Внезапный выброс

Глава XXIII. СОМНЕНИЯ И ТРЕВОГИ

На столе, покрытом прозрачной клеенкой, возвышались двухлитровые термосы, герметичные бачки, бутылки с минеральной водой, соками, коньяком. Вдоль него медленно продвигались шеф-повар кафе и помощник командира горноспасательного отряда по медицинской службе.

— Рисовый отвар, — объявил шеф-повар, указывая на покрытый красной эмалью термос.

— «Рисовый отвар», — прочитал Комлев этикетку на нем и поставил «птичку» в своем экземпляре списка.

— Бульон куриный, концентрированный, слабосоленый, — старательно произнес шеф-повар, постукивая пальцем по термосу коричневой окраски.

— «Бульон куриный, концентрированный, слабосоленый», — повторил помощник командира отряда, ставя очередную «галочку».

Когда «птички-галочки» появились перед строками «Котлеты куриные паровые под белым соусом», «Кофе растворимый с топленым витаминизированным молоком и глюкозой», «Сливки 10 %», «Сок из свежих яблок», «Боржоми», «Апельсиновый сок», «Коньяк армянский», Комлев расписался на списке шеф-повара, вручил ему второй перечень, в правом углу которого значились даты и время изготовления нового заказа, подозвал фельдшера, велел, показывая на строй сосудов:

— Упаковать все это в контейнеры. Сопроводить на «Гарный». Доставка поручена отделению Кавунка. Я — на командный пункт.

Начиная с третьего курса Комлев занимался в научном кружке, свободное время и выходные дни проводил в клинике, на четвертом курсе он уже ассистировал при сложных операциях. Благоволивший ему профессор Плямочкин ходатайствовал, чтобы Комлева оставили на кафедре общей хирургии, но его ходатайство было отклонено. Личные просьбы и заступничество влиятельных лиц, друживших с родителями Комлева, также не имели успеха. Их доводы «о нецелесообразности использования талантливого будущего врача, уже показавшего незаурядные способности и склонность к исследовательской деятельности, на работе, не связанной с широкой клинической практикой» Министерством здравоохранения были, отвергнуты, а ссылка на «…пагубность отрыва пытливого ума от среды, живущей в атмосфере научного поиска» не принята во внимание. Позиция министерства объяснялась просто: перед каждым распределением выпускников у медицины появлялось столько «надежд», на ее небосклоне начинало клубиться столько туманностей, из которых должны были образоваться ярчайшие «звезды» медицинской науки, а речи ходатаев раздавались так громко, что руководители, решавшие судьбу будущих «звезд» и «надежд», глохли и трудно было обвинить их в том, что в крикливом хоре небескорыстных рекламистов они не различали порой двух-трех голосов, которые следовало бы услышать.

Претенденту на диплом с отличием предоставлялось право выбора. И Комлев избрал горноспасательный отряд, хотя не имел о нем ни малейшего представления. Соблазнило его одно: Синёвск, в котором располагался отряд, находился в каких-нибудь двадцати пяти километрах от областного центра, а Комлев все еще не расстался с надеждой обосноваться в этом центре. На собеседовании он произвел на Тригунова хорошее впечатление, и тот остановился на его кандидатуре.

Прошли государственные экзамены, остались позади последние студенческие каникулы. Зачислял Комлева на службу заместитель Тригунова — тот был в командировке, и вторично они встретились в учебной шахте. Комлев отрабатывал очередное по программе стажировки упражнение, Тригунов пришел на обязательную для респираторного состава тренировку. На отдыхе присел рядом, стал выспрашивать: «Какая в камере температура? Влажность воздуха? Сколько в нем окиси углерода? Каким должен быть режим работы горноспасателей при этой температуре и влажности? Допустимые нагрузки?» Сбивчивые ответы обескуражили Тригунова.

— Стажер к упражнению не подготовлен, — отчитал он Гришанова, — Объявляю вам замечание и предупреждаю…

Гришанов и без предупреждения знал, что теперь командир отряда так возьмет его за жабры, так возьмет!..

— Понимаете, как подвели меня? — упрекнул он Комлева, когда Тригунов выехал на-гора.

— Сознаю…

— Помните, я дал вам вчера задание, литературу?

— Помню.

— Почему же не подготовились?

Комлев зябко поежился.

— Пришли-то в отряд по доброй воле? — не отступал Гришанов.

— Так.

— Я тоже. По своей собственной. И хочу работать не где-нибудь — именно здесь! Зачем же ставите меня под удар? Взаимоотношения интеллигентных людей, к числу которых, наверное, вы себя относите, должны строиться на взаимном доверии и уважении друг к другу, не так ли?

Комлев все глубже и глубже втягивал голову в плечи, словно прятал ее от неминуемого сокрушительного удара, а Гришанов настойчиво ждал ответа.

— Больше такого не будет, — с надрывом заверил Комлев.

И слово свое сдержал. К концу стажировки Гришанов в шутку называл его горноспасателем с легким медицинским уклоном. Тригунов тоже остался доволен им, и вскоре Комлев стал его помощником по медицинской службе.

Должность эта около года была вакантной, медицинская работа в отряде — порядком запущена, о чем хорошо знал Тригунов и в чем без труда убедился Комлев. Он ожидал, что командир отряда сразу после назначения вызовет его и даст указание, как ее наладить. Но вызова не последовало ни на первый, ни на второй, ни на десятый день службы. Комлев пришел к нему сам.

— Установку? — удивился Тригунов. — Положение о медицинской службе знаете? Фактическое ее состояние вам известно? Вот и сделайте так, чтобы одно соответствовало другому. Если потребуется моя конкретная помощь — прошу. У вас уже накопились вопросы и предложения, требующие моего вмешательства?

Таких вопросов и предложений у Комлева не было. И он ушел удрученный, с закипевшей в душе обидой. Слова командира отряда показались ему и насмешливыми, и высокомерными. «Установку?» — про себя передразнивал он Тригунова, уверенный, что удивление того было притворным.

Дня три спустя Тригунов вызвал Комлева. Тот подумал, что последует продолжение предыдущего разговора, но Тригунов, похоже, забыл о нем совсем.

— Нужна такая справка или заключение, что ли, — назовите, как посчитаете правильным. Не в том дело. Важно другое. Надо, чтоб документ этот ответил на два вопроса: как отражается на здоровье горноспасателя влажный, богатый кислородом воздух, который он вдыхает из респиратора? Что при этом происходит в организме?

— Срок? — неуверенно спросил Комлев, не представляя себе, где он возьмет необходимые данные.

— Желательно побыстрее.

Комлев, нервничая, суетясь, перелистывал учебники, хотя хорошо помнил, что ничего подобного прежде в них не встречал, несколько дней просидел в медицинской библиотеке, после чего пошел к институтским авторитетам, перед которыми преклонялся. Авторитеты пожали плечами: «Возможно, подобными исследованиями занимались институты, работающие на космос, но нам об этом ничего не известно».

— «Белое пятно»? — горько усмехнулся Тригунов, когда Комлев доложил ему о результатах своих поисков.

При тушении подземного пожара получил тепловой удар командир отделения Капырин. Тригунов спросил у Комлева, принимавшего участие в расследовании причин несчастного случая:

— Вы не смогли бы подготовить рекомендации по тепловой тренировке горноспасателей, повышающей их приспособляемость к высокой температуре и влажности окружающей среды?

— Попробую…

И снова: учебники, медицинская библиотека, авторитеты, их неуверенная переадресовка на специальные институты и в заключение полный горечи возглас Тригунова:

— Опять «белое пятно»?!

Затем последовало новое задание, закончившееся тем же.

Не трудно было догадаться: ставя перед ним задачи, командир отряда заранее знал, что они еще не имеют решения. «Какую цель он преследует?» — недоумевал Комлев.

А Тригунов преследовал не одну — три цели. Во-первых, хотел дать почувствовать молодому специалисту, мечтавшему о научной деятельности, что перед ним целина, ждущая своих покорителей; во-вторых — исподволь навести Комлева на самые неотложные проблемы медицинской службы горноспасательных частей и заинтересовать ими. «Как знать, — думал Тригунов, — может, именно ему удастся разрешить хотя бы одну из них», И в-третьих — напомнить гонористому начинающему врачу, что диплом с отличием — всего лишь входной билет в ту область науки, которую предстоит познать.

Освоясь, Комлев мало-помалу начал оправдывать его надежды.

В течение первого года работы он проанализировал все несчастные случаи на шахтах объединения за истекшие десять лет и пришел к выводу: многие из них имели тяжелый исход лишь потому, что медики-горноспасатели и персонал лечебных учреждений, куда поступали пострадавшие, не располагали всей полнотой сведений о них. Комлев разработал специальную карточку и доказал ее необходимость. В приказе говорилось:

По настоянию Тригунова карточке присвоили название «формуляр Комлева». Первое признание его труда окрылило Комлева, дало ему ощущение своей нужности, у него появилось рвение, желание проявить себя именно в том качестве, в каком он пребывал.

За минувшие дни Комлев уже несколько раз побыл на «Гарном». Оказывал врачебную помощь Кособокину и Зимину, организовывал подземную базу, по собственной инициативе изучил все рабочие места, определил для каждого из них режим работы горноспасателей. Нашлось у него время и на то, чтобы проштудировать формуляры, и для доверительных бесед с женами, родными, друзьями пострадавших. Тихоничкин и Хомутков не на шутку тревожили его. Психика взбалмошного, легко возбудимого, с неустоявшимся характером люкового и пораженного алкоголем Тихоничкина могла дать опасную «свечу», и Комлев обычный перечень медикаментов, находившихся в сумке врача, расширил за счет надежных успокаивающих средств.

На командном пункте, кроме его постоянного состава, были Виктин и Клёстик.

Технический директор заходил на командный пункт ежедневно. Он знакомился с ходом спасательных работ, диаграммой накопления «фиалки», результатами анализа рудничной атмосферы. Перелистывая эти документы, вроде бы прислушивался к самому себе, вроде бы выверял какие-то очень важные мысли. На самом же деле Виктин ждал, что Тригунов или Колыбенко, а то и оба сразу обратятся к нему с каким-нибудь вопросом, в котором сами они разобраться не могут, или разобрались, да не уверены в своих выводах. Но Колыбенко и Тригунов в его помощи не нуждались. Привыкший к тому, что к нему обращаются за советами, а его рекомендации безоговорочно выполняют, Виктин тяжело переживал такое непочтение, и лишь сладостная убежденность, что в свое время он сполна воздаст этому слишком забывшемуся мальчишке Колыбенко и, пожалуй, этому чересчур самоуверенному «спасаловцу» — так презрительно Виктин называл про себя Тригунова, — давала ему силы держаться с прежней самоуверенностью. Похожее переживал и Клёстик.

Появление на командном пункте технического директора объединения и начальника горноспасательной службы области сразу как-то настораживало Тригунова и Колыбенко. Оба становились строго официальными, взвешивали каждое слово. Напряженность, какую внесли они и на этот раз, смягчил порывисто влетевший Комлев.

— Здравия желаю, товарищ начальник! Разрешите обратиться к командиру отряда? — выпалил он.

Клёстик едва заметно кивнул головой — ответил на приветствие и разрешил обратиться к Тригунову.

— Прибыл за получением задания, — доложил Комлев.

— На «Гарный»? — неопределенно передернул плечами Виктин. — Но ведь на откаточном вот-вот начнутся огневые работы! Впрочем, может быть, поэтому, — Олег Михайлович многозначительно посмотрел на Комлева, — врачу сейчас и следует находиться именно там. Там… — многозначительно подчеркнул Виктин и как-то незаметно покинул командный пункт. Уходя с него, Олег Михайлович обычно направлялся в нарядную, на шахтный двор, к подъему — туда, где больше народу, где бы его видело как можно больше людей…

Клёстик сел напротив Тригунова, начал выдавливать сквозь зубы:

— Удивительный вы человек, удивительный! Вас так и тянет влезть в какую-нибудь бяку. За каким, скажите, чертом вам потребовалась огневая резка? Зачем она, я спрашиваю, когда можно обойтись более безопасным, тысячу лет известным средством?

Тригунов встал.

— Еще раз докладываю, — каким-то тугим голосом начал он, — что на вырезку куска трубы холодным способом потребуется не меньше смены, огневым — час. Ваши опасения взрыва метано-воздушной смеси в трубе не обоснованны.

Кирпичная краска выбросилась из-под воротничка Клёстика и медленно, словно бы нехотя, стала сползать вниз. Тригунов догадался, что привели ее в движение слова: «Ваши опасения… не обоснованны», но с той же выдержкой продолжал:

— Как указано в технологической карте огневых работ, на стыке труб вырублена часть прокладки, в отверстие пропущена трубка, под нашим непрерывным контролем находится атмосфера в трубе и вокруг нее. Там и там в данный момент она взрывобезопасна. Пыль с крепи и стенок выработок в радиусе десяти метров от места резки будет смыта. Я и главный инженер не видим причин, понуждающих отказаться от принятого решения.

Клёстик бросил на Тригунова свинцовый взгляд, но тот уже давал задание Комлеву:

— Гришанов ведет проходку подножного и готовится к огневым работам. Ваша задача: доставить с отделением Кавунка цепь связи и подачи питания, медикаменты, продукты и установить с пострадавшими живую связь.

— Понятно, товарищ командир, — отчеканил Комлев, стараясь заглушить в себе какую-то смутную тревогу, вызванную спором Тригунова и Клёстика, зловещим намеком Виктина. Не горняку, ему трудно было судить, кто из них прав. Он верил опыту и мудрости Тригунова, но, думал Комлев, Клёстик и Виктин тоже в этих делах кое-что смыслят. Чтобы отпугнуть все настырнее подступавшие к нему сомнения, Комлев громче, чем в первый раз, повторил:

— Понятно, товарищ командир!

— Не торопитесь. Перед началом огневых работ на «Гарном» остаются: отделение Сыченко во главе с Гришановым — для их выполнения; вы с отделением Кавунка — в горячем резерве. Все остальные отводятся на запасную базу, Необходимые указания по этому вопросу уже даны.

— Я понял вас…

— Еще не все. Резерву находиться только в камере, поддерживая непрерывную связь с резчиками. После завершения огневых работ немедленно приступить: вам — к налаживанию живой связи с пострадавшими и подаче необходимого им питания, Гришанову — к проходке подножного.

— Разрешите выполнять?

— Да.

С командного пункта Комлев вышел не таким бравым, каким зашел на него.

Когда за ним захлопнулась дверь, Клёстик громко откашлялся.

— А теперь объясните причину явного разрыва между вашей уверенностью в безопасности огневых работ и предпринятыми предосторожностями?

— Я никогда не исключал непредвиденных случайностей да и вряд ли в аварийной обстановке можно полностью исключить их.

— Например?

— В каком состоянии опережение откаточного — нам неизвестно. А его обрушение может вытолкнуть газовую смесь, способную дать пусть не взрыв — вспышку. Ее я и остерегаюсь.

Облокотясь на стол, Клёстик обмяк, начал бледнеть. «Только этого и не хватало. Уж если пыхнет — тогда… Выбросит тебя из колеи этот выброс, ей богу, выбросит! И ты будешь ждать, пока так произойдет? Будешь ждать? А не шугануть ли этого упрямого быка к чертовой бабушке, не взять ли поводья в свои руки? Записал в оперативном журнале: «Принимаю руководство горноспасательными работами на себя», расписался и — керуй. Ну?.. Что «ну»? Не пори ты горячки, товарищ начальник, не пори! — начал остепенять себя Клёстик. — Возьмешь эти самые поводья, а дальше что? Какие у тебя основания требовать изменения оперативного плана? Кроме: «Не исключена возможность…» — никаких! А главный скажет: «Не согласен!» Этот может сказать. И будешь ты делать то, что Тригунов наметил. И уж если у тебя пыхнет — труба дело. Будешь отвечать как непосредственный виновник. Конечно, если что — все равно отвечать придется: с планом знаком, на командном пункте был, а мер не принял. Но ответственность ответственности рознь. Одно дело — «непосредственный», другое — «не обеспечивший контроля». Что сделают «не обеспечившему»? Снимут с должности, понизят — не больше того. А «непосредственного»… Нет уж, лучше быть «не обеспечившим»…

Клёстик с тоской покосился на свои бархатные петлицы с вышитыми на них звездами и начал горбиться. Плечи его опустились, словно звезды обрели сверхплотность, стали непомерно тяжелыми и давили, давили… Центр их тяжести приходился на ключицы и Клёстику казалось, что от непомерной тяжести они, того и гляди, переломятся. И он отчетливо услышал Стеблюка: «Придется вас, товарищ Клёстик, освободить от них, не по плечу они вам, звезды начальника…»

Вскоре он и в самом деле услышал нечто подобное. Слова были другие, а смысл — тот же.