Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны

Публично подводя итоги Вашингтонской встречи и заглядывая в будущее, президент Рейган в своем прощальном слове отметил необходимость "реалистичного понимания намерений и целей друг друга, процесса решения разногласий практическим и прямым путем". ... В результате этого саммита была укреплена основа для построения таких отношений". Горбачев аналогичным образом подчеркнул, что они поставили "диалог между нашими двумя странами на более предсказуемую основу", что было "несомненно конструктивным", но он также отметил, что "впереди еще много работы, и мы должны приступить к ней без промедления".

Хотя Горбачев имел в виду крупные новые начинания, оказалось, что еще предстоит работа по "очистке" достигнутых соглашений, а также по уходу за запущенными областями (особенно экономическими отношениями).

Договор INF был подготовлен так поспешно, что несколько мелких проблем возникли в последний момент - и даже после подписания на высшем уровне. За день до подписания Советский Союз не предоставил глянцевую фотографию, на которой были изображены ракета SS-20 вне ее обычного контейнера. За шесть часов до подписания они смогли поставить одну ракету (переданную по телеграфу из Москвы). Но первоначальная неспособность получить ее заставила нескольких сторонников жесткой линии говорить о "нарушении" договора еще до его подписания. Более качественная фотография была, наконец, предоставлена через две недели. Когда обе стороны готовили договор и сопутствующие документы для обнародования, выяснилось, что Министерство обороны хотело сохранить в тайне подробный Меморандум о взаимопонимании, в котором места развертывания были указаны поименно и с точными географическими координатами. Только когда Советы сообщили, что планируют опубликовать русскоязычную версию, представители Министерства обороны с американской стороны сдались.

Кроме того, первоначально возникло некоторое беспокойство, когда количество ракет SS-20, заявленных Советским Союзом, оказалось меньше, чем по оценке Разведывательного управления Министерства обороны, хотя тонкий диапазон, оцененный Центральным разведывательным управлением. Количество советских крылатых ракет и пусковых установок, однако, было выше. В конечном итоге был сделан вывод, а последующие инспекции подтвердили, что советские декларации были правильными. К смущению американских официальных лиц, официальное заявление США об общем запасе Pershing II

ракеты оказались неточными.

Публикация пятого "Доклада о советском несоблюдении", представленного президентом Конгрессу накануне саммита, была, по меньшей мере, несвоевременной. Более того, помимо конкретных обвинений, некоторые из которых были вполне обоснованы, а другие весьма сомнительны, доклад, как и в прошлом, содержал обвинительные намеки. В частности, "Правительство США подтверждает суждение, содержащееся в мартовском докладе 1987 года, о том, что совокупность действий Советского Союза в области ПРО и связанных с ПРО... ... позволяет предположить, что СССР, возможно, готовит ПРО для защиты своей национальной территории". Помимо непрочной и, более того, слишком растяжимой основы для такого утверждения, это обвинение было довольно очевидно корыстным, исходящим от администрации, которая открыто стремилась с помощью своей СОИ создать именно ПРО для защиты своей национальной территории. Перечисление обвинений отчасти было наследием недавно ушедшей из Министерства обороны команды из Уайнбергер, Перл и Гаффни. Признавая, что администрация подписывает новое крупное соглашение о контроле над вооружениями с Советским Союзом в рамках Договора INF, в отчете была спокойно опущена фраза, которая фигурировала в предыдущих отчетах, о том, что все прошлые нарушения должны быть устранены до подписания любых новых соглашений.

Ни саммит в Вашингтоне, ни другие события в течение года не оказали большого влияния на американо-советские экономические отношения. Вопреки ожиданиям многих в 1970-х годах, в 1980-х годах экономические связи были скорее локомотивом, чем двигателем разрядки.90 Год открылся отменой эмбарго на поставки оборудования для бурения нефтяных и газовых скважин (введенного девятью годами ранее в отместку за заключение в тюрьму двух советских диссидентов, освобожденных в 1979 и 1986 годах). Но с этого момента движение было в основном ретроградным. В конце года Конгресс рассматривал законодательство, которое скорее накладывало новые ограничения на торговлю с Советским Союзом, чем ослабляло существующие. Перспектив предоставления Советскому Союзу недискриминационного режима наибольшего благоприятствования (НБН) не было.

Тем не менее, климат в общественном мнении явно потеплел, и визит Горбачева придал ему импульс. В конце года журнал Time выбрал Горбачева человеком года. А Bulletin of the Atomic Scientists перевел часы конца света на своей обложке с трех на шесть минут до двенадцати (с более страшного времени, установленного в начале 1984 года), в знак признания снижения напряженности и опасности войны. Вряд ли кто-то в Вашингтоне или Москве мог предположить, когда Рональд Рейган был приведен к присяге в качестве президента в январе 1981 года, что к моменту ухода с поста президента восемь лет спустя он установит рекорд по количеству пяти встреч на высшем уровне с советским лидером Михаилом Горбачевым и доведет сближение с Москвой до такого уровня, который был достигнут при любой предыдущей попытке разрядки. Конечно, к моменту вашингтонского саммита в декабре 1987 года это развитие было уже далеко продвинуто, и последний год администрации Рейгана не ознаменовался никакими новыми крупными достижениями. Тем не менее, даже в начале этого года мало кто мог предположить, что Рональд Рейган в Москве откажется от всякой обоснованности своего прежнего утверждения о том, что Советский Союз является империей зла.

К 1988 году инициатива в американо-советских отношениях в значительной степени перешла от Рейгана к Горбачеву. Даже договор по INF на саммите в Вашингтоне был результатом того, что Горбачев принял вызов, брошенный ранее Рейганом. Администрация Рейгана, по сути, дожила до своего последнего года, как во внутренней, так и во внешней политике. Горбачев, напротив, хотя и стремился сохранить определенный импульс во внешней политике, был подавлен и озабочен своими усилиями по продвижению внутренних политических и экономических реформ. Однако в конце года он выступил со смелой инициативой в отношении вооружений в Европе, которая оживила его внешнюю политику.

Курс Рейгана на отношения с Советским Союзом

Президент Рейган показал, что он готов иметь дело с Горбачевым и готов улучшить отношения с Советским Союзом на его условиях. Прогресс в отношениях происходил только в тех областях и в той степени, в которой советская сторона была готова принять позиции США. Сближение, которое развивалось с 1985 по 1988 год, было обусловлено тем, что Горбачев был готов изменить советские позиции и принять американские. Это, в свою очередь, создавало для Горбачева внутриполитическую проблему среди тех, кто рассматривал начинающуюся разрядку с Соединенными Штатами как основанную не на взаимном признании интересов, а на советской капитуляции. Помимо многих других задач во внутренних делах, Горбачев столкнулся с необходимостью оправдать свою внешнюю политику и политику безопасности и продемонстрировать, что они служат советским интересам. Эта необходимость усиливала другие причины, побудившие его добиваться гласности и нового мышления в публичном советском дискурсе. Это также требовало от него д амичной и гибкой внешней политики.

Рейган мог, и фактически так и сделал, стоять на месте и ждать, пока Горбачев придет к нему в тех областях, где такое движение соответствовало пересмотренной и все еще меняющейся советской политике. Рейган объяснял советские перемены в основном американской силой и твердостью. Хотя это и не совсем неверно, такое обоснование было далеко от реальной мотивации нового мышления Горбачева.

В январе 1988 года Рейган опубликовал второй программный документ "Стратегия национальной безопасности США". Хотя он был более умеренным и сбалансированным, чем первый документ, выпущенный годом ранее, он также был пронизан взглядами времен холодной войны. В нем говорилось, что "в Советском Союзе мы слышим разговоры о "новом мышлении" и об основных изменениях в советской политике внутри страны и за рубежом. Мы, злодеи, приветствуем реальные перемены, но мы пока не видим ни ослабления роста советской военной мощи, ни отказа от экспансионистских устремлений". Политика Рейгана признавала, что "в результате изменений в стиле руководства Советскому Союзу удалось создать более благоприятный международный имидж", но, говоря об изменениях только в "стиле", она, похоже, отрицала изменения по существу, а говоря об "имидже", она ставила под сомнение реальность улучшений. Действительно, несмотря на то, что в вопросе о характере изменений он проявил непредвзятость, новый стиль советской политики, как было сказано, представляет собой "новый, продолжающийся и более изощренный вызов политик". Но "являются ли последние изменения реальной возможностью для более фундаментальных улучшений в отношениях с Советским Союзом, еще предстоит выяснить". И акцент был сделан на сохранении бдительности.

Роберт Гейтс, заместитель директора Центральной разведки, в своем публичном выступлении примерно в то же время был еще более категоричен. С минимальным преклонением перед политикой администрации по улучшению отношений, он заявил, что "хотя происходящие изменения открывают возможности для Соединенных Штатов и ослабления напряженности, Горбачев намерен улучшить советские экономические показатели, повысить политическую жизнеспособность внутри страны и сделать СССР более конкурентоспособным и сильным противником". Он продолжил: "Мы не должны вводить себя в заблуждение или позволять, чтобы нас вводили в заблуждение, считая иначе". Более того, даже в долгосрочной перспективе, опустив возможность того, что более фундаментальные изменения "еще предстоит увидеть", Гейтс сказал: "Мы не должны вводить себя в заблуждение, если мы считаем иначе".

Даже государственный секретарь Джордж Шульц, который с 1983 года настойчиво пытался улучшить отношения с Советским Союзом, в своей ключевой речи в феврале 1988 года, представляя то, что он считал "реалистичной оценкой природы советского общества и его политики", рассматривал "конечную цель" Советского Союза, готового иметь дело с другими странами и собственным народом "путем диалога, а не запугивания", как "отдаленную", а не "в обозримом будущем". Поэтому, сказал он, "мне трудно поверить, что наши отношения с Советским Союзом когда-либо станут "нормальными" в том смысле, в каком у нас нормальные отношения с большинством других стран". Поэтому "представляется маловероятным, что американо-советские отношения когда-либо утратят тот элемент, который всегда был и сегодня является сильно настороженным и временами враждебным".

В отличие от предыдущего года, 1988 год открылся обменом телевизионными новогодними поздравлениями Рейгана "гражданам СССР" и Горбачева "американскому народу", в которых главным конкретным элементом была цель - добиваться в течение года заключения договора СНВ о сокращении стратегических вооружений. (Послание Горбачева избегало каких-либо спорных вопросов; послание Рейгана стремилось оправдать стратегическую оборонную инициативу (СОИ) и призывало к разрешению региональных конфликтов). Но уже 25 февраля в беседе с редакторами газеты "Вашингтон пост" Рейган заявил, что времени слишком мало, чтобы достичь соглашения по СНВ до запланированного московского саммита в конце весны.

Три важных переговорных сессии между Шульцем и Шеварднадзе подготовили запланированный саммит и вынесли на себе основную тяжесть наиболее серьезных переговоров по другим вопросам: первая - 21-23 февраля, вторая - 21-23 марта и третья - 21-24 апреля. Шульц (в сопровождении генерал-лейтенанта Колина Пауэлла, советника по национальной безопасности) отправился в Москву на первое заседание, которое включало встречу Шульца с Горбачевым и обсуждение экономики между Шульцем и премьер-министром Николаем Рыжковым. Обсуждались вопросы СНВ,\в центре внимания была проверка. Но прогресс был скромным. Советы безуспешно пытались добиться усиления обязательства соблюдать Договор по ПРО, подписанный в 1972 году. Стороны договорились разработать дополнительные протоколы проверки к подписанным, но еще не подписанным соглашениям 1974 и 1976 годов об ограничении ядерных испытаний. Горбачев пытался вызвать интерес к переговорам по обычным вооружениям, но Шульц не смог ничего сделать, кроме как согласиться на активизацию переговоров по мандату, проходивших в то время в Женеве. Горбачев также безуспешно пытался оспорить планы НАТО по новым военным программам, оправдываемым как "компенсация" за уничтожение ракет ядерных сил средней дальности (INF). Но хотя Шульц назвал вопросы СНВ "центральными", вопросы контроля над вооружениями не были самыми важными.

Афганистан вызывал большую озабоченность у обеих сторон, особенно у Советского Союза. Женевские переговоры под эгидой ООН продолжались, и Советский Союз согласился на относительно короткий период вывода своих войск, но после саммита в Вашингтоне возникла новая проблема - Соединенные Штаты изменили свою прежнюю позицию, согласившись прекратить поддержку моджахедов оружием в обмен на вывод советских войск. Эту измененную позицию занял сам президент Рейган, который не знал о предыдущем соглашении США (заключенном в декабре 1985 года). Советские усилия после саммита добиться разъяснения позиции США и, как надеялись, восстановления прежней позиции, вызвали неоднозначный и, в конечном счете, отрицательный ответ. Шеварднадзе, споривший допоздна в первую ночь их переговоров, а затем Горбачев не смогли переубедить Шульца, который, конечно, был связан позицией Рейгана (подкрепленной консервативными сенаторами-республиканцами). Тем не менее, Горбачев настоял на том, чтобы Шульц донес его точку зрения до президента Рейгана. Естественно, он был обеспокоен этой американской переменой после того, как Советский Союз уже взял на себя обязательства по выводу войск, как внутри страны, так и в Женеве.

Стороны обсудили и другие региональные вопросы, включая ирано-иракскую войну, Анголу, Кампучию, Центральную Америку, Корею и Ближний Восток. Шульц отметил на пресс-конференции по окончании переговоров, что "я не думаю, что у нас раньше было такое подробное обсуждение" этих региональных вопросов, и что оно было "ценным".

Они также обсудили вопросы прав человека, или, как Советы предпочитали называть этот вопрос, гуманитарные вопросы, с некоторыми сильными разногласиями, но с большей уверенностью и готовностью Советов к обсуждению этой темы, чем в прошлом. И Шульц встретился с академиком Андреем Сахаровым, чтобы выразить ему свое почтение.

Шульц и Шеварднадзе подписали соглашение о рыболовстве в северной части Тихого океана, которое открыло воды в советской 200-мильной зоне для американских рыбаков. Это соглашение присоединилось к другим достигнутым нормализующим соглашениям, включая подписанное в середине января более широкое соглашение, охватывающее ряд областей научного сотрудничества, подписанное соответствующими национальными академиями наук.

Также был достигнут прогресс в снижении ограничений на торговлю с Советским Союзом, введенных Координационным комитетом. В феврале персональные компьютеры были исключены из списка запрещенных товаров. Позже весной Соединенные Штаты еще больше ослабили некоторые из своих собственных более строгих мер контроля.

Последующие встречи Шульца и Шеварднадзе были запланированы на середину марта и середину апреля для подготовки к саммиту. Теперь обе стороны договорились, что встреча на высшем уровне состоится независимо от того, будет ли достигнуто соглашение по СНВ или нет.

Продолжались консультации на уровне помощника госсекретаря и заместителя министра иностранных дел, которые иногда перерастали в встречи на более высоком уровне. Так, в марте Шеварднадзе принял помощника госсекретаря Ричарда Мерфи для обсуждения вопросов Ближнего Востока. В середине апреля заместитель министра Игорь Рогачев и помощник секретаря Гастон Сигур обсудили вопросы Восточной Азии и Тихого океана. Также в середине апреля помощник секретаря Ричард Шифтер обсудил в Москве вопросы прав человека. В мае помощник секретаря Честер Крокер провел две серии встреч с заместителем министра Анатолием Адамишиным по вопросам Африки, особенно Анголы и Намибии.

Самым важным и новым событием стала встреча министра обороны Фрэнка Карлуччи с министром обороны Дмитрием Язовым в Берне, Швейцария, 16-17 марта. Это была первая подобная встреча, не считая краткой параллельной встречи предшественников на саммите в Вене в 1979 году, и по тенденции она положила начало подобным встречам как между министрами обороны, так и, отдельно, начальниками военных штабов. Они обсудили военную доктрину и политику, а также в общих чертах сокращение обычных сил; оба выразили удовлетворение от встречи и обязались продолжать контакты на различных уровнях.

Также значительно увеличилось число визитов представителей конгресса в Советский Союз и неофициальное сотрудничество, включая испытания оборудования для обнаружения ядерных испытаний в январе на Невадском и Семипалатинском ядерных полигонах. Новые контакты между людьми включали беспрецедентный гражданский авиационный визит восьмидесяти семи человек из Нома, Аляска, через Берингов пролив в Провидения на Чукотском полуострове.

Несмотря на эти многочисленные нити развивающихся контактов и сотрудничества, не только сохранились многие разногласия, но и возникли новые трения. 12 февраля, всего за девять дней до визита министра Шульца в Москву, американский крейсер "Йорктаун" и эсминец разведки "Кэрон" вновь вторглись в советские территориальные воды у берегов Крыма, как те же два корабля сделали это в марте 1986 года и как крейсер "Арканзас" сделал это у Камчатки в мае 1987 года. И снова Советский Союз выразил энергичный дипломатический протест в связи с "провокационной миссией" и риском "опасного инцидента". Генерал Язов рассказал об этих инцидентах Карлуччи во время их встречи. Советы также обострили свою реакцию, организовав случайный незначительный контакт меньших советских кораблей с обоими американскими военными кораблями, тем самым предоставив основание для жалобы на опасность таких действий. Официальное утверждение США о том, что военные корабли пользуются правом мирного прохода через территориальные воды, не поддерживается большинством правовых мнений, если такой проход не является необходимым для нормального судоходства, и особенно если он используется для получения электронных или других разведывательных данных.

Вскоре после февральского визита Шульца Советский Союз также выразил протест против того, что он назвал "резко усилившимся подрывным характером" передач "Голоса Америки" на Советский Союз. Некоторые передачи (и другие действия американцев) действительно могли послужить причиной этой и других советских жалоб на вмешательство США.

Язов воспользовался случаем (после подсказки американской стороны), чтобы выразить сожаление по поводу смерти майора Николсона в 1985 году и готовность обсудить пути предотвращения подобных инцидентов в будущем. Как отмечается ниже, у советской стороны также были некоторые инциденты, которые необходимо было поднять активность к вспышкам этнического и националистического насилия, включая особенно кровавую резню нескольких десятков армян в Азербайджане в конце февраля и рост мирной националистической агитации в странах Балтии и других регионах. Все еще было принято, а также успокаивающе, находить внешние причины внутренних стрессов.

Шеварднадзе посетил Вашингтон 21-23 марта для переговоров с Шульцем, а 23 марта - с Рейганом. По окончании переговоров были объявлены даты предстоящего саммита: 29 мая - 2 июня. Однако, несмотря на то, что вновь обсуждался тот же круг вопросов, реального прогресса по сравнению с предыдущей встречей за месяц до этого не произошло. Были достигнуты некоторые процедурные соглашения по СТРТ, но никаких прорывов.

Советская сторона надеялась, что ее настоятельные призывы по Афганистану заставят Рейгана пересмотреть свое решение, но Соединенные Штаты были непреклонны и заявили, что не прекратят поставки оружия моджахедам, если Советский Союз не прекратит снабжать правительство Кабула. Аналогичное противостояние сохранялось и по вопросу о поставках советского оружия в Никарагуа и американского оружия другим государствам Центральной Америки и контрас.

Советской стороне также не удалось добиться от Соединенных Штатов большего, чем продолжение переговоров о новом мандате на сокращение обычных вооружений в Европе. Американские официальные лица были склонны вспоминать длительные разногласия по поводу данных в ходе затянувшихся переговоров о взаимном и сбалансированном сокращении сил (ВССС) и пока не были уверены, что Горбачев действительно имел в виду полное раскрытие данных и готовность к "сбалансированным" (то есть более значительным советским) сокращениям. Эта американская осторожность сохранялась, несмотря на призывы Конгресса к сокращению обычных вооружений в дополнение к сокращению ядерных вооружений по INF. По окончании переговоров Шеварднадзе отметил на своей пресс-конференции: "Позвольте мне сказать, что, честно говоря, мы были поражены реакцией наших американских партнеров. Они, мягко говоря, не проявили большого энтузиазма в обсуждении этого вопроса".

Шульц и Шеварднадзе официально открыли Вашингтонский центр по снижению ядерных рисков (расположенный в Государственном департаменте) 23 марта, одновременно с аналогичной акцией в Москве, тем самым активизировав соглашение, которое они подписали 15 сентября 1987 года. Но новых соглашений не было.

Торговые отношения занимали низкое место в списке вопросов, обсуждаемых на этих встречах министров иностранных дел, и будут продолжать обсуждаться на последующих встречах и на самом саммите. Тем не менее, в апреле Соединенные Штаты предприняли шаги по содействию и расширению торговли. Новый министр торговли, К. Уильям Верити настаивал на расширении торговли с Советским Союзом (как он, собственно, и делал до назначения на эту должность), и его поддержали министр Шульц и министр финансов Джеймс А. Бейкер III, преодолев некоторое остающееся нежелание со стороны Министерства обороны. В результате Рейган одобрил некоторые скромные шаги вперед.

С 12 по 15 апреля в Москве проходило заседание Торгово-экономического совета США и СССР. Совет представлял собой смешанную правительственно-частную группу (члены правительства по совпадению также заседали в качестве Объединенной коммерческой комиссии США и СССР, созданной в более раннюю эпоху разрядки в 1973 году). Делегация секретаря Верити состояла примерно из 550 американских бизнесменов, а советская делегация (на территории принимающей стороны) была примерно вдвое больше. Их чествовали на банкете, где Горбачев сделал содержательное заявление по торговой политике, предусмотрев "окно надежды" для советско-американских отношений и призвав к увеличению американской торговли и инвестиций.

В попытке стимулировать долгосрочную торговлю были созданы два торговых консорциума. Американский торговый консорциум объединил шесть крупных фирм: Eastman Kodak, RJR Nabisco, Archer Daniels Midland, Chevron, Johnson and Johnson и Ford Motor Company (к ним присоединилась небольшая фирма Mercator Corpora tion, специализирующаяся на торговле с Советским Союзом). Все шестеро были заинтересованы в создании совместных предприятий и инвестициях в Советском Союзе. Кроме того, отдельно компания Occidental Petroleum объявила о создании совместного предприятия по строительству двух нефтехимических заводов в Украине. Кроме того, были созданы совместные рабочие группы для изучения возможностей сбыта американского оборудования для медицинской, строительной, пищевой, нефтегазовой промышленности и производства товаров народного потребления. Наконец, обсуждались и планировались дальнейшие контакты для ознакомления советских агентств с юридическими аспектами инвестиций и такими сопутствующими аспектами, как страхование. Советские участники проявили живой интерес и были почти ошеломлены, узнав, например, что частные американские предприятия потратили 109 миллиардов долларов на рекламу в предыдущем (1987) году.

14 апреля в Женеве был подписан ряд соглашений по Афганистану. Афганистан и Пакистан подписали два двусторонних соглашения о взаимоотношениях и репатриации беженцев, а также центральное Соглашение о взаимоотношениях по урегулированию ситуации, связанной с Афганистаном. Последнее соглашение было также подписано Соединенными Штатами и Советским Союзом (Шульцем и Шеварднадзе) в качестве "свидетелей", и две державы также подписали двустороннюю Декларацию о международных гарантиях. Соглашения стали кульминацией активных усилий ООН, которые с начала 1982 года возглавлял заместитель Генерального секретаря по специальным политическим вопросам Диего Кордовес. Они имели значительный успех в одном важном отношении: содействие советским военным в рамках политического урегулирования внешнего вмешательства в Афганистане. Однако, несмотря на очевидные намерения и условия, они не привели к прекращению или даже сокращению внешней поддержки противоборствующих афганских сторон, а тем более к разрешению конфликта между афганцами. -Сознательно понимая и даже артикулируя позиции, противоречащие условиям соглашений, Пакистан и США (среди прочих) продолжали принимать, вооружать, снабжать и иным образом помогать афганским моджахедам, а Советский Союз продолжал вооружать, снабжать и поддерживать кабульский режим.

Таким образом, афганские соглашения были успехом для Горбачева в обеспечении прикрытия для вывода войск (объявленного к завершению в течение десяти месяцев, к 14 февраля 1989 года), но неудачей в получении согласия Соединенных Штатов прекратить поддержку повстанцев. Когда Шульц встретился с Шеварднадзе и Горбачевым 21-24 апреля в Москве, на пути приближающегося саммита не было препятствий, но не было и прорывов.18 Теперь было не только очевидно, что переговоры по СНВ не приведут к соглашению к моменту встречи лидеров, но и сомнительно, что они смогут на самой встрече устранить какие-либо серьезные препятствия. Афганистан больше не стоял на повестке дня, как и другие региональные конфликты. Шульц и Горбачев провели оживленный обмен мнениями о правах человека в двух странах. Неожиданно для Шульца, Горбачев в самом начале выступил с резкой критикой недавних речей президента Рейгана о Советском Союзе, особенно речи, произнесенной накануне (21 апреля) в Спрингфилде, штат Массачусетс, которую Шульц даже не видел.19 В Вашингтоне также не сочли, что она бросает особый вызов Советскому Союзу. На самом деле, в ней косвенно обсуждалось улучшение отношений, но на том основании, что американская сила и решимость окупились и что Советский Союз теперь лучше осознает ограниченность собственной силы. Это послание было особенно чувствительным для Горбачева из-за внутренней оппозиции, с которой он столкнулся (об этом будет сказано далее). Рейган также злорадствовал по поводу поражения СССР в Афганистане и втирал, что Соединенные Штаты собираются продолжать вооружать повстанцев. Горбачев был особенно обеспокоен тем, что Рейган мог планировать озвучить подобные темы во время своего приезда в Москву, и его решительный протест, несомненно, был направлен на то, чтобы отговорить Рейгана от этого.

В сообщении ТАСС о встрече был указан протест Горбачева, так что, очевидно, имелась в виду и внутренняя советская аудитория.

После переговоров в Москве Шульц совершил краткие визиты в Украину и Грузию, что стало новым шагом, отражающим растущее значение этнических и республиканских политических факторов в Советском Союзе.

В последующие дни были подписаны два американо-советских соглашения о научном сотрудничестве. 26 апреля Комиссия по ядерному регулированию и Советский государственный комитет по использованию атомной энергии подписали протокол о сотрудничестве в области безопасности гражданских ядерных реакторов. 3 мая Национальное агентство по аэронавтике и исследованию космического пространства подписало соглашение с Советским институтом космических исследований о создании совместной рабочей группы по космической астрономии и астрофизике, а также по физике Солнца.

Шульц и Шеварднадзе встретились в Женеве 11-12 мая для проведения заключительных переговоров на высшем уровне. Они также подписали соглашение, уточняющее, что Договор INF охватывает аналогичные категории оружия средней дальности, основанные на других физических принципах, устраняя пробел в сфере действия Договора INF. Перед этой встречей 4 мая Рейган выступил с гораздо более примирительной речью, хотя все еще продолжал оказывать давление по вопросу прав человека. Горбачев, должно быть, лишь отчасти был спокоен за намерения Рейгана в отношении публичной дипломатии в Москве.

Горбачев в борьбе за перестройку

За первые два-три года своего правления Горбачев успешно устранил тех коллег, которые выступали против его прихода к власти, и даже тех из старого состава Политбюро, кто его поддерживал. Он также произвел масштабные кадровые изменения в партийной и правительственной бюрократии. Тем не менее, по мере того как его изменения в конкретной политике и даже в основных программах становились все более масштабными, многие из его собственной когорты и кадрового отбора становились консерваторами, представляя собой завуалированную оппозицию. Даже его второй помощник в руководстве партии, Егор Лигачев, призванный в центральное руководство самим Горбачевым, к 1988 году стал лидером мощного консервативного электората в руководстве. Если 1987 год начался с пленума ЦК, провозгласившего дерукратизацию и гласность, то февральский (17-18) пленум 1988 года представил гораздо более консервативную консолидирующую линию. Лигачев был на высоте и выступил с основным докладом перед ЦК - впервые это сделал не сам Горбачев. Лигачев предпринял язвительную атаку на эксцессы гласности, осуждая пагубное влияние рок-музыки, очернение советской истории и проявления местного национализма в странах Балтии, Закавказья и Средней Азии. Горбачев тоже выступил с большой речью на второй день пленума, решительно защищая перестройку и гласность, но он явно находился в обороне, и также считал необходимым занять среднюю позицию, призывая к балансу в историографии и утверждая "советский патриотизм" вместо местного национализма.

Февральский пленум также .исключил? Бориса Ельцина из числа кандидатов в члены Политбюро и назвал двух новых членов-кандидатов – Георгия Разумовского, либерала, и Юрия Маслюкова, нового главу Госплана. Хотя Маслюкова в то время многие считали "человеком Горбачева", он и Олег Бакланов, выросший до секретаря партии, были в основном представителями консервативных промышленных кругов.

Более консервативная линия в отношении гласности проистекала из опасений, что в некоторых кругах говорили о том, что выпустили джинна бесконтрольной свободы слова из бутылки. Генерал Дмитрий Язов на встрече с писателями в середине декабря 1987 года и в телевизионном интервью в середине января резко высказался по поводу статей (особенно в популярном журнале "Огонек"), которые считались порочащими честь советских военных.

Руководители партий в прибалтийских республиках и Молдавии жаловались на ослабление политической дисциплины и опасность экстремистского национализма в этих республиках в результате гласности. Первые крупные протесты по поводу населенного армянами Нгомо-Карабахского анклава в Азербайджане произошли всего за неделю до этого (11 февраля), а десять дней спустя они привели к резне армян в Сумгаите, Азербайджан. И Лигачев, и глава КГБ Виктор Чебриков уже несколько месяцев публично предупреждали об опасности этнического национализма. На февральской встрече Горбачев впервые созвал специальный пленум по национальному вопросу.

Наиболее тревожным, хотя бы из-за последствий для запланированной партийной конференции, является то, что целая серия региональных партийных пленумов, проведенных с ноября 1987 года по январь 1988 года, призванных поддержать перестройку и демократизацию, на самом деле не дала такого эффекта, а наоборот, усилила власть партийных консерваторов.

Пленум в середине февраля не привел к поражению Горбачева, но он ясно указал на силу оппозиции, выступающей против проведения перестройки дальше той точки, где она останется под надежным контролем партийной машины. Горбачев выбрал средний курс отчасти потому, что его тоже беспокоили эксцессы, а отчасти по тактическим соображениям. Он продолжал настаивать на необходимости гласности и демократизации, а также экономических реформ для перестройки.

Оппозиция внутри руководства также продолжала вести борьбу. 13 марта в "Советской" был опубликован необычайно реакционный трактат "Я не могу поступаться принципами" и приписываемая неизвестной ленинградской учительнице химии Нине Андреевой, она не только язвительно и горько нападала на перестройку, гласность и демократизацию, но и защищала коммунистическую ортодоксию и даже Сталина. Очевидно, что кто-то из высокопоставленных политических деятелей спонсировал публикацию этой антиформальной диатрибы. Она появилась как раз в тот момент, когда Горбачев уезжал с пятидневным государственным визитом в Югославию, а член Политбюро Александр Яковлев - на встречу идеологических руководителей коммунистической партии в Монголии. В течение двадцати дней партийные пропагандисты и многие местные газеты перепечатывали и использовали эту статью для сплочения консервативных сил, не встречая практически никакого реального противодействия. После возвращения Горбачева и Яковлева и только после двух, как сообщалось, бурных заседаний Политбюро 31 марта и 4 апреля (первое, по крайней мере, пока Лигачев был в отъезде из Мос кова), "Правда" 5 апреля напечатала авторитетную редакционную статью на целую полосу, в которой статья Андреевой была названа "идеологической платформой и манифестом антиперестроечных сил". Затем была развязана массированная кампания лагеря реформ.

В итоге консерваторы, особенно Лигачев, получили сильный отпор. Но этот эпизод показал, что в руководстве существовали сильные противоречивые взгляды, и паралич реформаторов в течение трех недель был тревожным знаком.

Расхождения в позициях продолжали появляться. 13 апреля, не критикуя гласность напрямую, Чебриков обрушился на подрывное вмешательство иностранных разведок в советские дела как на виновника разжигания националистических волнений и вражды. 7 мая около ста либералов, включая Сергея Григорьянца, в прошлом диссидента, а ныне редактора нового неавторизованного журнала "Гласность", создали новую политическую партию под названием "Демократический союз". Через два дня, когда группа еще собиралась, полиция нагрянула с обыском и арестовала четырнадцать человек, включая Григорьянца. Он был освобожден после недельного заключения, но всего через несколько дней его печатное оборудование было конфисковано. Горбачев продолжал настаивать на более энергичных реформах. Ельцин, теперь выбывший из руководства (хотя и остававшийся членом ЦК), выступил в поддержку горбачевских реформ. Ельцин присутствовал на первомайском параде на Красной площади (который в 1988 году не включал в себя военный парад), но уже не был среди лидеров на трибуне над мавзолеем Ленина.

На конференции высших руководителей партии с представителями СМИ и культуры 7 мая, о которой "Правда" сообщила лишь четыре дня спустя, Горбачев несколько отступил от антиконсервативной кампании, начатой 5 апреля. Решительно подтверждая необходимость продвижения вперед перестройки - цели, которая не оспаривалась напрямую Лигачевым и другими консервативными членами партийного руководства, - Горбачев также призывал к единству и отрицал, что перестройка угрожает "ценностям социализма". В то же время он упорно, но с небольшим успехом, добивался более широкого представительства либеральных реформаторов в качестве делегатов предстоящей партийной конференции. На заседании Политбюро 19 мая (о котором не сообщалось) и затем 23 мая на пленарном заседании ЦК были утверждены "Тезисы" для предстоящей партийной конференции (и опубликованы в "Правде" 27 мая). Лигачев публично похвалил тезисы по телевидению в тот же вечер, и стало ясно, что они были выработаны в соответствии с либерально-консервативным компромиссом. Вскоре стало ясно, что Горбачев дал заверения в том, что партийная конференция не будет использована для избрания нового Центрального комитета и чистки консервативных партийных чиновников. Как часть более широкого обещания, Горбачев также дал заверения в том, что партийная конференция не будет использована для избрания нового Центрального комитета и чистки консервативных партийных чиновников.

Между тем, в публичное обсуждение внешней политики вошел новый градус гласности, вызванный, в частности, статьей историка Вячеслава Дашичева от 18 мая. Он не только подверг критике ряд прошлых внешнеполитических шагов СССР, но и проявил беспрецедентную беспристрастность в возложении вины за холодную войну. Он подверг критике советский "гегемонизм" в отношениях со странами Восточной Европы и Китаем. И он обвинил Брежнева в возобновлении гонки вооружений в 1970-х годах вместо того, чтобы добиться реального успеха в разрядке с Соединенными Штатами. На теоретическом уровне он отражал традиционный "западный" подход к балансу сил вместо стандартной коммунистической концепции соотношения сил между двумя идеологически определенными лагерями.30 Позднее события показали, что это был первый залп в новой серьезной дискуссии. Вскоре последовали другие статьи, в которых критиковались такие недавние действия Советского Союза, как решения 1970-х годов о размещении ракет SS-20 и военном вмешательстве в Афганистане.

Главным внешнеполитическим шагом в этот период, предшествовавший партийной конференции, стала встреча Горбачева на высшем уровне с президентом Рейганом.

Московский саммит

Встреча на высшем уровне в Москве с 29 мая по 2 июня была медийной феерией, высоким театром. Сам президент Рейган, который часто ориентируется в подобных терминах, в какой-то момент заявил, что чувствует себя так, словно его бросили в спектакль. Действительно, в данном случае одной из главных американских целей - в подтверждение личных склонностей президента Рейгана - была встреча и обращение к советскому народу в максимально возможной степени, чтобы озвучить послание и создать имидж. В то время как основным интересом Горбачева были переговоры, Рейган не ставил перед собой никаких серьезных переговорных целей.

Советское руководство стремилось соперничать с Соединенными Штатами в проявлении гостеприимства на саммите. С некоторой болью оно уступило желанию Рейгана встретиться с группой диссидентов, нанести визит Патриарху Алексию II в недавно восстановленный Данилов монастырь и выступить перед студентами Московского университета. Масштаб всего предприятия был впечатляющим - и это естественно, поскольку американская делегация и пресса насчитывали около 700 человек (что превосходило рекордную делегацию из 500 человек, прибывшую в Вашингтон из Москвы шестью месяцами ранее).

Целью Рейгана, помимо искреннего личного интереса увидеть Советский Союз и встретиться с людьми, было мягко подтолкнуть Горбачева, восхваляя то, что он уже сделал в области реформ, и одновременно убеждая его в необходимости сделать больше, особенно в области личных свобод и прав человека. Это привело к определенной защитной реакции со стороны Горбачева и советской бюрократии (например, сокращению освещения в СМИ таких вопросов, как встреча Рейгана с диссидентами и даже его обращение к студентам Московского университета). Тем не менее, с американской точки зрения, этот важный аспект саммита был вполне успешным.

Речь Рейгана перед студентами была особенно хороша, хорошо составлена и отражала широкое понимание русской культуры, которое опиралось как на опыт внешних организаций, так и на опыт Государственного департамента, а также на спичрайтеров Белого дома, подготовленных к этому случаю. Еще более впечатляющим и неожиданным было то, как Рейган умело отвечал на вопросы и импровизированные замечания в этом и других случаях. Он был расслаблен, приветлив и человечен - качества, которые особенно не ожидались советской аудиторией и поэтому оказали еще более благоприятное воздействие.

На самого Рейгана, в свою очередь, повлиял этот опыт. Если для большинства россиян это был первый раз, когда они видели американского президента, то для него это была также первая возможность увидеть больше, чем горстку советских лидеров и дипломатов. И он тоже обнаружил, что они были людьми и вызывали симпатию. Когда в Москве Рейгана спросили, считает ли он Советский Союз Империей Зла, он ответил не двусмысленно: "Нет. Я говорил о другом времени, другой эпохе". Горбачев был настолько доволен этим замечанием, что сослался на него в своих публичных прощальных комментариях.

Возникает вопрос, могло ли обращение Рейгана к вере в дружественные отношения произойти раньше, если бы он посетил Москву раньше. На самом деле это невозможно сказать. Во-первых, в первые годы своего правления он действительно считал, что Соединенные Штаты слабее, и только примерно с 1984 года он стал выглядеть достаточно уверенным, чтобы стремиться к улучшению отношений. Другим фактором было то, что в первые годы его окружали фанатики жесткой линии, которых во второй срок сменили консервативные прагматики.

Что касается текущих дел, Соединенные Штаты продолжили свою стандартную повестку дня, состоящую из четырех частей, делая акцент на правах человека, но также включая региональные конфликты, контроль над вооружениями и двусторонние отношения. Самым заметным, хотя и церемониальным актом стало подписание лидерами двух стран протокола об обмене ратификационными грамотами по договору INF, который они заключили в Вашингтоне. Определенный прогресс был достигнут и в переговорах по стратегическим вооружениям СНВ, особенно по мобильным межконтинентальным ракетам и крылатым ракетам воздушного базирования. Но этого прогресса было недостаточно, чтобы дать уверенность в том, что соглашение может быть достигнуто позднее в этом году при той же американской администрации. Шульц и Шеварднадзе подписали второстепенные соглашения о заблаговременном уведомлении об испытательных запусках МБР (через недавно созданные Центры снижения ядерного риска в двух столицах) и о совместных экспериментах по мониторингу ограничений подземных ядерных испытаний.

Было подписано несколько двусторонних мер сотрудничества и других двусторонних соглашений, ни одно из которых не имело большого значения, но все они были полезны и способствовали росту сотрудничества. Были заключены соглашения о правах на рыболовство, сотрудничестве в поиске и спасении на море, оперативной координации в дальней радионавигации в северной части Тихого океана, продлении соглашения 1973 года об использовании ядерной энергии в мирных целях, сотрудничестве в области транспортных технологий, расширении гражданского космического сотрудничества и продлении общего соглашения о культурном обмене со значительным расширением обмена студентами и преподавателями. В некоторых областях Советы были готовы пойти дальше американцев, например, в стремлении к совместной программе освоения Марса.

Стратегия небольших, постепенных шагов по укреплению отношений между двумя странами проводилась министром Шульцем с самого начала его пребывания в должности. Этого же подхода придерживался посол Анатолий Добрынинрынин в, который рекомендовал его Горбачеву. Во многих отношениях московский саммит стал кульминацией этого подхода, хотя именно резкий переход Горбачева к принятию нулевого варианта INF послужил толчком к проведению саммитов в Вашингтоне и Москве в 1987 и 1988 годах, после того как Рейган не смог преодолеть препятствие в виде СОИ на пути к далеко идущему соглашению по СНВ. На московском саммите один из представителей администрации назвал этот подход "строительством кораллов", т.е. очень медленным, но неуклонным наращиванием небольших новых элементов соглашения, в конечном итоге создающих "Коралловое строительство" удовлетворяло интересы Рейгана, но не Горбачева. Как мы увидим, после безуспешных попыток склонить американскую сторону к более драматическим шагам на саммите, Горбачев перешел к драматическим унилатеральным действиям.

Хотя по региональным вопросам в совместном заявлении о встрече отмечался лишь обмен мнениями (включая "удовлетворение" по поводу Женевских афганских соглашений), обе стороны достигли соглашения по одному важному вопросу: поддержать решение конфликта в Анголе и Намибии, предусматривающее вывод всех иностранных (то есть кубинских) сил из Анголы в течение следующих двенадцати месяцев. Это соглашение отражало уступку советской стороны (и отсутствующего кубинского и ангольского правительства), и наряду с продолжающимся выводом советских войск из Афганистана еще больше продемонстрировало искренность возобновленного интереса СССР к разрешению подобных региональных конфликтов путем "национального примирения".

Помимо американского тестирования пределов в нажиме на вопрос о правах человека и советской неуверенности и периодических вспышек по этому вопросу, и, конечно, продолжающихся разногласий по ряду вопросов СНВ, только две темы были действительно спорными. Одной из них была советская попытка опережающего сокращения обычных вооруженных сил в Европе, к чему Горбачев попытался прибегнуть в первый день, а затем и в последующие. А затем призвать к какому-то драматическому шагу, например, к соглашению о сокращении на 500 000 человек с каждой стороны. Американская делегация не была готова к такому подходу и с подозрением относилась к любым шагам, кроме тех, которые были предприняты в ходе рутинных многосторонних "переговоров по обычной стабильности", проходивших в то время в Женеве и готовивших мандат. в Женеве, которые готовили мандат для новых переговоров по обычным силам в Европе. Советы, однако, упорно продолжали предлагать программу, состоящую из трех частей. Во-первых, это обмен и проверка данных о силах и вооружениях; во-вторых, устранение асимметричных преимуществ с каждой стороны; и, наконец, сокращение на полмиллиона человек с каждой стороны. Но американцы были настороже и предпочли оставить этот вопрос в стороне, к явному разочарованию Горбачева. Причины упорных, хотя и безуспешных усилий Горбачева в этом вопросе обсуждаются ниже.

Наиболее спорный вопрос возник, когда советская сторона представила краткое заявление о намерениях по неприменению силы и невмешательству во внутренние дела других государств для включения в запланированное совместное заявление. Работа над этим коммюнике была начата в самом начале встреч высокопоставленными официальными лицами (заместителем министра иностранных дел Александром Бессмертных и помощником государственного секретаря Розанной Риджуэй). Советы хотели получить много подобных заявлений о принципах или намерениях, как это было в Вашингтоне в декабре. И снова американская сторона отклонила большинство из них, включая только что упомянутое. Но по этому вопросу Горбачев лично передал Рейгану предложенную формулировку на их первой встрече 29 мая, и снова настаивал на этом вопросе с Рейганом на последнем крупном заседании 1 июня. Горбачев утверждал, что теперь они должны выйти за рамки отказа от ядерной войны и военного превосходства, согласованный в Женеве в 1985 году и подтвержденный в Вашингтоне. (В Вашингтоне он также сделал такое заявление, безуспешно отстаивая заявление о неприменении силы для вмешательства в дела стран третьего мира в качестве основы для тогда еще предстоящего заявления СССР о выводе своих войск из Афганистана).

Предложенное Горбачевым заявление гласило:

Исходя из своего понимания реалий, сложившихся в современном мире, лидеры двух стран считают, что ни одна спорная проблема не может и не должна решаться военными средствами. Они считают мирное сосуществование универсальным принципом международных отношений. Равенство всех государств, невмешательство во внутренние дела и свобода общественно-политического выбора должны быть признаны неотъемлемыми и обязательными стандартами международных отношений.

Когда Горбачев впервые передал этот параграф Рейгану, президент сказал, что он ему понравился, но он хотел бы, чтобы его советники посмотрели его. Им он категорически не понравился, и когда вопрос был поднят снова, Рейган сказал Горбачеву, что, хотя ему "понравился его тон, его советники возражали против некоторых "двусмысленностей"". Затем делегации разошлись, чтобы провести совещание по этому вопросу, и Рейган вернулся, чтобы отвергнуть формулировку, несмотря на резкие, даже презрительные комментарии Горбачева. В конце концов Горбачев сдался, и советники-эксперты составили проект формулировки, еще раз перефразировав женевскую формулировку и опустив все три новых пункта советского проекта.

Горбачеву действительно было трудно понять, почему американцы (советники Рейгана, если не сам Рейган) были так категоричны против заявления, отвергающего использование военных средств для разрешения споров, утверждающего мирное сосуществование как универсальный принцип международных отношений, призывающего к свободе выбора и воздерживающегося от вмешательства во внутренние дела любого государства.

Одна из причин сильных возражений США, несомненно, объясненная Горбачеву, но, вероятно, не впечатлившая его, заключалась в том, что американцы рассматривали "мирное сосуществование" как давний советский лозунг, и более того, в

взгляд и память многих американских чиновников, один с негативным отношением к "холодной войне".

Американцы считали, что общий запрет на любое использование "военных средств" для разрешения споров исключал бы не только агрессивные действия, но и необходимое оборонительное применение силы (и мог бы подорвать поддержку необходимых оборонных бюджетов). Одно из возражений, которое Горбачев, вероятно, хорошо понимал, но не мог с ним согласиться, заключалось в том, что Советы, безусловно, будут использовать слово "невмешательство" для нападок на американскую поддержку "борцов за свободу" в рамках доктрины Рейгана. Наконец, весь параграф, и в особенности ссылка на "мирное сосуществование", звучал для американцев слишком похоже на Основные принципы взаимных отношений, подписанные в 1972 году и связанные с разрядкой Киссинджера-НЛксона 1970-х годов, которую администрация Рейгана продолжала высмеивать, несмотря на собственную зарождающуюся необъявленную разрядку. Эти возражения не кажутся мне достаточным основанием для того, чтобы американцы отвергли заявление об отказе от использования военных средств для разрешения споров. Не имея точного согласованного определения мирного сосуществования, было бы неразумно возражать против его квалификации как "универсального принципа международных отношений"; тем не менее, Соединенные Штаты считали, что мирное сосуществование необходимо. Излишне неловко возражать против утверждения свободы выбора и невмешательства во внутренние дела других стран. Иногда обвинение во вмешательстве может быть несправедливым; иногда действия являются вмешательством и не должны предприниматься. Но этот принцип был принят в общем международном праве и в Уставе Организации Объединенных Наций, и он действительно служил основой для американских возражений против советских и кубинских действий во многих случаях. Однако администрация была больше озабочена защитой своей собственной деятельности и свободы действий в рамках реализации доктрины Рейгана.

Горбачев вернулся к этому вопросу в своем заключительном заявлении на пресс-конференции, и очевидно, что он придавал большое значение получению косвенного одобрения американцами его "нового мышления" в области политики безопасности, чтобы легче продвигаться вперед в перестройке советской внешней политики. Он подчеркнул выводы о том, что "мировые проблемы не должны решаться военными средствами", а "должны решаться политическими средствами, на основе баланса интересов, на основе уважения социального выбора". Он выразил глубокое разочарование тем, что "возможность сделать большой шаг в формировании цивилизованных международных отношений была упущена".34 Далее он выразил сожаление по поводу того, что не удалось продвинуться вперед в деле сокращения обычных вооружений в Европе. Американцы были озадачены настойчивостью Горбачева и интенсивностью его реакции по обоим пунктам - и не поняли, что они были связаны в его сознании и в его политической стратегии.

Американцы также недооценили советскую готовность к сотрудничеству в разрешении региональных конфликтов в странах третьего мира. Успех в достижении соглашения на переговорах по Анголе приветствовался, но даже с учетом принятого ранее советского решения о выводе войск из Афганистана, это соглашение не заставило Рейгана и Шульца в полной мере оценить призывы Горбачева к более активному американо-советскому сотрудничеству в урегулировании других региональных конфликтов путем компромисса на основе баланса интересов сторон.

Обе стороны высоко оценили развитие непрерывного диалога, что проявилось в деловом обсуждении вопросов и, собственно, в самой встрече. Как подытожил Горбачев в своем напутственном слове, "у нас обоих есть все основания рассматривать эту встречу и Ваш визит как полезный вклад в развитие диалога между Советским Союзом и Соединенными Штатами".

Президент Рейган и он имели дело друг с другом в течение трех лет, он заметил, что "мы прошли долгий путь".

Рейган, в свою очередь, в личных выражениях сказал, что он и Нэнси хотели бы, чтобы Горбачевы "знали, что мы считаем вас друзьями", и попросил Горбачева "передать народу Советского Союза о глубоких чувствах дружбы, которые испытываем мы и народ нашей страны по отношению к ним". Он говорил о "надежде на новую эру в истории человечества, эру мира", и (ссылаясь на более ранний комментарий в Георгиевском зале Кремля о св. Георгия, истребителя драконов) он сказал: "Я хотел бы думать, что наши усилия в течение этих последних нескольких дней убили несколько драконов и продвинули борьбу против зла, угрожающего человечеству - угрозы миру и свободе". В каком-то смысле это, возможно, было правдой, не в последнюю очередь в его собственном замечании, отрицающем характеристику нынешнего Советского Союза как Империи зла. И не в последнюю очередь в изменении системы координат самого Рейгана. В своих мемуарах бывший президент вспоминает об этом событии и раскрывает свое собственное мировоззрение, когда говорит: "Я знал, что мир меняется, когда мы стояли с Горбачевыми в нашей ложе [в Большом театре], с советским флагом с одной стороны и нашим с другой, и играло "Звездно-полосатое знамя"".

Однако Горбачев не стал в ответ называть Рейгана своим другом, ссылаться на успехи в уничтожении драконов или приветствовать новую эру в истории человечества. Он был уважителен и сердечен, но его представление об их достижениях было несколько иным. Он начал с благодарности президенту Рейгану и его кол-лигам за их "сотрудничество, откровенность и деловой подход к переговорам". Сказав, что "мы прошли долгий путь", он продолжил: "Наш диалог не был легким, но мы проявили достаточно реализма и политической воли, чтобы преодолеть препятствия и перевести поезд советско-американских отношений с опасного пути на более безопасный". И далее он добавил: "Тем не менее, пока что он движется гораздо медленнее, чем того требует реальная ситуация как в наших странах, так и в мире". Со своей стороны могу заверить вас, что мы сделаем все возможное для дальнейшего продвижения вперед".

Так закончился московский саммит. По дороге домой Рейган выступил с важной речью в лондонском Гилдхолле, которая разительно отличалась от сложной речи в Хельсинки по пути в Москву (и, тем более, от его последней речи в Лондоне в 1982 году, в которой он решительно призывал к новому крестовому походу против коммунизма). На этот раз Рейган говорил о Горбачеве как о "серьезном человеке, стремящемуся к серьезным реформам", а также о гласности и перестройке, его последних русских словах. И он снова вернулся к образам драмы, в которой он только что играл. "Представьте себе президента Соединенных Штатов и генерального секретаря Советского Союза, идущих вместе по Красной площади; говорящих о растущей личной дружбе, и встречающихся вместе рядовых граждан, понимающих, как много общего у наших народов. Это был особый момент в неделе особых событий". Рейган также отметил, с осторожным оптимизмом (и отдавая должное политике Запада), что "вполне возможно, мы начинаем разрушать барьеры послевоенной эпохи; вполне возможно, мы вступаем в новую эру истории, время длительных перемен в Советском Союзе". Нам предстоит увидеть".

Новая внешнеполитическая инициатива Горбачева

После встречи на высшем уровне в Москве с президентом Рейганом Горбачев утвердился в своем выводе, что в ближайший год или более нельзя ожидать нового существенного продвижения вперед в отношениях с Западом без какой-либо новой важной советской инициативы. Отношения развивались неплохо, но он стремился к гораздо большему, чем простое продолжение необъявленной разрядки. Горбачев стремился к радикальной трансформации отношений между Советским Союзом и внешним миром, а также к радикальной трансформации самого Советского Союза. Более того, эти два направления были неразрывно связаны между собой.

Горбачев наиболее остро столкнулся с необходимостью более прочно закрепиться в руководстве страны, активизировать политическую демократизацию и экономические реформы, то есть превратить перестройку из лозунга в реальную программу с реальными результатами. Он также стремился перестроить отношения с социалистическими странами Восточной Европы, демонтировать, казалось бы, устоявшуюся, но хрупкую конструкцию "социалистического содружества", Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), и создать более жизнеспособную структуру, основанную на реальном согласии и реальных интересах этих стран, а не на искусственном единстве, навязанном Советским Союзом, и дисциплине потенциального применения советской силы. И, наконец, он стремился ликвидировать разделение Европы на два противоположных военных союза, основанных на взаимном сдерживании военной мощи для ответа на предполагаемые взаимные угрозы.

К середине 1988 года стало ясно, что простое провозглашение цели перестройки не приведет к необходимым изменениям в убеждениях и восприятии других сторон - необходимых партнеров - для осуществления любой из этих трех великих трансформаций: внутри страны, в Восточной Европе или в отношениях с Соединенными Штатами и Западной Европой. Ключом должен стать смелый односторонний шаг Москвы, достаточный для того, чтобы побудить людей к действию и начать изменения, которые затем будут подхвачены и продолжены через новую политику внутри страны, а также изменения как в странах Восточной Европы, так и в переговорах с Западом. Крупное одностороннее советское сокращение обычных вооружений, особенно в Центральной Европе, начало бы процесс смещения внутренних советских приоритетов от милитаризованной экономики, продемонстрировало бы, что отношения с Восточной Европой будут основаны на сотрудничестве, а не на принуждении, и, поколебав западные предположения о потенциальной советской военной угрозе Западу и пообещав серьезные переговоры, могло бы продвинуть процесс демилитаризации отношений между Востоком и Западом намного дальше.

Жалоба Горбачева в конце московского саммита на то, что "можно было бы достичь большего", как отмечалось, включала разочарование тем, что "не удалось достичь соглашения по вопросу переговоров об обычных вооружениях в Европе". Шеварднадзе пытался привлечь Шульца к этому вопросу в Женеве в мае, а Горбачев попытался снова на саммите, но безрезультатно. Проблема заключалась не в том, что Соединенные Штаты выступали против прогресса в этой области, а в том, что оставались сомнения и подозрения относительно того, что имели в виду советские лидеры, а также в том, что в альянсе НАТО еще не было никакого рассмотрения и принятия решения на высоком уровне. Таким образом, Рейган и Шульц не были готовы пойти дальше согласия с тем, что многосторонние переговоры, ведущиеся в обычном режиме, должны быть продолжены. Горбачев в своем заявлении от 2 июня выразил сожаление о том, что он пытался сделать: "Американцы не приняли наш смелый и вполне реалистичный план, состоящий из трех этапов и неотъемлемых частей, направленных на ликвидацию асимметрии и дисбаланса в Европе и решительный переход к созданию на континенте ситуации ненаступательной структуры вооружений и вооруженных сил на значительно сокращенном уровне. Я считаю, что упущена хорошая возможность сдвинуть дело с мертвой точки, уменьшить опасность конфронтации между двумя самыми мощными альянсами и тем самым укрепить международную безопасность".

Горбачев ранее просил Министерство обороны и Генеральный штаб изучить вопрос о сокращениях и путях реализации новой оборонной доктрины, принятой в 1987 году, и призвал внешние научные институты изучить эту тему. В июле, после провала саммита и после партийной конференции, Горбачев поручил Генеральному штабу разработать конкретные планы для еще большего последующего сокращения сил и вооружений на основе взаимных переговоров.

Однако прежде чем сделать это, Горбачеву пришлось заняться на Девятнадцатой партийной конференции более широкой и базисной внутриполитической реформой. Как заявил Горбачев в своей вступительной речи на конференции, "реформа нашей политической системы" была ключевым вопросом. У Горбачева было несколько целей, большинство из которых не поддерживались консервативным большинством делегатов, и для достижения большинства из них потребовалось значительное мастерство и определенный компромисс. Поскольку в апреле и мае он проигрывал большинство сражений при отборе делегатов, Горбачев пошел на две принципиальные уступки, чтобы получить необходимую поддержку своих основных реформаторских мер. Одна из них заключалась в том, чтобы не использовать конференцию для кадровых перестановок, как он изначально планировал сделать. Другая уступка заключалась в том, чтобы согласиться с тем, что местные партийные вожди должны стать также председателями соответствующих местных органов власти, как цена реформы, которая перекладывала ответственность за большинство местных органов власти с партийной бюрократии на выборные советы местного самоуправления (Советы). Многие либеральные реформаторы были очень расстроены этим шагом, и в результате беспрецедентного с 1920-х годов шага 209 (из 4991) делегатов демонстративно проголосовали против этой меры.

Тем не менее, Горбачев одержал на конференции значительную победу. Он смог ослабить как партийную бюрократию, так и бюрократию правительства, и установить хотя бы некоторый народный контроль над усиленными местными органами власти, которые теперь должны были избираться всенародно в качестве председателей местных советов. Одной из причин его согласия на этот компромисс было то, что он сам планировал именно такой шаг - стать председателем Верховного Совета СССР (президентом СССР) с расширенными полномочиями для этой должности, оставаясь при этом генеральным секретарем Коммунистической партии. И хотя власть действующих местных, региональных и республиканских партийных начальников будет усилена, этот шаг ослабит их противодействие переходу власти от партийной машины к избранным Советам на всех уровнях. Местные и региональные партийные отделы, занимающиеся вопросами экономики, будут упразднены.

В дополнение к тайному голосованию и выдвижению нескольких кандидатов в депутаты Советов всех уровней (и новому Съезду народных депутатов на вершине Верховного Совета) даже партийные выборы теперь могли быть состязательными, а партийные лидеры всех уровней имели ограничение в два пятилетних срока.

Были намечены более широкие политические цели, включая создание "социалистического правового государства", а также демократические выборы. В целом, Горбачеву удалось продвинуть политическую реформу. На пленуме ЦК, состоявшемся сразу после конференции, было объявлено, что вскоре начнутся партийные выборы на местном и региональном уровнях, а реорганизация и сокращение партийного аппарата произойдут в последние месяцы этого года. Также в марте 1989 года состоятся выборы нового Съезда народных депутатов, а на его первой сессии в мае будет избран новый Верховный Совет. Также будут проведены реформы, направленные на установление независимости судебной власти.

Возможно, самое важное, что публичность открытых дебатов (в которых снова участвовали Лигачев и Ельцин), а также принятые меры стали свидетельствовать о зарождении новой политической культуры. Эти действия также вновь показали, что Горбачев - мастер политического маневра, отождествляющий себя с политическим центром и одновременно продвигающий радикальную реформу.

Партийная конференция лишь вскользь коснулась международных вопросов и вопросов безопасности, в основном в докладе самого Горбачева. Однако позднее Горбачев и особенно Шеварднадзе использовали, казалось бы, обычные заявления конференции об одобрении внешнеполитических линий для дальнейшего расширения нового мышления в области внешних отношений.

25-28 июля Министерство иностранных дел провело "научно-практическую" конференцию по внешней политике и дипломатии, которая значительно продвинула "новое мышление" в области международных отношений. Это была самая важная конференция такого рода со времени конференции, проведенной в мае 1986 года вскоре после двадцать седьмого съезда партии, на которой выступил сам Горбачев. Но тогда это была закрытая конференция внутри министерства. В этой конференции приняли широкое участие официальные и научные деятели, а также представители Министерства иностранных дел, и ее материалы были впоследствии опубликованы. Это было наступление на перестройку и новое мышление в отношениях с внешним миром.

Шеварднадзе значительно расширил многие темы, выдвинутые Горбачевым на Девятнадцатой партийной конференции (большинство из которых мало обсуждались на конференции и лишь бегло отмечены в резолюциях, принятых на его завершении). Он и ряд его заместителей в своих выступлениях и докладах по итогам съезда подробно остановились на новой концепции безопасности и опоре прежде всего на политические средства обеспечения безопасности; на свободе выбора (самоопределения) народов; на приоритете общечеловеческих интересов над классовыми; на необходимости строить внешние отношения на взаимной выгоде и согласовывать национальные интересы государств через "баланс интересов". Одна тема, в частности, должна была стать предметом споров в руководстве страны: решительный отказ от давно укоренившегося советского мнения о том, что "мирное сосуществование" является формой классовой борьбы. Шеварднадзе отметил, что эта точка зрения помогла подорвать разрядку 1970-х годов и что "вообще приравнивание межгосударственных отношений к классовой борьбе трудно совместить с признанием реальной возможности и неизбежности мирного сосуществования как высшего универсального принципа".48 Не заметив этого, он, несомненно, имел в виду недавний отказ американцев включить этот пункт в коммюнике саммита из-за запятнанного прошлого советского использования мирного сосуществования как "формы классовой борьбы".

Выступление Шеварднадзе на конференции министерства и его помощников ясно показало более активную роль Министерства иностранных дел в вопросах советской безопасности и обороны. Несомненно, имея в виду проблемы, возникшие в связи с переговорами и даже соблюдением соглашений по контролю над вооружениями, он утверждал: "Крупные нововведения в области оборонного программирования должны проходить через Министерство иностранных дел для проверки их юридического соответствия существующим международным соглашениям и заявленным политическим позициям".

Шеварднадзе также затронул вопрос, который, как он правильно заметил, "очень редко попадает в поле зрения исследователей", а именно "имидж государства как важный аспект его существования в международном сообществе, в современном цивилизованном мире". Далее он еще более прямо сказал о "репутации страны как немаловажном элементе внешней политики, как составляющей государственных интересов и национальной безопасности".

Конференция министерства стала выдающимся событием в том, что политическое руководство и МИД ввели гласность в область истории и текущей политики и дали понять, что такие вопросы больше не являются предметом обсуждения сохранения коммунистической Партит. Как и следовало ожидать, последовала реакция.

5 августа, когда Горбачев отсутствовал в Москве во время своего ежегодного отпуска в Крыму, Егор Лигачев воспользовался случаем для выступления перед региональной партийной группой в Горьком (Нижний Новгород), чтобы бросить вызов Шеварднадзе (и неявно Горбачеву) по поводу нового курса во внешней политике. Он решил впервые бросить вызов в области внешней политики, подтвердив традиционную точку зрения, что советская внешняя политика основана на "классовой природе международных отношений", предупредив, что "любая другая постановка вопроса только вносит путаницу в мышление советских людей и наших друзей за рубежом". Он также конкретно одобрил поддержку "национально-освободительной борьбы", но ничего не сказал об отношениях с США или Западом.

Лигачев был быстро опровергнут Александром Яковлевым, который подтвердил, что "тезис о приоритете общечеловеческих ценностей правомерен именно потому, что отражает объективную тенденцию" мирового развития, прежде всего, необходимость сосуществования в ядерный век. А в годовщину большевистской революции, когда член Политбюро Николай Слюньков выступил с ежегодным обращением руководства, он придал авторитетное (хотя и ревизионистское) идеологическое звучание новому мышлению, назвав "приоритет общечеловеческих ценностей" "ленинской мыслью".

Оппозиция Лигачева была резко сокращена после пленума ЦК 30 сентября, когда он был, так сказать, "выведен на пастбище", отброшен в сторону в качестве секретаря партии, ответственного за сельское хозяйство. Одновременно были освобождены от должностей члены Политбюро Андрей Громыко и Михаил Соломенцев, а на посту председателя КГБ Виктора Чебрикова сменил профессиональный разведчик Владимир Кючков. Таким образом, та самая группа членов и кандидатов в члены Политбюро, которой Горбачев был обязан своим приходом к власти в 1985 году (Громыко, Чебриков, Соломенцев, Лигачев), в 1988 году была отправлена в отставку или снята с ключевых постов, став новым консервативным крылом.

В то же время центральный партийный аппарат был перетряхнут резким сокращением числа отделов Секретариата ЦК и созданием шести "комиссий" для контроля за функциональными областями. Яковлев был назначен главой комитета по международным делам, а Лигачев и Чебриков были переведены на номинальные должности, курирующие сельское хозяйство и правовые вопросы. Либеральный секретарь партии Вадим Медведев был возведен в действительные члены Политбюро и вместо Лигачева стал отвечать за идеологию, а близкий соратник Горбачева Георгий Разумовский занялся кадровыми назначениями. Штат партийного аппарата был резко сокращен.

Некоторые из "новых людей", выдвинутых в руководство в 1988 году и считавшихся более податливыми, впоследствии стали лидерами неудавшегося переворота 1991 года: Борис Пуго, назначенный председателем Контрольной комиссии партии вместо Соломенцева; Владимир Кючков, сменивший Чебрикова на посту главы КГБ; и Анатолий Лукьянов, выдвинутый кандидатом в члены Политбюро.

Эта крупная перестановка в руководстве партии и реорганизация центрального партийного аппарата были проведены на пленарном заседании 30 сентября менее чем за час, без обсуждения. Горбачев публично заявил о необходимости начать перестройку в своей речи 25 сентября, и он разработал изменения на двух заседаниях Политбюро 26 и 27 сентября (кстати, в отсутствие Лигачева).

Формальности смены правительственных постов были улажены на оперативно созванном 1 октября заседании Верховного Совета, в частности, Горбачев был избран президентом (председателем президиума Верховного Совета), сменив Громыко. Позже избирательная и конституционная реформы, включая новые процедуры выборов, создание Съезда народных депутатов и расширение полномочий президента (в качестве председателя Верховного Совета, а не только его президиума), были официально предложены и проведены через Верховный Совет 1 декабря.

Хотя лидеры консервативных партий проявляли некоторое беспокойство по поводу демократических реформ, и они, и Горбачев придерживались компромисса, согласованного на Девятнадцатой партийной конференции. По различным конкретным вопросам в результате дебатов и обсуждений в октябре и ноябре были сделаны некоторые изменения и компромиссы. Наиболее спорным, очевидно, не вполне ожидаемым, стал вопрос об относительной власти союза и республик, ставший ключевым на ближайшие три года. Основные возражения исходили от руководителей партий и правительств балтийских республик, что отражало растущее давление населения в пользу большей независимости. Хотя эти разногласия не были полностью разрешены, они были частично скомпрометированы, а частично отложены до последующей конституционной реформы. Лидеры и представители большинства республик (кроме Грузии и Армении) решительно выступили против усилий прибалтийских представителей. Будучи членами консервативной партийной машины, они понимали потенциальную возможность возникновения разрушительных националистических движений в их собственных республиках, если будут открыты шлюзы. Но до поры до времени этот вопрос замалчивался и откладывался.

После того, как политическая реформа была частично реализована и продвигалась вперед, Горбачев смог приступить к запланированной им крупной международной инициативе.

Горбачев, очевидно, решил, что после успешной чистки Центрального комитета 30 сентября он выступит на Генеральной Ассамблее ООН как на лучшем форуме для своей двуствольной глобальной инициативы.56 Кстати, теперь он мог сделать это как президент СССР, а не как лидер партии. Это было первое выступление советского лидера в ООН со времен грубой речи Никиты Хрущева в 1960 году, когда Хрущев снял ботинок и стукнул им по столу. Большего контраста и быть не могло.

В обращении Горбачева повторялись многие темы, которые он впервые систематически изложил на съезде партии почти три года назад, но теперь он обращался к мировой аудитории, которая могла видеть накапливающиеся свидетельства того, что советская политика преломляет эти новые оценки. Он повторил необходимость новой структуры международных отношений и новой концепции безопасности. Он вновь заявил о необходимости новой структуры международных отношений и новой концепции безопасности во взаимозависимом мире. В качестве примера конструктивного политического диалога он привел изменения в советско-американских отношениях: "Посмотрите, как изменились наши отношения". Он отметил необходимость "деидеологизации" межгосударственных отношений и многозначительно сказал о "непреложной необходимости принципа свободы выбора" - "универсального принципа, из которого не должно быть исключений". Весь смысл этого решительного утверждения станет ясен год спустя в Восточной Европе. Он также подтвердил необходимость урегулирования международных разногласий путем "баланса интересов" и избегания насилия.

Соответствуя не только форуму, но и новому мышлению в области международных отношений, Горбачев подчеркнул возрастающую роль организации ООН. Он заявил о необходимости усиления "обязательного характера международного права для всех государств", опирающегося "не на принуждение, а на нормы, отражающие баланс интересов государств". Он отметил предпринимаемые в СССР усилия по "построению социалистического государства, основанного на верховенстве права". И он предложил сделать юрисдикцию суда в области прав человека обязательной для всех государств.59 Горбачев также заявил, что в соответствии с "Хельсинкским процессом [СБСЕ]" Советский Союз "рассматривает вопрос о прекращении глушения всех иностранных радиопередач на Советский Союз".

Несмотря на то, что речь Горбачева была сильной, ее важное общее послание о перспективах и подходах советской политики не получило того внимания, которое должно было быть. Влияние было ослаблено большим вниманием мировой общественности ко второму, более ощутимому элементу его речи: объявлению об одностороннем сокращении советских вооруженных сил на 500 000 человек в течение следующих двух лет, с особым вниманием к выводу и сокращению основных сил и вооружений из Восточной Европы. Реальное значение сокращения вооруженных сил на полмиллиона человек не сразу стало очевидным, поскольку общий уровень вооруженных сил не был назван, а численное сокращение личного состава могло быть произведено и без прямого уменьшения потенциала, стоящего перед Европой. Но конкретное включение Горбачевым вывода и расформирования шести танковых дивизий из Центральной Европы, включая 50 000 человек и 5000 танков, было значимым в военном отношении. Фактически, это было одностороннее сокращение примерно такого размера, которое, по мнению сенатора Сэма Нанна и некоторых других в США, было бы достойным сокращением, которого следовало бы добиваться в ходе двусторонних переговоров о сокращении. Кроме того, Горбачев отметил, что в целом советские силы в Европе будут сокращены на 10 000 танков, 8500 артиллерийских орудий и 800 боевых самолетов. Он отметил, что сокращения будут проведены и в Азии, включая вывод крупных контингентов из Монголии, которая давно является больным местом в отношениях с китайцами.

Потребуется некоторое время, чтобы Запад убедился, что эти обещанные сокращения были сделаны и действительно стали стимулом для серьезных переговоров до еще более глубоких сокращений. Но даже в то время было общее признание того, что Советский Союз теперь говорит "делами, а не словами" и настроен серьезно. Инициатива Горбачева была гораздо более масштабной, чем кто-либо в

Запад тогда оценил. Он шел не только к сокращению вооружений, но и к уменьшению роли военной силы, не только к устранению воспринимаемой советской угрозы в глазах Запада, но и к перестройке советских отношений со странами Восточной Европы, и не только к уменьшению военной конфронтации в Европе, но и к разрушению политического раскола Европы. Действительно, даже не все другие члены советского руководства поддерживали новую внешнюю политику Горбачева. Лигачев позже жаловался, что речь Горбачева в ООН не была "очищена" и даже не обсуждалась в Политбюро. Тем не менее, 28 декабря Политбюро публично выразило свое благословение его речи в ООН.

Советское военное руководство также приняло сокращение сил и параллельное решение согласиться на предстоящих переговорах по обычным вооружениям с глубокими сокращениями, как с советской стороны, так и со стороны Варшавского договора. Уход маршала Сергея Ахромеева с поста начальника Генерального штаба, о котором стало известно, когда Горбачев был в Нью-Йорке, был широко, но ошибочно воспринят как знак недовольства сокращениями. Но военные не стали спорить по этому вопросу и даже согласились на сокращение 600 000 человек.

Выступление Горбачева в ООН и его инициатива по сокращению вооружений в Европе должны были сформировать повестку дня на следующий год. Горбачев также стремился воспользоваться случаем своего визита в Нью-Йорк, чтобы отметить отношения с президентом Рейганом, когда тот покидал сцену, и активизировать новые отношения с избранным президентом Бушем, по поводу которых у него были некоторые опасения.

Пятый саммит: Конец эры Рейгана-Горбачева

В тот же день, когда Горбачев выступил на Генеральной Ассамблее ООН, он встретился с президентом Рейганом и избранным президентом Бушем. Но прежде чем обсуждать эту заключительную краткую встречу президентов, уместно проанализировать ход американо-советских отношений за полгода между московской и нью-йоркской встречами. События в отношениях были в основном незаметными, и это, пожалуй, самое важное, что следует отметить. Переговоры по сокращению стратегических вооружений продолжались, но ни ожиданий, ни достижения серьезного прогресса не было. Также продолжались переговоры по запрещению химического оружия. Также продолжались политические консультации по различным двусторонним и региональным вопросам. В середине июля посол Джек Мэтлок передал письмо Шульца Шеварднадзе и обсудил с последним региональные конфликты в ирано-иракской войне и в Кампучии. С 31 августа по 2 сентября в Москве состоялись переговоры экспертов высокого уровня по ряду региональных конфликтов, в ходе которых заместитель государственного секретаря Майкл Армакост встретился с целым рядом заместителей министров иностранных дел - Юлием Воронцовым, Анатолием Адамишиным, Александром Бессмертных, Виктором Комплектовым и Игорем Рогачевым. В середине октября помощник секретаря Эллиот Абрамс встретился с советским экспертом по латиноамериканским делам Юрием Павловым по вопросам Центральной Америки. В середине ноября американо-советские консультации предшествовали началу переговоров четырех держав по Анголе и Юго-Западной Африке. В конце ноября вопросы Восточной Азии, в частности Кампучии (Камбоджи), вновь обсуждались на уровне помощника секретаря Гастона Сигура и заместителя министра иностранных дел Игоря Рогачева.

Также продолжались двусторонние переговоры по другим вопросам. В сентябре Чарльз Вик, директор Информационного агентства США, встретился в Москве с Александром Яковлевым по поводу программ обмена, а в начале ноября Шеварднадзе принял руководителя отдела планирования политики Госдепартамента Ричарда Соломона. В ноябре также состоялись успешные переговоры между экспертами по сотрудничеству в области освоения космоса.

Главным новым направлением двусторонних консультаций стала серия встреч высших военных руководителей. 6-11 июля маршал Ахромеев посетил США в качестве гостя председателя Объединенного комитета начальников штабов адмирала Уильяма Кроу.

Через несколько недель, 1-4 августа, министр обороны Фрэнк Карлуччи посетил генерала Язова в Москве. (Во время последнего визита Горбачев также принял Карлуччи и призвал к более активным действиям по сокращению обычных вооружений). Обе стороны остались довольны этими визитами и консультациями и договорились о более широком спектре постоянных контактов между оборонными ведомствами. Во время визита Карлуччи в Москву один советский радиокомментатор заметил: "Здесь идет болезненный процесс переоценки общественных ценностей, зарубежных обязательств, приоритетов внутренней и внешней политики. Наши военные не являются исключением .... Соединенные Штаты имеют дело с другим Советским Союзом. В свою очередь, мы имеем дело с другой Америкой: менее жестокой, непокорной и непреклонной. Или так кажется".

Единственный контакт на высоком уровне в этот период состоялся, когда Горбачев направил Шеварднадзе в Вашингтон в сентябре, чтобы укрепить диалог для перехода к следующей администрации. Шеварднадзе встретился с президентом Рейганом, вице-президентом Бушем и министром Шульцем. Как признал Шеварднадзе на пресс-конференции после встречи с вице-президентом Бушем, "на встрече преобладал обмен мнениями о том, как "сохранить достигнутый уровень советско-американских отношений и обеспечить их дальнейшую стабильность"".66 В письме, которое Горбачев передал Шеварднадзе для передачи Рейгану, он назвал основой улучшения отношений с 1985 года "реализм, более четкое осознание сути наших разногласий и нацеленность на активный поиск возможных областей, где наши национальные интересы могут совпасть. Таким образом, мы бросили себе серьезный интеллектуальный вызов - рассматривать наши разногласия и различия не как повод для постоянной конфронтации, а как мотивацию для интенсивного диалога, взаимного признания и обогащения". И он заключил, что "в целом нам удалось достичь довольно хороших результатов, начать переход от конфронтации к политике [взаимного] приспособления". И он заметил, что "главное, что сделало нашу общую новую политику успешной, - это, прежде всего, тот факт, что она отражает постепенно формирующийся баланс национальных интересов ".

Не все события развивались гладко и благоприятно. Когда 3 июля крейсер USS Vincennes, опасаясь иранского нападения, сбил иранский гражданский авиалайнер над Ормузским проливом, в результате чего погибли все 290 пассажиров и членов экипажа, советская пресса присоединилась к резкой критике со многих сторон. Однако, в отличие от американской реакции на сбитый пятью годами ранее корейский авиалайнер, советская официальная реакция была сдержанной.

Прошлые и текущие вопросы проверки и соблюдения контроля над вооружениями также создали проблемы. Еще до июньского саммита спор о процедурах проверки задержал согласие Сената США на ратификацию Договора о РСМД. Позже возникли новые проблемы. 17 июля американские представители были пойманы при попытке тайком вывезти образцы ядерных пород и инструменты с советского ядерного полигона.69 В качестве очевидной мести, пять дней спустя Соединенные Штаты запретили въезд восьми советским инспекторам (которые, вероятно, были сотрудниками разведки). 11 августа Советский Союз вновь официально заявил протест против новых американских больших радаров с фазированной антенной решеткой, построенных в Туле, Гренландия, и Файлингдейлс-Мур, Англия, как против нарушения Договора по ПРО - очевидно, в ответ на возобновленные обвинения США в том, что Красноярский радар является нарушением. Этот вопрос также был предметом конфиденциального обмена мнениями, включая даже обмен письмами между Горбачевым и Рейганом.

16 сентября, выступая в Красноярске, Горбачев предложил спорный радар для международных космических исследований, предложение не было принято, но было расширено и повторено в выступлении Горбачева в ООН 7 декабря. Тем временем, 27 октября Советский Союз, оспаривая обвинения США в нарушении, согласился уничтожить два других небольших радара, расположенных в Гоме и Москве, вновь призывая США прекратить нарушения в Туле и Файлингдейлс-Мур. Ответ президента Рейгана, вставленный в речь на следующий день, был снова посвящен красноярскому радару. 2 декабря президент представил Конгрессу свой ежегодный доклад о "несоблюдении" советских соглашений по контролю над вооружениями, сделав акцент на проблеме красноярского радара.

Короче говоря, советская сторона предприняла некоторые шаги, чтобы устранить источники беспокойства США по поводу предполагаемых нарушений в области вооружений, в то же время безуспешно пытаясь добиться от Америки ответных действий. Проблемы с соблюдением требований не остановили движение вперед в области контроля над вооружениями, но сделали его более трудным.

Среди небольших событий, которые иногда привлекают внимание американской общественности больше, чем споры о заумных деталях соглашений по вооружениям, была продолжавшаяся несколько дней в конце октября сага о двух китах, захваченных льдами у берегов Аляски и в конечном итоге спасенных советскими ледоколами.

Встреча на Губернаторском острове между президентами Рейганом и Горбачевым была признана скорее церемониальной или встречей вежливости, чем серьезным обсуждением. Определенный интерес вызвал тот факт, что вице-президент (и избранный президент) Буш также будет там присутствовать, но он был осторожен, чтобы остаться на заднем плане в качестве вице-президента, не желая ни подгонять Рейгана, ни вовлекаться в предметные переговоры с Горбачевым. Он постарался не включать в свой обед с Горбачевым назначенного им госсекретаря (Джеймса Бейкера) или советника по национальной безопасности (Брента Скоукрофта). Горбачев довольствовался тем, что подчеркнул преемственность как свое желание и ожидание. Внимание к этой встрече затмили комментарии к объявлению Горбачева об одностороннем сокращении обычных вооружений.

В своем последнем радиообращении, посвященном отношениям с Советским Союзом, всего через два дня после отъезда Горбачева, президент Рейган обсудил пятую встречу на высшем уровне в целом в оптимистичных тонах. Он признал, что "это был период важных перемен внутри Советского Союза", и приветствовал "видение" Горбачева в его выступлении в ООН. Однако Рейган все же уравновешивал такие отзывы осторожностью. Одобрив "обещанное" сокращение сил, он тем не менее отметил, что даже после завершения этих "передислокаций" "Варшавский договор по-прежнему будет иметь большое преимущество в обычных вооружениях". И, явно не ожидая скорых перемен, он вновь подтвердил "надежду увидеть день, когда все страны Восточной Европы будут пользоваться свободой, демократией и самостоятельностью, которых так долго ждали их народы".

Горбачев был вынужден прервать свой визит на следующий день после встречи с Рейганом и вернуться в Советский Союз в связи с землетрясением, произошедшим в стране.

Одно неожиданное действие показало, насколько далеко друг от друга все еще находятся обе стороны в попытках перейти от конфронтации к сотрудничеству. В день выступления Горбачева в ООН и его встречи с Рейганом и Бушем Генеральная Ассамблея проголосовала за резолюцию, призывающую к международному диалогу "на всеобъемлющей основе" для укрепления "системы безопасности, заложенной в Уставе ООН". Эта резолюция была тем, что осталось от поддержанного Советским Союзом призыва к Секретариату ООН подготовить всеобъемлющую систему международного мира и безопасности, призыва, поддержанного в резолюциях 1986 и 1987 годов, первоначально вытекавшего из советского предложения, основанного на призыве Горбачева в его речи на съезде партии о разработке всеобъемлющей системы безопасности. Тем не менее, даже эта версия была о одобряли две страны: США и Израиль. Девяносто семь стран проголосовали "за", а сорок пять (включая другие страны НАТО) воздержались. Более того, несмотря на то, что документ прошел подавляющим большинством голосов, тот факт, что он был выпотрошен, вызвал ликование в американских и некоторых других западных кругах. По словам репортажа New York Times, ...западные дипломаты заявили о победе над Советским Союзом здесь и сейчас. После трехлетней борьбы они лишили главную советскую инициативу практического значения". Новое мышление еще не успело войти в американскую политику.

В последние недели правления администрации Рейгана несколько заключительных событий были несколько более обнадеживающими.

22 декабря были достигнуты соглашения между Анголой, Кубой и Южной Африкой (при поддержке США и Советского Союза) о выборах в Намибии, выводе южноафриканских войск оттуда и из Анголы и выводе кубинских войск из Анголы. Госсекретарь Шульц использовал этот случай, чтобы подчеркнуть важность американо-советского сотрудничества.

В начале января 1989 года состоялась тридцатая и последняя встреча Шульца и Шеварднадзе, когда они присутствовали на конференции в Париже по запрещению химического оружия. 17 января Шульц в Вене подписал Венскую декларацию СБСЕ, завершив этот этап встреч СБСЕ, и договорился, что Мос кова может стать местом проведения конференции по правам человека в 1991 году. На этой радостной ноте закончилась эра Рейгана-Горбачева в американо-советских отношениях.

ОКОНЧАНИЕ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ

Администрация Буша и Горбачев, 1989 год

Через три дня после инаугурации, 23 января 1989 года, президент Джордж Буш позвонил по телефону президенту СССР Михаилу Горбачеву, чтобы поблагодарить его за обычное поздравление и заверить, что новая администрация будет и дальше стремиться к расширению сотрудничества и углублению взаимопонимания. Возможно, Горбачев не так сильно нуждался в заверениях тогда, как несколько месяцев спустя, не из-за каких-либо неблагоприятных изменений в американской политике, а из-за довольно длительного периода сдерживания от каких-либо новых шагов в направлении развития отношений. Буш не был против улучшения отношений. Но он и некоторые из его ближайших советников (в частности, советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт и его заместитель Роберт Гейтс) считали, что президент Рональд Рейган, который изначально был слишком воинственным, в последний год своего правления стал слишком увлеченным новыми отношениями с Горбачевым. Они предпочли охладить пыл и темп, переоценив ситуацию.

Джордж Буш был одним из самых опытных президентов последнего времени в области иностранных дел, занимая различные посты - члена Конгресса, представителя США в ООН, главы миссии США в Китае, директора Центрального разведывательного управления и, конечно же, вице-президента Рейгана в течение восьми лет.3 Его выбор на пост государственного секретаря, Джеймс А. Бейкер III, хотя и не был столь опытен в иностранных делах, был хорошо знаком с внутренней политикой и разработкой политики и пользовался личным доверием Буша в течение долгих лет тесного сотрудничества. Оба они были консерваторами, но прагматиками, менее привязанными к идеологическим предубеждениям, чем Рейган и большинство его окружения (за исключением Джорджа Шульца), но также менее склонными к сентиментальным авантюрам или, по предательской фразе Буша, "к видению вещей". Они были готовы принять очевидные возможности для улучшения отношений с Советским Союзом, но не были чрезмерно предрасположены ожидать или искать их.

Хотя Буш и его старшие советники изначально хотели пойти на слмв по развитию отношений с Советским Союзом, они не преминули признать важность американо-советских отношений. 15 февраля Буш издал "Обзор национальной безопасности" (NSR)-3, директиву, призывающую к всестороннему пересмотру политики США в отношении Советского Союза, который должен быть завершен в течение одного месяца. Он хотел получить нечто, заглядывающее далеко в будущее, в те отношения, к которым Соединенные Штаты могли бы стремиться и которые они могли бы иметь к концу десятилетия. Многие профессиональные ветераны из предыдущей администрации, уже удивленные тем, что новая администрация стремится отличиться от своего предшественника-республиканца, с подозрением отнеслись к тому, что призыв к тщательному обзору может означать резкое изменение политики и свести на нет прогресс в улучшении отношений, постепенно достигнутый с 1984 года. Посол Джек Мэтлок, например, в конце февраля представил три длинные телеграммы из Москвы.

3 марта в Вашингтоне на двадцатиминутной встрече с президентом Бушем у него была возможность привести свои доводы в пользу более активного политического и экономического участия, чтобы иметь больше рычагов и влияния. Он также призвал к скорейшей встрече на высшем уровне. Но Буш в то время не проявил решимости. Буш, однако, также пытался заниматься самообразованием, в том числе организовал в середине февраля семинар с участием полудюжины академических специалистов по советским делам. Отчет N SR-3, представленный 14 марта, был осторожен в своем анализе и рекомендациях. В нем содержался вывод о том, что перестройка Горбачева отвечала интересам США, но главным образом потому, что она давала Соединенным Штатам рычаги влияния, чтобы помочь продвинуть Советский Союз в нужном Соединенным Штатам направлении. Однако обзор предупреждал, что советские лидеры по-прежнему стремятся стать "более конкурентоспособной сверхдержавой", и даже считал стремление Горбачева к "менее конфронтационным" отношениям "обоюдоострым", поскольку оно может расколоть западногерманский альянс. Политические рекомендации не были ни смелыми, ни конкретными. Хотя во многих отношениях обзор политики, казалось, повторял то, что говорили сами Буш, Скоукрофт и Бейкер, он не удовлетворил их. Сотрудники Скоукрофта приступили к подготовке менее банальной политической директивы. Результатом стала Директива национальной безопасности (NSD)-23, написанная в марте, но официально подписанная только в марте.

Сентябрь.В нем, по крайней мере, содержалась одна идея, осторожно выдвинутая, которая будет принята: "Сдерживание никогда не было самоцелью ... [Возможно, сейчас наступает новая эра. Возможно, мы сможем перейти от сдерживания к новой политике США, которая будет активно способствовать интеграции Советского Союза в международную систему".

27 марта министр Бейкер в необычайно откровенном интервью корреспонденту "Нью-Йорк Таймс" сообщил, что Генри Киссинджер предложил провести переговоры с Советским Союзом о соглашении в отношении Восточной Европы - советское соглашение ослабить контроль над Восточной Европой и позволить большую либерализацию, в обмен на соглашение Запада не использовать преимущества такой либерализации в ущерб законным советским интересам безопасности. Охарактеризовав эту идею как "заслуживающую рассмотрения", Бейкер также отметил, что она не была принята, главным образом потому, что Восточная Европа либерализуется без участия Соединенных Штатов в каких-либо договоренностях, которые могли бы привести к нормализации постоянного статуса Советского Союза. Идея таких переговоров вызвала бурю протеста со стороны Западной и Восточной Европы.

По сообщениям, Киссинджер был взбешен этим разоблачением и саботажем его предложения. Одной из целей публичного обнародования Бейкером этой идеи, по сути, было разрушить предположения о том, что Киссинджер может стать влиятельной фигурой за кулисами внешней политики новой администрации.5 В первые месяцы 1989 года Горбачев начал процесс демократизации со свободными выборами в Советском Союзе и стремлением к "единому европейскому дому", который к середине года включал визиты на высшем уровне в Великобританию, Францию и Германию. Но первая серьезная американо-советская дискуссия между министрами иностранных дел состоялась только после того, как 10-11 мая в Москву отправился государственный секретарь Джеймс А. Бейкер III. К тому времени даже бывший президент Рейган присоединился ко многим наблюдателям (не в последнюю очередь в Москве), обеспокоенным тем, когда - и даже собирается ли - президент Буш поднять балДж.i Советы уже давно дали понять, что хотят двигаться вперед.

Хотя Буш и Бейкер хотели возобновить диалог с советским руководством, они еще не были готовы взять на себя инициативу в какой-либо смелой форме. Действительно, они все еще стремились "проверить" Горбачева. Поэтому Бейкер, помимо знакомства с Шеварднадзе, планировал сосредоточиться на решении вопроса о советской помощи Никарагуа, одновременно парируя предполагаемые возражения СССР против продолжения военной помощи США афганским повстанцам теперь, когда советские войска (15 февраля, по графику) завершили свой мирный вывод из Афганистана. В феврале Горбачев обратился к Бушу в конфиденциальном письме с просьбой присоединиться к спонсированию международной конференции по прекращению военных действий в Афганистане, но Буш отказался. 27 марта Буш написал Горбачеву письмо, как раз накануне визита Горбачева к Фиделю Кастро на Кубу.

Буш нанес сильный удар по тому, что он считал несоответствием между советской и кубинской помощью Никарагуа и исповедуемым Горбачевым желанием сотрудничать в разрешении региональных конфликтов. Накануне отъезда Бейкера Буш получил письмо от Горбачева с неожиданным и долгожданным сообщением о том, что Советский Союз прекращает поставки оружия в Никарагуа в конце года. Бейкер призвал Советский Союз оказать давление на сандинистов, чтобы они провели свободные и честные выборы в Никарагуа, и сказал, что если они будут проведены, Соединенные Штаты примут результат, даже если это будет победа сандинистов. В то время как Советский Союз не взял на себя обязательства, Горбачев и Шеварднадзе позже все же убедили сандинистов. В результате, конечно, сандинистское правительство потерпело поражение и мирно ушло от власти.

Бейкер также затронул тему отношений со странами Восточной Европы, заверив советских лидеров, что объявленный в июле визит президента Буша в Польшу и Венгрию не будет использован против Советского Союза. Горбачев, который виделся с Бейкером 11 мая, подробно обсудил прогресс в отношениях со странами Восточной Европы.

Он также вновь подчеркнул важность продвижения вперед в новых переговорах по сокращению обычных сил в Европе до равных уровней для двух альянсов, попытался также продвинуть идею сокращения тактического ядерного оружия (не включенного в согласованную повестку дня) и раскрыл планы объявить об унилатеральном выводе 500 единиц советского тактического ядерного оружия из Восточной Европы. Бейкер попросил и получил разрешение раскрыть некоторые детали своим коллегам из Организации Североатлантического договора (НАТО), с которыми он встречался на следующий день. Он так и сделал, и это привлекло значительное внимание прессы. Сам Горбачев быстро обнародовал свои предложения, и Бейкер почувствовал, что его "подставили" и использовали.

В ходе майских дискуссий Бейкера с Шеварднадзе и Горбачевым было также решено (после предложения Бейкера), что с этого момента транснациональные проблемы, такие как глобальные экологические проблемы, торговля наркотиками и другие вопросы международного правопорядка, должны быть добавлены к традиционной повестке дня американо-советских дискуссий на высоком уровне, состоящей из четырех элементов: контроль над вооружениями, региональные проблемы, права человека и двусторонние отношения.

Шеварднадзе также пригласил Бейкера к себе домой на непринужденный ужин, во время которого между ними завязались теплые личные отношения, основанные на взаимном уважении. Это было только начало, но неплохое.

Буш осторожно переходит "за пределы сдерживания

12 мая, выступая в Техасском университете A&M, Буш, наконец, не завуалировал результаты четырехмесячного обзора политики своей администрации в отношении Советского Союза. Несмотря на то, что пересмотр давно известных американских целей не вызвал возражений, а в ретроспективе оказался более прозорливым, чем предполагали даже его авторы ("мы приближаемся к завершению исторической послевоенной борьбы между двумя видениями"), он был все еще неловко скуден на инициативы или даже на повестку дня для американо-советских отношений. Его наиболее конкретным предложением было "Открытое небо", то есть взаимные пролеты воздушной разведки, что было пылью и возрождением предложения, которое было более значимым, когда впервые было сделано президентом Дуайтом Эйзенхауэром в 1955 году. Даже это предложение было сформулировано как вызов Москве ("показать свою приверженность переменам"), как и другие его призывы к односторонним советским изменениям - "разрушить железный занавес", "сократить советские силы", "открыть эмиграцию, открытые дебаты, открытый эфир" и "принять Советский Союз обратно в мировой порядок". За поразительно короткий промежуток времени в несколько лет все это и многое другое будет сделано, но не благодаря какой-либо программе, обозначенной в речи или проводимой в политике США. Наиболее успешной новой общественной темой, представленной речью и адресованной в основном Соединенным Штатам, был призыв выйти "за рамки сдерживания", вклад НСР-23. Но эта идея пока оставалась лишь артикуляцией стремления.

Вскоре после этого выступления Буш выступил с двумя другими, посвященными политике альянса и безопасности. В Бостонском университете он был все еще осторожен, подчеркивая "обязанность сдерживать оптимизм осторожностью" и призывая НАТО "оставаться начеку". Приветствуя шаги Горбачева по преобразованию Советского Союза, Буш заявил: "Очевидно, что советское "новое мышление" еще не полностью преодолело старое". Очевидно, что и его собственное новое мышление в отношениях с Советским Союзом не полностью преодолело старое. На церемонии вручения дипломов в Академии береговой охраны он пошел дальше, развивая идею выхода за рамки сдерживания и прямо одобрив перестройку (реструктуризацию) в Советском Союзе. Он заявил, что "наша политика заключается в том, чтобы использовать каждую - я имею в виду каждую – возможность построить лучшие, более стабильные отношения с Советским Союзом", хотя он всегда был благоразумен - он уравновесил это заявление повторным подтверждением в том же предложении: "Так же, как наша политика заключается в защите американских интересов в свете непреходящей реальности советской военной мощи".

Даже некоторые чиновники администрации характеризовали новую политику как "статус-кво плюс", и хотя это было лучше, чем статус-кво минус первых четырех месяцев, этого было явно недостаточно. Сам Буш, к этому времени недовольный однообразными результатами грандиозного пересмотра политики своей администрации и зная, что Горбачев планирует выступить с новыми предложениями, ускорил тщательно проводимую подготовку представленной 29 мая в Брюсселе инициативы по сокращению военных сил в Европе. Быстро протолкнутая, она заменила осторожный подход, основанный на бюрократическом рассмотрении НАТО, который предшествовал объявлению Горбачева в декабре 1988 года о значительном одностороннем сокращении обычных вооруженных сил и еще более значительных предложениях о согласованном асимметричном сокращении вооружений Варшавского договора до паритета с силами НАТО. Буш предложил 15-процентное сокращение обычных вооружений НАТО и Варшавского договора и 20-процентное сокращение американского и советского военного персонала в Европе.15 Эта инициатива, первая в истории администрации Буша, была хорошо воспринята внутри страны.

В июле Буш посетил Польшу и Венгрию, и эта поездка помогла ему лучше понять исторические изменения, происходящие там при попустительстве и даже поощрении Горбачева. Теперь Буш и Бейкер понимали, что ключ к политической и экономической либерализации для стран Восточной Европы - в поощрении этого процесса вместе с Москвой, а не против нее, и они осознали, что сам Горбачев, по крайней мере, кажется, готов содействовать переменам. Даже в том случае, если бы Горбачев был готов к переменам.

Еще не вернувшись в Вашингтон, Буш решил, что пришло время организовать встречу на высшем уровне с Горбачевым, и написал Горбачеву письмо с предложением о встрече. (Некоторые из его советников, в частности, Скоукрофт, выступали против встречи на высшем уровне). Бейкер согласовал условия встречи на высшем уровне в ходе серии встреч с советским министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе (и его первым заместителем, а позднее преемником, Александром Бессмертных) с конца июля по сентябрь, положив начало дипломатическому контакту все большей интенсивности. В общей сложности Бейкер встретится с Шеварднадзе шесть раз в 1989 году и девятнадцать в 1990 году. Но летом 1989 года этот процесс был еще предварительным.

Между тем, другие аспекты отношений продолжали развиваться, хотя и неровно. Соединенные Штаты приостановили переговоры по стратегическим вооружениям, и только во время первого визита Бейкера в Москву в мае было решено возобновить переговоры по СНВ в Женеве в середине июня. На двенадцатом ежегодном заседании Торгово-экономического совета США-СССР в Вашингтоне в середине мая было принято пять новых документов о сотрудничестве, но реального продвижения вперед не произошло. Президент Буш в своей речи в Техасском университете 12 мая согласился работать над "временным отказом" от ограничений Джексона-Вэника в торговле, если Советский Союз "кодифицирует" свою политику более свободной эмиграции. Хотя это было скромное продвижение вперед по сравнению с предыдущим общим замечанием Бейкера о том, что Советский Союз должен сделать "больше", прежде чем можно будет ослабить ограничения, оно последовало лишь за публичными рекомендациями об отмене ограничений со стороны бывшего конгрессмена Чарльза А. Яника и бывшего сенатора Адлая Э. Стивенсона (автора другого главного ограничения, поправки Стивенсона, резко ограничивающей кредит), а также ряда еврейских организаций, приветствовавших более значительную эмиграцию евреев. Торговля расширялась, но медленно.

Продолжались встречи высокопоставленных дипломатов по региональным проблемам на Ближнем Востоке (11 апреля), в Африке (3 июня), Азиатско-Тихоокеанском регионе (27-28 июня), Афганистане (2 августа) и арабо-израильскому конфликту (17 ноября). Успешно продолжались и военные визиты: 21 июня Горбачев принял председателя Объединенного комитета начальников штабов адмирала Уильяма Дж. провел десять дней в Советском Союзе в качестве гостя своего коллеги генерала армии Михаила Алексеевича Моисеева. Маршал Ахромеев, ныне советник президента Горбачева, вновь посетил Соединенные Штаты в июле, был принят президентом Бушем и госсекретарем Чейни и выступил перед комитетом Конгресса. Когда генерал армии Дмитрий Т. Язов посетил Соединенные Штаты 2-7 октября, это был первый в истории визит советского министра обороны. Наиболее значительным в долгосрочной перспективе, хотя в то время он рассматривался почти как забавное побочное шоу, был неофициальный визит в США народного депутата и бывшего члена Политбюро Бориса Ельцина в сентябре.

В повестку дня двусторонних консультаций были включены два новых пункта. 28 апреля в Москве состоялись обсуждения деятельности ООН и других международных организаций, а в конце июня американские и советские официальные лица обсудили сотрудничество в борьбе с международным терроризмом.