отличить одного черного от другого. Где бы подобное ни происходило, на душе всегда остается неприятный осадок, и заходить в эти рестораны больше не хочется.
— Почему ты никогда мне об этом не рассказывал?
Кларенс пожал плечами.
— Потому что ты мог подумать, что я жалуюсь. Мол, очередной обиженный черный. Кроме того, говорить об этом мне неловко.
— И все же, лучше бы ты рассказал об этом раньше. Теперь мне все понятно. Кларенс... Я не думал, что подобное до сих пор происходит.
Кларенс пожал плечами.
— Хочешь узнать, что произошло, когда я несколько недель назад заскочил домой к Хью?
— Что? — Джейк знал, что Хью в былые годы был одним из лучших в Америке спортивных редакторов, но близко не был с ним знаком.
— Когда я зашел в его дом, у него зазвонил телефон. Хью поднял трубку, а я стоял рядом и увидел, что ему неловко. Он сказал: «Нет, все в порядке. Спасибо, что позвонили. Да, я понимаю». Когда Хью положил трубку, мне удалось выспросить у него, кто звонил.
— И кто же это был?
— Соседка. Ты же знаешь, есть такие соседки, которые всегда за всем наблюдают. Она позвонила, чтобы предупредить Хью о том, что к его двери подошел какой-то негр. Когда Хью сказал мне об этом, я расхохотался.
— Но ведь это же совсем не смешно.
— Конечно, — сейчас Кларенс был в высшей степени серьезен, — иногда смеешься потому, что устал сходить с ума. Иногда подобное меня совсем не трогает, потому что я уже привык, но когда я обессилен, то выхожу из себя. К примеру, в моих последних двух церквях в Грешеме я был единственным черным. Люди думают, что знают меня, но это не так. Они характеризуют меня не как умного парня или как дружелюбного или как того, кто любит свою семью. Для них я «тот большой черный парень». И я не осуждаю их за это. Но цвет моей кожи не имеет никакого отношения к тому, какой я внутри — хороший или плохой.
— Честно говоря, — сказал Джейк, — несколько раз я думал, что ты видишь расизм там, где его нет. Но теперь я начинаю смотреть на это по-другому.