Внезапный выброс

Глава XXVI. ПРОРЫВ

Тригунов остался доволен и бригадой Хлобнева, восстановившей семнадцать метров откаточного штрека и углеспускную «течку», соорудившей мощную барьерную перемычку; и отделениями оперативного взвода, задержавшими в лаве тысячи кубометров «фиалки». Его замысел проникнуть в опережение откаточного штрека сверху потерпел неудачу. Рабочее пространство лавы перешли, расчистили за ним, тем пространством, восемь метров просека и на этом работы пришлось приостановить: впору было успевать укреплять да ремонтировать щит, что запер в лаве месиво из воды и выброшенного угля. Напор «фиалки» все возрастал и возрастал. Это серьезно сейчас беспокоило Тригунова. Он примчался сюда с единственной целью: сделать все возможное и невозможное и хотя бы отсрочить ее прорыв.

Тригунов постучал обушком по откосным и упорным стойкам. Они загудели, точно туго натянутые басовые струны. Крепь, удерживавшая щит, была надежной, все ее детали «работали», были нагружены, но могли выдержать натиск и куда посильнее, чем испытывали.

Мурцало все порывался сказать командиру отряда, что дело не в самом щите, — он сделан и укреплен на совесть, — а в окружающих породах, которые беспрерывно этот щит «обыгрывают». Но упреждающие жесты Манича удерживали его. «Помолчи, — говорили они, — командир отряда и без тебя разберется». Тригунов, словно догадываясь, что хотел сказать ему Мурцало, потребовал:

— Жигало.

Репьев подал трехметровую трубу, заостренную на одном и с бубликом-ручкой на другом конце. Тригунов направил острие в кровлю, и оно, словно в мыло, погрузилось в размякший сланец. Тригунов чуть отступил назад — и жигало, которым он ткнул в новое место, снова вошло почти на полметра. Тригунов прощупал почву — толща породы раскисла на целый метр! И в это время, как бы подтверждая, что, действительно, ненадежен не сам щит, а породы, окружающие его, в левом углу внезапно вывалилась глыба и обнаружилась верхняя кромка щита. Через нее тут же переплеснулась уже не густая, как тавот, а подвижная, отливавшая тусклой синевой «фиалка». Прихватив конец доски, Мурцало пополз по откосной распорке вверх. Сунув за пояс топор, туда же устремился и Репьев. Орудуя молча и согласованно, они быстро заделали брешь.

До этих дней, до этого часа Мурцало смотрел на горноспасателей свысока. «Подумаешь, тоже мне занятие! — пренебрежительно морщился он, если речь заходила об их службе. — Лежи на левом боку и жди, когда загудит сирена. И шахтеры из них — так себе. Хороший шахтер любит хорошие деньги». Но, оказавшись в отделении Манича, он понял, что если в чисто горняцкой сноровке они и уступают ему, то выдержки и хладнокровия им не занимать.

Мурцало был не из робкого десятка. Его бесстрашие опиралось на уверенность в своей сметке, ловкости, силе шахтерской, добытой опытом, интуиции, подсказывавшей ему, когда надо увернуться, отскочить, спрятаться за крепь. Если он видел, что этих качеств мало для того, чтоб уберечь себя, если опасность была похитрее его самого — так откровенно и говорил: «Рисково, братцы. Тут я не ходок». И в трусости Мурцало никто не обвинял. Но здесь — иной табак: не выработку — людей спасать надо! Попробуй-ка скажи: «Тут я не ходок». «Напросился на свою дурную голову, — костил себя Мурцало, — ишь, реабилитироваться захотел. Нахлебаешься «фиалки» — и вся тебе реабилитация. А может… Нет, нет, — противился он подмывавшему его искушению податься на попятную, — попятная в моем положении — хуже смерти».

Манич не знал, о чем думал Мурцало, и не подозревал, что творится у того на душе. Восхищаясь его ловкостью и виртуозным мастерством, сказал Тригунову:

— Спасибо, товарищ командир, за помощника, один целого отделения стоит.

Немало похвал слышал на своем веку Мурцало, но ни одна не была ему так дорога, как эта. Не приказал — намекнул, бы только Манич в ту минуту, и Савелий Мурцало грудью, как амбразуру вражеского дота, затулил бы любую брешь в забивной крепи-щите. А в награду за свой подвиг попросил бы одного — приказа генерального директора объединения, такого приказа, в котором бы черным по белому было написано примерно такое:

«Мужество и беззаветную самоотверженность проявил член ШГК Мурцало Савелий Никитович, бесстрашно преградивший путь «фиалке» и тем самым спасший от верной гибели Комарникова, Чепеля, Тихоничкина, Хомуткова, а также и пробивавшихся к ним горноспасателей».

«Носил бы я, — неожиданно размечтался Мурцало, — этот приказ Килёва в специальной обложке под целлофановой пленкой и совал бы его под нос каждому-всякому, кто еще посмеет назвать меня иудой или хотя бы косо взглянуть на меня».

Мечта показалась такой достижимой, близкой, что Мурцало даже почудился хруст лощеной бумаги, на которой был якобы напечатан тот приказ. Но то, оказывается, захрустела отслаивающаяся порода. Вслед затем раздался тупой стук и всплеск. Теперь вывал произошел в правом углу. И туда сразу бросились Манич и два респираторщика. С ходу заделать брешь им не удалось. Тогда к ним на помощь поспешили Мурцало и Репьев. В зыбком свете «коногонок» замельтешили руки, каски, замелькали тени. Шум рвущейся из прорана «фиалки» пронизывали отрывистые, как команды, фразы, брань. «Держи конец!» — «Фу, черт, прямо в морду хлестанула». — «Врешь, гадюка, не вырвешься!» — «Запихивай, запихивай!» — «Вот так! Вот так!»

Наблюдая за следовавшими друг за другом вывалами, Тригунов побаивался, что «фиалка», когда она прорвется на откаточный штрек, по куполам над завалами перебросится и туда, где отсиживаются Комарников, Чепель, Тихоничкин, Хомутков. «Да что там по куполам! Она ведь может и по трубе к ним хлынуть…» Тригунов схватил шахтофон:

— Товарищ Капырин, сообщите на подножный: угроза прорыва усилилась. Бригаду Хлобнева отвести на квершлаг. По сигналу «тревога» отделениям следовать туда же, на запасную базу. Передайте Комлеву: трубу немедля заглушить надежным чопом.

Предчувствие и долголетний опыт подсказывали Тригунову: опасность возрастает с каждой минутой; задерживая на «Гарном» горноспасателей, он рискует их жизнью. И своей — тоже. Но смутная надежда на то, что в течение семи-восьми часов «фиалка», может быть, не выйдет из повиновения, удерживали его палец, зависший над кнопкой аварийного сигнала. Мысль о том, что если он нажмет на нее, то горноспасатели все до одного отойдут, оставят участок, и семерых шахтеров на нем оставят, отзывалась в его груди ноющей болью. И он сдерживал себя.

Мембрана шахтофона беспрерывно трещала. Напоминание о надвигающейся катастрофе не только не остановило проходчиков подножного, а, наоборот, придало им рабочего азарта. Отбойные молотки застучали еще яростнее. И эта порывистая их скороговорка действовала на Тригунова успокаивающе. Да и вывалов стало меньше. Отделение успевало не только заделать промоины, но и выкраивало время, чтобы перевести дух.

Еще и еще раз обследовав щит, Тригунов помрачнел: если он переместится вниз и перекроет «течку» — «фиалка» хлынет по просеку, захлестнет их, отрежет путь отхода проходчикам подножного. «Надо, — приказал Маничу, — поставить крепь так, чтобы в случае чего щит, перегородив просек, заслонил нас, открыв «фиалке» путь в «течку».

Затишье продолжалось не больше часа. Сразу, словно по периметру щита одновременно отпалили серию шпуров, произошло несколько обрушений. Открывшиеся углубления стали быстро разрастаться, сливаться друг с другом. Образовалась большая промоина. Мурцало бросился, чтобы закрыть ее, но тут же был сбит и отброшен потоком «фиалки». Манич и Репьев еле успели выхватить его.

Тригунов, обретая внутреннюю твердость, надавил на сигнальную кнопку. В подножном штреке, на откаточном, там где разбирала завал бригада Хлобнева, на пункте подачи питания, на главной и запасной базах, тут, у щита, и на командном пункте взвыли сирены, замигали красные лампочки: «Уходи от опасности!»

Направляющим шел Манич, замыкающим — Тригунов, в середине — респираторщики, они несли Мурцало. Пригибаясь, чтобы не задевать касками верхняков, продвигались быстро. Стремление у всех было одно: успеть выскочить на откаточный. Только бы успеть! Он — широк, там — водосточные канавки. Заполняя их, растекаясь по подошве штрека, «фиалка» потеряет стремительность, и от нее можно будет все-таки уйти. Да и догонит — не сшибет.

Тригунов мысленно прослеживал ее путь. Вот она, «обыграв» и развернув щит, уже хлынула в «течку», заполнила устроенную для нее ловушку, переметнулась через барьерную перемычку и — на подножный. «Успели из него уйти или нет? Успели. А может, нет?..»

Послышались треск, тяжелый шум, будто вздох великана, затем — воздушный толчок в спину, отдаленный гул падающей неоднородной массы. «Вынесло щит, — догадался Тригунов. — А что, как не развернет его, что, как перекроет он, не дай бог, «течку» и все пойдет на нас?..» Тригунов принял несколько вправо, к стенке просека: если настигнет вал, можно будет вжаться между стойками, ухватиться за них и не дать свалить себя с ног. Условным толчком по левому борту респиратора приказал выполнить тот же маневр и впереди идущему, а тот передал эту команду следующему, и — дальше, дальше, до самого Манича.

Но расчет командира отряда оказался точным, а крепь, возведенная Маничем, Мурцало, Репьевым, сослужила именно ту службу, какую она должна была сослужить, — щит перегородил просек и направил «фиалку» в «течку».

Последним на откаточный штрек спустился Тригунов. К ним спешило резервное отделение.

— Выскочили? Все? — голос Тригунова был хриплым, прерывистым.

— До одного! — успокоил его Капырин.

Выручила барьерная перемычка. Комлев и Гришанов со своими людьми выбрались раньше, чем «фиалка» залила устроенную для нее ловушку.

Дальше Мурцало — сбитый «фиалкой», он ушиб голову и потерял сознание — несло отделение Капырина. Черная тягучая жижа продолжала прибывать. Поднялась до колен, до пояса… Тригунов не отдалялся от носилок, держался у их изголовья. Лицо Мурцало скрывала маска респиратора, но судорожная вибрация дыхательного мешка говорила о его состоянии больше, чем он сам мог бы сказать. Тригунова охватило тупое отчаяние. В голову лезло нужное и ненужное. Тригунов отчетливо услышал голос Клёстика: «Если память не подводит меня, я рекомендовал вам, товарищ командир отряда, выпустить и откачать «фиалку», а затем форсировать проходку подножного и вести поиски пострадавших в лаве? Так я советовал? Вы, насколько помнится, преимущества плана, предложенного мной, назвали сомнительными. И предпочли его своему, несомненному. Теперь вы видите, какой он, ваш несомненный! Скажите, вы уверены, «сто «фиалка» не захлестнула проходчиков? Спрашиваю: уверены? А ведь мы могли бы сток ее регулировать. Понимаете? Регулировать! А самовозгорание не по расписанию начинается, оно могло бы и задержаться. Так-то вот… Кстати, и за травму вспомогателя Мурцало с вас спросится. Вы находились там, рядом, все видели и тем не менее допустили. Да-с, допустили! Невольно напрашивается вопрос: можно ли…»

— Товарищ командир отряда, вентиляция потянула, — доложил Капырин.

Тригунов замедлил шаг, подставил разгоряченное лицо навстречу едва уловимому движению воздуха. Оно набирало силу, стало ветерком и вот по откаточному штреку хлынул прохладный упругий поток: лава свободна! Тригунов дал сигнал: «Стоп!» Определив состав атмосферы, он скомандовал: «Выключиться из респираторов!» — осторожно снял маску с Мурцало. Тот жалко улыбнулся:

— Спасибо, товарищ командир, что там… не оставили.

— Вам нельзя разговаривать, — не разобрав слов Мурцало, остановил его Тригунов и вызвал по рации Комлева. — Следуйте навстречу отделению Капырина. Окажите помощь пострадавшему Мурцало. Сопроводите в больницу. Привлеките лучшие врачебные силы. — Затем вызвал запасную базу. — Передайте на командный пункт: установилось интенсивное проветривание. Бросить все силы на откачку штрека. С отделением Манича иду в разведку.