли враждебное отношение к Кубе Кастро. Более того, Куба рассматривалась не только как инструмент успешного расширения советского влияния в Африке, но и как потенциальный источник расширения коммунистического влияния в Западном полушарии, особенно в Карибском бассейне. И Рейган, и Хейг часто называли Кубу советским прокси.

Хейг в начале работы администрации рекомендовал президенту Рейгану, чтобы, по его собственным словам, президент "поставил точку в вопросе о Кубе". Когда президент этого не сделал, это сделал Хейг. Несколько раз в феврале он, как уже отмечалось, говорил о необходимости решать проблему внешней помощи партизанам в Сальвадоре "у истоков" - и "очевидно, что это Куба". Не только жесткая позиция Хейга встревожила кубинцев и вызвала беспокойство Москвы, но и министр обороны Уайнбергер и Объединенный комитет начальников штабов также не хотели без нужды ввязываться в войну с Кубой. Предложение Хейга рассмотреть возможность морской блокады любых поставок оружия с Кубы было отклонено президентом после решительных возражений Пентагона. Как позже сказал Хейг, он был "практически одинок" в администрации по этому вопросу.

Прибывшая администрация Рейгана с удивлением узнала о секретном дипломатическом канале связи, который администрация Картера установила с Кастро. В феврале кубинцы тихо попытались продолжить его, но им было отказано. Однако к ноябрю 1981 года Хейг воспользовался предложением мексиканского правительства и встретился с кубинским вице-президентом Карлосом Рафаэлем Родригесом. За этим контактом последовал секретный визит в Гавану генерала Вернона Уолтерса, бывшего заместителя начальника ЦРУ, а ныне специального посла, который встретился с Кастро. Однако эти встречи не привели к улучшению отношений. Администрация Рейгана даже отменила значительную кубинскую инициативу. Вскоре после встречи с Хейгом, в декабре кубинцы сообщили начальнику отдела американских дипломатических интересов в Гаване, что они прекратили поставки оружия в Никарагуа - и это подтвердила американская разведка. Но администрация проигнорировала этот шаг и в апреле ужесточила экономические санкции.

Кубинская помощь Никарагуа, включая опять же военную помощь, оставалась на уровне, который раздражал Вашингтон, не провоцируя его. Тем не менее, в администрации существовала озабоченность и недовольство, постоянно выражаемые публично, по поводу увеличения советских поставок оружия на Кубу. В 1981 году общий объем вооружения стал существенно джисе, и в начале 1982 года в состав вооружений вошла вторая эскадрилья истребителей. Это вновь подняло вопрос о возможном нарушении амеииканско-советского соглашения, достигнутого после Кубинского ракетного кризиса 1962 года, как и поставка первой эскадрильи в 19i8 году.10 Директор ЦРУ Уильям Кейси в 1982 году и президент Рейган в 1983 году вскользь (и необоснованно) обвинили Советский Союз в нарушении договоренностей 1962 года путем поставки этих вооружений на Кубу. Однако это были лишь отдельные заявления, отражающие общую склонность предполагать нарушение Советским Союзом, а не обоснованные обвинения, и они не получили продолжения.

Хейг заявил, что количество оружия на Кубе "намного превышает" то, что необходимо Кубе для защиты от "любой потенциальной угрозы, исходящей из этого полушария". Это утверждение могло быть верным только в том случае, если он имел в виду, что Соединенные Штаты никогда не вступят в войну против Кубы, что он и сделал. Как для Москвы, так и для Гаваны, наращивание вооружений на Кубе действительно усиливало сдерживание возможного американского нападения. Более того, советские лидеры не были готовы пойти на то, чтобы прийти на помощь Кубе в случае нападения, и они считали, что поставки оружия были политически полезным заверением для Кастро, а также способом уменьшить вероятность такого крайнего события.

Вскоре после прихода к власти администрации Хейгана, согласно более поздним кубинским откровениям, Фидель Кастро направил своего брата, министра обороны Рауля Кастро, в Москву, где тот встретился с генеральным секретарем Леонидом Брежневым, министром обороны Дмитрием Устиновым и секретарем партии Борисом Пономаревым (отвечавшим за отношения с социалистическими странами). Рауль проинформировал советских лидеров о большой озабоченности Гаваны опасностью американского нападения или других действий против них, но, по словам Хаула (раскрывшего свою миссию более десяти лет спустя, уже после распада Советского Союза), Леонид Брежнев прямо ответил: "Мы не можем воевать на Кубе, потому что она находится на расстоянии 11 000 километров. Если мы туда поедем, нам разобьют головы". Рауль сказал, что он и Фидель сочли этот советский ответ "тяжелым для молчания", но на публике они продолжали говорить об "укреплении уз дружбы", чтобы "дезориентировать врага".

Комментируя решение Рейгана в начале своего срока, "несмотря на некоторые настроения среди его советников поступить иначе", "строго придерживаться договоренностей по статусу Кубы, достигнутых США и СССР после кубинского ракетного кризиса", Хейг серьезно исказил их суть. В своих мемуарах он сказал, что "эти договоренности не включали в себя право Москвы и Гаваны вдохновлять, обучать, снаряжать и вооружать повстанцев в Центральной Америке или где-либо еще в мире". Разумеется, они не включали и такого права для Соединенных Штатов. Эти договоренности также не накладывали никаких согласованных ограничений на такое право ни одной из сторон. Однако американская политика была четко направлена на то, чтобы вызвать максимальное беспокойство, а значит, и сдержанность, во всех звеньях цепи - Москве, Гаване и Манагуа. Поэтому Хейг воспользовался случаем во время ранней встречи с никарагуанским послом, чтобы ответить на выражение уверенности в том, что никаких изменений в отношениях не произойдет, заявив, что Соединенные Штаты готовы не только прекратить экономическую помощь (что они и сделали через несколько недель после прихода к власти), но и "сделать другие вещи", что они вскоре и начали делать, вооружая и поддерживая антисандинистских контрреволюционных повстанцев, "контрас".

Американская невралгия по поводу Кубы, и особенно советского военного присутствия на Кубе, получила еще один кратковременный толчок другого рода в марте 1982 года, когда Брежнев, казалось, угрожал разместить советские ядерные ракеты на Кубе. Выступая против плана НАТО по размещению новых американских ракет средней дальности в Западной Европе, Брежнев заявил, что это создаст "реальную дополнительную угрозу для нашей страны" и "заставит нас предпринять ответные шаги, которые поставят другую сторону, включая сами Соединенные Штаты, их территорию, в аналогичное положение". Другие советские представители ранее пытались вызвать у Запада понимание их озабоченности по поводу "нестратегических" ракет, базирующихся в пределах досягаемости стратегических целей в Советском Союзе, отмечая озабоченность Америки в 1962 году по поводу аналогичных советских ракет на Кубе. Брежнев явно хотел сделать то же самое. Но он не упомянул Кубу, и он мог с такой же легкостью предположить, что речь идет о каком-то другом размещении, например, советских ракет морского базирования, способных поражать цели в Соединенных Штатах. Через несколько дней "Правда" опровергла заявление министра обороны Уайнбергера, поспешно приписавшего на основании речи Брежнева советское "намерение" развернуть стратегические ракеты на территории СССР.

Советский Союз, следуя логике Вайнбергера, должен отреагировать на попытки американцев разместить в непосредственной близости от советского Союза аналогичные ядерные ракеты? Советская цель явно заключалась не в том, чтобы прощупать возможность размещения своих ракет на Кубе, а в том, чтобы попытаться отговорить американцев от размещения ракет в Европе.

Хотя Сальвадор и Куба были в центре внимания в 1981 году, администрация также уделяла большое внимание другому известному предполагаемому советскому марионеточнику - Ливии Каддафи. В мае Соединенные Штаты закрыли ливийскую миссию в Вашингтоне из-за связей с предполагаемым терроризмом. В июле в результате утечки информации стало известно, что администрация предложила три тайные операции в Африке, включая Ливию, но Комитет по разведке Палаты представителей отклонил это предложение. Тем не менее, кампания дезинформации и попыток запугать Каддафи была предпринята. В августе Шестой флот вошел в залив Сидра (на прибрежные воды которого претендовала Ливия), что совпало с египетскими военными учениями вблизи ливийской границы. 19 августа два патрульных истребителя F-14 ВМС США сбили два ливийских истребителя Су-22, которые неосмотрительно атаковали их над заливом Сидра. Президент Рейган с триумфом заявил: "Пусть и друг, и враг знают, что у Америки есть сила, чтобы подкрепить свои слова". Также в августе и в октябре появились сообщения о плане США по "дестабилизации" власти Каддафи в Ливии. В ноябре и декабре 1981 года в стране возникла тревога, вызванная сообщениями о том, что Каддафи послал группу киллеров для убийства президента Рейгана или другого высокопоставленного американского лидера. Никаких подтверждений этим сообщениям найдено не было.

В начале 1981 года США также предоставили тайное финансирование Хиссену Хабре, который бросил вызов поддерживаемому Ливией президенту Чада Гукуни Уэддею. В июне 1982 года он победил его. Хотя Советский Союз не участвовал в этом, Каддафи считался советским доверенным лицом, а Гукуни - доверенным лицом Каддафи.

Администрация Рейгана также напрямую обращалась к Советам со своей озабоченностью по поводу того, что она считала советскими прокси. Хейг постоянно поднимал эту тему с Доб в первые месяцы 1981 года, добиваясь от СССР принятия "сдержанности и взаимности" в третьем мире. Как отмечает Хейг в своих мемуарах, Доб сказал ему: "Все, что я когда-либо слышал от вас... это Куба, Куба, Куба!" Хейг стремился убедиться, что советские лидеры получат послание о серьезности намерений США, следя за тем, чтобы "каждый чиновник Государственного департамента в каждом обмене мнениями с советским чиновником подчеркивал американскую решимость, что СССР и его клиенты - особенно Фидель Кастро и Каддафи - должны умерить свое интервенционистское поведение". В отношении Каддафи, как отметил Хейг, "Добнин дал понять, что Ливия - это американская проблема", а не советская ответственность.

Усилия Хейга по внушению американской озабоченности Советам возымели эффект. Хейг признал, что Соединенные Штаты "начали получать ответные сигналы... что Советы говорили своим друзьям замедлить поддержку повстанческих движений и призывали к сдержанности в отношениях с Соединенными Штатами". Хотя Хейг не назвал друзей, он имел в виду Никарагуа. Но хотя такие сигналы действительно посылались, по какой-то причине в своих мемуарах Хейг назвал эти сведения "слухами, которым я не совсем поверил". Он не хотел признавать эту сдержанность, так как она не соответствовала его продолжающейся и яростной кампании о советской угрозе для Центральной Америки и Карибского региона.

В одном случае Советский Союз рассматривался не как манипулятор прокси, а как прямой агрессор: Афганистан. В Афганистане, единственном государстве третьего мира, охваченном гражданской войной и непосредственно примыкающем к самому Советскому Союзу, советские лидеры нехотя решили охваченном гражданской войной и непосредственно примыкающем к самому Советскому Союзу, советские лидеры неохотно приняли решение о прямом вмешательстве с помощью советских вооруженных сил. Президент Джим Картер отреагировал на это заявлениями, которые были направлены в адрес Советского Союза. Президент Джимми Картер отреагировал на это жесткой риторикой и широким спектром санкций, включая тайные поставки оружия повстанцам, известным как моджахеды. Администрация Рейгана продолжила и постепенно увеличила эту тайную помощь. В марте 1982 года и периодически после этого Соединенные Штаты также обвиняли Советский Союз в применении смертоносного микогенного оружия.

Советская оккупация Аф гаистана продолжала подниматься во внутренней риторике, на международных форумах и в двусторонних дискуссиях с советским руководством. Однако, в относительном выражении, ей уделялось меньше внимания в таком диалоге из-за нового акцента на регионе Центральной Америки и Карибского бассейна. Когда Организация Объединенных Наций, после двух лет челночной дипломатии, открывшей путь, созвала в июне 1982 года переговоры по урегулированию конфликта в Афганистане, Соединенные Штаты проявили минимальный интерес.

Начиная с бесед Хейга в 1981 году, но особенно в 1982-83 годах, с переговоров на уровне помощника государственного секретаря, состоялось несколько раундов непубличных американо-советских дипломатических обменов, которые касались региональных проблем и потенциальных кризисов на юге Африки, Ближнем Востоке (в частности, ирано-иракской войны) и в Афганистане. Эти тихие дипломатические дискуссии, продолжавшиеся на протяжении всего десятилетия, были одним из наиболее успешных аспектов американской дипломатии в отношениях с Советским Союзом в 1980-х годах. Одной из главных причин была их конфиденциальность. Другой причиной был интерес обеих сторон к прагматическому поиску "правил взаимодействия" в региональном геополитическом соревновании. Приведем пример: и Соединенные Штаты, и Советский Союз не только предупреждали друг друга не использовать ирано-иракскую войну, но и использовали эту возможность для объяснения некоторых своих собственных действий в регионе (включая подготовку американских военных к непредвиденным действиям для обеспечения мирового доступа к Персидскому заливу), поскольку эти действия могли быть неправильно истолкованы другой стороной.

Обмен мнениями на более высоком уровне по ключевым региональным вопросам иногда служил той же цели. Горячая линия" была использована в ситуации с Ливаном, чтобы помочь предотвратить неправильное толкование. Самое важное, что в сентябре 1982 года государственный секретарь Джордж Шульц конфиденциально предупредил министра иностранных дел Андрея Громыко о серьезных негативных последствиях в случае поставки самолетов МиГ в Никарагуа.

Такой шаг был бы "неприемлемым" для Соединенных Штатов. Несмотря на многочисленные ранние признаки того, что советский блок намеревался предоставить такие самолеты, они не были отправлены. Соединенные Штаты также предприняли действия, например, некоторые американские программы в Центральной Америке и Карибском бассейне, которые не были напрямую связаны с Советским Союзом, но которые способствовали бы продвижению американского влияния, в то время как сворачивание деятельности Советского Союза. Другой главной зоной внимания был Ближний Восток.

Эта нереальная схема была основана на том, что все были друзьями Америки и все разделяли желание не допустить расширения советского влияния в регионе. Пока все хорошо. Но эта концепция игнорировала разногласия по палестинскому вопросу и необходимость внутренних и внешних отношений и императивов стран. Предложение рухнуло под собственным весом, но не раньше, чем возникли трудности, включая ожесточенную борьбу в Конгрессе по поводу продажи Саудовской Аравии авиационной системы предупреждения о ракетном нападении (AWACS) и других систем ПВО. Этот вопрос также негативно сказался на американо-израильских отношениях. Так же, как и израильская бомбардировка иракского ядерного реактора в июне 1981 года.

Израильское вторжение в Ливан в июне 1982 года под очень тонким предлогом возмездия за террористическую акцию в Лондоне (совершенную, как вскоре выяснилось, арабской отколовшейся группой Антипалестинской организации освобождения) открыло целый ряд новых проблем для Израиля, Сирии, ООП, Ливана, США и Советского Союза. Госсекретарь Хейг, коварно или нет, дал, как считали израильтяне, зеленый свет для осуществления их плана. Но, по стечению обстоятельств, он был снят с должности почти сразу после начала израильского вторжения, а администрация заняла все более негативную позицию по отношению к глубокому израильскому натиску вплоть до Бейрута.

Соединенные Штаты высадили морскую пехоту, чтобы помочь организовать эвакуацию ООП из Бейрута в августе, после того как было заключено соглашение о прекращении огня, а затем вывели ее. Но после того, как ливанская правая христианская "Фаланга" в сентябре на контролируемой Израилем территории совершила массовое убийство палестинских беженцев в лагерях Шатила и Сабра, и очевидной неспособности Израиля обеспечить безопасность вопреки письменному американскому обещанию ООП, основанному на твердых заверениях Израиля Соединенным Штатам, американские морские пехотинцы (вместе с французскими и итальянскими континентами) были введены в страну. Однако, в отличие от европейских контингентов, Соединенные Штаты начали бессистемно участвовать в гражданской войне в Ливане, используя морскую артиллерию и авиацию в интересах местной безопасности.

Советский Союз предоставил Сирии большое количество оружия для восполнения потерь, понесенных в сирийско-израильских боях в Ливане, но дал понять Сирии, что их обязательства не включают никаких прямых советских действий по оказанию помощи сирийцам за пределами Сирии. Хотя Советский Союз потерял авторитет, не оказав никакой помощи ООП, он избегал прямого участия в этом даже после вмешательства Соединенных Штатов. Однако, по сообщениям, в 1982 году он использовал "Горячую линию", чтобы предупредить о последствиях вмешательства США в Ливане.

В 1982 году советские лидеры были весьма обеспокоены военным вмешательством США в Ливане, поскольку, по их мнению, это означало то, что оно означало. Они не могли представить себе, что Соединенные Штаты направят туда американских морских пехотинцев, если только Вашингтон не решит применить силу в случае необходимости для достижения более широкой американской цели, которая, по их мнению, должна заключаться в создании американской сатрапии в Ливане. Поздний вывод войск через четыре месяца после трагической и унизительной гибели 241 американского морского пехотинца в результате взрыва грузовика террористами в октябре 1983 года был вызван не американской доброй волей или даже благоразумием, а неблагоприятными внутренними последствиями в США.

В Южной Афоке Соединенные Штаты начали в 1981 году проводить новую политику под названием "конструктивное взаимодействие" (с Южно-Африканской Республикой), направленную на то, чтобы убедить южноафриканцев предоставить Намибии независимость и использовать рычаги "скрытого" военного давления ЮАР в Южной Анголе для достижения компромиссного урегулирования гражданской войны в Анголе. Как раз в момент вступления в должность администрации Рейгана конференция по Намибии (Юго-Западная Африка) в соответствии с резолюцией 435/78 Генеральной Ассамблеи ООН провалилась, но многие считали, что новая администрация слишком поспешно решила, что согласованный в 1978 году западный план, который приняли южноафриканцы, необходимо пересмотреть, чтобы сделать его более приемлемым для них.

Десятилетие спустя это "конструктивное взаимодействие" должно было увенчаться успехом, но связь с Рейганом, похоже, задержала урегулирование обоих вопросов.

Вторым шагом новой администрации в отношении Африки стало обращение в Конгресс в 1981 году с просьбой отменить поправку Кларка от 1976 года, которая запрещала тайную военную помощь США повстанцам в Анголе. Оппозиционная группа УНИТА (Национальный союз за полную независимость Анголы), возглавляемая Жонасом Савимби, со времен гражданской войны 1975-76 годов при военной помощи ЮАР восставала против марксистского режима в Луанде. Хотя это отдельный вопрос, любое возобновление американской помощи Савимби стало бы в некотором смысле еще одной формой "конструктивного взаимодействия" США с Южной Африкой, а также вызовом ангольскому правительству, поддерживаемому СССР и Кубой. Конгресс (Палата представителей, а не Сенат), однако, отказался снять ограничение, наложенное поправкой Кларка, хотя администрация утверждала, что она всего лишь хотела снять то, что Хейг назвал "препятствующим ограничением" для исполнительной власти.

На самом деле, Уильям Кейси уже в 1981 году начал работать над поддержкой тайных операций через третьи стороны, и одним из первых случаев было побуждение Саудовской Аравии тайно финансировать ангольских повстанцев (и моджахедов в Афганистане), частично в качестве квипрокво за продажу американцами A WACS Саудовской Аравии.

Кроме эпизодических ритуальных ссылок на советское "вмешательство" в Эфиопии, Анголе и Мозамбике, администрация в первые годы не пыталась напрямую противодействовать советской деятельности в этих странах. Однако Соединенные Штаты не проводили серьезных консультаций с советскими лидерами по большинству африканских вопросов, хотя в 1982 году помощник министра Честер А. Крокер провел предварительные переговоры со своим советским коллегой по ситуации на юге Африки.

В те годы Соединенные Штаты провели несколько тайных операций, не связанных с поддержкой вооруженных повстанцев. Одной из них был успешный разгром подпольной коммунистической партии "Тудех" в Иране в 1983 году.

По информации, полученной от перебежчика из КГБ Владимира А. Кузичкина, Соединенные Штаты предоставили иранцам подробную информацию, которую те проверили и использовали для уничтожения "Тудех" и советской разведывательной сети в Иране. Это была необычная активная мера по снижению потенциального советского влияния даже в той области, где Соединенные Штаты были исключены из сферы влияния.

Доктрина Рейгана, 1983-88 гг.

В период с 1983 по 1985 годы в американской политике в отношении конкуренции в странах третьего мира появилось новое важное измерение. Это изменение не было внезапным или единичным заявлением или действием, которое привело к переменам, основанным на американской поддержке контрас и моджахедов в 1981-82 гг. Символично, что американская оккупация Гренады в октябре 1983 г., вместе со значительным увеличением помощи повстанцам в Никарагуа и Афганистане, ознаменовали эти изменения. В 1985 году она была сформулирована более полно и расширена по масштабам.

В своем обращении к консервативному фонду "Наследие" в начале октября 1983 года президент Рейган применил крестовый поход против коммунизма, о котором он объявил в британском парламенте в июне 1982 года, к глобальному геополитическому соревнованию. Заявив, что надежды на разрядку в конце 1970-х годов "закончились советским экспансионизмом на трех континентах" и оккупацией Афганистана, он поставил вопрос во всеохватывающих идейно-моральных терминах: "борьба, которая сейчас идет в мире, по сути, является борьбой между свободой и тоталитаризмом, между тем, что правильно, и тем, что неправильно". Предложенная в таких манихейских терминах, политическое предписание было ясным: "Цель свободного мира больше не должна формулироваться в негативном ключе, то есть как сопротивление советскому экспансионизму. Вместо этого цель свободного мира должна быть сформулирована в утвердительной форме. Мы должны перейти в наступление с передовой стратегией свободы". А тех, кто брал в руки оружие против коммунистического правления, называли "борцами за свободу", заслуживающими поддержки со стороны Запада.

Во второй срок администрация приложила новые усилия для разработки политики и "доктрины". В своем обращении "О положении дел в стране" в 1985 году президент Рейган провозгласил: "Мы не должны разрывать веру с теми, кто рискует жизнью на всех континентах, от Афганистана до Никарагуа, чтобы противостоять советской агрессии".-1 Вскоре за этим последовала большая речь министра Шульца "Америка и борьба за свободу", в которой он более подробно изложил то, что вскоре было названо (хотя никогда не было официально) "доктриной Рейгана".

Цель "Доктрины Рейгана" заключалась в обеспечении последовательной концептуальной основы для объяснения американской политики, для объединения высоких моральных целей поддержки свободы, демократии и прав человека с более конкретными военно-политическими целями свертывания поддерживаемых СССР "марксистских" режимов в Афганистане, Никарагуа, Анголе, Эфиопии и Камбодже (если перечислить те, которые часто упоминались в середине 1980-х годов, все они упоминались в речи Шульца). Она была основана на суждении, что баланс сил изменился в пользу Америки (и "свободного мира") и в пользу СССР. В этом и других выступлениях Шульц прямо ссылался на советскую концепцию "соотношения сил" и отмечал, что если в конце 1970-х годов соотношение сил могло благоприятствовать коммунистам, то теперь это не так. "Сегодня, - сказал он, - советская империя слабеет под тяжестью собственных внутренних проблем и внешних пут". Это действительно так. Шульц также поставил в заслугу перемены в американской силе и воле "противостоять распространению советского влияния и защищать свободу". Он явно видел, что свободный мир, при активном американском руководстве, теперь способен переломить ход событий и "бросить вызов доктрине Брежнева", которая гласила, что после установления коммунистического правления нельзя допускать его отката. Наконец, было также признано, что "исход этой борьбы повлияет не только на будущее мира и демократии", но и на "наши собственные жизненные интересы". Таким образом, высокая мораль рассматривалась как служение американским интересам, что является политически выигрышной комбинацией для внутреннего консенсуса и поддержки. Когда Соединенные Штаты поддерживают тех, кто сопротивляется тоталитаризму, мы делаем это не только из нашей исторической симпатии к демократии и свободе, но и, во многих случаях, в интересах национальной безопасности...". Во многих частях мира у нас нет иного выбора, кроме как действовать, как по моральным, так и по стратегическим соображениям".

Хотя представители администрации Рейгана время от времени заявляли, что их заслуга в том, что они остановили советский экспансионизм, разумеется, после Афганистана в самом конце 1970-х годов не было случаев прихода к власти режимов, поддерживаемых Советским Союзом, а тем более прямых или косвенных советских интервенций, и не было никаких признаков того, что они будут иметь место - независимо от того, какой была арне1иканская администрация или политика. Несмотря на то, что Шульц все еще приписывал себе некоторые заслуги в увеличении американской мощи и злодеяний, актуальным изменением было то, что Шульц справедливо отметил как "новое явление, которое мы наблюдаем во всем мире - народные восстания против коммунистического господства".

Суть "доктрины Рейгана", как сказал президент Рейган два года спустя (когда он также впервые признал ее "доктриной"), заключалась в "помощи демократическим повстанцам в их борьбе за самоопределение и права человека в их собственных странах" - доктрина для ведения "региональных конфликтов" в странах третьего мира. И он упомянул о ее применении в Афганистане, Никарагуа, а затем в Анголе ("самое последнее расширение этой политики"). И все же он по-прежнему называл ее более широко, не только как попытку выйти за рамки "сдерживания", но и как стремление к "перспективной стратегии мировой свободы". Как он сказал в другой речи, его администрация "объявила главной целью американской внешней политики не только предотвращение войны, но и расширение свободного господства...". И именно поэтому мы [оказываем] помощь борцам за свободу, которые сопротивляются навязыванию тоталитарного правления в Афганистане, Никарагуа, Анголе, Камбодже и других странах".

Еще одной новой чертой доктрины Рейгана стало обоснование косвенного или даже прямого американского военного вмешательства в региональные (или гражданские войны) конфликты в странах третьего мира на основании "неотъемлемого права на индивидуальную и коллективную самооборону против агрессии - агрессии, подобной той, которую совершили Советы в Афганистане, Джикарагуа в Центральной Америке и Вьетнам в Камбодже". Джикарагуа в Центральной Америке и Вьетнамом в Камбодже". Этот аргумент был сомнительным и был отвергнут Международным судом в деле о минировании американцами портов Никарагуа в 1984 году, но его продолжали утверждать.

Доктрина Рейгана в теории была шире, чем на практике. Правые идеологи подчеркивали это, призывая оказывать американскую помощь оружием не только "борцам за свободу" в Никарагуа, Афганистане и (с 1986 года) Анголе, но и в Мозамбике и Эфиопии. Однако администрация ограничила серьезную поддержку Афганистаном, Никарагуа и Анголой. Даже в Камбодже помощь была мудро ограничена ввиду слабости неком...

Мунистические повстанческие силы и их союз с жестокими "красными кхмерами"; помощь Камбодже (тогда называвшейся Кампучией) была инициативой Конгресса, а не администрации. Определенно, не было никакой склонности предоставлять помощь в рамках "перспективной стратегии мировой свободы" оппозиции против какой-либо из правых диктатур, которые поддерживали нормальные или даже благоприятные отношения с Соединенными Штатами.

В одном важном случае, на Кубе, доктрина Рейгана хранила молчание, а политика отрицательно относилась к любым попыткам вновь разжечь повстанческое движение (как это было сделано в начале 1960-х годов). Это было поразительное изменение, по крайней мере, риторики по сравнению с доктриной Хейга.

Два аспекта глобализма доктрины Рейгана в том виде, в котором она была заявлена, вызвали беспокойство в Москве. Во-первых, это возможное применение доктрины и американской тайной поддержки оружием повстанцев в Восточной Европе. Хотя этот вариант действий никогда серьезно не рассматривался, и никаких повстанцев не было, советские (и некоторые восточноевропейские коммунистические) лидеры были обеспокоены. В конце концов, Рейган и Шульц ссылались на доктрину в глобальных терминах - поддержка США сил, борющихся за свободу "везде", "на всех континентах" - и никогда не уточняли условия, при которых Соединенные Штаты считали вооруженные действия законными. Самое зловещее, что Восточная Европа и даже сам Советский Союз не были исключены из цели повсеместной свободы; более того, в ключевой речи Шульца, запускающей доктрину Рейгана, например, они даже были включены: "Мы должны поддерживать силы свободы в коммунистических тоталитарных государствах" - "так же, как мы хотим свободы для людей в любом другом месте". Более того, он подчеркнул, что "Соединенные Штаты никогда не примут искусственного разделения Европы на свободную и несвободную". Конечно, большинство, хотя и не все, другие признаки указывали на то, что Соединенные Штаты не собирались идти дальше политических средств во "втором мире". Сегодня кажется непримечательным, за исключением того, что они были прозорливы, занять принципиальную позицию в отношении свободы стран Восточной Европы. В середине 1980-х годов, в сочетании с двусмысленным определением американского понятия коллективной самообороны как оправдания тайных поставок оружия повстанцам против правительств, признанных Соединенными Штатами (таких как Никарагуа), такие аме1иканские политические заявления, скорее, не способствовали достижению провозглашенной цели, чем затрудняли работу советского лидера, стремящегося предоставить свободу выбора в Восточной Европе, как это делал Михаил Горбачев в последней половине 1980-х годов.

Горбачев и советское руководство на самом деле не верили, что Соединенные Штаты намеревались попытаться разжечь вооруженные мятежи в Советском Союзе и Восточной Европе. Но их второе опасение было верным: они действительно рассматривали доктрину Рейгана (или американскую политику "неоглобализма", как они обычно ее называли) как направленную не только против режимов в Афганистане, Никарагуа, Анголе, Эфиопии и Камбодже, но и против Советского Союза. Можно было бы привести множество опубликованных источников о реакции Советского Союза, но сейчас доступен гораздо более авторитетный секретный документ ЦК от середины 1986 года

способным из архивов.

Неоглобализм" сейчас - это в основном страны третьего мира, аховее всех тех, где существуют прогрессивные режимы, его острие на практике направлено против Советского Союза и социализма в целом". Доктрина Рейгана рассматривалась как имеющая своей реальной целью "не только остановить распространение и укрепление позиций социализма в мире, но и "истощить" СССР и его союзников, измотав его в конфликтах в различных регионах мира".

Большинство действий, предпринятых Соединенными Штатами в рамках доктрины Рейгана, за исключением упоминаний о ней в речах, были, по крайней мере, первоначально, а в некоторых случаях и в значительной степени, тайными. Позже действия Конгресса (особенно в отношении поддержки никарагуанских контрас) стали предметом широких общественных дебатов. Но многие действия держались в секрете, хотя в конечном итоге многое просочилось. Большинство этих мероприятий включало в себя тайное финансирование и поставки оружия, оборудования и обучения. Однако оставалась некоторая неопределенность относительно возможного прямого американского военного участия - хотя на самом деле его не было. В то время, однако, это было менее ясно, как, например, когда министр обороны США в 1986 году выступал на военной конференции США по войне низкой интенсивности, подробно рассказывая о повстанческих и противоповстанческих действиях и роли американских "сил специальных операций". Помимо того, что Соединенные Штаты "должны решить, оправдывают ли наши интересы вмешательство" в каждом конкретном случае, он также неоднозначно высказался о том, как будут определяться американские интересы. Например, "Мы должны решить, является ли существующее руководство лучше или хуже для своего народа и наших интересов, чем возможные альтернативы". Ранее, в 1982 году, Уайнбергер также выдвинул концепцию "горизонтальной эскалации", в соответствии с которой Соединенные Штаты могут отреагировать на вызов в одном месте путем силового инициирования контрдействий в другом месте. А в 1983 году Уайнбергер возвел ориентированную на Третий мир Объединенную оперативную группу быстрого развертывания (созданную в 1980 году в соответствии с доктриной Картера) в ранг Центрального командования США, по крайней мере, номинально равного Европейскому, Атлантическому и Тихоокеанскому командованиям, и повысил его командующего до аналогичного четырехзвездного статуса. Итак, общая тема Вайнбергера - озвученная с типичной гиперболой в его вступительных предложениях - заключалась в том, что война окружает нас повсюду, и "практически в каждом случае за маской скрывается Советский Союз и те, кто выполняет его приказы". Более того, "если правильно и справедливо, что мы должны помогать тем, кто стремится оставаться свободными, то мы вряд ли можем отмахнуться от тех, кто потерял свою свободу и хочет ее вернуть. Совершенно очевидно, что мы не можем сосуществовать с так называемой "брежневской доктриной"".

Какие бы намеренные или ненамеренные двусмысленности ни окружали американские намерения в отношении реализации доктрины Рейгана, существовало еще более широкое размывание ответственности. Значительное число американских и международных частных компаний занимались обсуждением, организацией, а в некоторых случаях и участием в военизированной деятельности по всему миру. Например, в июне 1985 года, еще до отмены Конгрессом поправки Кларка, запрещающей помощь США повстанцам в Анголе, глобальный "альянс" антикоммунистических повстанцев, называющих себя Вооруженными движениями, борющимися против советского экспансионизма, собрался в Джамбе, Ангола, оплоте повстанцев Савимби. В ней приняли участие партизанские лидеры из Афганистана, Никарагуа, Анголы и Лаоса. Конференцию спонсировала частная вашингтонская организация "Граждане за Америку", консервативная лоббистская группа, возглавляемая Левисом Лерманом. Джонас Савимби объявил, что первой целью альянса (которая, как можно было предположить, будет заключаться в координации и нагнетании усилий) будет "заставить народ Соединенных Штатов понять суть борьбы". Но была и еще более необычная особенность этого дела: Президент Рейган направил послание поддержки конференции, заявив, что цели повстанцев "являются нашими целями" - поспешное моральное обязательство, а также непродуманное политическое действие. Три месяца спустя, когда Всемирная антикоммунистическая лига проводила свой восемнадцатый ежегодный съезд в Далласе, Президент Рейган снова направил приветствие и послание, в котором говорилось следующее: "Я благодарю всех вас за участие в этом благородном деле. Наши совместные усилия двигают ход истории к мировой свободе". Прежде чем похвалить "всех", Рейгану не мешало бы узнать, что среди участников конференции были люди, тесно связанные с правыми эскадронами смерти в Гондурасе, Гватемале и Сальвадоре, алчные повстанцы в Мозамбике, представители журнала Soldier of Fortune и другие, не все преданные "благородному делу", которое Рейган имел в виду.

Доктрина Рейгана особенно понравилась идеологическим антикоммунистам в администрации и идеологическим настроениям Рейгана, но она также была полезна тем, кто преследовал более конкретные политические и стратегические цели, например, секретарю Шульцу, который стремился заставить Советский Союз прекратить поддержку марксистских режимов, а также работать над разрешением региональных конфликтов. Он также был принят такими людьми, как Уильям Кейси и другие, которые хотели усилить тайные операции, а также секретарем Уайнбергером и другими, которые выступали против переговоров с Советским Союзом и хотели сохранить атмосферу угрозы, что способствовало бы выделению больших средств на оборону.

Формулировка "доктрины" и политики как борьбы между силами Добра и Зла несла в себе семена серьезных трудностей. Прежде всего, она не отражала реальность. Правительства Никарагуа, Анголы, Афганистана, Камбоджи, Эфиопии и Мозамбика возглавлялись самозваными марксистами, и все они были в той или иной степени авторитарными, но сильно различались по своим недостаткам и достоинствам. Более того, все они были режимами коренного населения. Повстанцы также представляли собой разнообразную смесь (некоторые из них, особенно в Эфиопии и Камбодже, и, возможно, в Анголе, также были марксистами). Определяя всех повстанцев как антикоммунистов и определяя антикоммунистов как сторонников демократии, правительство США считало фундаменталистских моджахедов, контрас и воинов ангольских племен "свободными борцами", борющимися за демократию и права человека, хотя это было совсем не так. И все же президент Рейган даже назвал контрас "морально равными нашим отцам-основателям". Очень часто самым важным отличительным признаком этих бойцов была борьба за власть, против традиционных врагов или опыт лишений, а не про- или антидемократические ценности. -Через несколько лет те же правительства в Афганистане, Анголе, Камбодже и Мозамбике отказались от марксизма. В Никарагуа и Камбодже они отказались от власти, в Никарагуа после проведения и проигрыша свободных выборов в 1990 году. В Анголе после свободных выборов в 1993 году проигравший - наш "борец за свободу" Савимби, якобы преданный демократии, - был тем, кто возобновил войну. В Афганистане победившие после 1992 года "демократические" моджахеды воевали друг против друга с не меньшим энтузиазмом, чем против предыдущего режима. Права человека (в частности, женщин) зачастую соблюдались хуже.

Вторым недостатком доктрины было культивирование двойных стандартов в американском мышлении. Министр Шульц скривился, когда репортеры попросили его определить разницу между террористом и борцом за свободу - для него эта разница была существенной. Но борцы за свободу контрас сражались очень похоже на сальвадорских повстанцев или любой другой сельский партизанский отряд. США сами обучали контрас закладке взрывчатки, саботажу, методам бесшумного убийства и другим приемам, неотличимым от террористической деятельности, то они не смогли провести различие. Соединенные Штаты использовали Рамона Медину для подготовки контрас и вообще в качестве эксперта по "борьбе с терроризмом" в Центральной Америке; откуда у него такие знания? Как Луис Посада Каррилес, его настоящее имя, он был террористом, который до сих пор разыскивается Венесуэлой за установку бомбы, которая взорвала авиалайнер компании Cubana de Aviaci6n ciil в октябре 1976 года, убив семьдесят три человека. Возможно, Соединенные Штаты не считали это террористическим актом, потому что это была, в конце концов, антикастровская акция; в любом случае его не только не выдали Венесуэле, но и включили в американскую платежную ведомость. К сожалению, таких примеров можно привести множество.

Третьим, связанным с этим недостатком манихейской структуры доктрины Рейгана был логический барьер для переговоров и компромисса. Ангелы не идут на компромисс с дьяволом. На практике, с некоторыми трудностями, Соединенные Штаты (и другие стороны) все же вели переговоры и урегулировали многие из этих конфликтов. В некоторых случаях материальная поддержка повстанцев могла способствовать более благоприятному исходу. Но ни в одном случае подход "добро против зла" не способствовал чему-либо конструктивному.

Четвертый серьезный недостаток доктрины Рейгана заключался в том, что она отдавала приоритет одной цели - ослаблению советских правительств, не взвешивая цену другим американским интересам и целям. Например, это означало отказ от американских усилий по оказанию давления на Пакистан с целью заставить его отказаться от программы создания ядерного оружия; поскольку Соединенные Штаты нуждались в Пакистане для прекращения поставок оружия моджахедам, нельзя было угрожать санкциями (даже теми, которые требовались в соответствии с действующим законодательством США). Это означало поставить под угрозу не только усилия, но и принципы в области прав человека в нескольких странах: Сальвадоре, Паистане, Южной Африке, Заире (использовался как транзит для снабжения УНИТА в Анголе) и других. Это означало игнорирование глубокого участия в торговле наркотиками американских "прокси", моджахедов и других лиц, участвовавших в поставках контрас. Наконец, это означало неправильное направление экономической помощи, предоставление непропорционально большой помощи (реальной помощи, а также эвфемистических, но все равно дорогостоящих искажений местной экономики для создания военной инфраструктуры) таким странам, как Пакистан, Китай, Хондурас и Сальвадор. В те годы выросла и доля американцев в международной торговле оружием.

В-пятых, эти тайные операции подразумевали политические ассоциации и политические долги, которые были дискредитирующими, а впоследствии иногда позорными и невыгодными. Например, одной из первых ассоциаций при вербовке и подготовке контрас в 1981-82 годах (до войны на Фолклендских островах) были аргентинские генералы, чье репрессивное правление в Аргентине осталось незамеченным. Позже одним из каналов поддержки контрас стал генерал Мануэль Норьега из Панамы, который некоторое время находился на содержании ЦРУ. Аналогичным образом, в Афганистане американское оружие в основном шло исламским фундаменталистам, многие из которых воевали против докоммунистических афганских правительств и теперь вносят свой вклад в посткоммунистические гражданские беспорядки. Более того, некоторые из международных моджахедов из Аравии и других стран, воевавших в Афганистане и вооруженных (Пакистаном) американским оружием, в течение нескольких лет даже воевали в Боснии и постсоветских Азербайджане и Таджикистане, а также в посткоммунистическом Афганистане.

И наконец, рамки доктрины Рейгана, подчиняющие все остальное "борьбе за свободу", повлекли за собой обширные и глубоко изнурительные последствия широко распространенных нарушений закона - американского и международного. Ни в одном из изложений доктрины Рейгана не поднимался вопрос о законности пропагандируемых и предпринимаемых действий, и на то была веская причина.63 Эти действия не могли быть оправданы. Нет необходимости напоминать о многочисленных случаях, раскрытых только в скандале с "Иран-контра", а их было гораздо больше, чем раскрытых.

Программа пропаганды и активных мер "общественной дипломатии", запущенная администрацией США в 1983 году и управляемая из СНБ, была частично сосредоточена на странах третьего мира. Государственный департамент создал Управление общественной дипломатии для Латинской Америки и Карибского бассейна, в основном для того, чтобы влиять на общественное мнение в США в поддержку контрас. Управление стремилось обойти запрет на подобную деятельность со стороны Информационного агентства США (USIA), хотя в его штат были включены офицеры USIA. Его деятельность была прекращена в конце 1986 года после скандала с "Иран-контрас", а год спустя Главное бухгалтерское управление признало его нарушившим закон, запрещающий рекламную и пропагандистскую деятельность в США. В Министерстве обороны аналогичная деятельность осуществлялась в Управлении программ общественной поддержки под руководством заместителя заместителя министра по вопросам политики.

Доктрина Рейгана характеризовала американскую политику в отношении ключевых региональных (в основном гражданских войн) конфликтов в странах третьего мира, которые стали главным предметом разногласий между США и Советским Союзом в оставшиеся годы правления администрации Рейгана.

Развивающаяся программа тайных действий США и поддержка антигосударственных повстанцев, направленная в Никарагуа в начале 1980-х годов, постепенно становилась достоянием общественности и вызывала споры. Президент Рейган на протяжении всего времени решительно защищал поддержку контрас, но поддержка конгресса то ослабевала, то ослабевала. Администрация, или, по крайней мере, ее часть, пыталась поддерживать активную дипломатическую линию, надеясь, что давление контрас заставит сандинистов пойти на компромисс, отказавшись от поддержки сальвадорских повстанцев и ослабив свои военные связи с Кубой и Советским Союзом. Секретарь Шульц и его сменявшие друг друга помощники по делам Латинской Америки Томас Эндерс и Лэнгхорн А. Мотли работали с центральноамериканскими государствами в рамках процесса Контадора и непосредственно с гуанами, но им на каждом шагу противостояли Кейси из ЦРУ, Уильям Кларк и сотрудники СНБ в Белом доме. Между тем, на протяжении 1983 и 1984 годов аномалия широко разрекламированной и открыто обсуждаемой и финансируемой "тайной" операции по свержению признанного правительства страны, с которой Соединенные Штаты не находились в состоянии войны, стала еще более странной. Поворотным моментом, приведшим в октябре 1984 года к прекращению финансирования со стороны Конгресса, стало минирование агентами ЦРУ - с санкции Белого дома - портов Никарагуа с гибелью людей и повреждением судов других стран.0R Сенат проголосовал 84 против 12 за осуждение минирования, и Палата представителей вскоре последовала за ним, 281 против 281.

Хотя это решение не было обязательным для администрации, Конгресс также вскоре принял решение о прекращении финансирования тайной поддержки контрас. Окончательный удар был нанесен разоблачением того, что ЦРУ подготовило для контрас руководство по проведению операций, которое включало лишь тонко завуалированные формулировки об избирательном терроризме и убийствах. Контрас продолжали свои операции, используя другие источники поддержки, включая крупные суммы из неофициальных американских источников, и деньги, внесенные другими странами по официальному запросу Америки, иногда в нарушение американского законодательства. В конечном итоге на эту поддержку были направлены незаконные доходы от продажи оружия Ирану, что, будучи раскрытым в ноябре 1986 года, стало скандалом "Иран-контра".

При всей эскалации американской поддержки контрас, повстанцы не смогли серьезно продвинуться в Никарагуа или создать безопасную базовую зону, не говоря уже о том, чтобы бросить вызов правительству. Однако американская поддержка и гондурасское убежище удерживали их в действии, и сандинистская армия не могла их уничтожить. Возникла тупиковая ситуация.

В Сальвадоре, хотя партизаны потерпели крупное поражение в своем преждевременном наступлении накануне прихода к власти администрации Рейгана, они имели достаточно широкую поддержку населения для продолжения восстания. Несмотря на то, что планы Илаига по скорейшей победе также провалились, постоянная поддержка и военная помощь США позволили правительству Сальвадора сохранить контроль над ситуацией. Как и в Никарагуа, в течение десятилетия в Сальвадоре сложилась военная патовая ситуация: ни правительство, ни партизаны не могли победить друг друга.

Правительство США продолжало возлагать ответственность за гражданскую войну в Сальвадоре на советских, кубинских и никарагуанских подстрекателей.

Американское вторжение в Гренаду в октябре 1983 года представляло собой редкий случай готовности США использовать собственную военную мощь непосредственно для устранения коммунистического режима при необычных обстоятельствах, когда это можно было сделать быстро. Хотя такое прямое и открытое использование американской военной мощи не было типичным, операция на Гренаде (под кодовым названием "Срочная ярость") вполне соответствовала целям доктрины Рейгана: она свернула коммунистический режим.

Президент Рейган в нескольких предыдущих выступлениях отметил строительство 10 000-футовой взлетно-посадочной полосы аэродрома в Гренаде, которая, по его мнению, может быть использована для поддержки советских или кубинских военных самолетов. "Гренада, - отметил он, - даже не имеет военно-воздушных сил. Для чего же она предназначена?". Вывод Илиса заключался в том, что "советско-кубинская милитаризация Гренады, короче говоря, может рассматриваться только как проекция силы в регионе". Хотя такой аэродром мог бы иногда использоваться советскими военными самолетами, причина, по которой Гренаде нужен был долговременный скоростной аэропорт, заключалась в том, чтобы конкурировать с другими близлежащими островами за иностранных томичей, способных приземляться на Боингах-747.

Американское решение о военной операции на Гренаде было внезапным, когда внутренний конфликт в гренадском режиме вызвал некоторую обеспокоенность по поводу безопасности большого количества американских студентов, находящихся там, и возможной более радикальной опухоли, угрожающей соседним островным государствам, особенно после того, как 19 октября 1983 года во время переворота были убиты министр иностранных дел Морис Бишоп и несколько других лидеров. Американские силы вторжения численностью около 7000 человек, дополненные символическими силами из нескольких островных государств восточной части Карибского бассейна, внезапно высадились 25 октября и вскоре разгромили гренадскую армию численностью 600 человек.

"'Когда президент Рейган объявил о вторжении 25 октября, он сказал, что эта акция предпринимается по трем причинам: "Во-первых, и это имеет первостепенное значение, чтобы защитить жизни невинных людей, включая до тысячи американцев, чья личная безопасность, конечно, является моей первостепенной заботой. Во-вторых, чтобы предотвратить дальнейший хаос. И, в-третьих, оказать помощь в восстановлении законности и порядка" (позднее перефразированное выражение - восстановление демократических институтов) в Гренаде.76 Эти же цели были указаны в письме, направленном руководителям обеих палат Конгресса в соответствии с уведомлением о развертывании вооруженных сил, предусмотренным Законом о полномочиях.77 Он также подчеркнул просьбу о помощи со стороны Организации восточно-карибских государств (ОВКГ). Председатель ОВКГ, премьер-министр Доминики Евгения Чарльз, присутствовала при его заявлении. Позже администрация привела обращение генерал-губернатора Гренады сэра Пола Скуна, которое, как было сказано, не могло быть приведено 25 октября, поскольку его безопасность еще не была обеспечена. В первых заявлениях ничего не говорилось о кубинской или советской угрозе или даже связи с событиями в Гренаде, и США проинформировали Москву и Гавану, что действия не направлены против них. Секретарь Шульц посоветовал представителю Госдепартамента, что это "не конфронтация между Востоком и Западом" и что "мы должны держать наши заявления в соответствии с нашей правовой позицией: наша акция была предпринята по просьбе Организации восточнокарибских государств, и ее главной целью было спасение американских студентов".

Эти обоснования действий были слабыми по существу и сомнительными по легитимации действий, какими бы ни были их моральные и политические достоинства и благоприятные последствия.

Американские студенты не подвергались опасности, но если бы они или правительство США из благоразумия пожелали эвакуировать их, они легко могли бы это сделать. Аргументы администрации в значительной степени опираются на утверждение о том, что аэропорт был "закрыт для общих коммерческих перевозок". Это утверждение вводит в заблуждение; аэропорт был открыт. Четыре коммерческих чартерных самолета вылетели за день до вторжения, включая один, зафрахтованный Канадой для эвакуации 79 канадцев, пожелавших уехать. Плановое авиасообщение прекратилось не из-за вмешательства властей Гренады, а потому что ОВКГ - которые только что попросили США вмешаться - запретили все полеты в Гренаду через свои аэропорты, прекратив их. Администрация также утверждала, что ночной комендантский час "стрелять на поражение" препятствовал передвижению студентов. Однако комендантский час был отменен за день до вторжения, а о том, что он будет отменен, было объявлено 21 октября, еще до принятия решения о вторжении.

Ключевым элементом в обосновании администрации было обращение ОВКГ. Однако, согласно договору ОВКГ, решения его членов должны быть единогласными, а в заседании участвовали только пять из семи сторон - одной из отсутствующих, конечно же, была Гренада. Даже если бы требование ОВКГ (а точнее, пяти его членов) было юридически обоснованным, возникает серьезный вопрос о том, имели ли Соединенные Штаты (а также Ямайка и Барбадос) право присоединиться к ним, поскольку устав Организации американских государств (ОАГ), не говоря уже об Уставе ООН, запрещает вмешательство.

Более позднее дополнительное обоснование, обращение генерал-губернатора Скуна, было направлено не в Соединенные Штаты, а в ОВКГ; более того, оно было устным и передано через посредника (24 октября, \во время после решения США о вторжении). США 27 октября получили письмо, "датированное 24 октября", но, очевидно, подписанное позднее Скуном. В любом случае, хотя генерал-губернатор представлял собой элемент легитимности, он был представителем английской королевы, а первый министр королевы, Маргарет Тэтчер, категорически возражала против предложенного вторжения в Гренаду, страну Содружества.

Позднее в политико-правовых кругах некоторое время шли безрезультатные дебаты, но администрация не столкнулась с политическими проблемами внутри страны. Немногие американцы даже знали, что Совет Безопасности ООН проголосовал 11 против 1 против действий США (Великобритания воздержалась, Франция выступила против), что потребовало редкого применения Америкой права вето. Также не было известно, что большинство союзников США в НАТО и ОАГ критиковали действия США. Военная кампания была короткой, в ней приняли участие только 18 американцев.

27 октября президент Рейган выступил с воодушевляющим обращением к нации, посвященным как трагической террористической атаке, в результате которой погиб 241 американец в Бейруте, так и успешной военной операции в Гренаде. Предостережения министра Шульца были отброшены на ветер. Те же цели, что и в Гренаде, были подтверждены и даже детализированы. Например, подтверждая "обязанность правительства прийти на помощь своим гражданам, если их право на жизнь и свободу находится под угрозой", Рейган продолжил: "Кошмар с нашими заложниками в Иране никогда не должен повториться". Несомненно, президент Рейган беспокоился о безопасности американских студентов и был обеспокоен возможной ситуацией с заложниками. Он также подробно остановился на необходимости восстановления закона и порядка, сказав, "В действительности, хотя новые лидеры Гренады были безжалостны в обращении со своим бывшим лидером и его сторонниками, а недовольство населения было широко распространено (что послужило причиной введения комендантского часа), с 19 октября практически не было беспорядков и кровопролития. Генерал Хадсон Остин, министр обороны и новый силовик, не был главой "самопровозглашенной банды", а правительство, возглавляемое сейчас заместителем премьер-министра Бернаром Коардом, хотя и не обладало достаточной легитимностью, было не более нелегитимным или неэффективным, чем ряд других государств, в которые США не вторгались.

То же самое обоснование интервенции также продолжало выдвигаться. Но был также представлен новый и совершенно иной вид политического и геополитического обоснования, более соответствующий реальной причине вмешательства.

Новой темой обращения Рейгана стала косая атака на Советский Союз и Кубу и попытка оправдать американские действия как необходимую контрмеру. Связав это оправдание с военной операцией по "восстановлению демократии" на Гренаде, доктрина Рейгана проявилась в резкой форме, даже в большей степени, чем более типичные случаи ее применения для поддержки марионеточных повстанцев против тех, кого изображали как марионеточные режимы советского блока.

По словам Рейгана, кубинцы, работавшие на аэродроме, оказались более многочисленными и "военной силой", что, по его словам, "дает понять, что планировалась кубинская оккупация острова". Американские войска действительно обнаружили большие запасы стрелкового оружия и других видов вооружений, чем те, которые они имели в наличии, и секретные документы (семнадцать тонн документов были конфискованы и изучены) показали планы на 10 000 винтовок, 4,500 автоматов и пулеметов, 80 артиллерийских и 48 зенитных орудий, ни одного танка и два транспортных самолета. Документы показали, что Гренада планировала иметь в своем распоряжении 7 200 человек, из которых три четверти были резервистами.86 Но президент Рейган назвал склады оружия "достаточными для снабжения тысяч террмистов". Гренада, сказал Рейган, "была советско-кубинской колонией, которую готовили в качестве крупного военного бастиона для экспорта террора и подрыва демократии". Мы прибыли туда как раз вовремя".