Вкус к жизни

Глава 34

Холст пестрил десятками оттенков серого, чёрного и коричневого, а я всё не могла остановиться, придавая картине реалистичности. Особенно хорошо удался взгляд. Он проникал в самую душу и словно выворачивал её наизнанку. Я стояла у мольберта больше восьми часов, и остановиться по-прежнему не хотелось. Когда вдохновение прёт с такой силой, отрываться на мелочи, вроде перекуса или туалета кажется смешным. Это уже давно не был просто… рисунок… это частичка души, которая перетекла в новую ипостась и получила шанс прожить намного дольше, чем мои воспоминания, мои чувства. Пожалуй, она проживёт даже дольше, чем я сама… Я смотрела на полотно и непроизвольно морщила лоб – реалистичности вышло даже больше, чем хотелось, и образ, перенесённый на картину, казался куда более живым, нежели его прототип.

Мартин вошёл в комнату, когда свет лампы стал порядком раздражать глаза, недолго постоял за плечом, будто безусловно догадываясь, что меня это не отвлекает, и только тогда неравнодушно вздохнул.

– Ты решила заморить себя голодом?

– Но ты же видишь, что я работаю, – беззлобно отозвалась я, хотя и почувствовала, как наваждение схлынуло, оставляя в голове и теле приятную пустоту – картина была практически завершена.

– Я стучал, но ты не открыла.

– Серьёзно? Ума не приложу, где я этого набралась! – фыркнула я, а Мартин улыбнулся – это можно было почувствовать… нервными окончаниями, кожей на затылке, спинным мозгом – не знаю чем, но я чувствовала!

– Если сейчас не поешь, то завтра не встанешь и не сможешь принести в этот мир очередной шедевр.

– Шедевр не может быть очередным, он всегда уникален и неповторим!

– Забыла добавить, что при всём при этом я бесконечно прав, и что обязательно составишь мне компанию за ужином.

– Не думала, что ты нуждаешься в компании, – фыркнула я, – прежде как-то обходился.

– Я не был знаком с тобой. И вот, оставшись один, вдруг осознал, что жизнь без тебя скучная и пресная.

– Ага, и потеряла смысл! – посмотрев на Мартина через плечо, подсказала я.

Вот только поймав на себе его взгляд… нетерпеливый и жаркий, вдруг смутилась. На талию легла горячая ладонь, щёку опалило мужским напряжённым дыханием. Мартин приблизился, прижался ко мне со спины, но теперь смотрел только на холст. Он на холст, а я на лёгкую небритость на мужских щеках, на то, как напрягаются и расходятся желваки на скулах, как в задумчивости едва уловимо шевелятся губы. Будто забывшись окончательно, погрузившись в увиденное, Мартин притянул меня к себе сильнее, толкнулся щекой к макушке и поёрзал, устраивая её удобнее. Его совершенно не заботило, что я стою так близко, что чувствую, как бьётся его сердце. Он не замечал, как я вожу носом, пытаясь втянуть, впитать в себя его запах. Ладонь, что до этого свободно придерживала за талию, поднялась выше, к рёбрам, и пальцы впились в тело. То, как я млела от этой близости, как купалась в сомнительной нежности, в его тепле, в такой необходимой сейчас поддержке, Мартин тоже предпочёл оставить за гранью своего понимания. И отпускать он меня не собирался.

– Почему он так странно смотрит? – всё, что захотел спросить у меня Мартин, когда первое знакомство с картиной состоялось.

– Как? – не поняла я.

– Будто хочет выклевать сердце, – недобро усмехнулся он, и я отстранилась, вдруг почувствовав рядом с мужчиной странное опасение – нельзя так явно считывать чужие эмоции.

Хищная птица цеплялась крючковатыми когтистыми лапами за дряхлую, давно сгнившую ветку некогда цветущего дерева. Затянутое тяжёлыми серыми тучами небо опустилось так низко, будто вот-вот рухнет на её голову. Внизу острые скалы. А стена дождя отгораживала этого опасного охотника от реальности, словно помогая скрыться, спрятаться ото всех. Птица выглядела уставшей и давно потеряла свою чарующую привлекательность, но натура хищника не желала поддаваться бренному телу, и тогда в глазах появлялся вот этот опасный блеск. Свободно уложенные крылья безвольно свисали за спиной. Время от времени их трепали порывы ветра.

Глядя на полотно, в душе разливалась тоска и печаль, а по языку прокатывалась горечь. И если я эту горечь вытолкнула из себя, то Мартин сейчас впитывал. Он делал это жадно и стремительно, не боясь захлебнуться в расплеснувшемся унынии.

– Ты видишь меня таким? – спросил он снова, и внутри стало ещё больнее!

– Ты такой и есть, – пожала я плечами, не зная, как ещё защититься, как отстоять правоту.

Но Мартин не стал спорить, лишь порывисто, как-то отчаянно вздохнул.

– Старая, облезлая птица… – прискорбно констатировал он. – Что же, это видение не лишено смысла. Хотя ветка могла быть и посвежее. Всё же мой дом не выглядит так, будто вот-вот рухнет и придётся взлетать.

– Эта птица не может летать, – пояснила я. – И как только ветка оборвётся, беркут разобьётся о скалы. Изначально была идея, что птица движется по заброшенной дороге, а её длинные, некогда могучие крылья волочатся по земле, собирая комья липкой грязи.

– Как-то всё это грустно, – заключил Мартин и всё в той же задумчивости коснулся сухими губами моего лба, после чего отстранился. – И хорошо, что ты выбрала ветку… Ни одна птица не захочет такой бесславной кончины, как пустынная дорога. Эти прекрасные создания достойны большего!

– А ты?

– Что я?

– Что бы выбрал ты?

– Я не гордая птица, а всего лишь жалкий червь. И моё унылое существование не должно волновать ярких и беззаботных колибри.

– То есть ты бы изобразил меня в виде колибри? – удивилась я подобному сравнению, но Мартин уже переступил порог комнаты.

– Идём ужинать, пока всё окончательно не остыло, – прохрипел он, уныло улыбаясь.

Я вдруг подумала, что не стоило ему показывать свою работу, но уже сидя за столом, от этого уныния не осталось и следа. Мартин распоряжался вином, щедрыми кусками нарезал запечённое мясо, услужливо предложил на выбор соус.

Сегодня на нём была тёмно-синяя шёлковая рубашка. Она интересно оттеняла глаза, делая их цвет более насыщенным и глубоким. Грозовая туча из взгляда ушла, оставляя безграничную синь ночного неба.

– Мы снова остались одни? – оглянулась я, больше не чувствуя себя в безопасности.

Мартин безразлично пожал плечами:

– Как видишь, я принял к сведению все твои замечания. Прости, не позаботился о том, чтобы тебе было достаточно комфортно. Если хочешь, можно переоборудовать под мастерскую тренажёрный зал. Это не займёт много времени, зато ты сможешь прятаться там от назойливой прислуги.

– Я думала, ты позволишь мне пользоваться своей… – вздохнула я, но Мартин отрицательно покачал головой.

– Не самая удачная идея. Как ты успела заметить, я тяжело переношу, когда кто-то пытается вклиниться в личное пространство.

– Да, но в сегодняшнем разговоре ты дал понять, что меня эти ограничения не касаются.

– Мы говорили о спальне, – мягко, но тем не менее достаточно упёрто улыбнулся Мартин.

Я не удержалась от ответной колкости:

– Не уверена, что твоя спальня для кого-то покажется чем-то сродни покорённой вершине.

– А мастерская?

– А вот мастерская вполне!

– Ты не меняешься и уже привычно делаешь весьма нетрадиционный выбор.

– Нетрадиционный среди других таких же соискателей? – догадалась я. – Удивлять всегда приятнее, чем лишний раз подтверждать верность стереотипам. К тому же я гораздо умнее: зачем просить то, что ты и так готов мне предложить?

Мартин предсказуемо хмыкнул.

– А ты, конечно же, хочешь чего-то большего?

– Ну да, чего-то более значительного, чем доступ к телу, – легко усмехнулась я, а он смахнул со лба несуществующий пот.

– Я уж боялся, что ты скажешь «к члену», – пояснил свой жест, но я сдержалась от предательского смешка и очень серьёзно покачала головой.

– Я вовсе не так мелочна. Меня интересуешь ты целиком, а отдельные части пусть и особо привлекательны, но всё же не заслуживают такого внимания.

– А мастерская?.. – ещё раз задал он ключевой вопрос, и я снова кивнула.

– А мастерская – да.

Чтобы осмыслить сказанное и услышанное, Мартину понадобилось время. Это время он потратил, чтобы всё-таки разобраться с мясом. Простейшие инстинкты вроде утоления голода или жажды не мешали ему периодически бросать на меня многозначительные взгляды. Он то щурился, будто пытался в чём-то меня уличить, то смотрел, не мигая, позволяя заметить в глубине голубых глаз лепестки адского пламени. Оно сжигало его изнутри и Мартин был не против поделиться горечью и пеплом, что подступали к границам.

– Кто такой Марк? – задала я опасный вопрос, чем разрушила череду всех его взглядов, раздумий, сомнений.

Мартин на короткое время перестал жевать и прежде чем ответить, сделал большой глоток вина. Я тоже выпила, но поморщилась – слишком сладко на мой вкус.

– Марк – мануальный терапевт, – ответил между тем Мартин, словно не понимая, к чему я начала подобный разговор.

Мне следовало кивнуть, что я и сделала, принимая информацию к сведению.

– Он слишком молод, ты не находишь?

– Да не то, чтобы молод… – задумчиво пробормотал Мартин и сделал ещё глоток, а следом за ним сразу два. – Если не ошибаюсь, ему исполнилось тридцать восемь. Достаточно опытный. Но это на мой вкус, – добавил он, едко ухмыльнувшись.

Под прямым насмешливым взглядом мне пришлось поёрзать.

– А кажется моложе…

– Просто следит за собой. Поверь, это значительно облегчает процесс притирания.

Мне снова пришлось кивнуть. На этот раз весьма неоднозначно. Мяться и деликатничать я не любила, потому спросила в лоб:

– Вы с ним спите?

Очередным глотком вина Мартин едва не поперхнулся, потому его недоумение вышло сухим и сдавленным:

– Что?

– Марк твой любовник? – задала я вопрос так, что понять его неправильно было просто нереально.

Мартин промокнул губы салфеткой и торопливо отбросил её на стол.

– Та-ак… – потянул он с язвительной улыбкой.

– Или задавать такие вопросы мне непозволительно? – невинно поинтересовалась я и вот теперь намеренно тянула время, спрятавшись за бокалом.

Густое красное вино будто утратило приторную сладость, ласково прокатилось по языку и разлило по груди приятный жар. А впрочем, причиной тому могло быть и не вино… Мартин широко и опасно оскалился, глянул на меня недоверчиво.

– Мне показалось или в твоих словах прозвучала жгучая ревность?

– Ревность? С чего бы ей звучать в моих словах? – натурально удивилась я, а Мартин свободно откинулся на спинку стула, окончательно потеряв интерес к еде.

– Не знаю… Кажется, повода я не давал… – поддержал он моё удивление, но обвинительно смотреть не перестал, пусть и скрасил всё это доброй порцией жаркого веселья.

– На некоторые чувства не нужно получать высочайшее соизволение. Такие, как любовь, ненависть и ревность – в этом списке.