Вкус к жизни

Мартин понимающе рассмеялся.

– Люблю терпеливых женщин, – пояснил он такую реакцию. – Как давно ты прокручивала в голове этот вопрос?

– Как только увидела тебя в дверях, – честно призналась я.

– Почему сразу не спросила?

– Просто подумала: а вдруг тебе нравятся терпеливые, и промолчала!

– Мне нравишься ты и этого, поверь, более чем достаточно.

– Так, что там с картинами? – не уступила я, и Мартин независимо передёрнул плечами.

– Ничего, они у меня.

– Прихватил с собой, как память о незабываемой встрече?

– Нет, решил включить их в свою выставку. Вышло неплохо, но об этом я уже говорил.

– Ты шутишь? – нахмурилась я.

Мартин достал телефон и жестом пригласил к себе, усадил на колени, как только я подошла.

– У тебя же нет связи! – напомнила я, но Мартин приложил палец к губам, не позволяя сбить с мысли.

– Вот! – обрадовался он находке. – Специально для тебя скачал самые выдающиеся статьи.

– О-о, статьи… – оценила я размах. – Даже не заметки… – пробормотала, уже вглядываясь в экран смартфона.

Прочитав по диагонали некоторые из них, я через плечо посмотрела на Мартина. Он тут же одёрнул руки от моих бёдер, от ягодиц, принял невозмутимый вид.

– Но здесь тебя совсем не хвалят, – пояснила я свой взгляд, и наглые ладони вернулись на место и продолжили мять, массировать, завлекать.

Мартин придирчиво скривился.

– Поверь, это даже лучше, чем когда хвалят. Тем самым они лишь всколыхнули массовый резонанс публики.

– Так… И чем всё закончилось?

– Нашим триумфом, разумеется! – заявил Мартин таким тоном, будто он в этом самом триумфе не сомневался ни секунды.

– Что значит «нашим»?

– А то и значит. Часть картин была выставлена на продажу. Организаторы предложили вариант аукциона, я не отказался.

– Ты продал мои картины с аукциона? – нахмурилась я ещё глубже, и тогда Мартин большим пальцем уничтожил морщинку, залегающую у меня между бровей.

– Я продал свои. Те, что написала ты, вызвали несколько иной интерес. Интрига удалась, на пресс-конференции я сделал объявление, что эти работы принадлежат руке другого мастера.

– Ты сошёл с ума? – искренне озаботилась я, но Мартин не выглядел сумасшедшим, он выглядел абсолютно собой довольным.

– Ты, кстати, знала, что одна из последних работ, что хранились у Астафьева, ушла с молотка за двести четырнадцать тысяч баксов? – зачем-то спросил Мартин, и я напряглась.

– Нет… А должна была знать?

– Понятия не имею! Но могу сказать наверняка, что за твоими работами охотились. Не самые известные коллекционеры, но люди, уверенно смотрящие в будущее.

– Мартин, не пугай меня… Ты сейчас к чему ведёшь? Сам-то ты об этом знал?

– Да.

– И… и что? Ты поэтому привёз меня сюда? – ахнула я, а он поторопился разгладить комок напряжения в моём позвоночнике.

– Так, стоп! Остановись! – требовательно попросил он и поцеловал меня в плечо. – Я, действительно, прекрасно знал, кто ты такая. Но вот о том, почему перестала писать… Это, извини… прошло мимо. А ещё я видел, что тебя душат эмоции, – заметил Мартин и, пользуясь замешательством, расстегнул одну пуговицу платья, другую, третью. – Но это уже здесь, в процессе общения. Понимаешь, художников сызмальства учат выплёскивать любые эмоции на бумагу. Кто-то плачет, кто-то кричит, кто-то спешит на встречу с друзьями, а художники пишут свои эмоции на холсте, – ровно проговорил он и уткнулся носом в мою кожу, втянул её запах. – Ты лишилась этой возможности, нашла более или менее подходящий вариант сбросить излишки, но это было не то. Не то, к чему привыкла, не то, что давало свободу. Ты закрылась. И копила, копила, копила… – зашептал он, ласково оглаживая чувствительными пальцами полушарие груди.

– И к чему ты всё это говоришь?

– К тому, что меня в этой жизни обвиняли в чём угодно, но только не в меркантильности и не в попытке нажиться на чужом таланте, Юль. Ты, как всегда, умудрилась выделиться из толпы, прыгнуть на голову выше всех остальных. На аукционе были проданы четыре твои картины. За мой портрет в образе беркута разыгралась нешуточная схватка, но я сумел его отстоять и вернул домой в целости.

Я бросила на Мартина острый взгляд, но он не испугался.

– Твои картины были проданы за очень хорошие деньги.

– И что? Я теперь долларовый миллионер? – как-то без особых эмоций уточнила я, но Мартин коротко улыбнулся, настойчиво потёрся носом о мою грудь.

– Рублёвый, – поправил он.

– Я богата? – удивила я его другим уточнением, и Мартин смутился больше.

– Ну… нет пока… Нужно ещё оформить сделку как следует, дождаться перевода…

– Ух ты… – выдохнула я, так и не уловив момента, когда шутка найдёт свой финал.

Мартин заглянул мне в глаза.

– Это сделало тебя счастливой? – заботливо поинтересовался он, но я лишь пожала плечами.

– Нет. Скорее… скорее, просто порадовало. Скажем так, я ещё не успела в полной мере ощутить себя богатой и знаменитой, – пояснила я ситуацию и Мартин понимающе хмыкнул.

– Ещё успеешь.

– И что теперь? – задалась я неожиданным вопросом.

Мартину пришлось отвлечься от моих бёдер, которые волновали его куда больше, чем разговоры. Он успел их как следует размять, старательно разгладил и снова смял.

– Что?

– Ты будешь держать меня у холста, пока я не выдам дюжину новых шедевров?

– У меня были такие коварные мысли, – признался он, завораживая многообещающей улыбкой. – Нельзя, чтобы твой талант канул в небытие. Я даже проработал нехитрый план, как достичь максимального результата, – обманчиво пугающе зашептал он.

– И как же?

– О-о, всё очень просто: нужно вдохнуть в тебя эмоции.

– Путём жутких алхимических опытов? – ужаснулась я, на что Мартин с готовностью поддакнул.

– Уверен, ты выдержишь!

– Боюсь, пойти на это одна я не смогу. Составишь компанию?

– Я даже тебя подержу, – пообещал он и устроил ладони на моих бёдрах. – Вот здесь, – пояснил и сжал их, выдавливая из меня то ли стон, то ли всхлип.

Остановиться было невозможно. Первый секс оказался… голодным, диким, страстным! Всё же две недели друг без друга это уже слишком. Он входил в меня невыносимо медленно, мучительно долго, тягуче, а я прижималась так тесно, как только могла. Он рвал шаблоны удивительной нежностью, заботой, вниманием, когда целовал или ласкал мою кожу губами, пальцами. Я не сдерживалась и стонала в голос, понимая, что ждала этого не день, не два и не год… ждала всю жизнь. Его. Вот, именно такого. Он целовал меня в губы и разглаживал ладонями волосы. Смотрел, улыбался, любил… А потом заставил гореть в агонии под упругими, напористыми толчками. Долбил и таранил разнеженное, податливое тело. Будто в последний раз. Будто… наступило то самое «навсегда».

Сначала я цеплялась за его плечи, потом пыталась удержаться хотя бы за простыню. Но неизменно… каждый раз слетала с орбиты и неслась в неизвестность, не выдерживая яростного давления. Лишилась воли и разума. Продала себя за каплю ядовитого удовольствия. Задыхалась и летала в наступившей эйфории, стонала так громко, будто желала докричаться до звёзд. А потом взорвалась бурным оргазмом, который рассыпал мир на мельчайшие детали… и чтобы вернуться, требовалось собрать их все до единой.

А потом всё начиналось сначала. Нежность, плавно перетекающая в безумие, ярость, размазывающая личность до состояния амёбы, буйство красок в голове и поцелуи по всему телу до потери пульса, до фанатизма.

Он хотел, чтобы на моём теле остались следы, и я ему в этом не мешала. Он хотел, чтобы с губ срывалось только сладостное «да», и я повторяла его до хрипоты, а затем шептала. Он хотел, чтобы в моей голове не осталось воспоминаний о других мужчинах, но я уже давно никого из них не знала… это происходило в другой вселенной. Там, где не было его.

Оставшуюся часть ночи мы просто лежали рядом. Измученные страстью, опустошённые болью и удовольствием. Мартин гладил меня везде… никак не мог остановиться, я осыпала поцелуями его грудь и плечи. Так могло бы продолжаться всегда… но для этого мы живём в слишком неидеальном мире.