— Почему?
— Ты самый популярный репортер из всех, кто когда-либо у нас был.
— И кое-кому не нравятся мои общие заметки. Я прав?
— Да, это так. Не буду отрицать. Но если бы они нравились всем, то было бы что-то неправильно. Я сейчас говорю с тобой не как официальное лицо. Бог знает, что я не имею никакой власти в этой газете. Я всего лишь редактор, — интонация Уинстона очень напоминала ослика Иа — меланхоличного друга Винни-Пуха.
— Может, мне стоит поговорить с Джессом?
— Тебе решать. На твоем месте я бы сосредоточился на общих заметках. Просто делай их достаточно хорошо, продолжай завоевывать преданных читателей, и тебя не посмеют выбросить обратно в спортивную рубрику.
— Спасибо, Уинстон, — Кларенс вышел, размышляя, что же подразумевалось под «достаточно хорошо»: содержимое, стиль или определенная идеология? Но его беспокоило другое. Кларенс видел, что Уинстон груб и раздражителен со всеми, с кем работает. Часто можно было увидеть, как он орет на сотрудников. Но с Кларенсом он был, в худшем случае, угрюмым, еще ни разу не повысил на него голос, и это наверняка уже заметили остальные репортеры. Кларенс чувствовал, что отношение к нему было не таким, как к другим обозревателям, которые все были белыми. Это свидетельствовало, что он не на одном уровне с ними, и это его беспокоило. Но особенно его беспокоила мысль о возможной потере общей заметки. Райлон знал, чем его можно достать.
Кларенс вернулся в свою кабину. Он два раза поднимал телефонную трубку, чтобы позвонить, но каждый раз опускал ее обратно. Побарабанив пальцами по столу, он, наконец, поднял трубку еще раз и набрал номер.
— Приемная члена совета Норкоста, — сказала Шейла, — чем могу помочь?
-— Это Кларенс Абернати из «Трибьюн». Могу я поговорить с мистером Норкостом?
— Сегодня он очень занят.
«Ну, конечно! А все остальные едят конфетки и раскладывают пасьянс».
— Но подождите, я узнаю, сможет ли он уделить вам время.
Кларенс ожидал около минуты.