Владычество 2 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора (ние.) #47

ние.

— Какое?

— Один белый избивает черного, а не два полицейских — черный и белый — обуздывают черного, — Кларенс внимательно изучил остальные оттиски. — По сути, некоторые из этих фотографий действительно хороши — те, на которых изображен чернокожий полицейский с дубинкой. Так почем же его скрыли?

— Я об этом не спрашивала, но, думаю, потому что рассказ был не о нем.

— То есть, ты хочешь сказать, что на самом деле все выглядело не совсем так, как это представила «Трибьюн»?

— Очевидно. Разве не в этом суть журналистики? Или я чего-то не понимаю? Если ты хочешь узнать, что произошло в действительности, просмотри видеозапись от начала до конца. Если ты хочешь узнать взгляд «Трибьюн» на случившееся, прочитай «Трибьюн». Это наша работа, Кларенс, и лучше тебе с этим смириться.

Чем больше снимков Кларенс просматривал, тем больше «заводился».

— Эти фотографии преступника... На большинстве из них явно видно, что он вне себя. У него почти дикий вид. К примеру, вот этот снимок нейтральный, и его тяжело интерпретировать, но на этом он выглядит как милый парень, который боится за свою жизнь.

— И именно его они напечатали, да? — Карп посмотрела на вырезку. — Точно.

— А фотографии Олли...

— Олли?

— Детектива Чандлера, полицейского. На большинстве из них он довольно спокойный и уравновешенный. Ты так не думаешь? На некоторых из них — тех, которые, как я понимаю, сделаны после потасовки — он выглядит даже приятным. Почти веселым.

— Да. Даже удивительно, что он выглядит таким спокойным после того, что произошло. Конечно же, моя работа — просто фотографировать. Я никогда не выбираю, что будет напечатано.

— Но единственный, который они выбрали — . крупный план Олли. Вот этот, — Кларенс указал на оттиск, — это единственный снимок, на котором он получился с дикими глазами, действительно злым.

— Я помню, как сделала этот снимок. Полицейский решил, что я подошла слишком близко, и предупредил, чтобы я отошла. Он сказал, что парень может задеть меня.

— Ты так и сделала?

— А как в таких случаях поступил бы любой журналист? Я пропустила совет мимо ушей.

-И...

— И, он действительно сорвался и начал орать, чтобы я отошла. Я повернулась и сделала снимок. Наверное, вспышка была слишком близко и потому осветлила лицо полицейского и исказила его черты. Я была немного смущена, что руководство решило напечатать именно эту фотографию. Это был один из моих худших снимков.

— Он сорвался на тебя? Твой редактор об этом знал?

— Да, я сказала ему. Наверняка, должна была сказать.

Кларенс встал с оживленным лицом.

— Подведем итог. Исправь меня, если я в чем-то ошибусь. Хорошо? Из сотни сделанных тобой снимков выбрали только Три для тематической статьи в «Трибьюн». Ни на одной из этих трех фотографий не изображены все три действующих лица потасовки, а только двое из них. Один из снимков, где вырезан чернокожий полицейский, — единственный, на котором видно, Как Олли Чандлер бьет парня дубинкой по голове, хотя на самом деле этого не было. Верно?

— Верно.

— Один из снимков — это крупный план преступника...

— Предполагаемого преступника.

— Хорошо, предполагаемого преступника, и его выбрали из ■сей кучи фотографий, хотя это один из немногих или, может быть, даже единственный, на котором тот парень выглядит, как Мальчик из церковного хора. Так?

— Так.

— И третий снимок — это крупный план полицейского...

— Жестокого полицейского.

— Предполагаемо жестокого полицейского, и из всех его фотографий эта, с художественной точки зрения, — наихудшая. Но она крайне устрашающая — единственная, на которой видны черты лица Олли, и его глаза кажутся дикими; единственная, На которой он разгневан и озлоблен. И в завершение всего, ты утверждаешь, что эти гнев и враждебность были направлены не на преступника, а на фотожурналистку, которая, невзирая на его приказ, отказалась отступить.

Карп пожала плечами.

— Нуда.

Ошеломленный Кларенс опять сел. Просмотрев фотографии еще раз, он покачал головой.

— Это дело разбирали в суде, ведь так?

Карп кивнула.

— Значит, ты была главным свидетелем. Разве тебя не вызывали для дачи показаний?

— Вызывали, но я была на месте событий в качестве представителя прессы, и потому попросила освободить меня от дачи показаний. Райлон Беркли поддержал меня.

— Беркли спрашивал у тебя, что ты видела?

— Да, спрашивал. Он вызвал меня в свой кабинет и спросил, какие доказательства жестокости я видела. Я сказала ему, что не являюсь экспертом. Конечно, там присутствовала жестокость, но тот парень выкрикивал всевозможные ругательства в сторону обоих полицейских, боролся с ними и угрожал убить их. Я не эксперт, и не могу сказать, было ли их поведение жестоким или нет.

— И что же сказал Беркли?

— Только то, что ему нужно кое-кому позвонить, и потом он скажет мне, должна я давать свидетельские показания или нет.

— Кому он звонил?

— Он не сказал. Наверное, адвокатам «Трибьюн», а может быть судье. Он со всеми знаком.

«А может своему старому другу Норкосту».

— Как бы там ни было, мне разрешили не давать показания, хотя адвокат полицейского был этим сильно огорчен.

Кларенс сидел, не произнося ни слова.

— Ты выглядишь так, Кларенс, как будто тебе нужно глотнуть свежего воздуха, — сказала Карп. — Но, когда ты будешь готов воспринимать услышанное, я преподам тебе короткий курс фотожурналистики, чтобы ты узнал, что происходит на нашем краю. Слова — это только часть статьи, а фотографии — все остальное. Один снимок стоит намного больше тысячи слов.

Кларенс кивнул и вышел, надеясь, что, глотнув свежего воздуха, его мнение о том деле, которым он зарабатывает себе на жизнь, станет лучше.

— Она вернулась, — сказал Зеке Дэни с восторженными нотками в голосе, — моя маленькая Руфочка, твоя бабушка. Она вернулась домой, выполнив свою миссию. Хочешь с ней увидеться?

— Да! Конечно!

Зеке и Дэни отправились в путь, но Зеке торопился и по-

74

тому свернул за угол пространства — способность, которая все еще была для Дэни в новинку. Но поскольку она держала Зеке за руку, то свернула за угол вместе с ним, сразу же оказавшись

в каком-то отдаленном месте, где еще никогда не была. Местность здесь была совершенно другой, взывающей, чтобы ее исследовали, нарисовали и изучили, как еще одну черту характера Эль -Иона. Дэни запомнила это место, добавив к сотням других мест, где ей хотелось бы побывать еще раз, — они пробуждали в ней ожидание и предвкушение нового.

Дэни увидела седовласую женщину, выглядевшую такой же пожилой, как и сам Зеке, однако он смотрел на нее, как на маленькую девочку. Они радостно бросились навстречу друг другу с широко открытыми объятиями. Обняв дочь, Зеке щекой прижался к ее щеке, и она прошептала ему на ухо о тех местах, где побывала, о тех заданиях, которые выполнила, и о тех чуде-CIX, свидетелем которых стала. Зеке схватил Руфь за руку, и они вдвоем побежали к Дэни, как будто им было по шестнадцать лет.

— Моя Дэни, — сказала Руфь, прикладывая ладони к ще-ками Дэни. Эти ладони были одновременно и старыми и молодыми, такими мозолистыми и такими мягкими, — жаль, что не смогла поприветствовать тебя в родильном зале — я как раз выполняла задание Эль-Иона. Но я наблюдала за гобой в чреве твоей мамы, видела, как ты родилась и росла на земле. Какое счастье, что ты, наконец-то, здесь!

— Я тоже очень рада, бабушка, — и две женщины крепко обнялись. Потом они некоторое время побеседовали. Дэни расспрашивала о жизни бабушки на земле, а Руфь, указывая на Дверь времени, иллюстрировала свои истории о тех людях, местах и событиях.

— Это место называется Марсе Келли. Оно расположено В округе Талиаферро в штате Джорджия. Мы жили в длинных бревенчатых домах, состоявших из трех комнат. Видишь? Одна

за другой. Все дети спали в комнате на одном конце дома, а взрослые — в комнате на другом конце дома. Комната посредине была кухней, где мы готовили и ели. Нас было пятеро детей: и, Дайси, Хамп, Анни и Шенг. Как только мы подрастали, то выходили на работу в поле. Я, например, работала с четырех лет.

Дэни удивлял диалект Руфи. Она без труда понимала бабушку, потому что та говорила совершенно по-земному, однако Двни ожидала, что речь Руфи будет правильнее, чем речь Зеке.

75

Тем не менее, бабушка явно была еще меньше знакома с книгами и правилами английского языка, чем прадедушка. Скудная речь Руфи, которая сейчас говорила так же, как на земле, поразила Дэни своей очаровательностью. Она не отличалась ни элегантностью, ни изысканностью, но в то же время была весома, сочна и располагала к себе, отмеченная присущим только Руфи лексиконом. Возможно, подумала Дэни, язык отражает уникальный характер и жизнь говорящего. Это объясняет такое многообразие языков и диалектов на небесах. Не существовало единого небесного языка, акцента, грамматики или лексикона, как и не существовало единого цвета. Здесь присутствовали все диалекты, каждый из которых служил для прославления Эль-Иона.

— Мы, дети, спали на голых нарах. Набитые соломой матрацы были, в основном, для взрослых, потому что они очень уставали и стирали кожу пальцев до костей на сборе хлопка, и поэтому единственные имели право спать на чем-то мягком. Дети же могли спать на чем угодно, и при этом хорошо высыпались. Рабы обычно работают до тех пор, пока не умрут, но иногда среди нас были старики, уже не пригодные для полевых работ, и господа старались тоже использовать их для чего-то полезного. У нас был один старик по имени Джаспер. Все, что он делал, — сидел целый день у огня с хлыстом в руке и присматривал за детьми, пока их мамаши были на работе. О детях тогда заботились лучше, чем сейчас. Мама, отработав целый день, все равно находила в себе силы приготовить самый лучший ужин на земле. Да, моя мама знала толк в птице. Глядя на курицу, она видела ужин. Когда она заходила в птичник, все пернатые начинали исповедовать свои грехи, потому что уже видели себя на тарелке с кукурузными лепешками, — Руфь громко и продолжительно рассмеялась.

— Расскажи мне, как вы питались, — попросила Дэни.

— И почему мы, люди, всегда хотим знать о еде? — скрипучий смех Руфи напомнил Дэни об Обадиа и Кларенсе. — Хорошо, деточка, я расскажу. Мы обычно готовили на открытом огне. Это был очень большой очаг, возле которого были развешены разные кастрюли и сковородки. Мы босыми спускались к реке, чтобы наловить рыбы, и, должна сказать, мы ловили такие большие рыбины, каких ты никогда не видела. Потом мы чистили их, клали на сковороду и жарили в масле. Да, детка, это было самое вкусное блюдо на свете!

Дэни заразительно засмеялась вместе с Руфью.

76

— Господин — я имею в виду настоящего господина, Плотника — помогал нам тогда ловить рыбу. У нас здесь было несколько банкетов, по сравнению с которыми вед земная пища

— просто ничто. И мне постоянно говорят, что впереди еще множество таких пиров. Потому я часто спрашиваю Господина (это у нас такая шутка): «Сэр, мы еще когда-нибудь поджарим сома в масле?» И Он всегда отвечает, что нужно подождать, и что у Него есть для меня какие-то сюрпризы, но Он не хочет рассказывать о них заранее. Это так похоже на Него, нашего Господина! Он всегда заботится о нас, всегда планирует сделать НАМНОГО лучшее того, что у нас есть сейчас.

— А что еще вы ели, бабушка?

— Тогда еда была для нас важным делом, и, понаблюдав за вашими семейными встречами, девочка, я знаю, что в этом смысле ничего не изменилось. Каждый день, очищая кукурузные початки, мы думали о том, как будем есть эту кукурузу вечером. А Рождество! Что это был за праздник для нас, чернокожих! Мы тогда такое вытворяли! Я должна показать это тебе Через дверь времени, но сначала я расскажу тебе свои истории, если не возражаешь.

— Возражаю? Мне нравится слушать их, — сказала Дэни,

— это та часть моего наследия, которую я никогда не знала.

— Так вот, мы готовили разнообразные пирожные, гусятину и дичь. Мы ели белый хлеб, орехи, сушеные персики и яблоки. У нас были запасы того, что мы выращивали: кукурузы И гороха, сахарного тростника, картофеля и арахиса. Мы ели овсяную мамалыгу и красный соус. А какие на Рождество у нас были вечера! Мы пекли картошку на углях (какая вкуснятина!), разговаривали об Иисусе и рассказывали истории из Доброй Книги. Когда я была маленькой, никто не знал о Санта-Клау-Се. Мы услышали о нем только после войны. В те времена на Рождество говорили только об Иисусе, и ничего другого нам не было нужно. Мы доставали скрипки и гитары, и я не упускала случая сделать пару притопов вместе с другими.

Увидев через дверь времени пляски бабушки, Дэни засмеялась и обняла Руфь.

— Обычно я танцевала босиком, потому что в те дни обувь была самой большой неприятностью. Она никогда не подходила. Когда я попала сюда, то спросила Иисуса: «Мне здесь придется вечно ходить в обуви, которая мне не по ноге? Если это ТАК, то скажи прямо сейчас». Он только засмеялся и пообещал

77

мне: «Нет, Руфь, ты больше никогда не будешь носить обувь не по ноге».

Дэни увидела через дверь времени Руфь, которая была уже не ребенком, а молодой мамой детей-рабов. Однажды ночью один из малышей заболел.

— Как вы лечили больных детей? Наверное, без современных лекарств это было непросто.

— Когда у кого-то из нас начинало болеть горло, мама первым делом готовила чай из коры красного дуба и квасцов. Весной нам помогал травяной чай. У нас были всевозможные лекарства от болезней, о которых многие не слышали. Бедные дети работали мотыгами, которые были больше их самих, и их маленькие черные руки и ноги, исцарапанные острой травой, истекали кровью. Но наши мамы и папы заботились о нас. Они готовили лекарства из корешков и всего такого и делали нам компрессы. Некоторые родители вешали на шею своим малышам заднюю левую лапу крота на нитке, чтобы у детей легче прорезались зубы, но только не наша мама. Она говорила, что это — полная ерунда.

— Старый господин Келли — Джеймс Келли, а не его сын Дональд, который был просто глупцом — так вот, старый Джеймс Келли был особым человеком. Он всегда собирал важных людей в большом доме и разговаривал с ними о разных делах. Там были банкиры, юристы, политики и все те люди, которые считают себя более важными, чем архангел Гавриил. Как печально, что не многие из них смогли попасть в этот мир.

— Ты когда-нибудь училась читать, бабушка Руфь?

— Конечно, нет, дитя! Кем, по-твоему, я была на земле? Белой, что ли? — засмеялась Руфь. — Никто из негров не учился в школе. Мы были необразованным народом, это уж точно. И господа, — по крайней мере, многие из них — выпороли бы тебя, если бы заметили, что ты пытаешься читать. В те дни нас учили бояться книг больше чем змей.

— Но твой отец научился читать, — сказала Дэни, посмотрев на Зеке.

— Да, научился. Некоторые из негров, включая моего папу Зеке, учились читать в тайне от господ. Он хорошо говорит, правда? Но меня слишком рано разлучили с ним. В том мире я знала его недолго, но здесь узнала очень хорошо. Я так горжусь им.

Руфь, излучая почтение, протянула руку к сияющему лицу Зеке. Дэни подумала о том, сколько семей рабов воссоедини-

78

лось здесь, и сколько взаимоотношений, вырванных с корнем на земле, теперь расцвели.

— Одним из первых, чему я научилась, оказавшись на небесах, было чтение. И догадайся, кто был моим учителем? Мой папа Зеке! С тех пор я читаю. После войны я оказалась на одной ферме, где услышала, что папа умер. Мне сказали, что он пытался убежать через тайную переправу, и какой-то добрый «фут-вошер» похоронил его, как христианина. Тем не менее, мы не Смогли найти его могилу. Кто-то заровнял ее, потому что она была рядом с могилами белых, а это, по их мнению, было неправильно. Я плакала, потому что не знала, где похоронили моего отцаа, но потом подняла глаза в небеса и сказала: «Однажды я ОПЯТЬ увижусь с тобой, папа». И спустя шестьдесят лет, когда я покинула тот мир и оказалась в этом, первый, кого я увидела после Самого Господина, сказал мне: «Это «однажды» наступило, дорогая». Он обнял меня, оторвал от земли, и я, поняв, кто это, закричала: «Папа! Папа!»

Дэни наблюдала за тем, как дочь и отец смотрят друг другу в глаза, как бы вновь переживая радость момента воссоединения. Этот взгляд говорил так много без всяких слов!

Кларенс внезапно проснулся. Светящееся табло электронных часов показывало 3:37 ночи. Он услышал, как кто-то тихо возится с замком передней двери, встал и, достав из шкафа дробовик Джейка, нащупал в темноте коробку с патронами. Заряжая ружье на ощупь, Кларенс знал, что в случае, если ему придется стрелять, он разнесет полдома. Но даже если незваный ГОСТЬ успеет выстрелить в Кларенса, ему, наверняка, не удастся добраться до остальных членов семьи. Один выстрел из дробо-ВИКа, и никакой судья-либерал этому преступнику уже не поможет. Он станет удобрением для газона.

Держа ружье перед собой, и направив ствол немного вверх, Кларенс осторожно вышел из спальни, где были убиты его сестра и племянница. Крадучись, он повернул за угол в коридор, Оказавшись у входа в гостиную. Мгновение поколебавшись, Кларенс еще раз свернул за угол и в этот момент услышал тихий звук открывающейся парадной двери.

— Кто здесь? — заорал он. Вскинув ружье резким движением. он взвел курок и положил палец на спусковой крючок. Же-нива, услышав его голос и щелчок курка, крикнула из спальни: «Кларенс!»

От ее пронзительного крика указательный палец дрогнул и на миллиметр вжал спусковой крючок. Кларенс ощутил пружинистое сопротивление курка, которое так и подталкивало нажать немного сильнее. Звук шагов остановился где-то в метре от Кларенса, и в темноте кто-то тихо охнул. Повернувшись в ту сторону, откуда донесся звук, Кларенс навел ружье предположительно в грудь злоумышленника.

— Стой на месте или ты умрешь, — заорал он.

— Не стреляй! Не стреляй!

Теперь Кларенс направил дробовик точно на голос.

— Кто ты? — спросил он.

— Это я.

— Тай? Какого?..

Тай ничего не ответил. Кларенс опустил ружье и бросился к выключателю.

— Что ты себе думаешь, парень? Я чуть не снес тебе голову! — от избытка адреналина в крови голос Кларенса стал хриплым. — Что с тобой случилось? Мне следовало бы...

Вдруг он услышал, что четырнадцатилетний парень испуганно всхлипывает. Отложив ружье, Кларенс обнял Тая. Они так и стояли в тишине: левой рукой Кларенс обнимал племянника, а правой — подошедшую к ним Жениву. Положив ладони им на щеки, он почувствовал, как по обеим рукам потекли горячие слезы.

ГЛАВА 19

— У Джесса есть идея для заметки, — сказал Уинстон Кларенсу, — на мой взгляд, очень интересная.

Старый редактор полосы был очень скуп на похвалу и редко считал какую-либо идею хорошей, даже если она исходила от главного редактора, поэтому Кларенс насторожился.

— Белые дети, которые учатся в преимущественно черной школе.

— Гм-м, интересно, — сказал Кларенс, — раньше мы описывали черных и другие меньшинства в белых школах. Эта статья должна показать, как белые дети реагируют, оказавшись в меньшинстве? Скорее всего, так же как и черные.

— Возможно. Но, может быть, мы узнаем что-то новое.

— Хорошо. Мне эта идея нравится. Я позвоню директору школы Джефферсона. Как его зовут? Филдинг? Да, точно. Джей

80

Филдинг. Может быть, они помогут нам найти нескольких добровольцев для интервью.

— Да. И лучше связаться с их семьями, чтобы получить разрешение. В наши дни лишняя предосторожность не помешает.

— Что ж, за дело!

По возвращении на свое рабочее место Кларенс позвонил Мистеру Филдингу, которого он относил к типу тех чернокожих Педагогов, которых так не хватает в городах. Это был сострадательный и в то же время твердый и дисциплинированный человек.

— Звучит заманчиво, мистер Абернати, — сказал Филдинг, — пожалуй, я поговорю с нашими учителями. Они могут объявить об этом в классах, и таким образом мы найдем для вас Нескольких добровольцев. Годится?

— Прекрасно. Благодарю за помощь.

— Не стоит. Мой секретарь позвонит вам через день-два. Вели захотите, вы сможете взять интервью прямо в школе.

— Буду очень рад.

— И еще... Вы, по-моему, уже разговаривали с нашим завучем по поводу Тайрона?

— Да. Какая-то новая проблема?

— Только та же самая. Не похоже, что он хочет здесь учиться. Я посоветовал бы вам уделять ему время, чтобы он открылся ДЛЯ общения.

— Хорошо. Спасибо.

«Что же мне делать с этим парнем?»

Кларенс пришел на собрание межнационального комитета «Т^ибьюн», которое проходило в большом, отделанном зерка-ЛЯМИ кабинете редактора.

— Ба! Неужели, к нам пожаловал сам мистер Кларенс Инко-НСГро! — раздался ироничный голос Джереми — светлокожего ИвГра, который был редактором отдела искусств и развлекательной рубрики. — На днях я как раз услышал одну загадку, Которая заставила меня вспомнить о тебе. Знаешь, как называют черного, оказавшегося на ужине консерваторов?

— И как же? Умным?

— Нет. Основным докладчиком, — Джереми хлопнул себя ПО бедрам под сопровождение гогота пяти других сидящих за СТОЛОМ.

— Очень смешно, Джереми. По крайней мере, ты так дума-

81

ешь. Хорошо, у меня тоже есть для тебя одна загадка. Как называют сорокапятилетнего либерала, у которого есть дочь-подросток?

Джереми пожал плечами.

— Консерватором. А знаешь, как называют либерала, которого только что ограбили? — опять спросил Кларенс.

— Догадываюсь. Консерватором.

— Прямо в точку, Джереми. Для тебя еще не все потеряно. На следующих выборах я подарю тебе наклейку с именем Алана Кийса, чтобы ты мог заклеить ею устаревшую — Джесса Джексона.

В комнату вошли еще три человека, одним из которых был Джесс Фоли — главный редактор, под председательством которого проходило это собрание.

— О’кей, банда, давайте обсудим дела, — сказал Джесс, — мы получили письмо Матта Энгстрома, главного в «Метро». Оно касается семинара о равноправии, который проходил на прошлой неделе. Вы все были на нем? О’кей. Вот что говори! Матт:

«Я высоко ценю и поддерживаю постоянные попытки «Три-бьюн» понимать и уважать меньшинства. Тем не менее, на семинаре о равноправии, который проходил в прошлый четверг, докладчик делал постоянные нападки на характер и надежность белых мужчин. Я не собираюсь защищаться, но общее впечатление, которое у меня сложилось от этих упоминаний, очень неприятное. Приведу только два примера. Я делал заметки, и, думаю, записал выступление докладчика слово в слово:

«Родиться белым мужчиной в Америке — то же самое, что родиться третьесортным, воображая при этом, что ты на вершине». И еще... «Белые мужчины так долго находились у власти и имели привилегии, что опустились до соперничества с женщинами и меньшинствами».

Это картина, нарисованная очень грубой кистью. Как будто мы говорим людям, что белые мужчины — это всегда ничтожества. Я думаю следующее. Если цвет кожи и пол не имеют значения, то почему бы нам не перестать пинать белых мужчин?»

— Что ж, — сказал Джесс, — думаю, что Матт заслуживает ответа. Замечания?

— Я согласна с докладчиком, — первой высказалась Мира.

— Энгстром просто защищается. Обе цитаты попали прямо в точку, — сказал Джереми, — как по мне, они даже мягковаты.

Все посмотрели на Кларенса, готовые услышать его возражение. Но он сидел молча, поглощенный своими мыслями.

— Кларенс, думаю, у тебя есть какое-то мнение по этому поводу? — сказал Джесс с таким озабоченным видом, как будто отказ Кларенса вступить в спор был признаком того, что он тяжело болен.

— Признаюсь, что сегодня моя голова занята совсем дру-гмм — сказал Кларенс.

— Мы можем тебе чем-то помочь? — спросил Джесс.

— Я об этом много размышлял. Думаю, пришло время ска-зать вам, что этот комитет помог мне изменить свои взгляды на некоторые вещи. Наверное, это вас удивит, но... Хорошо. Вы заставили меня занять позицию защитника абортов.

— Что? — На лицах сидящих за столом отразились потрясение и сомнение. Но было не похоже, что Кларенс шутит.

— Я понял, что это вопрос гражданского права, и теперь уверен, что женщина имеет право поступить со своим ребенком так, как она захочет, и не наше дело, какое решение она примет. Мы не имеем права навязывать другим свои нравственные Нормы. Нравятся лично мне чьи-то решения или нет — не име-ет значения. Женщина имеет свободу выбора.

— Кларенс, я в шоке. Но действительно рада, — сказала Па-